Текст книги "Детские игры"

Автор книги: Клиффорд Дональд Саймак

Соавторы: Танит Ли,Роальд Даль,Уильям Тенн,Ширли Джексон,Гектор Хью Манро,Уильям Фрэнсис Нолан,Эл Саррантонио,Томас Френсис Монтелеоне,Алан Эдвард Нурс,Розмари Тимперли
сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)

Далчи Грей
Шеба

– Я ненавижу вас, ненавижу, ненавижу! – Лицо Джанет побагровело от гнева, в живых голубых глазах бриллиантами засверкали слезы. – Вы свинья, мерзкая свинья. Самая настоящая старая скотина! – кричала девочка.

Мисс Дайси размахнулась и влепила ей пощечину, от которой ребенок буквально отлетел в сторону.

– Не смей так со мной разговаривать, ты, маленькая негодная девчонка! Иди наверх и немедленно ложись в постель, – она топнула ногой. – Иди и делай то, что тебе говорят!

– Не пойду, – сквозь рыдания проговорила Джанет. – И я не негодная. Это вы негодная. И к тому же старая. У вас растут ужасные усы, и я ненавижу вас, – она лежала на полу в той самой позе, в которой оказалась после удара мисс Дайси.

Женщина бросилась к ней и схватила Джанет за платье – сзади, у шеи. – Делай, что тебе сказано, немедленно отправляйся в постель, – завопила она.

– Я ненавижу вас, ненавижу, ненавижу! – все так же со слезами в голосе повторяла девочка.

Лицо мисс Дайси окаменело.

– Сейчас я сделаю так, что у тебя действительно появится повод ненавидеть меня. Ты – самая непослушная и невоспитанная девчонка, с которой мне когда-либо приходилось иметь дело, и я научу тебя, как надо себя вести, пусть даже для этого мне понадобится целая жизнь.

– Вы врунья, обманщица, вот вы кто, – кричала вне себя девочка. – Вы сами сказали, что первый, кто найдет гнездо ржанки, получит яйцо, – я первой нашла его, а вы отдали яйцо Найджелу.

– Найджел – хороший мальчик, а ты – противная девчонка.

– Это не имеет никакого значения. Вы пообещали и сами же нарушили свое обещание. Фермер сказал, что мы можем взять только одно яйцо ржанки, так что теперь, сколько бы я ни старалась, все будет без толку, зря.

– Найджел носит очки. Сам бы он никогда не нашел гнездо.

– Маменькин сынок – вот кто этот ваш Найджел, и я ненавижу его.

Мисс Дайси снова вышла из себя. – Отправляйся в постель, а то получишь хорошую взбучку.

Джанет медленно направилась к двери. – Когда-нибудь вы сильно пожалеете об этом, – проговорила она.

Мисс Дайси расхохоталась.

Всю дорогу, пока Джанет тащилась вверх по лестнице, цепляясь ногами за каждую ступеньку, а потом, шаркая, приближалась к постели, усаживалась на нее и стаскивала обувь, шмыгая одной туфлей о другую, в ушах ее стоял этот смех. Она посмотрела в окно, где на ветке дерева сидел черный дрозд и заливался песней, и снова подумала о том унижении, которое вытерпела от мисс Дайси.

– Свинья. Животное. Корова. Лгунья. Обманщица, – тихо, как заклинание, твердила она. – Животное. Ненавижу ее, ненавижу.

Она снова горько разрыдалась.

– О, мамочка, мамочка, почему тебя нет сейчас в Англии? Я такая несчастная и одинокая. Все ученики проводят свои каникулы дома, а нас с Найджелом отправили к этой проклятой мисс Дайси. Ты даже не знаешь, какая она свинья. Зато я знаю! И ты не знаешь, что Найджел тоже оказался свиньей.

Она медленно склонилась над кроватью и с печальным, несчастным видом полезла рукой под подушку. Да, все в порядке – она здесь. Ее самое главное сокровище. Книжка, которая называлась "Непонятый". В ней шла речь о мальчике, которого всегда любили меньше, чем его брата. Когда этот брат плохо повел себя и в конце концов свалился в пруд, он прыгнул в воду и спас его, а сам утонул. А потом его окружили многочисленные родственники, они плакали над его телом и отдавали ему всю свою любовь, которой так не хватало мальчику при жизни. Теперь он стал героем. Джанет пылко воображала себя на его месте. Она всюду возила эту книжку с собой и постоянно ее перечитывала.

