Текст книги "Мученик"

Автор книги: Клементс Рори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Томас Вуд достал вышитый золотом платок и промокнул пот со лба.

– Огонь в камине слишком сильно разгорелся, господин Шекспир. Конечно, я расскажу вам все, что смогу. Я не хотел скрывать что-либо от вас или от господина секретаря. Но прошу вас меня извинить, ибо сейчас мне нужно заняться камином. – Он повернулся к двери и позвал: – Кэтрин!

Кэтрин вошла в комнату, взгляд ее глаз был пронзительным.

– Кэтрин, пожалуйста, притушите огонь. Мы того гляди поджаримся.

Шекспир бросил на нее испытующий взгляд, словно бы спрашивая, неужели и она считает, что в комнате слишком жарко, затем произнес:

– Мне нравится тепло, идущее от камина, миссис Марвелл. Может, у господина Вуда потливость?

– Господин Шекспир, уверена, в следующей жизни вы насладитесь жарой в полной мере. А теперь позвольте мне немного притушить огонь. – Кэтрин подошла к камину и попыталась уменьшить пламя.

Шекспир понаблюдал за ней, затем повернулся к Вуду. Джон заметил, что он тоже не сводил с гувернантки взгляда, который, как показалось Шекспиру, мало походил на то, как хозяин смотрит на прислугу.

– Что вы говорили?

– Мне хотелось бы помочь вам.

– А теперь что касается вас. Вы числитесь в Компании книжных издателей?

– В действительности я являюсь членом совета. Да, я работаю в Стейшнерз-Холл. Я много лет трудился не покладая рук, чтобы заработать право носить одежду члена гильдии.

– И ваша католическая вера никогда вам не мешала? – Это был выстрел на удачу, основанный лишь на том, что в комнате висела картина с изображением Девы Марии, и Шекспир почувствовал, что ему неловко задавать этот вопрос, и все же он хотел получить ответ. Вуд застыл, словно ледяная статуя.

У Кэтрин душа ушла в пятки. Она повернулась от огня к ним, замерев с кочергой в руке.

– Господин Шекспир, почему вы об этом спрашиваете?

Шекспир был захвачен врасплох. Нахмурив брови, он уставился на нее.

– Миссис Марвелл?

– Вас пригласили в этот дом, поскольку вам нужна была помощь, а вы выведываете вещи, которые не связаны с тем, что вам нужно. Это так работает Уолсингем?

– В этом доме, миссис, я ищу правду. Полагаю, здесь что-то скрывают.

– Вот, значит, какова благодарность за радушный прием?

Шекспир снова обратился к Вуду.

– Ваша гувернантка остра на язык. Удивлен, что вы доверяете ей своих детей.

– Я о ней весьма высокого мнения, господин Шекспир.

– А вы не задумываетесь о своей шее, отвечая на мои вопросы? Вы бы смогли отказаться от своей веры?

Разум Вуда был в полном смятении. Неужели у этого агента Уолсингема есть какие-то сведения о его религиозных убеждениях, или он просто догадался? Может, лучше просто признаться или попытаться уйти от ответа, как учили иезуиты? Снова Кэтрин храбро вступила в беседу.

– Господин Шекспир, я бы не отказалась от своей веры. Я – католичка и горда этим. Но, тем не менее, я законопослушная верноподданная Ее величества королевы. Правда, я боюсь, что быть просто верноподданной не всегда достаточно, не так ли? Разве отец Эдмунд Кэмпион не молился за нашу королеву, когда ее люди рвали его плоть, словно дикие псы?

Ее слова жалили. Именно это противоречие в его работе не давало Джону Шекспиру спокойно выполнять свои обязанности. Он хорошо это понимал, но не мог избежать этого. Все же он знал, что огонь используют для того, чтобы запалить костер, и что эта реформация была на руку тем, кто насаждает на английских берегах пытки и кровопролитие.

– Похоже, господин Шекспир, вам нечего сказать.

