Текст книги "Только для мужчин"
Автор книги: Клейтон Хартли Мэтьюз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)
Глава 9
Казалось, что Марк Бакнер овладел даром царя Мидаса одним прикосновением превращать все в золото. За три года, прошедшие с тех пор, как открылась первая «кантина "Мачо"», их появилось еще четыре – в Чикаго, Лос-Анджелесе, Сан-Франциско и Майами, и три «кантины» должны были вот-вот открыться в других городах. Тираж «Мачо» вновь подскочил на целых три миллиона экземпляров.
Марк только что заимел собственный самолет, интерьер которого был спроектирован им лично. Хитрож…е немедленно окрестили его «Летающим борделем». Марк старался всячески поддерживать эту репутацию, и поэтому на борту самолета всегда находились по меньшей мере три «сеньориты». Их услуги вовсе не обязательно носили сексуальный характер, но слухи о них Марк никогда не опровергал.
Летать приходилось много, поскольку Марк стал полноправным членом «высшего общества» и его без конца приглашали на светские мероприятия. Заполучить его к себе на прием считалось престижным, женщины почитали за счастье появиться на людях в его обществе. То, что это означало прослыть его любовницей, не только не останавливало, но, напротив, рассматривалось как своего рода знак отличия.
Однако больше всего Марк гордился той ролью, которую «Мачо» сыграл в сексуальной революции шестидесятых годов. Викторианские оковы пали – правда, пока от них освободилось лишь молодое поколение, но движение встречало все большую поддержку и со стороны людей зрелых, тридцати– и сорокалетних. Естественно, что до всеобщего одобрения новых взглядов на сексуальные отношения было еще далеко, и поэтому Марка Бакнера и «Мачо» много и часто критиковали.
Марк был доволен той откровенностью, с какой проблемы секса обсуждались теперь в книгах и журналах. Суды тоже стали более терпимыми, поскольку Верховный суд постепенно склонялся в пользу большей свободы слова. Правда, появилось множество грязных книжонок в бумажных обложках, однако Марк понимал, что в любой революции бывают свои эксцессы. Он был твердо убежден, что, даже если все цензурные ограничения будут сняты, читателям скоро надоест откровенная порнография и спрос на подобную продукцию быстро пойдет на убыль.
Пару раз у них с Алексом были небольшие споры, в которых победил Алекс. Марк предлагал, чтобы «Мачо» придерживался еще более смелого подхода к сексу, Алекс же возражал, считая, что раз тираж журнала продолжает расти, то нечего и раскачивать лодку. Придет время, когда понадобится смелость, но это время еще не настало.
У Марка зрели новые планы, но их еще только предстояло обсудить с Алексом, которого, правда, по-настоящему интересовал только журнал. Тем не менее Марк по-прежнему любил обкатывать на нем новые идеи. Дом «Мачо» функционировал нормально, ни одно помещение не пустовало. У самого Марка было два офиса – в пентхаусе и на сорок девятом этаже, занимаемом администрацией журнала. В каждом из офисов была своя секретарша. В пентхаусе Марк занимался делами «Мачо энтерпрайзиз», а на сорок девятом этаже – делами «Мачо». Вполне естественно, что в пентхаусе он проводил гораздо больше времени, причем секретарша там не менялась уже восемь лет. Тридцатипятилетняя Нэн Лоринг прекрасно справлялась со своими обязанностями, обладала приятной внешностью и была замужем. Марк ни разу даже пальцем к ней не притронулся. Он твердо придерживался своего правила не вступать в сексуальные отношения с сотрудниками «Мачо». «Сеньориты» с разворота в эту категорию не попадали – строго говоря, сотрудницами журнала они не были, каждая из них появлялась в редакции журнала единственный раз. А вот секретаршу верхнего офиса Марк высоко ценил и работу ее хорошо оплачивал.
Секретаршам нижнего офиса он также платил хорошо, но по каким-то причинам они на этом месте долго не задерживались.
Однажды зимой, возвратившись с затянувшейся на неделю вечеринки, которую некий греческий судовладелец устроил на борту своей яхты у южных берегов Франции, Марк узнал, что за время его отсутствия уволилась очередная секретарша нижнего офиса.