Джанет и Найджел были сводные сестра и брат. Их родители – мать Джанет и отчим – были сейчас за границей (отчим работал в Гане), а дети учились в английской школе. На пасхальные каникулы младшая воспитательница подготовительного класса, в который ходили оба ребенка, предложила, чтобы дети провели эти дни в ее маленьком очаровательном деревенском домике, естественно, в обмен на довольно приличную сумму денег. Мисс Дайси всегда любила Найджела, а к Джанет относилась с неприязнью, за что девочка платила ей той же монетой. Оба ребенка увлеченно собирали птичьи яйца и отчаянно соревновались друг с другом, кому удастся найти их больше. Узнав об их увлечении, местный фермер действительно разрешил им искать гнезда ржанок, но при этом добавил, что взять можно будет только одно яйцо. По уговору оно предназначалось тому, кто первым отыщет гнездо. Победила Джанет, но мисс Дайси отдала яйцо Найджелу.

– Свинья – свинья – свинья – корова – корова – корова, – продолжала всхлипывать Джанет. – Ненавижу тебя, Найджел. Обоих вас ненавижу. – Наконец она успокоилась, утерла слезы и принялась читать. Мисс Дайси услышала, что девочка наконец угомонилась, и вздумала посмотреть, что она делает. Женщина тихонько подкралась к двери и застала Джанет с головой ушедшей в чтение.

– Я сказала, чтобы ты ложилась в постель.

– Я и так в постели.

– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Немедленно брось читать и ложись.

– Не хочу.

– Делай, что тебе сказано.

– Не хочу!

– Ну-ка, дай сюда книжку.

– Нет.

– Немедленно дай ее мне.

– Нет.

Мисс Дайси выхватила книгу из рук девочки, взглянула на обложку и снова рассмеялась. – Вот уж действительно! – воскликнула она. – Так я и знала – слезливые, сентиментальные рассказики. Надо же – "Непонятый"! Насколько я понимаю, ты и себя считаешь непонятой?

– Это моя книжка. Отдайте.

– Я ее конфискую.

– Она моя, моя, моя!

Мисс Дайси направилась к двери.

– Она будет моей до тех пор, пока ты не научишься прилично себя вести! А сейчас немедленно ложись в постель, иначе останешься без ужина.

– Но сейчас ведь только четыре часа.

– А заодно и чая, – добавила мисс Дайси, захлопывая за собой дверь.

Джанет медленно разделась и легла в постель. Ее всю буквально трясло от гнева.

– Ну, я ей покажу, – твердила она. – Обязательно покажу, увидит тогда. Вот тогда она увидит! – Джанет зарылась головой в подушку. – Но что я могу сделать? – задалась она вопросом.

Девочка долго думала об этом, и наконец в ее головке начал вырисовываться план действий.

– Получишь еще у меня, – пробормотала она. Затем осторожно выползла из-под одеяла, тихонько приоткрыла дверь и прислушалась. До нее доносились неразборчивые голоса мисс Дайси и Найджела – оба сидели в столовой. Слышалось негромкое постукивание фарфоровой посуды.

– Ну, что за алчные создания! Чай пьют… – Она на цыпочках вышла в коридор и быстро добежала до двери в спальню мисс Дайси. Там воспитательница хранила свою собственную драгоценную коллекцию книг. Она неоднократно говорила детям, что книги эти очень дорогие и что дороже их у нее нет ничего на свете.

Комната мисс Дайси была большой, светлой и прямо-таки вылизанной. Шторы в цветочек, постельное белье в цветочек, а стены и потолок – розовые. На ночном столике рядом с кроватью стояла лампа под розовым абажуром, а еще две точно такие же украшали туалетный столик. Сам столик был сделан в форме почки, покрыт стеклом, а по бокам обшит рюшем; на нем стояли баночки со всевозможными косметическими мазями, лежали серебряная щетка для волос, расческа, две подобранные в тон щетки для чистки одежды и ручное зеркальце в серебряной оправе. Здесь же стояли две фотографии в рамках: на одной были изображены пожилые мужчина и женщина, сидевшие в саду. Очевидно, смекнула Джанет, родители мисс Дайси. На другой фотографии был запечатлен молодой и довольно привлекательный мужчина.

