Текст книги "Любовный квадрат"
Автор книги: Клаудиа Кроуфорд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)
Она открыла, что ее планы на будущее были связаны с Ником Элбетом.
– Он собирался открыть собственное туристическое агентство, специализирующееся на программах для людей с конкретными интересами, например, живописью или сельским хозяйством, или историей. Я хотела работать с ним. Он сказал, все американцы, только не ужасные голубоволосые леди, все американцы… Мы рассчитывали сделать на этом огромное состояние.
– Ты подала мне идею! – Мона вскочила на ноги. – Джорджина, оставайся на месте, Эми, идем со мной!
Оставшись одна с фотографией Ника, Джорджина погладила дрожащими пальцами стекло над снимком. Она уверена, Ник любит ее. Он бросил ее, чтобы жениться на Роксане, но это не значит, что перестал любить. Должна быть причина. Еще не конец присутствию Ника Элбета в ее жизни, только лишь временный перерыв. Он не может находиться вдалеке от нее, так же, как она не может перестать любить его. Они принадлежат друг другу. Услышав шаги Моны и Эми, она засунула фотографию за ряд книг на полке.
Мона тащила, а Эми толкала сзади старый деревянный сундук, извлеченный из-под лестницы. Накануне, когда Эми сказала, что им нужна патриотическая музыка, Джорджина вспомнила об отцовской коллекции старых граммофонных пластинок.
Теперь Мона радостно улыбалась Джорджине, указывая на большой ящик.
– Здесь куча вещей, Джорджина, вещи, которые ты сможешь продать, правильно, Эми? Например, это боа из перьев.
Порывшись в сундуке, Эми извлекла на свет узкое розовое боа и уложила вокруг своей шеи.
– Оп-ля!
– Вы обе безумны, – возразила Джорджина. – Это все не имеет ценности, годится лишь для костюмированных вечеринок. Гора старья.
– Не старья, Джорджина, старинных вещей! Предметов старины! Взгляни! Перья, кружева, веера. Только посмотри!
Длинные лайковые перчатки. Сумки из крокодиловой кожи. Фотокамера. Обувная коробка от Фортнума и Мейсона, набитая трубками и мундштуками.
– Они остались от отца и деда. Эксперты сказали, что эти трубки не имеют ценности.
– Это вещи другой эпохи, вот что это! – Мона наклонила сундук, выгребая все содержимое на пол. Бинокли, лорнеты, украшенные эмалью и росписью коробочки для пилюль, вышитая сумочка для носовых платков и дамский дорожный несессер с бутылочками и флаконами для туалетных принадлежностей.
– И маникюрный набор! – Эми открыла футляр с тонкими, отточенными инструментами.
– Слоновая кость. Из маминого приданого. Она никогда не пользовалась им, терпеть не могла заниматься пустяками.
Последней появилась лилово-розовая картонка с этикеткой «Дом Шанель, Париж». Устилавшая коробку папиросная бумага источала тонкий аромат медового месяца во Франции. Сначала здесь лежал костюм матери Джорджины, но в дальнейшем она стала хранить в этой коробке свои книжечки для записи танцев на торжественных приемах, меню из ресторанов «Савой» и «Риц», семейную коллекцию почтовых открыток с видами Европы, отправленных во время путешествий еще до первой мировой войны, и набор сувениров с надписью «Большой тур, 1913».
Джорджина не видела причин для энтузиазма.
– Я не получу больше двух-трех фунтов на церковном благотворительном базаре.
– Правильно, – согласилась Мона. – Но ты не пойдешь на дешевую распродажу. Ты отнесешь это в антикварную лавку в Челси твоим друзьям. Или еще лучше, на Портобелло Роуд! Все ходят на Портобелло Роуд. Туристы. Звезды кино. Манекенщицы. Шикарное местечко для появления в субботнее утро, не так ли?
Джорджина со злостью вскочила на ноги.
– Ты, должно быть, сошла с ума!
– Это грандиозная идея, Джорджина! – Эми, как и Мона, была ужасно взволнована открывающимися возможностями. – Будет очень забавно, честно! Я ходила на Портобелло! Там просто классно!