– Рад слышать, что вы законопослушная верноподданная короны, миссис Марвелл. И я подразумеваю, что вы считаете Ее величество верховным главой англиканской церкви и отдадите жизнь, чтобы защитить ее от иностранных правителей или самого папы римского. Я не спрашиваю, ходите ли вы в церковь, как того требует закон, потому что считаю это вашим личным делом и делом вашего прихода. Я не собираюсь копаться у вас в душе, хотя другие, возможно, и захотели бы. Но, – и тут он обратился к Вуду, – я бы на вашем месте не стал лгать. Если вы знаете, где могли напечатать этот листок, или вам даже известно его содержание, вы мне расскажете. И уверяю вас, что лучше сделать это сейчас и мне, чем тем, кто может прийти после меня. Вы понимаете, о чем я говорю, господин Вуд?

Голос Шекспира был холоден как норвежская зима, но это было проявлением гнева пополам с яростью; он злился на то, что позволил вовлечь себя в этот дурацкий спор с Кэтрин Марвелл. Он вдруг понял, что ему симпатичны эти люди. Томас Вуд был хорошим человеком. А что до Кэтрин Марвелл, то что-то в ней волновало его. Злился он еще и потому, что они могли оказаться в руках более решительных чиновников.

Вуд заметно дрожал.

– Я очень хорошо вас понимаю, – сказал он, – но клянусь, что рассказал все, что знаю. И моя вера не стала помехой для карьеры, ибо я не кричу о ней на каждом углу. А что касается Кристофа Плантена из Антверпена, то, да, он католик, но, кроме того, он еще и великий мастер, художник и не представляет ни для кого опасности, и тем более для Англии. Он напечатал Библию на голландском. Поэтому, насколько я знаю, его не считали врагом Вильгельма Оранского, и я не понимаю, с какой стати он вдруг стал вашим врагом или врагом господина секретаря Уолсингема, да и чьим-либо врагом вообще. – Вуд сделал паузу, чтобы перевести дыхание, или, возможно, для придания большего драматизма своей речи. – А я, как и Кэтрин, законопослушный подданный королевы.

Шекспир встал, чувствуя, что ему нечем ответить на речь этого человека.

– Я покидаю вас, господин Вуд. Но я вернусь и молю только о том, чтобы вы об этом не пожалели.

Кэтрин повела Шекспира к входной двери, а Вуд смотрел ему вслед, испытывая чувство сродни ужасу.

– Позаботьтесь о своем хозяине, миссис, – произнес Шекспир, так чтобы Вуд не слышал его слов. – Как бы он не задохнулся от самодовольства.

– Это лучше, чем умереть от лицемерия.

Шекспир обернулся и посмотрел на нее.

– А у вас змеиный язык, миссис.

– Да и зубы, как у гадюки.

Томас Вуд со страхом смотрел на них. Что она говорит Шекспиру? Она понимает, насколько этот человек опасен? Больше никаких отсрочек – Коттон и Херрик должны уйти сегодня же вечером, ибо, если Шекспир вернется с персевантами, они разберут их дом до основания и спасения им ждать будет неоткуда.

Глава 18

Парсимони Филд взвесила в руках слиток. От его блеска и веса по ее телу пробежал холодок восхищения и страха. Но как побыстрей сбыть его и получить деньги? Она хорошо понимала, если кто-нибудь узнает, что у нее появились такие сокровища, ей будет грозить смертный приговор.

Надежно спрятать золото было не так-то легко. Старлинг Дей и так никому не скажет, а Элис захлебнулась рвотой и была теперь мертва. Времени было мало: тело Когга скоро обнаружат, и тогда наступит кромешный ад. Единственным выходом остается освободить Старлинг и заключить с ней сделку.

Затем она вернулась в комнату, где была привязана Старлинг, дыхание девушки было быстрым и отрывистым. Пока Парсимони отсутствовала, она попыталась освободиться от пут и теперь пребывала в ярости. Стоя в дверях с ножом в руках, Парсимони увидела в глазах Старлинг страх.

– Нет, милая, я не собираюсь тебя убивать. Я освобожу тебя. Но предупреждаю, одно неверное движение…

Когда Парсимони перерезала веревки, Старлинг закрыла глаза в полной уверенности, что в любой момент нож может вонзиться в нее.

– Ладно, было не так уж и больно, – наконец произнесла Парсимони. Старлинг потерла запястья, едва веря тому, что свободна, и села на кровати, удивленная, что еще жива.

– Ну?

– Спасибо, Парси. Я думала, что ты собираешься меня укокошить.