На стене, слева от кровати, располагалась небольшая деревянная книжная полка, уставленная рядами книг в кожаных переплетах.

– Она взяла мою, а я возьму ее, – сказала Джанет.

Она схватила с полки первую попавшуюся книгу. Это оказался очень тяжелый том в красном кожаном переплете, с золоченым обрезом.

– Что же мне с ней сделать? – думала девочка. – Как сильнее всего досадить мисс Дайси?

Джанет посмотрела в сторону ванной, в которую можно было войти прямо из спальни мисс Дайси, и открыла дверь.

– Отлично, – произнесла она вслух, – я испорчу ее книги.

Впрочем, еще до того, как войти в комнату, Джанет уже знала, что именно сделает. Но вот как? Сейчас же идея прояснилась. Она открыла кран в ванне, всунула затычку и бросила две книги в красных переплетах в воду. К глубокому удовлетворению ребенка очень скоро краска с обложек начала сползать, а сами они намокли, потемнели, стали почти черными. Страницы стали загибаться кверху и при небольшом содействии со стороны Джанет легко отделялись от переплета. В воде уже плавало несколько листков. Джанет смотрела на происходящее, испытывая сладчайшее, доселе незнакомое ей мстительное чувство. Потом она вернулась в спальню, подхватила вторую порцию книг и тоже швырнула их в воду. В тот момент, когда она собиралась было снять с полки третью охапку книг, в комнату вошла мисс Дайси.

Джанет никогда не приходилось видеть такого неистового негодования. Лицо мисс Дайси смертельно побелело, она смотрела на нее почти безумными глазами. Сначала она принялась драть Джанет уши, затем подхватила ее под руки и чуть не волоком оттащила отчаянно сопротивляющегося ребенка назад, в ее спальню, и там бросила на кровать.

– Я убью тебя за это, – зарычала она, после чего подняла одну туфлю, задрала ночную рубашку Джанет и принялась отчаянно нахлестывать девочку. Та беспрерывно вопила, но почти рехнувшаяся женщина словно не замечала этих криков и продолжала колотить ребенка. Тело избиваемой девочки покрылось багровыми полосами и пятнами, на коже появились глубокие рубцы, а сама она тщетно пыталась спрятать голову под подушку.

– Я убью тебя, я убью тебя, – речитативом повторяла мисс Дайси.

Найджел, который неслышно подошел к дверному проему, бесстрастно смотрел на происходящее.

Наконец женщина заметила его и, собрав всю свою волю в кулак, что стоило ей неимоверных усилий, как можно спокойнее, даже с подобием улыбки на лице, произнесла:

– Найджел! А ты что здесь делаешь?

– Пришел посмотреть, – бесстрастно проговорил он.

– Джанет вела себя очень плохо. Настолько плохо, что я буду вынуждена отправить ее, – не хочу больше видеть эту мерзкую девчонку.

– Мне тоже придется уехать, мисс Дайси?

– Не знаю пока, дорогой. Ну, Джанет, благодари Бога, что ты так легко отделалась! Найджел, – обратилась она к мальчику, – давай-ка перейдем в столовую и допьем наш чай.

Они оставили рыдавшего ребенка и спустились вниз.

– А что она сделала? – поинтересовался Найджел.

– Не могу пока тебе этого сказать, но уверяю, это было нечто такое ужасное, что Господь никогда не простит ее.

– А вы ее когда-нибудь простите?

– Никогда!

Найджел подложил себе кусок торта. – А вы довольно сильно отхлестали ее, – заметил он.

– Да, но не сильнее, чем она того заслуживала.

– И вы сказали, что хотите убить ее.

– Нет, мой дорогой, я этого никогда не сделаю.

– Но я же сам слышал.

– Нет, дорогой.

– Ну, что ж, ладно, мисс Дайси.

Мисс Дайси снова попыталась изобразить на лице улыбку, но потрясение ее было столь велико, что вместо улыбки получилась какая-то дикая гримаса.

– Она заслужила эту порку, Найджел, – сказала воспитательница.

– Да, мисс Дайси, – ровным голосом откликнулся Найджел.

