Текст книги "Любовный квадрат"
Автор книги: Клаудиа Кроуфорд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)
ГЛАВА 22
ДЖОРДЖИНА
«Несчастный и больной от старой страсти!» Всю обратную дорогу из Дувра в Лондон в голове вертелись слова ее любимого поэта. Она вспомнила, что в школе заставляли учить Эрнста Доусона, и они считали его желающим себя и отвратительно сентиментальным. Зачем, черт побери, ему надо ныть, ныть и ныть, купаться в унижении и явно наслаждаться каждым безжалостным моментом этого унижения.
Джорджина смотрела на себя в зеркало заднего вида. «Именно этим вы и занимаетесь, мисс!» – отчитала Джорджина сама себя тоном классной дамы. Для. нее не было больше сомнений – к этому времени громилы Д'Орсанвиля уже загнали Ника в угол. Как породистый, дорогой пес, сбежавший из дома, он был пойм», чтобы быть возвращенным хозяевам.
Теперь она почти уверена, как будут развиваться события, пока Ник не прибудет в гостиницу. Пытаясь отправить его в Кале на рассвете. Следующий этап бегства будет зависеть от того, когда открываются агентства по найму машин. От Кале до гостиницы час езды. Джорджина хотела, чтобы Ник позвонил ей из Кале сообщить о благополучной переправе.
– Не глупи, дорогая, я позвоню из гостиницы.
Вернувшись в Челси Мьюз, одна в постели, которую должна была разделить с Ником, Джорджина застыла в опустошении. Она не могла спать. Большая порция виски, обычно помогавшая отключиться, не возымела никакого эффекта. Веки не закрывались, словно приклеенные каким-то мучителем-садистом. Ее добровольно выбранным мучителем был Ник. Джорджина не могла отделаться от чувства роковой обреченности. Если этот эпизод научит ее чему-нибудь, то только тому, что она и так понимает уже многие годы, но отказывается признать: Ник Элбет – ее гибель, гнилое яблоко, которое нужно выбросить, прежде, чем наваждение полностью разрушит ее жизнь.
Его пристрастие к алкоголю и наркотикам – детская забава в сравнении с ее привязанностью к нему. Как ей освободится от безумного наваждения? Существует ли клиника, где вылечат сексуальную и эмоциональную потребность, которая только усиливалась все эти годы с их первой встречи на Бонд-стрит?
Провалившись, наконец, в хаотический сон, она проснулась от бьющего в глаза света. Забыла задернуть шторы. Сколько времени? Почти десять. Хотя Ник еще не мог добраться до гостиницы, Джорджина, тем не менее, решила позвонить. «Non, madame. Мсье не прибыл». В стремлении сделать хоть что-нибудь, она позвонила на паромную станцию в Кале и получила номера ближайших бюро по аренде машин. «Non, madame, мсье Элбе здесь не появлялся». О Боже, судя по их голосам, они защищают его! Принимают ее за жену, охотящуюся за блудным мужем! Франция традиционно защищает муж-«V. Пробуя более деловой подход, она объяснила, что секретаршей мсье, и у нее для мсье сообщение rtant.[31]31
Очень важное (фр.).
[Закрыть]
К полудню Джорджина смирилась с неизбежным. Третий звонок в гостиницу подтвердил ее подозрения. Д'Орсанвили вернули свою собственность. Сейчас Ник уже дома, с Роксаной, с новым поводком на шее, если в ночной темноте его не сбросили с парома. Пусть бы и сбросили, тогда, наконец-то, со всем было бы покончено и завязано навсегда.
У нее не было способа узнать, что случилось. Не могла же она звонить во французскую полицию? Что она скажет? Что ее любовника похитила жена из важного семейства Д'Орсанвилей? Рискованно нанять и частного детектива. Флит-стрит хорошо платит за приватную информацию. Она, Ник и Д'Орсанвили – великолепная добыча для нечистоплотных писак. Разве не придут они в восторг от истории «Леди Старина» из Челси и плейбое, являющимся зятем французского миллиардера?