– Неужели я способна причинить вред своей лучшей девочке? Давай покончим с этим. Половина тебе, половина – мне.

– А Элис?

Парсимони поморщилась.

– Милая, твоя кузина умерла, захлебнулась во сне собственной рвотой. – Она коснулась руки Старлинг. – Это правда.

Старлинг посмотрела на нее. Что, если она убила Элис? Хотя теперь это было неважно. К худу или к добру, но они в деле и делить добычу теперь придется на двоих, а не на троих. Отныне ни при каких обстоятельствах Старлинг не повернется к Парсимони Филд спиной. Раз уж Парси запустила руку в сокровища, то и Старлинг недолго оставаться в живых, если она не будет действовать быстро.

День они провели в поисках сдаваемого внаем жилья. Из «Бель-Саважа» нужно было убираться: те, кто знал Когга, будут искать сокровища и в первую очередь заявятся сюда. Наконец они нашли жилье за рекой, в Саутуорке. Это была всего лишь комната с окном, выходившим на улицу, но зато здесь проходила одна из самых лучших и безопасных дорог, на которой их вряд ли ограбят. Когда они найдут для сокровищ надежное место, нужно будет быстро распродать их. После этого они смогут наконец расстаться. Но сначала надо забрать золото и драгоценности из тайника Старлинг.

Церковное кладбище за развалинами церкви Святого Барталомея Великого было жутковатым местом по ночам. Старлинг показывала путь. По Смит-Филду еще бродили пьяные гуляки, пьющие за смерть шотландской королевы, но празднования затянулись и караульным было приказано очистить улицы и ввести комендантский час. Если караульные обнаруживали пьяного, то его прогоняли домой дубинками; власти желали оградить город от беспорядков в это неспокойное время, когда стране грозило военное вторжение или восстание.

Старлинг и Парсимони спрятались за стеной у северной оконечности Коклейн. Они присели на корточки, держа лопаты, которые принесли сюда пару часов тому назад.

Увидев, что путь свободен, девушки со всех ног помчались через огромную, в шесть акров шириной, площадь. Караульный что-то крикнул им вслед, но они бросились наутек и бежали, пока не очутились на дальней стороне у каменной кладки, где пятьдесят лет тому назад был возведен неф старой церкви.

– Где, милая? – тяжело дыша, спросила Парсимони.

– Позади кладки.

Им нужно было выкопать сокровища и остаться незамеченными. Старлинг и Элис закопали добычу в свежей могиле, где земля была еще рыхлой, на глубине нескольких футов, – может, в паре футов от покойника. При свете луны Старлинг и Парсимони принялись за работу; они не стали зажигать смоляные фонари, боясь, что их может заметить караульный.

Они копали по очереди. Земля была тяжелой и мокрой. Лопата Старлинг чиркнула по старому камню разрушенного церковного нефа.

– Тихо! – зашипела Парсимони. – Хочешь, чтобы мы закончили жизнь на виселице?

– Осталось совсем немного, – сказала Старлинг. – Мы неглубоко закопали. – Вдруг она упала на колени и принялась разгребать землю руками. – Вот оно, – произнесла она, вцепившись в завязки мешка. Она потянула что есть мочи и вытащила мешок. Старлинг принялась счищать с него грязь. – Вот, Парси, добыча у нас.

Что-то в блеске серебристо-черных в свете луны глаз Парсимони снова насторожило Старлинг. И когда Парсимони сделала шаг вперед, Старлинг отступила в сторону и поставила ей подножку, повалив Парсимони на холодную мокрую землю.

Она бросила мешок и прыгнула на спину Парсимони, вдавливая ее голову в грязь, словно хотела удушить ее, также – она была в этом уверена – как Парсимони задушила Элис. Парсимони этого заслуживала.

Но Парсимони оказалась сильней и вывернулась из ее рук. Возясь в жирной сырой глине, они колотили друг друга, таскали за волосы, выворачивали руки и царапались. Они дрались, пока не иссякли силы. После Парсимони и Старлинг, лежа на мягкой земле, тяжело дышали, не в силах поднять руки, а их одежда была порвана и испачкана.

– Милая, я даже представить не могла, что ты способна на такое.