Прошло несколько часов. Джанет повернулась и тут же застонала от ужасной боли. Мисс Дайси почитала Найджелу "Дэвида Копперфильда", сидя с ним в гостиной у камина, потом угостила бутербродом – это было своеобразной добавкой к ужину, – проводила наверх в спальню и уложила в постель, не забыв поцеловать перед сном.

– Джанет вы тоже поцелуете и пожелаете спокойной ночи?

– Нет, дорогой.

– И никогда этого не будете делать?

– Нет, дорогой.

– Ведите себя с ней так, как она того заслуживает, – удовлетворенным тоном проговорил мальчик.

Несмотря на все происшедшее, мисс Дайси пришла в легкое замешательство от его слов.

– А разве тебе не хочется, чтобы я ее простила, дорогой?

– Нет. Она мне не нравится.

Оба посмотрели друг другу в глаза, после чего мисс Дайси снова поцеловала Найджела.

– Ну, а теперь спи.

В десять часов вечера она, как обычно перед сном, спустилась во двор, чтобы проверить, как себя чувствует их сторожевая собака – Шеба. Это была четырехгодовалая пятнистая сука бультерьера. Мисс Дайси купила ее три года назад после того, как кто-то пытался обокрасть ее квартиру. Собака была небольшая, но необыкновенно сильная для своих размеров, с мощными плечами, плоской головой и слегка красноватыми глазами. Это было довольно нервное животное, постоянно пребывавшее в напряжении, и поведение его отличалось крайней непредсказуемостью. Даже сама мисс Дайси побаивалась Шебы. Когда собака впервые появилась в доме, хозяйка, которая всегда считала, что любит животных, сначала разрешила ей весь день оставаться внутри помещения. Однако в поведении Шебы было нечто такое, что заставило мисс Дайси усомниться в ее лояльности.

Дело в том, что Шеба неотрывно, постоянно смотрела на хозяйку, что бы та ни делала и где бы ни находилась, в результате чего и мисс Дайси невольно поднимала на нее свой взгляд, после чего собака начинала злобно рычать. Пару раз, когда мисс Дайси делала какие-то резкие движения, Шеба пыталась даже кинуться на нее. То же самое происходило, если зверь пугался какого-то неожиданного звука. В общем, после всего этого Шебу водворили в конуру на дворе, где она сидела на цепи.

Какое-то подобие удовольствия или признательности собака выказывала лишь один раз в день – когда мисс Дайси около полудня приносила ей еду. Вот и сегодня, когда хозяйка вечером спустилась к ней, Шеба злобно обнажила клыки и издала протяжное рычание.

– Спокойной ночи, Шеба, – твердым голосом проговорила мисс Дайси. Шеба неотрывно смотрела на нее из конуры, и глаза ее беспокойно поблескивали.

Мисс Дайси заперла дверь дома на замок и дополнительный засов. Затем она выключила внизу весь свет, поднялась по лестнице, заглянула в спальню Найджела, убедилась, что он спит, потом тихонько подошла к комнате Джанет, откуда не доносилось ни звука, и наконец прошла в свою спальню.

Примерно в три часа ночи она проснулась, потому что услышала слабое потрескивание половиц. Она села в постели, нащупала ночной халат, подошла к двери и распахнула ее.

В слабой предрассветной мгле она различила силуэт Джанет, которая тихонько спускалась по лестнице, держа в руке свой чемодан.

Резко вспыхнул свет. – Джанет! – позвала женщина. – Что это ты надумала?

Девочка побежала вниз по ступеням.

– Джанет, вернись! Немедленно иди сюда.

Джанет продолжала спускаться, и только сейчас мисс Дайси заметила, что девочка прихрамывает. Она бросилась вниз и догнала ее уже в холле.

– Куда это ты идешь?

– Я уезжаю, – ответила Джанет. – Я не останусь здесь ни минуты.

– Возвращайся в постель.

– Нет.

– И куда же ты пойдешь посреди ночи?

– Пойду в полицию и покажу им свои синяки.

Мисс Дайси испугалась, а испугавшись, снова сильно рассердилась.

– Ты себя отвратительно вела и была за это наказана.

– Мне кажется, мисс Дайси, что вы немного сумасшедшая, – сказала маленькая девочка.

Они посмотрели друг на друга. Обе были разгневаны. Обе были напуганы. Каждая люто ненавидела другую.