– Черт побери, Нэн, – проворчал он, – я этого не понимаю! Почему они одна за другой уходят? Они очень неплохо получают, от работы с ног не валятся и вообще видят меня два или три раза в месяц. Меня совершенно не волнует, чем они там занимаются, лишь бы разбирали каракули Алекса.
Нэн Лоринг посмотрела на него своими ясными голубыми глазами:
– Вы хотите, чтобы я ответила откровенно, Марк?
– Неужели я когда-нибудь требовал чего-то другого?
– На мой взгляд, есть несколько причин, по которым они уходят. – Нэн сняла свои очки в роговой оправе, и ее близорукие глаза затуманились. – Во-первых, они приходят сюда, чтобы увидеть знаменитого Марка Бакнера…
Он нетерпеливо махнул рукой:
– Вы же знаете, что я никогда… Ну, не вступаю в романтические отношения со своими сотрудницами.
– Вы неправильно меня поняли, я не считаю, что все они надеются переспать с вами, – сухо сказала Нэн. – Но даже если и так – разве кто-то им сказал, что это нереально?
– Я не… А, черт! – Марк встал и принялся расхаживать по комнате.
– Но это еще не все, – продолжала Нэн. – В отличие от того, что думают большинство мужчин, по крайней мере большинство администраторов, девушки идут работать секретарями не только для того, чтобы спать со своими боссами или выйти за них замуж. И деньги тоже не главное. Они хотят деятельно участвовать в жизни их учреждения. И многие из них, во всяком случае, те, кто мечтает сделать карьеру, хотели бы думать, что имеют хоть какие-то шансы на продвижение. Но в «Мачо» они могут быть только машинистками, стенографистками или секретарями – и все. Там нет ни одной женщины-редактора или женщины-администратора.
– Но ведь это журнал для мужчин, Нэн!
– Ну и что?
– Как же может женщина рассчитывать на творческую должность в таком журнале?
– Вы что, не слышали о движении за равноправие женщин?
– Слышал, слышал, – проворчал Бакнер. – Но не понимаю, какое отношение это имеет к «Мачо». К тому же большинство из тех активисток, что я видел…
– …по манерам напоминают водителей грузовиков. Жаль, что вы не двинулись дальше стереотипов, Марк Бакнер. Во всяком случае, не все активистки такие. Такими их изображают мужчины, надеясь, что это правда. Вы знаете, как это называется? Мужской шовинизм!
– Хорошо-хорошо, пусть я шовинист и все такое прочее, но я считаю, что немало поспособствовал сексуальному освобождению женщин.
– Очень многие женщины считают, что «Мачо» превращает их всего лишь в сексуальные объекты.
– Вы тоже так думаете?
– Я здесь работаю, босс, и эта работа мне нравится. Вы всерьез ожидаете, что я отвечу на ваш вопрос?
Бакнер раздраженно посмотрел на нее и вновь принялся ходить по комнате.
– Это все равно не решает нашу проблему. Можно ли найти секретаршу нижнего офиса, которая задержится здесь надолго?
– А вы позволите мне самой взяться за это, вместо того чтобы звонить в агентство по найму и заказывать там секретаря – так, как если бы вы заказывали корзину с фруктами?
Марк остановился.
– Конечно. Даю вам карт-бланш.
– И если я найду девушку, которая хочет сделать карьеру в журнале, вы по крайней мере хоть подумаете о том, чтобы найти ей потом что-нибудь посерьезнее?
– Ну конечно! – не задумываясь, согласился Марк. Такое обещание ни к чему его не обязывало.
– Я знаю, о чем вы сейчас думаете. В вашем искушенном мозгу мелькнула мысль о том, что это вас ни к чему не обязывает. Я права?
– Что?.. – Он откинул голову и рассмеялся. – Вы умеете читать мысли, Нэн?
– Поскольку я работаю на вас, это не страшно. – Она надела очки, встала и направилась к выходу.
– Нэн!
Она повернулась.
– Что у вас на уме? – Марк смотрел на нее, склонив голову набок. – Мне кажется, вы только что обвели меня вокруг пальца.
– Раз вы не умеете читать мысли, то не сможете узнать, верно ли это.
Вот так Пегги Чёрч и попала на работу в «Мачо энтерпрайзиз».
Глава 10
Когда Пегги училась в колледже, движение за права женщин только зарождалось и о нем еще почти ничего не было известно. По мнению Пегги, во многом оно было результатом свойственного молодежи брожения умов. Симпатизируя целям движения, она не принимала непосредственного участия в борьбе – ни в сборе подписей, ни в маршах против войны во Вьетнаме, ни в организации шумных баталий с администрацией колледжа. Будучи серьезной студенткой, Пегги понимала, что участие в движении протеста может помешать учебе. Ее попросту могли отчислить, как уже отчислили многих других.
К тому же Пегги никогда не ощущала в себе того презрения, с каким революционная молодежь относилась к своим родителям и к моральным ценностям среднего класса вообще. Ее родители были людьми зажиточными, отец работал вице-президентом одной из страховых компаний, в детстве она была окружена вниманием и заботой. Так с чего бы она стала ненавидеть своих родителей? Она их любила. Пегги признавала, что, возможно, в чем-то их взгляды устарели, но ведь поколенческие разногласия – дело обычное, дети всегда восстают против своих родителей. Просто на сей раз противостояние переросло в открытый бунт.
И хотя Пегги училась в Калифорнийском университете, где все это зарождалось, она не готова была считать движение протеста своим кровным делом и отказывалась присоединиться к бунтарям. Товарищи по учебе подвергали ее насмешкам, но она только пожимала плечами.
Единственное, что она полностью одобряла, – это отношение молодого поколения к сексу, знаменательное освобождением от чувства вины. Однако после нескольких случайных связей энтузиазм Пегги несколько поугас. С чисто сексуальной стороны все обстояло нормально, просто аккуратистке Пегги быстро надоели бороды и длинные волосы, запах грязной одежды и немытых тел.
Однажды, выпив лишнее, Пегги залезла в спальный мешок с неким бородачом, который фактически начал ее насиловать. Когда же она запротестовала против чересчур быстрого совершения акта, ее партнер буркнул:
– Заткнись, детка! Вся эта прелюдия только зря отнимает время. Я трахаюсь, когда хочу.
Вздохнув, Пегги расслабилась и позволила бородачу удовлетворить желание.
Наутро от нее воняло, как от козла. Поспешно выбравшись из спального мешка, Пегги убежала в свою комнату. Через пару дней она обнаружила на лобке множество вшей. Испугавшись, что заодно подхватила и венерическую болезнь, Пегги отправилась к врачу, который избавил ее от паразитов и успокоил относительно более неприятных вещей.
Однако с тех пор Пегги зареклась заниматься сексом до тех пор, пока снова не окажется в обществе цивилизованных людей, которые регулярно моются.
Через месяц после окончания университета Пегги уехала в Нью-Йорк, стремясь не столько покинуть родной дом, сколько избавиться от революционной атмосферы Калифорнии. Она хотела попробовать поработать в журнале. Пегги повезло – ей удалось найти такую работу. Как и все остальные журналы универсального содержания, этот журнал еще недавно был при последнем издыхании. Однако возглавившая редакцию энергичная дама сумела вдохнуть в него новую жизнь. Идеи прямо-таки распирали нового главного редактора. Когда Пегги пришла сюда работать, с момента смены руководства прошел только год, а журнал уже полностью восстановил прежний тираж и пробился в первую десятку американских изданий. Новый редактор переориентировал журнал на женщин в возрасте от двадцати до сорока лет.
Пегги наслаждалась той атмосферой энтузиазма, которая царила в редакции. Начав с технической работы, она довольно скоро уже стала младшим редактором.
Однако революционное движение настигло ее и здесь. Журнал был феминистским не только по своей идеологии. Пегги не проработала в редакции и года, как все мужчины, даже те, кто отдал журналу всю свою жизнь, были под разными предлогами уволены, и в редакции остались одни женщины.
Движение за права женщин росло, с каждым днем приобретая все больше сторонников, и вскоре Пегги обнаружила, что в нем состоят абсолютно все сотрудницы журнала, за исключением, как ни странно, редактора. Пегги была вынуждена тоже вступить в ряды феминисток. Нельзя сказать, чтобы она не симпатизировала их целям – ведь женщины в Соединенных Штатах действительно были гражданами второго сорта. Однако активистки относились ко всему этому чертовски серьезно, они были такими непреклонными, что… Ну да, становилось просто скучно. От внимания Пегги не ускользнуло, что многие из них были, мягко говоря, не самыми привлекательными представительницами своего пола. Конечно, она хорошо понимала, что основу всякого революционного движения всегда составляют самые угнетенные или те, кто считают себя таковыми. Тем не менее ее раздражало, что большинство активисток, казалось, изо всех сил старались выглядеть еще менее привлекательно – как будто любая попытка понравиться мужчине являлась предательством «Дела». На ум сразу приходил немытый бородач из Беркли.
Чтобы не навлекать на себя немилость коллег по журналу, Пегги пришлось бывать на митингах и помочь в организации нескольких мероприятий.
Она ненавидела себя за лицемерие, за то, что предпочла самый легкий путь. Кроме того, ей, черт побери, нравились мужчины! Да, нравились, несмотря на все проявления мужского шовинизма, болтовню о мужском превосходстве, а также тот факт, что мужчина за одну и ту же работу получал больше, чем женщина, даже если работал хуже. Несмотря на все это, Пегги нравились мужчины, нравилось, когда они находили ее привлекательной. К тому же не все они были заражены идеями мужского шовинизма.
Через некоторое время она открыла для себя еще одну неприглядную сторону Движения. Так как его участницы, не желая становиться сексуальными объектами, не стремились понравиться мужчинам, рано или поздно они начинали уделять внимание друг другу.
Пегги, конечно, знала о лесбиянстве и раньше. В конце концов, в Калифорнии она жила в жен-ском общежитии. Те немногочисленные не слишком удачные сексуальные опыты, в которых Пегги приняла участие, не настроили ее ни «за», ни «против». И вообще, у Пегги не было предубеждения против гомосексуализма – как мужского, так и женского. Но это было не по ней.
Серьезных романов она не заводила, хотя мужским вниманием обойдена не была, а соглашаясь прийти на свидание, иногда ложилась в постель, иногда – нет. Пегги была целиком поглощена работой в журнале и полагала, что глубокое романтическое увлечение могло бы ей помешать. Время от времени она задумывалась о замужестве, но всякий раз рассматривала это как далекую перспективу – ей было всего двадцать пять!
Если не считать зарядки, да и то через пень-колоду, спортом она не занималась. В Калифорнии Пегги немного играла в теннис, но без особого успеха. В Нью-Йорке неподалеку от офиса редакции находился теннисный клуб, куда ходили сотрудницы редакции, и Пегги тоже начала посещать его раз в неделю. Вероятно, она была слабейшим из игроков. Пегги хорошо знала правила и неплохо владела ракеткой, однако играла без особого азарта – а потому неизменно проигрывала. Правда, это ее не огорчало.
Однажды вечером Пегги играла с Кэролайн Уорт. Эта худощавая зеленоглазая блондинка, ровесница Пегги, всегда казалась ей слабой и хрупкой, но стоило ей заиграть…
Кэролайн господствовала на корте. Не знавшие усталости длинные ноги носили ее по площадке с поразительной скоростью, подачи свистели в воздухе, как снаряды. Они сыграли два сета, и оба Кэролайн выиграла без малейшего труда.
– Еще один сет? – спросила она.
– О Господи, конечно, нет! – Пегги направилась к сетке. – Для меня ты слишком хорошо играешь.
Кэролайн с любопытством окинула ее взглядом:
– Судя по всему, ты не особенно расстроилась.
– А почему я должна расстраиваться? Ведь это всего лишь игра, – пожала плечами Пегги. – Какой кошмар! – Она потрогала прилипшую к телу блузку. – Я как ломовая лошадь, вся в мыле. Мне нужно не в теннис играть, а душ принять поскорее.
Кэролайн двинулась следом за ней. В тот вечер на кортах было мало игроков, и в душевой они оказались вдвоем.
– У тебя красивая фигура, Пегги, – хриплым голосом сказала Кэролайн.
– Спасибо, – ответила Пегги, чувствуя себя неловко под пристальным взглядом Кэролайн. Без одежды Кэролайн казалась совсем худой. Плоская грудь, угловатая фигура. Даже светлые волосы на лобке были редкими, как у девочки-подростка.
Пегги поспешно прошла в кабинку для душа. Стараясь избежать назойливых взглядов партнерши, она даже вытерлась в кабинке и тут же принялась натягивать на себя одежду. Кэролайн была еще полуодета, а Пегги уже сказала:
– Спокойной ночи, Кэролайн. Спасибо за игру – хоть ты меня и победила. Ты молодец.
– Пегги… – неожиданно робко заговорила Кэролайн, перебирая пуговицы на своей блузке. – Ты сегодня занята? Я хочу сказать: ты идешь на свидание или куда-нибудь еще?
В этот вечер у Пегги не было намечено свидания. У нее намечался ужин в компании с телевизором, причем старый фильм, который должны были показать сегодня, она уже давно хотела посмотреть. Пегги хотела соврать, но передумала.
– Нет, никуда.
– Тогда, может быть, поужинаем вдвоем? Мне хорошо удаются китайские блюда. Все уже почти готово, нужно только собрать на стол.
Теперь уже заколебалась Пегги. Слабый сигнал тревоги все же прозвучал в ее мозгу. Пегги понимала, что может произойти. Но чем она рискует? Разве что приобретет новый опыт. Но ведь это и означает – жизнь. Да и вряд ли общение с такой хрупкой женщиной может представлять для нее угрозу.
– Заманчивое предложение, Кэролайн, – ответила Пегги.
Кэролайн снимала квартиру в доме без лифта, расположенном на окраине Виллиджа. Если у Пегги и были какие-то опасения, они тут же развеялись, как только она вошла в квартиру. Было видно, что здесь живет женщина. Интерьер выдержан в мягких тонах, везде безделушки и кружевные салфеточки. На полу перед камином толстые подушки. Никаких диванов и кушеток. Немногочисленные стулья расставлены вокруг обеденного стола.
В камине уже лежали дрова. Кэролайн поднесла к ним спичку, и огонь весело вспыхнул.
Пегги все еще разглядывала комнату. У Кэролайн было множество кукол, от больших, в красивых платьях, до совсем маленьких, фарфоровых. Пегги на глаз прикинула, что их по меньшей мере штук двадцать или тридцать.
Заметив ее взгляд, Кэролайн смущенно за-смеялась.
– У меня хобби – собирать кукол. Садись куда-нибудь, Пегги. – Она вновь засмеялась. – Здесь не так уж много стульев. Надеюсь, подушки покажутся тебе удобными. Сейчас я принесу немного вина, чтобы ты не скучала, пока я закончу с ужином.
– Может, помочь?
– Да нет, не надо. У меня на кухне не повернуться, она больше похожа на шкаф.
Пегги уселась на подушку перед камином, отпила глоток вина и задумчиво уставилась на пламя. Откуда-то доносилась тихая музыка, кажется, классическая, оказывая на Пегги прямо-таки гипнотическое воздействие. Время шло. Приготовление ужина затянулось.
Однако все на свете имеет свой конец. В один прекрасный миг в гостиной появилась Кэролайн со столиком на коротких ножках, заставленным тарелками с дымящейся едой. Разомлевшая Пегги удивленно заморгала глазами.
– Твой ужин, Пегги, – слегка улыбнувшись, сказала Кэролайн. – Извини, что я немного задержалась.
Кэролайн когда-то успела переодеться, и теперь на ней была просторная пижама.
Кэролайн по-турецки устроилась на полу, и они приступили к ужину. Пегги не была знатоком китайской кухни, многие из блюд она пробовала впервые, но все было очень вкусно. Она так и сказала Кэролайн.
Щеки Кэролайн покрылись румянцем.
– У меня всегда получается гораздо лучше, когда я готовлю для кого-то, – со странной застенчивостью призналась она. – Я не люблю готовить только для себя.
Пегги пожала плечами:
– Я тоже. Обычно, когда я ужинаю с телевизором, готовлю что-нибудь попроще.
– Это плохо, дорогая. Тебе надо почаще приходить сюда ужинать. – Внезапно оживившись, Кэролайн вся подалась вперед. – Ты не находишь?
– Я подумаю об этом, – с нарочитой небрежностью ответила Пегги.
Когда ужин был окончен, Пегги вытянулась на подушках, подложив руки под голову. Почувствовав на себе взгляд Кэролайн, она захихикала:
– Это правда, что говорят о китайской пище? Будто через час ты снова голодный?
Ничего не ответив, Кэролайн встала, забрала столик и ушла. Пегги задремала. Вскоре Кэролайн вернулась с двумя стаканами, наполненными какой-то зеленой жидкостью.
– Вот. Это ликер, который пьют после ужина, – сказала она, присаживаясь рядом с Пегги.
Пегги взяла бокал и пригубила. Жидкость имела сладковато-горький вкус. Наверно, это что-то возбуждающее, подумала Пегги. Но даже если так, что из этого? И она бесстрашно допила бокал до конца.
Кэролайн придвинулась к ней поближе. Она была совершенно голой, отблеск пламени придавал ее телу розоватый оттенок.
Протянув руку, Кэролайн дотронулась до верхней пуговицы блузки Пегги.
– Можно?
Пегги не возразила. Очень осторожно Кэролайн расстегнула блузку и сняла ее. Затем наступила очередь лифчика. Пегги почувствовала, как руки женщины нежно ласкают ее груди. По телу разлилось приятное тепло. Пегги закрыла глаза и постаралась представить себе, что рядом с ней находится мужчина. Кэролайн коснулась языком сначала одного ее соска, затем другого, и Пегги почувствовала, что они твердеют. Ласкающие руки Кэролайн опускались все ниже и ниже.
Когда они дошли до промежности, Пегги сжала бедра.
– Нет, Кэролайн, я не хочу…
В мгновение ока вся нежность Кэролайн куда-то испарилась, и перед Пегги вновь предстало преисполненное решимости и твердости существо, которое она недавно видела на теннисном корте. Обеими руками Кэролайн принялась раздвигать бедра Пегги, ее пальцы, словно стальные клещи, впились в нежную плоть.
Вскрикнув от боли, Пегги раздвинула ноги, и Кэролайн тут же просунула между ними голову. Пегги почувствовала, как язык женщины яростно атаковал чувствительный бугорок на ее клиторе.
Все это было очень похоже на изнасилование…
Язык снова пришел в движение, и Пегги задрожала. С ее губ сорвался стон наслаждения.
Если вас насилуют, внезапно вспомнилось ей, расслабьтесь и постарайтесь получить удовольствие. Только кто бы мог подумать, что насильником окажется женщина?
Тело Пегги выгнулось дугой, приятные ощущения нарастали. Неутомимая Кэролайн не останавливалась ни на секунду. Почувствовав, что кончает, Пегги как тисками сжала ее голову бедрами.
Когда наступил оргазм, Пегги без сил распростерлась на полу. Было слышно только тяжелое дыхание Кэролайн. Вдруг она зашевелилась, и, не успев сообразить, что происходит, Пегги почувствовала, что к ее лицу прижимается влажная плоть. Кэролайн сидела на ней верхом, расположив колени по обе стороны от головы Пегги.
– Теперь ты! – хриплым голосом сказала Кэролайн. – Теперь ты!
Запах возбужденной женщины вызывал у Пегги отвращение. Она попыталась отвернуть голову, но Кэролайн опустилась еще ниже.
Наверно, она никогда не моется, с брезгливостью подумала Пегги, чувствуя, что ее желудок вот-вот не выдержит.
– Нет! – выкрикнула она и изо всех сил оттолкнула от себя Кэролайн. Захваченная врасплох, та упала на спину. Пегги быстро вскочила на ноги.
Лицо Кэролайн исказилось от ярости.
– В чем дело, подлая сука? – зашипела она. – Ты ведь свое получила? Ты ведь кончила, разве не так?
– Я думала, все насильники похожи на водителей грузовиков, – презрительно бросила Пегги. – Оказывается, я ошибалась. Я больше не хочу оставаться здесь. Ни минуты!
И она потянулась за одеждой.
Кэролайн вскочила на ноги и подбежала к ней.
– Мразь, подлая гадина!
Пегги с силой оттолкнула ее, и Кэролайн снова упала. Поднявшись, она стремительно выбежала из комнаты.
Решив, что наконец от нее избавилась, Пегги с облегчением вздохнула и принялась одеваться.
Однако Кэролайн вернулась, по-прежнему голая. К ее талии был прикреплен огромный искусственный фаллос.
– А как насчет этого? Ты этого хочешь, сука? Это тебе больше по нраву?
Пегги ретировалась – так поспешно, как будто ее жизни угрожала смертельная опасность.
Больше Пегги никогда не встречалась с Кэролайн Уорт и никогда не заглядывала в теннисный клуб. Слава Богу, Кэролайн не работала в журнале.
Разочаровавшись в сексуальной «составляющей» женской революции, Пегги, однако, продолжала изредка посещать собрания активисток Движения.
Именно там и произошла встреча, изменившая всю ее жизнь – настолько радикально, что Пегги даже не сразу это осознала.
Это случилось холодным декабрьским вечером, но в маленьком зале, где проходило собрание, было душно и жарко. Докладчица внушала своей немногочисленной аудитории, что труд домохозяйки тоже следует оплачивать, причем ее заработок должен быть не меньше заработка домработницы. Скорчившись на неудобном откидном стуле и едва не засыпая от скуки, Пегги лениво размышляла о том, какого черта она здесь делает. Могла бы сидеть у себя дома, в чистоте и уюте, и смотреть телевизор. Какую бы ерунду там ни показывали, все лучше, чем слушать эти дурацкие разглагольствования.
В тот момент, когда докладчица, тощая девица в очках, довела до сведения аудитории, сколько часов в год уходит у домашней хозяйки на приготовление еды только для мужа, не говоря уже о детях, в зале кто-то громко рассмеялся. Вздрогнув от неожиданности, Пегги обернулась. Справа от нее сидела женщина лет тридцати пяти. Взгляд Пегги выхватил короткие темные волосы, очки в роговой оправе и строгий костюм. Когда Пегги садилась, это место было свободно. Почему эта женщина подсела к ней, хотя в зале полно свободных мест? Вспомнив Кэролайн Уорт, Пегги уже собралась было пересесть на другое место или вообще уйти, когда заметила, что женщина пристроила на коленях блокнот и что-то записывает.
Любопытство удержало Пегги на месте. Очевидно, соседка почувствовала ее взгляд, потому что обернулась и сказала с улыбкой:
– Интересно, сколько времени проводит на кухне наша ораторша? Почему-то у меня нет ни малейшего желания попробовать ее готовку, а у вас?
Представив себе докладчицу на кухне, Пегги тихо рассмеялась.
– Пожалуй, вы правы, – прошептала она в ответ.
– Вы ее знаете?
– Только в лицо. Она постоянно бывает на подобного рода собраниях.
Голубые глаза собеседницы посмотрели на нее с интересом.
– А вы?
– Приходится время от времени, – пожав плечами, ответила Пегги.
– Вы не очень-то преданы делу борьбы за женское равноправие.
Что-то в облике этой женщины располагало к откровенности.
– По правде говоря, – призналась Пегги, – я вовсе не являюсь последовательной сторонницей Движения. Я просто трусиха – вот я кто. Если я не буду хоть изредка посещать эти собрания, на работе меня заклеймят как предательницу. Хотя, конечно, я за права женщин, против мужской эксплуатации и все такое, – поспешно добавила она.
– А где вы работаете?
Пегги назвала журнал и свою должность.
– Вам нравится ваша работа?
Пегги снова пожала плечами.
– Сначала очень нравилась, но теперь я бы уже так не сказала. Видимо, достигла своего потолка. – Она, в свою очередь, внимательно посмотрела на собеседницу. – Кстати сказать, я ни разу вас здесь не видела.
– Это естественно. Собственно говоря, меня можно даже назвать лазутчиком из враждебного лагеря. Я работаю в «Мачо».
– В «Мачо»?! – Поняв, что она произнесла это в полный голос, Пегги быстро огляделась по сторонам. По счастью, присутствующие или внимательно слушали оратора, или дремали. – Но это же самое что ни на есть сексистское издание! Насколько мне известно, феминистки собираются начать целую кампанию – против него и против «кантин», куда женщинам вход запрещен. Я и не знала, что в редакции «Мачо» принимают на работу женщин.
– Только на технические должности. Я работаю секретарем.
– Но как же вы можете там работать?
– О, там есть свои плюсы. Прежде всего деньги, – сказала женщина. – Пусть Марк Бакнер сексистская свинья, но он хорошо платит. Готова поспорить, что я, всего-навсего секретарь, получаю больше, чем вы. Кстати, меня зовут Нэн Лоринг.
Она протянула руку, и Пегги ее пожала.
– Пегги Чёрч. – Пегги указала на блокнот. – Они что, готовят статью про движение за равноправие женщин?
– О нет! – улыбнулась Нэн Лоринг. – Вас интересует, почему я здесь бываю? Просто мой муж, Джонатан, во всех отношениях очень милый человек, терпеть не может это движение, говоря, что оно превращает всех женщин в мужененавистниц. Когда мне хочется его подразнить, я сообщаю ему нелепые предложения феминисток. Это доводит его буквально до бешенства. Кроме того, главный редактор «Мачо» Алекс Лаваль считает угрозу «крестового похода» против журнала вполне реальной и поэтому хочет, чтобы я держала руку на пульсе. Он очень дальновидный парень, этот Алекс, и, между прочим, очень милый человек.
– Как вы думаете, что случится, если я вдруг встану и сообщу остальным, кто вы такая? – шепотом спросила Пегги.
– Вероятно, меня линчуют, – усмехнулась Нэн. Помолчав, она нерешительно поинтересовалась: – Вы сказали, что не совсем удовлетворены вашей нынешней работой. Если бы возникла такая возможность, вы бы согласились работать в «Мачо»?
– Машинисткой? Нет, спасибо, это мы уже проходили.
– Ну… как знать. Вы не дадите мне номер своего домашнего телефона? Конечно, я всегда могу разыскать вас через журнал, но мне бы этого не хотелось.
Прошло полгода. Нэн Лоринг не давала о себе знать, и Пегги почти забыла об их короткой встрече.
Но однажды вечером, когда Пегги лежала на диване и смотрела телевизор, вдруг зазвонил телефон.
– Привет, это Нэн Лоринг. Вы меня помните?
– Конечно. Здравствуйте, Нэн.
– Как там ваша работа?
– Все одно и то же. Как на каторге.
Нэн откашлялась.
– Ну, тогда я могу вам кое-что предложить. Вероятно, вы этого не знаете, но у мистера Бакнера два секретаря. Один работает в «Мачо энтерпрайзиз» – это я. Другой – в его офисе в журнале. Сейчас эта должность, которую он называет «секретарем нижнего офиса», вакантна…
– Нет, Нэн, я же вам говорила, что меня это не интересует.
– Подождите, подождите, сначала выслушайте до конца. Это верно, что вам придется начать с должности секретаря (надо сказать, с чертовски хорошей зарплатой). Однако я вырвала у Марка Бакнера обещание, что у вас будет шанс перейти в штат редакции, если, конечно, вы справитесь с работой.
– Перейти в штат! – словно эхо повторила за ней Пегги. – Да вы шутите! Чтобы Марк Бакнер позволил женщине работать у него в редакции?
– Видите ли, Пегги… – Последовала короткая пауза. – Если бы все было в руках Марка, то, вероятно, это было бы совершенно невозможно. Но дело обстоит несколько иначе. Уже несколько лет журналом руководит Алекс. Вот он-то как раз и хочет, чтобы среди его подчиненных была женщина – это позволило бы избежать обвинений в сексизме.
– Тогда почему бы ему сразу не взять меня в штат?