Ни одна из американок не понимала глубины отвращения Джорджины.
– Мне? Мне торговать с лотка, как оборванке из трущоб? Что, если друзья увидят меня? Что я скажу?
Мона изо всех сил постаралась подражать манере разговора Барбары Стрейзанд.
– Что ты скажешь, дорогуша? – потом добавила с интонацией всезнайки. – Ты скажешь: «Для вас, милочка, у меня особая цена».
Джорджина расхохоталась вопреки самой себе. Мона и Эми сошли с ума. Она могла представить вытягивающиеся лица прежних приятельниц. Сара. Патрисия. Корнелия. Анабель. Где они были, когда Джорджина нуждалась в них? Почему нужно бояться, что они подумают? Ник называл их «леди с постоянными запорами», настаивая, что они похожи на больных с кишечной непроходимостью.
– Но я не могу просто прийти на Портобелло Роуд и сказать: «А вот и я!» Нужна лицензия, я уверена. Ларек. Нельзя просто разложить товар и заорать: «Всем, всем, всем! Бегите сюда и покупайте одеяние маленького принца Чарли!»
Она объяснила, что в Англии существует древний миф, обычно рассказываемый на деревенских праздниках и ярмарках, о каком-то торговце, неожиданно появляющемся с вышитыми детскими чепчиком и сорочкой, которые были на ссыльном принце во время его крещения и пропали триста лет назад.
Но Мона не слушала. Она составляла список.
– Нам потребуются ярлычки для разметки цен. Квитанционная книжка для записи всех продаж. Сумки для упаковки вещей. Разменная мелочь, множество монет и однофунтовых банкнот, – она облизывала кончик карандаша и непроизвольно вспомнила свою бабушку Давицки, которая работала в магазине, когда Мона была малышкой, и профессора Бенсона (на самом деле Бернштейна), который советовал будущим актерам находить единственный жест, позволяющий открыть весь характер персонажа.
В одной из импровизаций Мона показывала богачку, занимающую видное положение в обществе и стыдившуюся своего происхождения из гетто. Облизывание карандаша разоблачало ее, выдало секрет, беспощадно высмеивало притворство разбогатевшей выскочки. Именно эта находка заслужила редкую похвалу профессора Бенсона.
– Используйте то, что имеете, – повторял он классу, теперь она сказала это Джорджине.
– И еще нам нужна вывеска. «Лавка предметов старины леди Джорджины». Правильно?
Прежде, чем ответить, Джорджина хорошенько обдумала предложение Моны.
– Более уместно написать: «Лучшее из британской старины, владелица леди Джорджина Крейн».
Спазмы в желудке Эми усиливались с каждой минутой. Она старалась не обращать на них внимания и мысленно молила небо, чтобы таблетки Ника сработали. Пожалуйста, Господи, прости меня за то, что я спала с Лу Хамфризом! Прости за похотливые мысли о Нике Элбете и желание выйти за него замуж! Она признавалась себе, что всего лишь хотела отца для неродившегося младенца. Но Бога обмануть нельзя. Бог знает, что ей хочется Ника Элбета для самой себя из-за ощущений, которые он вызывал в ней, из-за уверенности, что ни один другой мужчина не заставит ее чувствовать тот же восторг.
Несколько раз Эми выходила из гостиной в слабой надежде, что кровотечение начинается. Только прежние болевые спазмы внизу живота. Это, конечно, не родовые муки, так ведь? Немногое, что было ей известно на эту тему, подсказывало – пятинедельный плод размером с изюминку.
– Ну, что ты скажешь, Джорджина? Мы будем рядом с тобой. Ты будешь сногсшибательна, верно? – Мона нуждалась в отвлечении внимания, хватит раздумывать о Нике Элбете и крушении ее планов. По крайней мере, его бегство с возлюбленной отведет от нее подозрения Билла Нела и группы. У мужчины медовый месяц, верно? Любые планы о постановке пьесы, естественно, откладываются до его возвращения, если он вернется. Во всяком случае, к тому времени Мона давно будет в Нью-Йорке.