Мисс Дайси снова подхватила девочку под руки, так же почти волоком подняла ее наверх, затолкнула в спальню и заперла на ключ. Джанет заколотила кулаками в дверь, все время громко крича.

– Можешь вопить сколько угодно! – мисс Дайси сама перешла на крик. – Никто тебя здесь не услышит.

Она спустилась вниз и налила себе немного бренди. – Вот ведь маленькая сучка! – со злобой в голосе громко проговорила она. – Точно, сучка! Как она только осмелилась?!

Вместе с тем она поняла, что попала в довольно неприятную ситуацию. Если бы девочке действительно удалось убежать и добраться до полицейского участка, где она показала бы им все свои синяки и царапины, для мисс Дайси настали бы черные времена. Она сидела перед электрическим камином и, вся дрожа, обдумывала сложившееся положение. Разумеется, девчонку она никуда отсюда не выпустит, это ясно. Более того, это жизненно важно. Если только… если только… произошел бы какой-нибудь несчастный случай? Вот только какой?

Полчаса спустя она вышла во двор, неся в руке предназначавшиеся для Шебы два куска сырого мяса.

– Хорошая девочка, Шеба, – проговорила она, – хорошая девочка, – голос ее звучал мягко. Она дала собаке один кусок, после чего отстегнула цепь, повела изумленное, полусонное животное в дом и стала подниматься с ним по лестнице. Шеба не сопротивлялась.

Остановившись перед дверью комнаты Джанет, она еще раз повторила:

– Хорошая собачка, хорошая.

После чего мисс Дайси распахнула дверь, швырнула внутрь второй кусок мяса, втолкнула туда же собаку и быстро заперла комнату на ключ.

Чуть позже она услышала истошный вопль, вслед за ним ужасное рычание, но вскоре в доме вновь воцарилась тишина.

На следующее утро, когда Найджел наслаждался своим завтраком, мисс Дайси завела с ним разговор.

– Знаешь, Найджел, я должна сказать тебе нечто очень печальное, даже страшное.

Найджел молча посмотрел на нее, держа в руке вилку с нанизанным на нее куском ветчины.

– Ты ничего не слышал ночью? – спросила женщина.

– Что именно, мисс Дайси.

– Ну, какой-нибудь шум?

– Может, и слышал. А почему вы спрашиваете?

– С твоей сестрой произошло нечто ужасное, совсем ужасное. Ты помнишь, что вчера я была вынуждена наказать Джанет?

– Да, мисс Дайси.

– Мне кажется, она так и не поняла, за что ее наказывают. Ну вот, мне кажется, что она решила отомстить мне и потому спустилась во двор, подошла к конуре Шебы и спустила ее с цепи.

– Правда, мисс Дайси?

– Да, а потом привела ее к себе в комнату. Ты же помнишь, я рассказывала тебе, какая у меня нервная собака, как она злится, если кто-то смотрит на нее, и что именно поэтому я никогда не пускаю ее в дом?

– Да, мисс Дайси.

– Мне кажется, Джанет на это и рассчитывала. Она привела собаку в дом, думая, что она набросится на меня или сделает что-нибудь еще в этом роде. Но получилось, наверное, так, что она сама напугала Шебу, та набросилась на нее и загрызла насмерть.

– Насмерть? – спокойно переспросил Найджел.

– Да. Бедная несчастная Джанет умерла.

– А где сейчас Шеба?

– Там же, у нее в комнате. Придется ее тоже убить.

– Бедная Шеба.

И вновь, как и накануне вечером, мисс Дайси была потрясена реакцией Найджела. – Да, действительно, такая бедняжка, – согласилась она. – Но, видишь ли, Найджел, тебе наверняка придется что-то рассказать полицейским, и я хотела бы, чтобы ты пересказал им все то, о чем мы сейчас с тобой говорили.

– А про вчерашний день мне им что сказать?

– Я тебе и про это скажу, но только ты должен будешь пересказать им все слово в слово, хорошо, дорогой?

– А можно я возьму себе коллекцию яиц Джанет? Тем более, что она умерла.

Мисс Дайси невольно вздрогнула и посмотрела на мальчика в упор. – Да, дорогой, конечно же, возьми ее.