Старлинг – тоже. Жаль, что она не могла дать такой же отпор в Стреллее, когда ее избивал черный от угольной пыли Эдвард.

– Это мой единственный шанс, Парси, и тебе его у меня не отнять.

Так, лежа на влажной и холодной земле и тяжело дыша, они ощутили, что зауважали друг друга. Более того, они обе осознали, что нужны друг другу. Невозможно в одиночку спрятать и продать все эти ценности. Быть может, лучше им действовать сообща?

– Ну что, Парси? Попробуем вместе? Этих сокровищ хватит и на покупку дома.

Мгновение Парсимони размышляла.

– Всегда хотела собственный публичный дом. А ты, милая, похоже, самая подходящая для меня компаньонка.

– Из борделя мог бы получиться настоящий дворец.

– Устраивать приемы для знати. А еще азартные игры. Это будет лучшее место в городе. Все, что нам нужно, найти хорошего перекупщика и выручить приличные деньги. Что за дом у нас будет!

Старлинг рассмеялась.

– Можно назвать его «Королевы» – потому что мы будем как две пчелиные матки, хозяйки и лучшие девочки заведения.

Парсимони поднялась на ноги и попыталась очистить одежду от грязи.

– Или мы могли бы назвать заведение «Королевские ножки» – мы будем работать день и ночь без выходных! Жалко, милая, что ты не узнала Когга поближе. Ты бы ему понравилась. Ты в его вкусе. Кто же его убил? Ему вроде глаза выкололи.

– Его убил один страшный человек в темной одежде. От него веяло замогильным холодом. У него был такой тонкий кинжал с черной ручкой. Он ударил Когга дважды, по удару в каждый глаз, по самую рукоятку. Такому убить, что проститутку снять.

Старлинг тоже поднялась на ноги, держа в левой руке мешок с добычей. Она посмотрела на мешок и вдруг протянула его Парсимони.

Парсимони взяла мешок, вытащила два золотых слитка, взвесила их в руке, затем положила их обратно.

– Нет, ты понесешь мешок, милая.

– А еще, Парси, тот убийца, после того, как проткнул кинжалом Коггу глаза… – произнесла она и замолчала на мгновение, вспоминая, – перекрестился, как это делают католики.

Глава 19

Никому не было дела до Майлза Херрика с позвякивающими в заплечном мешке инструментами, который шагал по Дептфорд-Стрэнду в одежде рабочего среди суетящихся моряков, парусных дел мастеров, плотников, корабельщиков и шлюх.

Это был яркий солнечный февральский день, почти весенний. Последний снег где-то растаял, а где-то его смыл дождь, и люди ощутили новый прилив сил. Мир казался прекрасным и стоил того, чтобы вылезти из постели. Херрик оглянулся и осмотрел дома и лавки, что выстроились вдоль берега реки. Его взгляд остановился на свечной лавке, старинном, покосившемся трехэтажном здании с небольшими окнами. Снаружи висела табличка: «Сдается комната». Подойдет. Он скользнул в дверь.

В помещении висел густой удушливый табачный дым. В духоте, среди такелажа, парусной оснастки, галерных плетеных коробов, бочонков с сухарями, сушеного гороха и соленой говядины, всего того, что необходимо для путешествия, он увидел двух беседующих людей, дюжих работяг, которые спорили о чем-то над разложенном на скамье чертежом каравеллы. Когда он подошел, они прекратили разговор и посмотрели на него, не вынимая трубок изо рта и исторгая дым, словно печные трубы.

– Вы хозяин этой лавки? – спросил Херрик того, что был повыше и держался более уверенно. – Я искал жилье и увидел вашу вывеску. Комната еще свободна?

– Ну, положим, от жильцов она свободна, – ответил тот, что повыше, – но только не от арендной платы.

Херрик натужно улыбнулся над попыткой пошутить. Он достал кошель и развязал тесемку.

– Я хорошо заплачу. Я прибыл из Нижних земель [43]43
  В Средние века – область на северо-западе Европы, на территории современных Бельгии, Нидерландов, Люксембурга и части Северо-Восточной Франции.


[Закрыть]и ищу работу оружейника.

Ему понравилась ирония; «оружейник» звучало правдоподобно. А еще он знал, что его никто не будет проверять.