Несмотря на незаконность курсов Билла, она научилась многому в актерском ремесле и узнала о своей способности копировать чужие манеры. Более того, Билл сказал, что ее голос обладает специфическими способностями, запоминающимся тембром. Один его приятель из рекламного агентства проводит на следующей неделе прослушивание для озвучивания коммерческих роликов. Билл рекомендовал ее на одну из ролей. Американский кофейник носится по британскому супермаркету в поисках лучшего сорта кофе.
Минерва может кусать себе локти. Одна Мона подходит для работы. Она чертовски хорошо передает американский акцент, правильно?
– Поговорим об этом завтра, – Джорджина указала на часы на каминной полке. – Половина пятого. Я устала, как старая кляча.
«Лучшее из британской старины» – великолепная идея. Благословение Моне. И дорогой Эми, конечно. Обессиленная, она все же прикинула в уме возможность посетить базары в городках, расположенных в нескольких часах езды от Лондона. Если затея удастся, содержимое сундука быстро разойдется. Английская сельская местность обеспечит средства к существованию, а может быть, и весьма безбедное будущее, точно так же, как обогатила ее семью в прошлом.
Одна в комнате, которая была свидетелем их страсти с Ником Элбетом, Джорджина обнаружила, что, как всегда, не может выразить свои чувства словами. Как и множество англичанок ее класса, она прибегла к помощи литературы. «В постели мы смеялись, в постели и рыдали». Самуэль Джонсон написал это в восемнадцатом веке. «Рожденные в кровати, в кровати мы умрем». Не ее. Еще нет. Джорджина стукнула подушкой по половине кровати Ника с такой силой, что швы затрещали, выпустив на волю облако перьев.
Она не собиралась умирать из-за любви к Нику Элбету. Она будет жить и богатеть, и вернет его назад, неважно, что придется сделать для этого и сколько потребуется времени. В любом случае, завтра первым делом она должна сменить замок на входной двери. Мерзавец увез ее ключ.
Тишина окутала дом. Для каждой из этих опустошенных женщин рана, нанесенная Ником Элбетом, запомнится надолго. Она будет болеть и гноиться многие дни и недели. Чтобы излечиться, потребуется долгий срок, если вообще это удастся. Каждая должна найти собственное средство для выздоровления.
Пока Джорджина погружалась в беспокойный сон, прижимая к груди подушку Ника, Мона достала текст кофейной рекламы, данный ей Биллом Нелом для заучивания. Выкинуть Ника Элбета. Самое главное – ее карьера.
Эми Дин свернулась калачиком в положении зародыша, пытаясь облегчить спазмы и немного отдохнуть. Когда боль утихла, и тело наконец расслабилось, она позволила себе думать о Нике Элбете. Эми слышала о мужчинах, доводящих женщин до безумия, мужчинах типа Порфирио Рубероса и Али-хана, но до Ника Элбета не встречала подобных. Мысль о таком исступленном восторге испугала.
Глаза закрылись, и Эми продолжала воображать, что лежит на узкой 'кровати с Ником Элбетом, постель такая же неудобная, как и Лу Хамфриза, но Ник занимается любовью с такой страстью, какой не было у Лу, да и никогда не будет. Простой взгляд Ника гораздо более волнует, чем неуклюжие, жадные руки Лу.
В последний момент, перед тем, как уснуть, Эми увидела себя в объятиях Ника. Он баюкал ее, как малышку, и называл «своим птенчиком». Теплая влага медленно потекла по бедрам. Не глядя, она поняла, что долгожданное свершилось. Ей не хотелось расставаться с прекрасным видением, и еще несколько мгновений Эми ощущала себя в руках Ника. Потом вернулась к реальности, встала и отправилась в ванную.
Она закончит семинар. Вернется в колледж. Обручится с Лу Хамфризом. Все, как планировалось для методичной, продуктивной жизни.
ГЛАВА 10
ЧУДЕСНОЕ АНГЛИЙСКОЕ ЛЕТО
Ник Элбет уехал, но не был забыт. На следующий день газеты обсуждали две истории: веселый пикник в честь Дня Независимости, данный леди Джорджиной Крейн и ее американскими гостьями, и побег богатейшей наследницы из высшего общества Роксаны Д'Орсанвиль с бывшим гвардейским офицером Николасом Элбетом.
Газетные сообщения об этих событиях варьировались в соответствии с политикой редакции и уровнем читателей. Репортажи имели мало общего с действительностью. В светской жизни наблюдалось общее затишье, и газетчики с Флит-стрит накинулись на историю о побеге с неистовостью, обычно приберегаемой для сплетен о королевских эскападах, рок-звездах и членах Парламента.
Когда Вильям Хики из «Дейли Экспресс» заметил, что редакционный фотограф в начале вечера снял Ника Элбета жующим сосиску в восхитительной компании Джорджины, Моны и Эми, а потом сфотографировал его и Роксану, поднимающимися на борт ее двухместного спортивного самолета в аэропорту «Гэтвик», он поместил снимки рядом и снабдил подписью: «Он успевает везде».
«Дейли Мейл» напечатала заслуживающие сравнения кадры под заголовком «Попался!», радостно сообщив, что в день побега с Роксаной его застукали заигрывающим с трагической леди Джорджиной, чьи родители недавно погибли в автомобильной катастрофе, и с ее прелестными американскими гостьями.
Дневные газеты продолжили разоблачение роли Ника Элбета в трех, по крайней мере, случаях измены молодым девицам. Мать одной заявила, что он больше не допускается в приличное общество и на танцы. Некий аноним заклеймил Ника, как «хама и домашнего мародера», и пожалел, что дуэли запрещены законом, не то он проткнул бы Ника шпагой.
Не желая, чтобы скандал затих, корреспонденты в Париже, Каннах и Монте-Карло пробирались по дымоходам, переодевались официантами и наводили подзорные трубы на те места, где по слухам могла появиться беглая парочка. Сообщалось, что оскорбленный отец Роксаны, барон Д'Орсанвиль, лишил ее наследства и приостановил выплату денежного содержания, составлявшего сто тысяч фунтов в год. В другой статье говорилось, что мать Роксаны, английская барменша, теперь вышедшая замуж за арабского князя, подарила молодоженам квартиру на острове Сен-Луи, яхту, которой не пользовалась, и сто тысяч фунтов, чтобы компенсировать жестокость барона.
Обитательницы маленького дома в Челси Мьюз жадно читали каждое слово в каждой статье. В последующие дни они сами стали в некоторой степени знамениты. Репортеры снова и снова приходили в особняк, фотографировали их и писали всяческие инсинуации, предполагая, что девушки знают продолжение истории, но поклялись хранить секрет.
Внимание прессы обернулось выгодой для всех троих. Джорджина любезно объявила о планах открытия лавки «Лучшее из британской старины» на Портобелло Роуд, а в газете написали, будто она сказала, что все ее друзья ищут старинные буфеты и сундуки. Мона назвала себя представительницей нового поколения американских актрис. Обращена к классике, но стремится к современному воплощению. Ее мечта? Сыграть Порцию в мини-юбке, с музыкой «Битлз» и «Роллинг Стоунз» для оформления спектакля. Вдохновленная собственным остроумием, она заявила: «Возьмите Шейлока. В рок-версии «Купца» он сможет исполнить одну из песен Леннона».
Эми удовлетворилась высказыванием, что восхищена английской историей и архитектурой, пояснив, почему это важно для американцев. Разочарованный репортер решил, что это слишком скучно и написал, будто девушка упрекает британцев в разрешении Америке отделиться в 1776 году.
В следующее воскресенье история Ника и Роксаны достигла головокружительного успеха с появлением снимков, на которых молодожены загорают обнаженными на палубе яхты, а апофеозом стали свадебные фотографии любовников, одетых в соответствующие белые платье и смокинг, когда они обмениваются клятвами перед мэром Кап-Ферре.
– Хватит уже! Я опаздываю на занятия, – Мона словно случайно уронила бутерброд маслом на газету. – Извините за это.
Фраза становилась самой любимой в британском лексиконе Моны. Англичане так умны, одна фраза на все случаи жизни. Извините за это. Она войдет в обиход в Нью-Йорке.