– И еще один кусочек омлета, хорошо?

– Ну, разумеется. Возьми мой – я не голодна.

Воцарилась долгая пауза, пока Найджел наконец не заговорил:

– Пожалуй, нам придется хорошенько обмозговать, что говорить про все ее синяки, ссадины и другие следы, правда ведь?

Мисс Дайси почувствовала, как у нее замирает сердце. – Что ты хочешь сказать? – спросила она внезапно пересохшими губами.

– Я понимаю, конечно, мисс Дайси, мне всего одиннадцать лет, но дураком меня еще никто на называл, – промолвил мальчик. – Кстати, для начала не могли бы вы в эту неделю дать мне побольше карманных денег?

Мадлен Л'Энгль
Бедный Маленький Суббота

Ведьма жила в отдаленном заброшенном фермерском доме, и никто не знал о ней, кроме меня. В маленьком шумном городке на юге Джорджии, где я жил мальчишкой, никто понятия не имел, что если идти по пыльной главной улице до конца (там, где почта), а потом повернуть налево и еще немного пройти до заржавленных железных ворот у входа к фермерскому дому, то можно увидеть такое, от чего глаза на лоб полезут. Мне выпала удача это узнать. А может быть, и неудача. Может быть, ведьма хотела, чтобы я узнал это из-за Александры. Но теперь я жалею, что все так случилось, потому что и ведьма, и Александра ушли навсегда, и это намного хуже, чем если бы я их вовсе не знал.

В фермерском доме никто не жил со времен Гражданской войны, когда полковник Лондермейн был убит, а Александра Лондермейн, его молодая жена-красавица, повесилась на люстре в бальном зале. Незадолго до моего рождения какие-то северяне купили его, но через несколько лет перестали приезжать, – как поговаривали, из-за того, что там нечисто. Каждые пару лет компании мальчишек или мужчин делали попытки проникнуть в дом, но он был просто неприступен, так что мало-помалу городок утратил к нему интерес. Никто не перелезал через эту стену и не бродил по этому парку, кроме меня.

Я часто приходил туда летом, когда во время приступов малярии было уже невыносимо лежать на железной кровати в комнате с мухами, жужжащими вокруг лица, или в гамаке на крыльце, слыша визг и смех играющей малышни, будто намеренно дразнившей меня. Головная боль не давала мне читать, и поэтому, волоча загорелые босые ноги по пыли, в истрепанной соломенной шляпе, якобы защищавшей меня от солнца, я тащился на дорогу, то обливаясь потом, то дрожа. Иногда казалось, что прошла вечность, когда я наконец добирался до железных ворот, у которых кирпичная кладка была намного ниже. Часто я лежал, задыхаясь, на высокой колючей траве несколько минут, пока не набирался сил, чтобы перелезть через стену и приземлиться на внутренней стороне.

Внутри было прохладнее. Лихорадка у меня была со странностями – в тени меня трясло меньше, чем дома, где о стену или даже об пол можно было обжечься. В парке росло множество дубов, они разрослись сами по себе, и под их зеленым укрытием всегда была тень. Земля была покрыта сухой листвой, мягкой и прохладной, и когда я падал на спину и смотрел вверх, шатер из листьев оказывался таким плотным, что иногда я даже не видел неба. Лучи, которым удавалось пробраться, теряли свою безжалостную яркость и ложились мягкими желтыми полосками, которые не жгли.

Однажды после обеда в адскую жару, которая у нас обычно начинается в сентябре и изматывает до предела, я отправился на ферму. Зной клубился, волнами поднимаясь с дороги. Смотреть сквозь него – все равно что через неровную стеклянную пластинку. Грунтовая дорога была настолько горячей, что прожигала даже мои задубелые пятки, а впереди подымались тучи пыли, смешиваясь с клубами зноя. Я думал, что никогда не доберусь до фермы. Пот заливал мне глаза, но это был холодный пот; меня колотило так, что зуб не попадал на зуб. Когда, наконец, мне удалось рухнуть в свою зеленую кровать, меня охватил жесточайший приступ малярии – несмотря на дополнительную дозу хинина и антималярийный препарат 666, которые утром дала мне мама. Я крепко зажмурил глаза, вцепился в траву руками и зубами, дожидаясь, когда пройдет приступ, – и услышал тихий голос:

– Мальчик.