Если в Ла-Манше не обнаружат труп мужчины, ей придется признать, что Ник снова пригрет на груди Д'Орсанвилей. В их особняке на Буа-де-Булонь? На вилле в Провансе? В доме, окна которого выходят на гавань Монте-Карло? На яхте, в альпийском шале, на личном острове в Эгейском море? Неважно. Какая ей разница. Джорджина обманывала себя достаточно долго. У Ника мораль проститутки, его можно купить. Она знает его. Ей тоже хотелось купить его, но Лягушка бесконечно богаче.
Джорджина – деловая женщина. Пора списать потери. Она забудет Ника и займется своей жизнью. У нее нет сожалений о Саймоне Лонге. Время подтвердило, что у нее было правильное мнение о нем. История бывшего премьер-министра закончилась в Техасе, в объятиях наследницы скотоводческого ранчо. Еще одна из тех техасских дамочек. Откуда они берутся? Типичная представительница тех, кто регулярно высаживается на Британские острова, эта богачка могла позволить себе купить, все, что ей нравится.
Эта мысль отрезвила Джорджину. Она вела себя точно так же по отношению к Нику Элбету, пытаясь выманить его из сетей Лягушки обещаниями обеспеченной жизни. Но в одном Джорджина уверена: Ник Элбет действительно обожает ее. Между ними существует неподдельное родство душ, хотя их взаимное притяжение недостаточно, чтобы забрать его у Роксаны, тем не менее оно есть. Джорджина должна разрубить связующие нити или навсегда остаться в ожидании телефонных звонков.
Джорджина разорвала фотографии и письма Ника, отнесла на благотворительный церковный базар его халат, туалетные принадлежности и другие личные вещи, и поехала на несколько дней в Энтон Холл заняться здоровьем и внешним видом. Она сказала Деборе, что работала слишком напряженно, ей нужен перерыв для подготовки к предстоящим переменам.
Интернациональный консорциум предполагает вывести ее на рынки Америки и Японии.
Телевизионщики хотят, чтобы Джорджина снялась в первой передаче сериала о женщинах и успехе.
Помощник Саймона Лонга когда-то спрашивал, не думает ли она выдвинуть свою кандидатуру в Парламент, предложив обсудить этот вопрос за обедом. Если Мэгги Тэтчер может сделать это, почему бы и ей не попробовать?
– И не забудьте, что магазин в Беверли-Хилз просит сотню решеток для раскладки тостов! – Дебора пыталась развеселить ее. – Американцы любят решетки для тостов. Они кладут между железными прутиками счета, письма и Бог знает, что еще.
– Мы разберемся с этим, когда я вернусь. Постоянная занятость помогает держать себя в руках.
День переполнен встречами, каминная полка завалена приглашениями на светские и культурные мероприятия. У нее мало или совсем нет времени размышлять о Нике Элбете. К моменту отхода ко сну силы и желание думать о любви заканчиваются, Джорджина проваливается в глубокий, обволакивающий сон.
К тридцати шести годам ее красота окончательно созрела. Алебастровая кожа, блестящие медные волосы, регулярно приводимые в порядок в салоне Сассуна. Фигура – подтянутая и гибкая, поддерживаемая заботами личного тренера и повара, который готовит обеды персоналу фирмы.
Однажды утром, через шесть месяцев после безумной поездки в Дувр, Джорджина закрыла глаза и попыталась представить себе лицо Ника. Черты расплывались. Позже, днем, потягивая кофе и рассматривая новый номер «Вог», она обратила внимание на фото красивого молодого парижанина на балу, и вдруг поняла, что это Ник. Чувствуя себя, как человек, которому сказали, что он вылечился от рака, Джорджина посетила вернисаж в новой модной галерее, одетая, как Диана-Охотница, чтобы сражать наповал.
Молодые люди представляли собой великолепную интернациональную смесь из оттенков кожи, фигур и запахов. Джорджина выбрала мадридца с гордой осанкой тореадора и глазами, затененными ресницами, как на портретах Модильяни. Они приехали в Челси Мьюз и только начали устраиваться поудобнее, как зазвонил личный телефон. Это был Жан-Пьер из Парижа. Его голос звучал чрезвычайно странно, словно кто-то дышал ему в затылок. Что происходит? Он пойман на воровстве в большом универмаге? Жан-Пьер, ее наиболее ценный представитель на континенте, работал по скупке предметов старины и имел гениальный нюх на уникальные экземпляры.