– Не о чем беспокоиться, – заверила Джорджина. – Думаю, мы все на грани того же.
В доказательство она достала серебряную ложечку из вазочки с апельсиновым джемом и размазала липкую массу по ухмыляющимся самодовольным рожам свеже-поженившейся парочки. – Действительно, соответствующие белые наряды.
– Один парень на семинаре сказал, что слышал, будто они родные брат и сестра, – сказала Эми.
– Может, Роксана и его «сестра» по блату! – Мона подхватила идею. – Это все равно инцест, Джорджина?
– Идите к черту обе! Не видите, пытаюсь подготовиться к встрече с управляющим моего банка. Попытаемся единственный раз поговорить без упоминания о Нике Элбете?
Перед этим, наливая кофе, она сказала, что долго размышляла о Нике и всех газетных статьях.
– Мне пришла мысль, я должна поблагодарить Ника. Если бы не он, у меня не было бы таких подруг, как вы, и банковский управляющий не ждал бы меня сегодня утром.
Газетные сообщения о «Лучшем из британской старины» раздули до невероятных размеров еще не осуществленную идею. Женские журналы просили провести выставку. Позвонила дама из Сиренчестера и рассказала, что делает недорогие копии драгоценностей викторианской эпохи и нуждается в торговой точке в Лондоне. Управляющий из универмага Харродза предложил встречу, чтобы обсудить возможность преобразования «Лавки старины», в «Отдел подарков».
Подготовка к беседе в банке потребовала всей энергии и самообладания Джорджины. Дополнительной поддержкой в прошении о займе и большом превышении кредита служила комбинация из ее имени, ее идеи и внимания прессы после дезертирства Ника Элбета. Мона и Эми проследили за ее представительским имиджем: чудесные волосы, которые Ник так любил видеть распущенными, собраны в тугой узел, кремовое шелковое платье, тупоносые туфли в тон, жемчуг ее матери и изящные золотые серьги. Она готова представить красно-бело-синюю папку, красиво разрисованную Эми в стиле британского флага с черной надписью: «Лучшее из британской старины, владелица леди Джорджина Крейн». Внутри – простое заявление о намерениях, раскрывающее ее скромные для начала планы о продаже вещей других эпох.
– Не подержанных! – предостерегла Мона. – Вещей других эпох!
Управляющему банком не требовалось долгих убеждений. Когда доложили о ее приходе, он вышел, чтобы лично проводить Джорджину в кабинет. Газетные вырезки о ней были нарочито разложены на столе так, что девушка сразу же их увидела.
– «Лучшее из британской старины», э? Очень забавно. А теперь, что могу сделать для вас?
Оказалось, он встречался с ее родителями много лет назад, и был действительно очень опечален этой трагедией. Сострадательно положив руку на колено Джорджины, он с заиканием признался, что был безумно влюблен в ее мать.
Вечером, когда Мона и Эми вернулись с занятий, Джорджина вышла к ним со счастливой новостью.
– Беспроцентный заем на две тысячи фунтов, деньги на бочке! И еще тысяча фунтов кредита!
Но она не раскрыла причину этого удивительного везения. Когда банкир послал за ее финансовыми документами, Джорджина была уверена, что на счету не более сорока или пятидесяти фунтов, это удерживало ее от пользования кредитной карточкой.
– М-м-м, понятно. Как интересно.
Недоумевая о причине его удивления, и в уверенности, что не получит разрешения превысить кредит, она задержала дыхание и ждала полного провала.
– Персона, назвавшаяся Николасом Элбетом…
Пресвятой Боже, Ник! Что могло случиться? Он нашел ее чековую книжку и скомпрометировал ее имя? Мерзавец! Устроить полуночную шутку – одно дело, но если он испортил ее репутацию перед банком, она самолично поймает и убьет его.
Аи contraire, mon cher,[16]16
Напротив, мой дорогой (фр.).
[Закрыть] согласно сообщению, на ее счет был осуществлен международный банковский перевод на сумму пятьсот фунтов из бюро «Америкэн Экспресс» в Монте-Карло.
– Не тот ли самый, – управляющий порылся среди вырезок на столе, – сбежавший малый?
В поисках оправдания Джорджина сказала:
– Как любезно с его стороны. Среди всех волнений он вспомнил свое обещание помочь моему новому предприятию.
Адрес, куда она могла бы написать Нику Элбету, не сообщался. Информацию о пяти сотнях фунтов Джорджина оставила при себе.
Мона и Эми поздравили ее и, подкрепившись черным кофе с шоколадным печеньем, принялись за устройство в следующую субботу дебюта Джорджины в качестве торгового дилера на Портобелло Роуд.
У обоих девушек тоже был свой собственный секрет. Когда Мона приехала на занятия, Билл отдал письмо, адресованное ей через него. Бегло просмотрев написанное, словно все это представляло незначительный интерес, она ждала момента остаться одной, чтобы жадно изучить каждое слово. Суть письма состояла в том, что Ник буквально скучает по ней, и что ей нужно напряженно работать и стать знаменитой актрисой. Билл Нел говорил ему, что у нее есть соответствующие задатки. Последняя фраза бросалась в глаза: «Пожалуйста, не выбрасывай меня из своей жизни, пришли мне нью-йоркский адрес!» Для уверенности, что письмо не потеряется или не попадет по ошибке в чужие руки, она засунула его под резинку колготок, где кожей ощущала драгоценную бумагу.
Эми получила телефонное сообщение из американского посольства. Адресованное ей письмо прибыло с дипломатической почтой из Парижа с указанием вручить его мисс Дин лично. Ник чувствовал себя жутко виноватым, но считал необходимым рассказать ей, что таблетки, которые он дал, были простым аспирином. Ник надеялся, что сила ее убежденности сработала, и она будет держать с ним связь.
– Новое домашнее правило, – возвестила Джорджина. – Имя Ника Элбета с этого времени и впредь находится под запретом! Согласны?
Она протянула вперед правую руку. Мона накрыла ее своей ладонью.
– Согласна!
Эми положила наверх свою и отозвалась эхом:
– Согласна!
Мона добавила цветистый поскриптум:
– Один за всех и все за одного! И никто за Николаса Элбета!
В соблюдение клятвы имя Ника Элбета никогда не упоминалось в течение оставшихся недель их совместного лета. Но его влияние на их жизнь продолжалось. Реклама, порожденная побегом, не только способствовала новой карьере Джорджины, но и освещала отраженным светом Мону и Эми.
Билл Нел опасался, что его подпольный драматический курс будет разоблачен, и его вышвырнут из Академии. Но после разговора с Ником, решил больше не быть заложником консервативных устоев., Он молод, талантлив. Преодолел путь из Австралии. Теперь пришло время двигаться в Нью-Йорк. Актерская работа как таковая потеряла свою привлекательность. Занимаясь со студентами в течение многих недель, Билл увидел свое будущее в качестве агента, менеджера и, со временем, продюсера. Он мог распознать талант, развить его. Например, Мона Девидсон. Девушка явно имела врожденные способности. Нечто, чему нельзя выучиться.
Благодаря австралийскому другу в лондонском рекламном агентстве, он организовал прослушивание для коммерческого кофейного ролика. Теперь друга переводили в нью-йоркский офис агентства, и он предложил, чтобы Билл оторвал наконец-то свою задницу и тоже поехал.
Между Биллом и Моной развивалась особая близость, основанная на взаимном восхищении и эмоциональной потребности. Они могли позволить себе, склонившись друг к другу, раскрыть сердечные тайны: он – о гомосексуальных похождениях в районе станции метро «Покадилли», она – о страстном желании тела Ника Элбета и разнообразных ужасных несчастьях, которые, по ее мнению, должны свалиться на Роксану.
– Не думай о Роксане. Он женился на ней ради денег. Ты будешь звездой. Ник еще пожалеет. Он бросит ее и на коленях приползет к тебе.
Образ Ника Элбета, на коленях молящего о потерянной любви, утешил Мону. Она обнаружила, что может бесконечно говорить о нем Биллу, обсуждать вещи, о которых было бы неловко рассказать женщинам, тем более, Джорджине и Эми. Мона предполагала, что они обе знают о ее любовной связи с Ником. Чтобы пощадить чувства Джорджины, она подбросила идею, будто так же, как и Эми, втюрилась в него, поэтому и пришла на встречу у Альберт Мемориала.
У Моны не было абсолютной уверенности, знает ли Джорджина правду. Ник предал всех трех девушек. Сейчас не время для взаимных обвинений. Пришла пора сплотиться, сомкнуть ряды и окопаться. Для Моны любое обсуждение Ника в доме в Челси Мьюз было рискованным. Она беспокоилась, что может забыться и выдать себя.
Беседы с Биллом Нелом стали отдушиной, единственной возможностью сохранить в глубине ее сознания ощущения о прикосновении, вкусе и запахе Ника до того дня в конце июля, когда она поднялась на борт самолета, летящего в Нью-Йорк.
Мужчина в соседнем кресле являлся физическим антиподом Ника. Когда она пришла, он уже почти заснул, привалившись к окну. Густые темные волосы обрамляли дубленое загорелое лицо. В сравнении со скульптурной элегантностью Ника, его черты были почти примитивны: широкие брови, горбатый нос, большие губы. Ему бы не мешало побриться. От него исходил соленый запах. Не сексуально соленый – запах океана. Вяжущий, как от анчоусов или супа из моллюсков.
Отпуск под парусами, предположила Мона. Он возвращался домой с греческих островов или откуда-нибудь еще в этом же роде, а в аэропорту «Хитроу» у него была пересадка. Закатанные рукава поношенной хлопчатобумажной рубашки открывали мускулистые коричневые предплечья и на удивление тонкие, красивой формы кисти. Концертирующий пианист или хирург, по крайней мере, ее матери понравится это. Белые парусиновые брюки выглядели так, словно он прыгнул в них в воду, а потом они высохли прямо на теле, приведя бедра в напряженное положение. Его щиколотки были голыми, ремешки сандалий развязаны.
Она устроилась в кресле, плотно прижав свою руку к его на общем подлокотнике. Не пробуждаясь, он вытянулся и скинул узкие сандалии. Ступни незнакомца оказались такими же длинными, загорелыми и красиво худыми, как и его кисти. Другим движением он перебросил ногу за ногу, коснувшись ее своей пяткой. Мона почувствовала внезапное непреодолимое желание пощекотать языком ступню незнакомца.
Этот порыв испугал ее. Она чокнутая, что ли? Правильно, именно это она должна делать – начать лизать пятки мужчине! Нику Элбету нравилось это. Но он ведь был ее любовником и мог попросить сделать все, чего хотел. Этот мужчина – незнакомец. У него закрыты глаза, и Мона даже не знает, какого они цвета, хотя можно предположить, что карие. Или национальность.
Только потому, что самолет американский, нельзя считать его американцем, верно? Именно это она должна делать – лизать пятки какому-то иностранцу. Пошлите за парнем с привычками шлюхи!
Чтобы развлечься, она посмотрела на тяжелый золотой браслет. На пластине гравировка: Б-Р-Е-Н-Т. Это имя или фамилия? Если фамилия, то с таким носом он должен быть евреем, чья семья поменяла фамилию, приехав в Штаты. А если это имя, он мог оказаться кем угодно. Мужчины, имеющие имена, звучащие как фамилии, или дополнительные словечки типа «младший» и порядковые номера, представляли угрозу.
Когда даже при взлете он не проснулся, любопытство взяло в ней верх. Уголок его вещевого мешка торчал из-под переднего сидения. Она наклонилась, умело притворяясь ищущей что-то в собственной сумке, и подтолкнула рюкзак, чтобы увидеть багажный ярлык.
– Имя – Брент Вильсон. О'кей? Сукин сын! Она попыталась выкрутиться.
– Я… я просто кое-что ищу. Извините, что разбудила вас.
– Я не спал. Я всегда притворяюсь спящим, пока не пойму, кто сидит рядом. Я наблюдал за вами с момента вашего прихода.
Некоторым людям весьма везет.
– И…?
Он повернулся к ней и улыбнулся, сверкнули поразительно карие глаза с янтарными крапинками.
И ожидается долгое путешествие через Атлантику.
– Ну и..?
– Ну и мы, наверное, познакомимся.
Перед отъездом в Нью-Йорк Мона чувствовала моральную обязанность помочь Эми выбраться из депрессии. Она не сознавала глубину влюбленности Эми в Ника. Бедный ребенок был полностью опустошен. Ощущая ответственность за привод Эми в Челси Мьюз в тот первый день, Мона старалась походить на старшую сестру. Эми юна, Эми красива, Эми слишком хороша, чтобы позволить какой-то крысе, типа Ника Элбета, проглотить ее.
Жизнь коротка. В море еще великое множество рыбок. Например, парень, который ведет семинар. Вильям, так что ли? «Я видела его на пикнике. Он, определенно, неравнодушен к тебе».
Если призадуматься, кажется, сэр Вильям, действительно обращает на Эми слишком много внимания. На самом деле, однажды он спросил, не хочет ли Эми посмотреть его архитектурные руины.
– Где?
– Фактически, в моей квартире. Тяжкий вздох.
Все знали, что он женат и живет с супругой и детьми в деревне. Он говорил об этом достаточно часто. Она отклонила приглашение, если это приглашение. Английское чувство юмора от нее ускользало. Возможно, он просто старается быть милым. Он, по меньшей мере, вдвое старше, а может, и больше. Возможно, ему сорок пять.
– Я не интересуюсь другими мужчинами. Я помолвлена или, во всяком случае, получила предложение о помолвке от Лу Хамфриза.
Мона не собиралась отступать.
– Когда ты последний раз слышала о нем? Я что-то не видела писем от Лу. И не слышала телефонных звонков, правильно?
– Это не твое дело, Мона! У нас с Лу взаимопонимание. Мы официально объявим о помолвке на Рождество, и точка.
– Тогда почему же он не пишет и не звонит? Какая-то нестыковочка, правильно?
Вступилась Джорджина.
– Оставь ее, Мона. Она поступает, как считает нужным.
– А я думаю, что ей нужно завести связь с Вильямом. Любая связь с англичанином дает хороший опыт.
Он был не тем англичанином. Ника Элбета, вот кого она хотела.
– Мне не интересно, ты, слышишь? Я люблю Лу.
Мы собираемся пожениться. Думаю, что могу позвонить ему прямо сейчас. А вы обе, любопытные варвары, можете послушать, если хотите.
Раздалось несколько гудков перед тем, как сняли трубку. Девичий голос сказал:
– Убежище Лу Хамфриза. Говорит секретарь. Могу я узнать, кто звонит?
Рядом с наблюдающими Джорджиной и Моной, Эми разыграла спокойствие.
– Это Эми Дин из Лондона.
После взрыва хохота голос проговорил:
– Я передам ему сообщение, как только он застегнет штаны!
Отбой. Эми призвала все свое самообладание и продолжила разговор.
– В отъезде до следующей недели? Какая досада. Пожалуйста, передайте, что я звонила.
Несколько дней спустя она приняла приглашение сэра Вильяма. Квартира совершенно не отражала его вкусов в архитектуре и дизайне. Это была бедная квадратная комната, минимально меблированная потертой софой и двумя стульями, обитыми индийским ситцем. Единственное окно занавешено темной шторой, торшер опасно наклонился, на полке стоял электрический чайник. Через открытую дверь были видны унитаз и раковина.
– Добро пожаловать в западню страсти, моя дорогая.
Хорошие манеры удержали ее от мгновенного ухода. В конце концов, этот мужчина был знаменитым специалистом, по крайней мере, так говорилось в брошюре. День близится к вечеру. Она взрослая женщина. Она согласилась с предложением о дружеской выпивке. И сможет контролировать ситуацию. Или надо было оставаться дома в Провиденсе. Западня страсти? До какой банальности можно дойти? Ему бы еще начать теребить напомаженные усики.
Приход сюда – явная ошибка. Эми чувствовала себя очень неудобно. Квартира крайне безобразна. У нее предчувствие трудного разговора. Она выпьет только один бокал и уйдет.