Сначала я подумал, что это бред, такое иногда случалось во время приступов, но потом я вспомнил, что в таком случае я не должен был этого осознавать: все странные вещи, которые я слышал и видел в бреду, казались обыкновенными. Поэтому когда голос снова произнес: "Мальчик" – тихо и отчетливо, как пересмешник на рассвете, – я открыл глаза.

Рядом со мной на коленях стояла девочка. Она выглядела примерно на год младше меня. Мне было почти шестнадцать, а ей, думаю, – лет четырнадцать или пятнадцать. На ней было льняное платье в белую и голубую клетку; ее лицо было очень бледным, но не той болезненной бледностью, которая проглядывала во мне даже сквозь загар. Ее темно-каштановые волосы, разделенные посередине на две тяжелые пряди, свесились с плеч, когда она заглянула мне в лицо.

– Тебе плохо, да? – спросила она. Ни тени заботы или тревоги не было в ее голосе. Простой познавательный интерес.

Я покачал головой. – Нет, – прошептал я, почти боясь спугнуть ее словами. До сих пор я никого здесь не видел, и я подумал, что умираю и что именно поэтому могу видеть привидение. Но девочка в клетчатом платье выглядела вполне из плоти и крови.

– Тебе лучше пойти со мной, – сказала девочка. – Она приведет тебя в порядок.

– Кто – она?

– Ну, просто Она, – ответила незнакомка.

Лихорадка начала проходить, и когда она встала с колен, я тоже поднялся. Я заметил край белой юбки с оборками, выглянувшей из-под ее платья, отпечатки мха на коленях и, подумав, что у призрака такого быть не может, пошел за ней к дому. Она не стала подниматься по шатким прогнившим ступеням, которые вели на веранду с белыми колоннами, увитыми буйно разросшейся глицинией, но подошла к покосившейся подвальной двери. От солнца и дождей краска на ней покоробилась и облупилась, но дверь была чистой, возле нее не лежали кусочки эвкалиптовой коры, валявшейся повсюду, из чего я заключил, что лестницей в подвал пользовались часто.

Девочка открыла дверь. – Иди первым, – сказала она. Я стал спускаться по ступеням, холодившим мои босые ноги. Войдя за мной, она закрыла дверь, и, опустившись в подвал, мы оказались в кромешной темноте. Мне уже становилось страшно, когда из мрака донесся ее тихий голос.

– Мальчик, где ты?

– Я здесь.

– Дай мне руку. А то споткнешься.

В темноте мы протянули друг другу руки. Ее пальцы, крепко сжавшие мои, оказались длинными и прохладными. Она шла уверенно, будто ходила по этой дороге всю свою жизнь.

– Бедный Субби сидит в темноте, – сказала она. – Впрочем, ему так нравится. Он может проспать целую неделю. Иногда он жутко храпит. Субби, милый! – ласково позвала она. Какое-то пыхтенье и фырканье раздалось в ответ, и она радостно рассмеялась. – О, Субби, какой ты милый! – сказала она, и снова кто-то зафыркал. Девочка потянула меня за руку, и мы оказались в огромной пыльной кухне. Железные кастрюли, горшки и сковородки висели по обеим сторонам невероятного очага, а на мраморном столе посередине комнаты лежала скалка и стояла миска с мукой. Девочка сняла с полки зажженную свечу.

– Я собираюсь печь пирожное, – сказала она, поймав мой взгляд на скалку и муку, и отпустила мою руку. – Пойдем. Она ускорила шаг. Мы вышли из кухни, пересекли зал, прошли через столовую, где стоял стол из красного дерева под толстым слоем пыли, хотя картины на стенах были задернуты простынями. Затем мы вошли в бальную залу. Зеркала на стенах потускнели и покрылись пятнами; у одной из стен одиноко стоял изящный позолоченный стул с сиденьем из бледно-розового и серебряного витого шелка; он удивительно хорошо сохранился. С потолка свисала массивная люстра, на которой повесилась Александра Лондермейн; ее грани ловили и переломляли в сотни цветов мерцание свечи и те несколько солнечных лучей, которым удалось проникнуть через окна. Когда мы пересекали залу, девочка начала танцевать – грациозно, легко, так что платье в бело-розовую клетку летало вокруг нее. Танцуя, она с удовольствием смотрелась в старые зеркала, и свеча в ее правой руке вспыхивала и оплывала.