Джорджина встретилась с ним пятнадцать лет назад во время первой поездки за антиквариатом. Их отношения были таковы, что он мог звонить в любой час дня и ночи, если выходил на след чего-нибудь экстраординарного и нуждался в наличных деньгах.
Ош, Жан-Пьер?
Какое сокровище нашел он на этот раз?
Друг, работающий в отеле «Риц, убирал хранилище в подвале и едва не выбросил размокший, заплесневелый картонный ящик, как вдруг заметил едва различимые буквы «СП.СШ.». Собственность правительства Соединенных Штатов.
Что внутри? Золото? Ночные тапочки Элеонор Рузвельт? Нечто, за что их могут арестовать?
– Флаги. Сотни американских флагов.
– Я немного разочарована. Думаешь, люди будут покупать их?
Новый знакомый, жаждущий стать любовником, старался поторопить Джорджину, медленно сбрасывая с себя одежду. Придется успокоить его воздушным поцелуем. Бизнес есть бизнес.
Жан-Пьер понизил голос, словно боясь шпионов.
– Потому что они времен Второй мировой войны, подлинные. На них только сорок восемь звезд. А сейчас их на флагах пятьдесят. Полотнища как раз подходящего размера, чтобы шить из них твои пиджаки новых фасонов.
– Сколько денег тебе нужно? Я сделаю перевод завтра утром.
Есть одна проблема. Его друг – американец, эмигрант, женатый на француженке. Он боится властей, американских и французских. Продать нечто, ему не принадлежащее, одно дело. Но переслать через границу – совсем другое. Он боится, что его посадят в тюрьму или депортируют.
Американец согласился на единственный вариант. Джорджина должна приехать лично с пятью сотнями долларов и передать их в назначенном месте в обмен на картонную коробку.
Жан-Пьер уладил вопросы с американцем, и Джорджина была рада согласиться.
– Завтра днем подойдет?
Будет ужасно весело. Уже сто лет она не была в Париже. Тем временем, в ее спальне некто терпеливо восторгался собственным отражением в огромном зеркале.
Жан-Пьер ждал Джорджину в аэропорту на своем трофейном «Ситроене», черном автомобиле в стиле фильмов Рене Клера.
Ты собираешься завязать мне глаза?
Капли пота выступили на его лице. Руками, похожими на медвежьи лапищи, Жан-Пьер вцепился в руль, как будто они совершали побег. Во что она вляпалась? Как мог ящик, забитый, возможно, контрабандными флагами США времен Второй мировой войны, потерянный и забытый более сорока лет назад, довести Жан-Пьера до такого нервного состояния? Если бы Джорджина не имела с ним дела в течение пятнадцати лет, то просто остановила бы машину и вышла.
Здание выглядело довольно обычно.
– DeunieMe etage. Numero Din.[32]32
Третий этаж. Номер 10.
[Закрыть]
– Ты не пойдешь со мной?
– Если никто не присутствует при сделке, никто не сможет и заложить продавца, oui?
– Жан-Пьер, я доверяю тебе. Я жду тебя здесь.
Я слишком стара для продажи в гарем.
– Джорджина… – он приподнял плечи и ладони, знакомый жест для выражения галлами своей невинности.
Она дошла до двери под номером десять на третьем этаже и постучала. И только тогда возникла мысль, что это может быть похищение террористами. Арабы, израильтяне, Ирландская революционная армия? В мире происходят странные вещи. Если с улицы исчез британский бизнесмен, то почему такое не может случиться с британской деловой женщиной? Джорджина повернулась и побежала к лестнице, но вдруг услышала безошибочно узнаваемый голос, растягивающий английские слова.
– Джорджина! Дорогая! Куда, черт побери, ты направляешься?
На пороге с сияющей улыбкой протягивал руки Ник Элбет. Она остановилась на полушаге и прежде, чем успела запротестовать, Ник притянул ее к себе. Загорелое лицо озарялось белозубой улыбкой и сиянием голубых глаз.
– Солнышко, позволь мне объяснить.
Откуда только взялись силы, чтобы освободиться от его соблазнительных объятий. Она вырвалась.
– Отвали и иди к черту!
Ник попытался удержать ее, Джорджина извернулась и ударила его коленом в пах. Когда она вылетела на улицу, Жан-Пьер был заметно удивлен, увидев ее так скоро.
– Cherie…
Он выскочил из машины и бросился к ней.
– В чем дело? Что случилось?
Джорджина оттолкнула его.
– Отвали и ты!
– Джорджина, пожалуйста! Он сказал, что это срочно! Жизнь или смерть!
В этот момент к ним подбежал Ник.
– Пожалуйста, Джорджина! Умоляю тебя! Позволь мне объяснить!
От злости у нее потекло из носа. Это разъярило еще больше.
Ник предложил свой платок. Один из тех, что продают в табачной лавке. Они специально производятся из простого хлопка и используются теми, кто нюхает табак.
– Специальная тряпочка для сопливых девочек!
Этому шалуну, как всегда, невозможно сопротивляться. Злость еще не испарилась, но Джорджина поняла, что излечилась. Она не будет больше мучиться от страсти к нему. Было нечто трогательное в его попытках очаровать.
– К чему эта идиотская история об американских флагах? И зачем я должна была мчаться сюда из Лондона? Если хотел сообщить что-то, почему не послал открытку? Мог бы купить с видом Эйфелевой башни.
– Пожалуйста, поднимись наверх и дай мне объясниться.
Джорджина поборола возбуждение, усилившееся от подобной перспективы.
– Успокойся, мое сердечко. Это твой maison d' amour,[33]33
Домик любви (фр.).
[Закрыть] куда ты приводишь своих подружек? Не очень шикарное местечко, верно?
Ник помрачнел.
– Жан-Пьер любезно одолжил мне свою квартиру, чтобы мы могли спокойно поговорить вдали от любопытных глаз.
Квартира Жан-Пьера. Конечно. Как могла она быть такой грубой.
– Жан-Пьер… Надо извиниться.
Тот галантно поклонился. Они compains,[34]34
Товарищи (фр.).
[Закрыть] не так ли? Жан-Пьер снова вернулся в машину, а Джорджина и Ник поднялись в квартиру.
– Но здесь, же действительно американские флаги! – воскликнула Джорджина, открыв коробку. Несмотря на годы сырости, содержимое сохранилось в отличном состоянии. Она по локоть засунула руку в ящик.
– Какое счастье! Какая радость! Сказочно чудесно! Я сделаю чертовски удачную покупку!
Но к чему все эти интриги? Почему нельзя было просто переслать деньги, а Жан-Пьер, как обычно, отправил бы товар?
– Боюсь, это моя идея, – сказал Ник. – Я забежал к Жан-Пьеру как раз после находки его друга и внезапно придумал все это. Жан-Пьер – безнадежный романтик и согласился помочь. Дело в том, что мне нужно поговорить с тобой.
– Действительно? Не могу даже представить, зачем. Прошло всего лишь шесть месяцев, как я отправила тебя на дуврском пароме.
– Достаточно давно, уверяю. Фактически, я был пленником Д'Орсанвилей. Двое их головорезов поймали меня на пароме и привезли в Париж. Потом Роксана исполнила свой коронный номер с самоубийством. Она делала это сотни раз, но теперь у нее почти получилось. Барон пригрозил, что, если она умрет, он будет пытать и мучить меня, а потом убьет и скормит мое тело своим догам по маленьким кусочкам.
Джорджина осознала новое чувство. Ей было скучно. Грустные и трагические сказки Ника больше не трогали ее.
– А как это связано со мной?
– Я прошу у тебя помощи. Я вижу, ты не хочешь моего возвращения, и не виню тебя. Но во имя того, что было между нами, или просто из доброты, я умоляю помочь мне. Ты единственный человек на всем белом свете, кому я могу доверять.
– Почему ты не соберешься и не уедешь?
– У них есть материал против меня. Я взял деньги. Кое-что из драгоценностей Роксаны. У меня нет ни гроша, Джорджина. Я совершил плохую сделку. У меня нет работы. Единственное, для чего я был хорош, это те экскурсии с голубоволосыми старухами. Я превратился в жиголо! У меня нет даже карманных денег! Они, конечно, поймали меня. Заставили подписать признание. Роксана все еще хочет меня, не могу понять, почему. Если я уеду, они нашлют на меня жандармов. Ты когда-нибудь видела французскую тюрьму изнутри?
– Что я могу сделать? После твоего последнего побега из дома я вылечила тебя, а они тебя снова выкрали.
Среди американских флагов лежал сверток из коричневой бумаги.
– Я хочу, чтобы ты сохранила это для меня.
– О, нет, нет, ничего подобного, профессор Хиггинс.
– О чем ты говоришь?
– Теперь ты просишь меня заняться контрабандой. Чего? Наркотиков? Бриллиантов? Ты знаешь, как выглядит изнутри британская тюрьма?
– Совершенно другое. Как ты могла даже подумать о таком?
План Ника был так же прост, как и хитер. Шантаж, который освободит его от другого шантажа, делающего пленником. Милашка Роксана погрязла в подпольном мире сексуальных экспериментов и извращений.
– В свертке набор кассет. Я хочу, чтобы ты сохранила их в безопасном месте, пока я не буду готов выкупить свою свободу – эти пленники в обмен на мое признание и свидетельство о разводе. Вот почему мне надо было увидеть тебя. Я не рискнул написать или позвонить, ведь ты могла рвать письма и бросать трубку. Кроме того, я думаю, они прослушивают мой телефон. Ты сделаешь это для меня?
Вернувшись в Челси Мьюз через несколько часов, Джорджина поняла, какой была безмозглой идиоткой. Таможенники едва взглянули на американские флаги и пропустили ее. Но, если бы они нечаянно обнаружили коричневый сверток и изучили его содержимое, ее могли бы задержать за провоз в страну явной порнографии.
С минуты на минуту приедет ее мадридец. Перед вылетом в Лондон она купила ему великолепный галстук от Эрме. Ей доставляло удовольствие делать подарки мужчинам – это давало чувство власти. Джорджина обнаружила, что предпочитает дарить, а не получать презенты, за исключением таких вещей, как цветы и шампанское. Она предпочитает сама выбирать себе одежду и драгоценности.
Услышав шум приближающегося такси с мадридцем, она засунула сверток Ника в шкаф за полотенца. Хотя Джорджина могла сказать, что больше не влюблена в Ника Элбета, факт, который, нужно честно признать, состоял в том, что он все еще может крутить ею вокруг своего мизинца.
ГЛАВА 23
МОНА
Теперь ее очередь. Билл Нел был рядом в течение долгих и пугающих месяцев болезни, терпеливый во время вспышек раздражения, не считающийся со своим временем, заботливый и ласковый, когда позволял ей наслаждаться жалостью к себе. И фигурально, и буквально, он держал Мону за руку и шаг за шагом провел через весь путь выздоровления, был готов спасти при первых признаках ее капитуляции перед несчастьями.
Теперь Мона должна стать стабилизирующей силой в его постоянных колебаниях между приступами гнева и вины. Все больше убеждаясь в неизбежности самоубийства, она несколько утешалась тем, что находилась рядом с Биллом, когда он увидел тело. Мона пережила вместе с ним кошмар вызова полиции, скорой, поездку в морг, вскрытие и кремацию Ричарда, который, во время своих постоянных депрессий часто упоминал эти этапы, сопутствующие смерти.
В ту первую ужасную ночь Мона настояла, чтобы Билл поехал к ней домой.
– Ты не можешь остаться один в той квартире. Будешь спать в комнате Мелиссы, а она устроится со мной.
Его состояние зомби заставило Мону собраться и быть сильной. В такси Билл прислонился к ней в полном изнеможении. Она гладила его по волосам, как ребенка.
– Я так сожалею, Билл. Так сожалею, дорогой.
– Он не должен был делать это. Новое лекарство помогало. Врач сказал мне.
Благородная ярость росла в ней.
– Эти подонки в Вашингтоне. Они могут отправить человека на Луну, но не могут тратить деньги на исследования по СПИДу!
– СПИД? – Билл выпрямился и, взяв Мону за плечи, повернул к себе. – Ты такая же, как все остальные! Почему ты автоматически решила, что у него был СПИД? Только из-за того, что Ричард – голубой? Что, если бы он был обыкновенным? Что, если бы он был таким же, как твой друг Ник Элбет или экс-муженек? Что, если бы они выпрыгнули из окна? Ты бы подумала: «Бедняги, они, наверное, заразились СПИДом, поэтому и прыгнули?»
Мона была подавлена. Она думала, что у нее нет предубеждений, но первое, что пришло ей в голову – у Ричарда СПИД.
– Я извиняюсь, Билл. Я очень сожалею. Ты прав. Прости меня. Пожалуйста…
Он вжался в угол заднего сиденья и закрыл глаза.
– Прости меня. Я знаю, ты не участвуешь в травле гомосексуалистов, ты была и так достаточно солидарна со мной. Просто у Ричарда начался довольно плохой период и без осуждения людей, думающих, что он вирусоноситель.
Билл встретил красивого молодого дизайнера в первую неделю после приезда в Нью-Йорк из Лондона. С тех пор они жили вместе и годы были счастливы, пока Ричард не стал подвергаться приступам депрессии. Лекарственная терапия помогала лишь на время, но потом он возвращался в еще более ужасное, мрачное, почти коматозное состояние. Ситуация усложнялась тем, что Ричард страдал боязнью толпы и мучился даже от необходимости встречаться с врачом или психотерапевтом.
По иронии судьбы Билл совсем недавно нашел психотерапевта, который согласился приходить к ним в квартиру.
– Это уже начинало помогать. Ричард, определенно, выходил из кризиса. Только вчера он сказал, что хочет снова видеть людей. «Мону», – попросил он. Ричард молился за тебя, ты знаешь. Он любил слушать о прежних деньках в Лондоне, любил, когда во время телепередачи на экране появлялась реклама, а я объяснял, что ты – говорящая булочка.
– Или говорящий унитаз!
– Он немного ревновал к тебе, ты знаешь. «Мона то, Мона се»!
– О, Билл. Это все моя вина. Он мгновенно раскаялся.
– Не будь такой дурочкой. Конечно, нет. Я не имел это ввиду. Нет. Действительно, он несколько раз просил пригласить тебя. Первого гостя за пять лет. Психотерапевт предупреждал меня, что это слишком быстро. Мне надо было послушаться, но Ричард был так счастлив, так переполнен планами о чаепитии на террасе. Я не мог разочаровать его, верно?
– Конечно, не мог.
– А потом… Когда я позвонил и сказал: «Ставь чайник, мы идем», его голос был таким приподнятым. Казалось, он готов. Я не должен был позволить ему заговорить меня. Он не был готов.
В последующие недели, помогая Биллу, Мона помогла сама себе. Для каждого из них работа оказалась Великим Целителем. День Билла начинался с завтрака в семь утра и пролетал с сумасшедшей скоростью через встречи с киноагентами, телевизионщиками и бродвейскими продюсерами. У него вошло в привычку ужинать с Моной и детьми у нее в квартире. Они обсуждали дневные события, даже, если провели почти весь день вместе. Случайное предложение Билла помочь детям с домашними заданиями стало частью вечернего ритуала. Иногда вечером у него бывали деловые встречи, но чаще они с Моной устраивались перед телевизором уютно и по-домашнему.
Прямо, как давно женатая пара, так, по крайней мере, представлялись Моне семейные пары. Смотреть телевизор в удобстве и согласии. Никаких подколок. Никакого сарказма или укоряющего молчания. Ее брак с Брентом длился недостаточно долго, чтобы узнать, как, в конечном счете, все бывает. Билл предпочитал не говорить о Ричарде. Прошло несколько месяцев, а Моне казалось, будто они с Биллом живут вместе уже многие годы.
Не совсем вместе. Она иногда напоминала это себе.
Существовала еще одна маленькая загвоздка – секс. До поры до времени Мона может жить без этого. До поры до времени она даже более счастлива без этого. До поры до времени приятное присутствие Билла было всем тем, в чем она нуждалась и чего хотела. Неудачная операция и месяцы медленного выздоровления заставили ее защищать свое тело, и особенно, лицо. Проще говоря, Мона боялась повредить нос. В такси она держала руку у лица, готовая прикрыть его в случае опасности. Невозможно заниматься любовью, ежесекундно пугаясь, что твой нос отвалится. Она так и представляла себя вопящей в самый ответственный момент: «Осторожней с моим носом!»
Но природа берет свое. Ее сексометр становился все теплее, хотя и не такой бешено горячий, как в последнюю ночь с Ником. Пока ее устраивал «статус кво», крепкая основа для строительства следующего этапа жизни.
Как и предсказывал доктор Минков, нос медленно приходил в приемлемую форму. Ничего такого, что вызвало бы зависть Мишель Прайфер или Кэндис Берген, но сносно. Врач отменил мазь: опухоль спала. Неохотно она согласилась забыть о дальнейших пластических операциях. Мону убедили, что риск слишком велик, а возможный выигрыш слишком мал. Она могла не пройти через эту пытку снова. Чтобы увериться, что никогда не согласится передумать, Мона раздобыла где-то иллюстрированную брошюру с фотографией женщины, чей нос был ужасающе разъеден раком. Взгляда на этот страшный снимок будет достаточно для отказа от дальнейших попыток.
Когда Мона купила видеокамеру, чтобы снять день рождения Грега, Билл сказал:
– Почему мы не подумали об этом раньше?
В душе все еще актер и режиссер, он провел всю неделю, снимая Мону с разнообразными прическами, макияжем и нарядами. В доме, на улице, на шумных проспектах Манхэттена и в Центральном парке. Даже катались на пароме, где он снимал ее на верхней палубе, с летящими по ветру волосами на фоне Статуи Свободы.
Позже, в своем офисе, Билл сказал:
– Это военная операция. Мы просмотрим эти пленки, словно Мона, которую ты увидишь, незнакомка. Мы будем изучать ее со всех сторон, пока решим, как лучше всего оформить для съемок на кинокамеру.
– Я не могу смотреть! – Мона повернулась спиной, дрожа от волнения, как в начале своей работы на телевидении, когда пробы были кошмаром. Смущенные режиссеры восхищались ее голосом, а в несоответствии визуального образа обвиняли неправильное освещение или плохой макияж. Она притворялась, что с профессиональной точки зрения это неважно. Спасибо Господу Богу за голос. На свете ведь миллионы голодающих актрис, верно?
Хотя они находились в конференц-зале офиса Билла только вдвоем, Мона не могла перенести унижение увидеть себя на экране и заранее знать, как Билл будет разочарован. Он схватил ее за плечи, как в тот день в такси, когда она думала, что Ричард покончил с собой из-за СПИДа. В его глазах не было теплоты.
– Хватит, Мона. Я потратил недели, снимая тебя, а сейчас ты ведешь себя, как испорченный ребенок. Если ты не можешь работать со мной, чтобы сделать себя продаваемой, тогда…
– Продаваемой? Я что, товар?
– Да, совершенно верно, ты товар.
– Пошел ты к черту! Я актриса!
– Правильно, дорогая мисс Редгрейв. Я видел все фильмы с вашим участием.
– Ублюдок! Я брошу эту работу! И получу место в универмаге Блюмингдейла!
– Они не возьмут тебя. Ты не умеешь считать.
– Я ни минуты больше не хочу этого переносить!
– Нет, ты можешь! Ты должна! А если ты не можешь, я бросаю тебя! И тогда ты распрекрасно можешь найти себе другого менеджера!
– У тебя куча договоров на рекламную работу с моим участием, не так ли?
– Засунь себе эту кучу знаешь куда!
Вчера они взяли напрокат кассету с фильмом «Мужчина, который пришел к обеду» с Монти Вулли в роли Шеридана Уайтсайда. Чтобы показать перемену своего настроения и пойти на примирение, Мона схватилась за воображаемую бороду и произнесла его любимую фразу:
– Меня сейчас стошнит.
– Хорошая девочка! Все образуется. Вот увидишь, – Билл включил кассету. – Я сделаю из тебя звезду.
После первого потрясения, испытанного ею, при виде своего лица крупным планом, она не смогла взглянуть на себя критически. Силы и химикаты, использованные на выпрямление ее черных волос были затрачены впустую. Парик, похожий на естественно вьющиеся волосы Моны, смотрелся лучше.
– Ты видишь, дорогая? Можешь забыть о своих химических выпрямителях. Я знаю, ты в тайне хочешь походить на Джейн Сеймус с прямыми патлами до задницы, но у тебя ничего не получится.
– Да, – ответила Мона с сожалением.
– Идиотка! Я имею ввиду, что ты выглядишь, как Мона Девидсон. Ты похожа на себя! Верь мне, увидишь, что я прав.
Так и вышло, он был прав. Ее вьющиеся от природы волосы удивительно подчеркивали глаза и чудесно улучшали форму носа. Более темный, абрикосовый тон грима и пудры и яркий, клюквенный цвет помады скрадывали скулы и линию подбородка.
– Абрикос и клюква? Я ощущаю себя фруктовым салатом.
Он поцеловал ее пальцы.
– Ты выглядишь абсолютно съедобной.
– Я постараюсь не разочаровывать тебя.
– И не разочаруешь.
Она и не подвела. Билл Нел руководил каждым ее шагом на пути к новому этапу карьеры. Мона перешла от озвучивания к съемкам в рекламных сериалах о низкокалорийных салатах, в которых играла различных женщин, требующих секретный рецепт. После этого играла среднестатистическую путешественницу, которая искала случай почувствовать себя миллиардершей, пытающейся приготовить обед во время забастовки слуг, и мать невесты, старающейся припрятать для себя свадебные подарки из серебра.
К следующему году, благодаря искусному управлению делами, Билл устроил для Моны маленькие, но колоритные роли в популярных телевизионных драмах. Перед каждым появлением на экране Билл заставлял ее писать личные записки лучшим критикам с просьбой посмотреть. Он нанял сотрудников наиболее престижного агентства по созданию общественного мнения, чтобы писать газетные заметки и брать интервью.
Дети наслаждались растущей известностью матери. Одноклассники смотрели ее сериалы и просили автографы. Успеваемость детей в школе улучшилась, а сами они стали ласковее и послушнее, чем когда-либо. Эми позвонила поздравить подругу, у нее оказались и собственные новости. Лу перевозил их в Джейнсвил, Флорида, где он стал главой новой кафедры университета. Все это звучало как-то невесело.
– В чем дело, Эми? Скажи мне, я твоя подруга, помнишь?
– Ничего. Просто я должна все упаковать, продать дом. Я ощущаю себя женой военного.
– Я думала, ты любишь Джорджтаун.
– Я действительно люблю Джорджтаун.
– И увлечена его культурной жизнью, правильно? Что же будет с твоими экскурсиями? «Тур Джеки», не так ли? Как он шел?
– Прекрасно. Как я предполагаю, – голос Эми звучал ужасно глухо и забито.
– Почему ты «предполагаешь»? Эми, что-то угнетает тебя? Ради Бога, расскажи?
– Лу заявил, что все это смешно, кучка глупых женщин ведет других глупых женщин на экскурсию по домам богачей с целью собрать деньги для людей, у которых вообще нет домов.
Лу Хамфриз – напыщенный осел. Джорджина отозвалась точно так же после визита Хамфризов в Лондон. Она позвонила Моне сказать пару приветственных слов и поделиться беспокойством насчет подруги.
– Эми – запуганный кролик, муж поманит, и она прыгает. Эми до сих пор – самый лучший человечек на всем свете, Мона. Но она сломлена. Потеряла интерес к своей внешности. Она спокойно позволяет волосам седеть, но я прекратила это. Отвела Эми и ее дочку с повадками Лолиты в салон Сассуна. Два часа спустя – сногсшибательная блондинка. Такая, какой мы ее встретили впервые! А эта свинья, ее муж, даже ничего не заметил. Она дала мне слово, что будет поддерживать цвет волос и прическу. О да, чуть не забыла. Угадай, на кого она наткнулась на юге Франции?
Мона догадалась, о ком идет речь по тону Джорджины. Легкомыслие, прикрывающее старую незатянувшуюся рану по имени Ник Элбет.
– Не могу представить. Кого?
– Ника Элбета и его мадам жену!
– Вот дерьмо! Это имя из прошлого. Как он?
– Не могу сказать. Эми прислала открытку из Монако и написала только, что они случайно встретились с Ником и Роксаной.
– Ах, так…