– Что ж, работы здесь полно. Капитаны будут рады еще одному мастеру-оружейнику. Пошли, покажу тебе комнату.

Комната была на третьем этаже под самой крышей. То, что нужно. Под слоем штукатурки у карниза он услышал, как скребутся крысы или птицы. В комнате лежал лишь голый соломенный матрас, стоял небольшой стол и трехногая табуретка. Зато было небольшое створчатое окно, выходившее на реку. Херрик задержался у окна, затем повернулся и оглядел комнату. Божье дело. Да исполнится воля Твоя.

– Годится.

Хозяин потянулся, чтобы смести паутину, повисшую над низкой дверью.

– Меня зовут Боб Робертс. Я дам вам одеяла и ночной горшок. Плата – два шиллинга и шестипенсовик в неделю, но могу уступить и за полкроны.

Херрик положил мешок с инструментами на пол таким же привычным жестом, каким домохозяйка ставит корзину с бельем для стирки, и ударил по рукам с хозяином, дабы подтвердить совершение сделки.

– Хенрик ван Лейден.

– Что ж, Хенрик, не выпьешь ли с нами эля, и, кстати, можешь заплатить мне за первую неделю, – сказал хозяин и повернулся, чтобы уйти. – Если тебе нужны имена капитанов, нуждающихся в оружейниках, я с радостью посодействую.

– А как насчет Дрейка, лучшего из всех?

Хозяин рассмеялся.

– Ух ты! Хочешь на него работать? Тогда будешь работать без отдыха и без оплаты.

– Значит, он захаживает в эти места?

– Каждый день. Никогда не видел другого капитана, который бы так тщательно занимался подготовкой к походу. Если наш флот не окажется готов встретить армаду, то Дрейк тут ни при чем. Но знай, несколько дней работы на него – и участь закованного и избиваемого раба на испанской галере покажется тебе раем.

Херрик улыбнулся.

– Ясно. Но ведь это такая честь, познакомиться с Дрейком.

– Тогда, Хенрик, желаю тебе всего хорошего, и будь осторожен. Только вы ударите по рукам, тебя завалят работой.

Когда за хозяином затворилась дверь, Херрик снова подошел к окну. Подоконник находился на высоте трех футов от пола. Окно было два фута в ширину и три с половиной в высоту. Для выполнения его миссии это подходило идеально. Он перекрестился, потом преклонил колени и принялся молиться.

Глава 20

Лицо Кэтрин Марвелл преследовало Шекспира. Да кто она такая? Гувернантка-католичка, вероотступница из семейства, скрывающего какие-то тайны. А что, если она Томасу Вуду больше чем просто гувернантка? В его присутствии Кэтрин чувствует себя довольно свободно. Закипая от досады, Шекспир слишком сильно пришпорил лошадь – в другое время ему стало бы стыдно за проявление подобной жестокости. Нужно было избавиться от мыслей о Кэтрин.

Шекспир ехал по мосту, направляясь в Саутуорк, и продолжал беспричинно гневаться. Он злился на Томаса Вуда за его глупое вранье, злился на того, кто вломился к нему в дом и рылся в его бумагах, злился на себя, хотя и не понимал за что.

Дома его уже поджидал Слайд. Он принес очередной экземпляр «Лондонского вестника» с леденящей кровь историей о последних минутах Марии, королевы Шотландии. Шекспир медленно прочитал газетный листок. Все, о чем шла речь в этом листке, Шекспиру было уже известно: страшные подробности того, как голова Марии покатилась, выскользнув из рук палача Булла. Шекспира это не удивило, Булл и в лучшие времена не особенно хорошо справлялся со своими обязанностями. Он продолжил чтение. Описание мученического кроваво-красного одеяния Марии, сплетни о собачке, прятавшейся среди ее юбок, несколько строк о большом торжестве в Лондоне и страхах, связанных с нападением на Англию испанского флота.

– Как ему удалось это отпечатать? – взорвался Шекспир, порвав листок и швырнув обрывки на пол. – Я полагал, что люди из Компании книжных издателей сломали его пресс.

– Может, у него появился новый.

– Так найди его, Гарри, – прорычал Шекспир. – Я хочу, чтобы Валстана Глиба заковали в кандалы и держали под замком до тех пор, пока я не допрошу его.

Слайд раскланялся, заверив Шекспира, что, конечно же, сделает все, что в его силах, и что арест Глиба лишь дело времени.

– А еще я жду поимки иезуита Саутвелла. Ты говорил, что доставишь мне его. И где же он? Гарри, ты взял деньги вперед. Арестуй его! Господин секретарь голову с меня снимет, если мы в самое ближайшее время не поймаем его.

Слайд не боялся гнева Шекспира. Синяки и раны, полученные им в результате нападения, еще не зажили. Раны покрылись коростой, синяки пожелтели, а одежда была совершенно испорчена. Но он убедил Шекспира, что чувствует себя хорошо. Слайд не стал рассказывать, что потерял след Саутвелла, это уж точно не остудило бы гнев Шекспира.

– Гарри, я хочу, чтобы ты отправился в бордели. Выясни, не приходилось ли девицам из этих заведений охаживать кнутом странных клиентов и не ублажали ли они фламандцев или мужчин с голландским или немецким акцентом, а также не заметили ли они у таких клиентов необычных пристрастий. Мне срочно нужны эти сведения. Кроме того, продолжай расспрашивать о Бланш Говард. Вращалась ли она в кругах вероотступников? Не была ли она близка с каким-либо иностранцем, особенно фламандцем? Думаю, здесь есть какая-то связь. Возвращайся, когда получишь сведения, и как можно быстрее.

– Господин Шекспир, считайте, что все уже сделано.

– Еще, Гарри, что ты знаешь о Томасе Вуде? О нем ходят какие-нибудь слухи?

– Конечно, я о нем слышал. Он – богат, но не кичится достатком. По образу жизни он – пуританин, или скорее пресвитерианин. Возможно, он придерживается тех же религиозных убеждений, что и господин секретарь.

Шекспир невесело рассмеялся.

– Гарри, ты ошибаешься. Вуд исповедует католичество. Господину секретарю не понравится предположение, что у него есть что-то общее с господином Вудом.

– А…

– Тем не менее разузнай все, что сможешь, и даже больше. Что-нибудь из прошлого Томаса Вуда, о встречах с иностранными купцами. Кто его друзья? Еще у него есть гувернантка, которая присматривает за его детьми, некая Кэтрин Марвелл. Выясни о ней все, что возможно.

Слайд попытался изобразить свою обворожительную улыбку, но синяки и кровоподтеки на его лице еще не прошли и причиняли боль.

– Конечно. – Мгновение он молчал в нерешительности, затем добавил: – Простите меня, господин, за то, что завожу разговор о подобных деликатных вещах… сейчас не время для таких просьб, но я отчаянно нуждаюсь в средствах.

Шекспир хотел было возразить, но тут же понял, что пожалеет об этих словах; сейчас Слайд ему нужен, очень нужен. Без Гарри он был бы как без рук. И конечно, ему нужны деньги.

– Сколько?

– Пятнадцать марок. Если мне предстоит отправиться по публичным домам, то хозяева заведений и проститутки не станут разговаривать бесплатно. Вы должны это знать, господин Шекспир.

– В самом деле. Прости, Гарри, но я боюсь, что мои познания о традициях публичных домов скудны. Зато ты хорошо разбираешься в подобных делах, я уверен, и мог бы просветить меня как-нибудь за квартой эля. Но не сейчас.

Он развязал кошель, отсчитал монеты и без лишних церемоний вручил их Слайду.

– Все, Гарри, иди.

Спустя час после разговора со Слайдом Шекспир уже привязывал поводья лошади у тюрьмы «Маршалси». Он пообещал себе, что сегодня же вернется в Доугейт и еще раз поговорит с Томасом Вудом, а если понадобится, то и допросит его. Кроме того, ему почему-то очень хотелось увидеться с Кэтрин Марвелл. Поразмышляй он, то легко распознал бы симптомы: в двадцать восемь лет, возрасте, когда большинство мужчин уже уютно устроились в семейном гнездышке и наслаждались отцовством, Джон был еще неженат. Он никак не мог отделаться от мысли, что выглядел трусом и глупцом в глазах той девушки, с которой успел обменяться лишь парой слов. И Шекспир ничего не мог с этим поделать.

Огромного роста тюремный надзиратель из «Маршалси» занервничал, когда Шекспир объявил, что прибыл по делу государственной важности.

– Я к Джону Даути.

Надзиратель задумался.

– Я не знаю такого заключенного.

– Вспоминай, он собирался убить сэра Френсиса Дрейка и попал сюда пять лет тому назад.

Надзиратель покачал головой.

– Нет, господин. Я здесь уже три года, и не припомню заключенного под таким или похожим именем.

– Дай посмотреть твои записи.

Надзиратель озадаченно взглянул на Шекспира.

– Ты ведешь журнал заключенных?

– Конечно, господин. Только зачем он вам, если заключенного, который вам нужен, здесь нет?

– Дай взглянуть.

Каморка надзирателя была под стать мрачной атмосфере тюремных коридоров. В комнате стоял стол, два табурета, горел камин и лежали рабочие инструменты надзирателя: связки ключей, плети и палки для битья, кандалы и тяжелые цепи. Он протянул руку к пыльной полке, снял с нее пухлый том и с глухим ударом опустил его на стол, где уже стоял поднос с остатками еды.

Шекспир полистал страницы журнала, нашел записи 1582 года, когда сюда должны были привезти Даути. Вот оно: Даути, Джон, сговор с целью убийства; заключение в строгой изоляции.

– Вот тот, кто нам нужен, тюремщик.

Надзиратель нервно звякнул ключами.

– Никогда о нем не слышал. Можете заглянуть в любую камеру и поговорить с кем хотите, только под таким именем вам никого не найти.

Шекспир посмотрел надзирателю прямо в глаза. Надзиратель нервничал, но говорил правду. Так что же случилось с Даути?

– Знаешь заключенных, которые пробыли здесь пять или более лет, кого-нибудь, кто мог бы вспомнить этого человека?

– Да, это Дейви Беллард. Он здесь за подделку документов уже пятнадцать лет, или даже дольше. Беллард – самый умный из всех заключенных, да и человек неплохой.

Дейви Беллард был невысоким человеком с длинными нечесаными волосами и косматой бородой, которую, похоже, отращивал все годы заключения. Но взгляд его был живым и ясным.

– Да, господин Шекспир, я припоминаю Джона Даути, – сказал он. – Злющий, никогда таких не встречал. За то, что сделали с ним и его братом, был готов любого прикончить. Я подшутил над ним, а он меня чуть не убил. – Беллард задрал лохмотья, некогда бывшие рубашкой. – Видите этот шрам? Он ударил меня скребком, которым кузнецы подрезают лошадиные копыта. К счастью, лезвие наткнулось на ребра. После этого случая я старался не встречаться с Джоном Даути. Никогда не знаешь, чего ждать от такого типа.

Шекспир осмотрел уродливый, с рваными краями, шрам.

– Что с ним произошло?

– Удивительное дело, господин Шекспир. Мы были уверены, что его повесили. Заговор с целью убийства карается виселицей. Но если его и повесили, то мы ничего об этом не слышали. Он пробыл здесь всего несколько дней и одним прекрасным летним днем просто исчез. Может, его перевели в другую тюрьму, но точно не скажу. Вздернули его или освободили – неизвестно. Для всех нас, сидящих здесь, это было загадкой, да и по сию пору остается загадкой. Не то чтобы это занимало все наши мысли. Что до меня, то я был только рад избавиться от него.

– Спасибо, господин Беллард, – произнес Шекспир, отдавая ему шиллинг. – А на какой срок вас осудили?

Беллард оглянулся, желая убедиться, что надзирателя нет поблизости.

– Десять лет, господин Шекспир, но не говорите тюремщику, а то он меня вышвырнет. Мне здесь хорошо. Я не хочу уходить.

Впервые за этот день Шекспир с трудом, но улыбнулся.

– Не бойтесь, господин Беллард, я не выдам вашей тайны. А если вы услышите в этих стенах что-нибудь из того, что мне было бы интересно, буду рад получить от вас эти сведения, которые передам в департамент господина секретаря Уолсингема.

Беллард заговорщицки постучал пальцем по носу:

– Разведка, господин Шекспир?

– Что-то вроде того. Особенно меня интересуют сведения о фламандце, любом, о котором ты вдруг услышишь. А еще о иезуитах…

Шекспир вышел из камеры и попросил надзирателя отвести его сначала к Пламмеру, а затем к Пигготту, католическим священникам, о которых говорил ему Гарри Слайд. Шансов было немного, но Шекспира очень заинтересовали гости, присутствовавшие на мессе и ужине. Может, от них он получит больше сведений. Может, они приведут его к иезуиту Саутвеллу, тогда одной неудачей будет меньше.

Сначала он зашел к Пламмеру.

– А, господин Шекспир. Гарри Слайд говорил мне о вас.

– О вас он мне тоже рассказывал, господин Пламмер. Насколько мне известно, вы время от времени снабжаете его информацией.

– Так и есть.

– Я хочу знать подробности о мессе, которую здесь отслужили. Присутствовали, я полагаю, вы, Пигготт, три дамы – Энн Беллами, леди Френсис Браун и леди Танахилл.

– Еще иезуит по имени Коттон.

– Вы уверены, что это его настоящее имя?

Пламмер почесал в паху, словно больной сифилисом, – не исключено, что он действительно был болен, – и скорчил такую гримасу, словно испытывал сильнейшее физическое недомогание.

– Да откуда мне знать? Маловероятно, конечно: те, кого засылает сюда Английский колледж, редко называются настоящими именами.

– Понятно. А может, он быть Робертом Саутвеллом, священником?

– Говорил уже, откуда мне знать? Я слышал о Саутвелле. Он – поэт, и славился своей набожностью еще до прибытия в Англию прошлым летом. Но в Дуэ или Риме я с ним не был и не знаю его лично.

– У нас есть описание его внешности в юности. Невысокого роста, среднего телосложения, огненно-золотистые волосы, глаза зеленые или голубые. Коттон подходит?

Пламмер ответил не задумываясь:

– Очень может быть, но мне показалось, что у него серые глаза.

– А он не обмолвился, где бывает, где живет, с кем видится?

Пламмер покачал головой.

– Нет. Иезуиты не настолько глупы.

– А дамы на мессе, они его знали?

– Думаю, юная Беллами знакома с ним, но остальные – нет, мне показалось, что они были им просто очарованы. Да и я тоже. Он – необычный и приятный человек. Я видел, как люди к нему тянутся, а он обращает их в католическую веру. Господин Шекспир, он кого хочешь завлечет в свои сети.

– А твой коллега, Пигготт?

– Он мне не нравится. Я ему не доверяю, а он – мне. Он хорошо знаком с Коттоном, прижимал его к своей вонючей груди и шептал ему что-то на ухо. Если хотите больше узнать о Коттоне, лучше поговорите с Пигготтом. Но мне кажется, что он опасен.

– А те три дамы за трапезой?

– Жеманные, глупые женщины, вообразившие, что небеса – лучше благопристойной земной жизни. Боюсь, что все они на пути к погибели, и мне их жаль. Они – безобидны и не представляют опасности для государства.

На прощание Шекспир произнес:

– Пламмер, я позабочусь о том, чтобы ты получил достойную награду за труды. Будь начеку и держи ухо востро. Мне нужна информация о фламандце, который любит, когда его бьют женщины, а потом избивает их сам. И еще, когда я пришел, мне показалось, что надзиратель чем-то обеспокоен. С чего бы это?

Пламмер снова почесал в паху, затем поскреб шею.

– Блохи, сэр. Здесь ими все так и кишит. Подозреваю, что они живут на крысах, разжиревших, словно обожравшиеся коты. Да, тюремщик. Хороший человек, заведует приличной тюрьмой, если не считать блох. Но есть у него один маленький секрет. Не может он отступить от старой веры. И еще, сэр, есть еще одна вещь, которая, возможно, щекочет ему нервы. За сегодняшний день вы не единственный наш посетитель.

– Правда? Кто еще приходил сюда?

– Ричард Топклифф. Как и вы, он расспрашивал о нашей трапезе и мессе. Признаюсь вам, господин Шекспир, он меня напугал до полусмерти.

Шекспир почувствовал, как напряглись его мускулы.

– Топклифф?

– Как и вы, он, как мне показалось, очень заинтересовался дамами и Коттоном, а еще угрожал мне дыбой, если я не буду отвечать на его вопросы прямо, так что я без колебаний выложил ему все, что знал.