– Ты уже не дрожишь. Что же теперь я Ей скажу? – спросила она, когда мы подошли к широкой, красного дерева, лестнице. Было очень темно, и она снова взяла мою руку. Пока мы добирались до конца лестницы, я обрадовал ее новым приступом. Она с одобрением пожала мои дрожащие пальцы:

– О, у тебя снова началось. Это хорошо. – Легким толчком она открыла тяжелые дубовые двери на верху лестницы.

Когда я заглянул в комнату, бывшую, видимо, кабинетом полковника Лондермейна, я подумал, что это или сон, или бредовое видение. В центре комнаты за огромным столом сидела женщина, удивительней которой я никогда не видел. Мне показалось, что она очень красива, хотя это была и не та красота, которая ценилась в городке. Даже сидя, она казалась невероятно высокой. Сложенные один на другой на столе перед ней высилось несколько толстенных томов; ногтем она делала отметки в открытой книге, но не читала. Откинувшись на спинку резного стула, положив голову на подушечку из расшитого лазурью и золотом шелка, одной рукой она нежно гладила олененка, спавшего на ее коленях. Ее глаза были закрыты, я даже не мог себе представить, какого цвета они могут быть. Меня бы не удивило, окажись они янтарно-солнечными или такого же глубокого пурпурного цвета, как ее бархатное платье. Отливавшее красным при свете камина, ее поразительно густые, коротко остриженные волосы пылали, казалось, вокруг головы, как сумасшедший огонь. Глубокие тени лежали под ее закрытыми глазами, а скорбные морщины – у рта. И тем не менее ее лицо было настолько лишено примет времени, что какой угодно возраст был для нее возможным – и сто лет, и двадцать пять. Ее крупный рот шевелился – она напевала что-то сильным грудным голосом. Две кошки – черная и белая – лежали, свернувшись, на книгах, а рядом с ней стоял леопард, не рыча и не двигаясь. Он просто стоял и наблюдал за нами.

Девочка толкнула меня в бок и приложила палец к губам, чтобы я молчал. Но я и не мог говорить; зубы мои стучали от озноба, о котором я совершенно забыл, зачарованно глядя на лицо женщины, на расшитую подушечку, и прислушивался к нежным бархатным звукам. Наконец, эти звуки превратились в слова, и мы услышали песню:

 
В моей высокой башне ночь
Не переходит в день.
Со мной поговорить не прочь
Мой маленький олень.
 
 
Двенадцать небывалых птиц
Слетаются на зов
Моих двенадцати девиц
Чудесных голосов.
 
 
Тот, кто волшебных знаков суть
Открыл мне, сделал так,
Чтоб не узнал про этот путь
Ни умный, ни дурак.
 
 
Все тайны снов узнала я,
Как Тот, кто сам не спит.
Я слышу, как кричит земля.
Как замок мой дрожит…
 

Песня не закончилась, но Она открыла глаза и посмотрела на нас. Теперь, когда хозяйка знала, что мы здесь, леопард был готов прыгать и проглотить меня, но она положила руку на ошейник, украшенный сапфирами, и остановила его.

– Ну, Александра, – сказала она, – кто это с тобой? Девочка, все еще державшая мою руку в своих длинных прохладных пальцах, ответила:

– Мальчик.

– Это я вижу. Где ты его нашла?

От ее голоса мурашки побежали у меня по спине.

– В парке. У него лихорадка. Видишь? Он и сейчас дрожит. Это приступ? – В словах Александры сквозило веселое любопытство.

– Иди сюда, мальчик, – сказала женщина.

Я не двигался. Александра подтолкнула меня, и я медленно пошел. Когда я приблизился, она нежно потрепала леопарда за ухо и сказала: "Лежать, Таммуз". Зверь подчинился и растянулся у ее ног. Когда я подошел к столу, она протянула мне руку. Если у Александры пальцы были цепкие и прохладные, то в ее пальцах были сила океана и холод мрака. Она посмотрела на меня долгим взглядом, и я увидел, что глаза у нее темно-синие, намного темнее, чем у Александры, темные до черноты. Когда она заговорила снова, ее голос прозвучал тепло и заботливо: