Текст книги "Звезды мудрого Бируни"
Автор книги: Клара Моисеева
Жанр:
Исторические приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)
Ученый видел, что перед ним богатый человек. Иначе откуда столько дорогих пушистых мехов, которыми укрыли юношу? Откуда перстни с горящими рубинами и редкой красоты изумрудами, которыми были унизаны пальцы Мухаммада?
А в это время Якуб, проснувшись уже в полном сознании и даже с какой-то бодростью, полуоткрыв глаза, внимательно слушал неизвестного ему человека.
Юноша старался понять, почему тот сидит у его изголовья. Зачем?.. Потом он вспомнил, как ему было трудно глотать, как его мучил жар и страшные видения. Он вспомнил, что, когда наступали минуты прояснения, он видел перед собой этого человека в белоснежной чалме, вспомнил, как тот подавал ему чашу с горячим питьем и тихим голосом говорил: «Пей, юноша. Это питье исцелит тебя, и дыхание твое станет легким и приятным».
Человек с добрыми, задумчивыми глазами гладил ему руку и, ласково касаясь лба, очень убежденно повторял: «Ты вернешься к здоровью и благополучию. Ты будешь жить».
И Якуб почувствовал, как горькое горячее питье разливается в жилах приятной прохладой. Да, он будет жить! Куда-то ушел страх перед неизвестностью!..
Откуда он, этот добрый человек? В самом деле, дыхание стало легким и приятным. В горле почти исчез ком, который душил его. Даже есть захотелось! И еще – хочется услышать его голос. Что-то он сказал сейчас очень важное… «Человек должен постичь неведомое!..» Мудрый человек. Кто он?
– Ты проснулся, юноша! – радостно воскликнул Бируни, когда встретил устремленный на него взгляд Якуба. – У тебя совсем ясные глаза. Скоро, очень скоро недуг покинет тебя.
– Слава аллаху, я совсем здоров, – ответил Якуб, приподымаясь на локте и стараясь кивком головы приветствовать неизвестного друга. – Я слышал твои слова, мудрый человек, и в душе моей родилось желание услышать из уст твоих еще несколько слов.
– Не утруждай великого ученого Абу-Райхана ал-Бируни, – поспешил вмешаться отец. – Мы и так потревожили его, отвлекли от главного дела. Благородный ученый, краса и гордость мусульманского мира, призван ко двору шаха Мамуна.
– Зачем так! Не пугай юношу пышными титулами, – усмехнулся ал-Бируни. – Он еще не искушен в делах великих мира сего. Одно слово «хорезмшах» может повергнуть его в трепет. Мне не грозит опасность. У великого правителя Хорезма пока еще нет оснований гневаться. Завтра я отправлюсь ко двору, а сегодня еще побуду с Якубом, тем более что он обрел дар речи и будет мне отличным собеседником. Выпей-ка это питье, юноша, – предложил ученый, подавая Якубу чашу, – а потом поговорим с тобой. Надеюсь, ты грамотен?
– Знания мои весьма ничтожны, – отвечал Якуб в смущении. – Я десять лет провел в медресе, но, как я убедился, мои глаза еще не прозрели. Кое-что я увидел в своем первом путешествии в Булгар. Но всего этого мало. Я имел счастье читать твою книгу «Следы, оставшиеся от прошедших поколений». Она хранится в библиотеке нашего медресе, и только главный мударис распоряжается твоим бесценным трудом. Сколько я почерпнул в нем разных сведений, удивительных и любопытных! Твоя книга заставила меня над многим призадуматься. И вот мне захотелось узнать о верованиях и обычаях тех народов, которые я встречал во время нашего путешествия в Булгар.
– Вот оно что! – обрадовался Бируни. – Мне приятно слышать, что ты читал мой труд, посвященный прошлому ушедших поколений. И еще приятнее знать, что у тебя появилось желание постичь религию, обычаи и нравы тех племен, которых ты доселе не знал и не ведал. Значит, не напрасно я трудился над этой книгой. Что же поразило тебя в таинственной стране Булгар?
В изумлении слушал этот разговор Мухаммад ал-Хасияд. Среди купцов он всегда чувствовал себя равным и даже более того – ему нередко казалось, что он возвышается над другими. Но рядом с этим скромным и мудрым человеком, который спас жизнь его сыну, он чувствовал себя ничтожным. Но каков же Якуб, его мальчишка Якуб! Он как равный разговаривает с самим ал-Бируни! Сын ведет беседу с известным ученым, призванным к самому хорезмшаху. И ученый слушает его с интересом. Поистине бывают чудеса! Пожалуй, в этот миг богатый купец испытывал отраду, какой не давала ему самая удачная торговля на самом большом караванном пути.
А тем временем Якуб рассказывал ал-Бируни о том, что ему показалось удивительным и достойным внимания во время путешествия в царство Булгар. Он рассказывал о странных обычаях, о верованиях и богах. Вспоминал суровый климат и чужое небо.
– Как-то перед заходом солнца, – рассказывал Якуб, – в обычный час небесный горизонт сильно покраснел, и я услышал в небе шум и громкое ворчанье. Тогда я поднял голову и увидел облако, подобное огню. Оно было недалеко от меня, и я увидел, что шум и ворчанье исходят из этого облака. И мне удалось рассмотреть в этом облаке подобие людей и лошадей. Потом я стал различать копья и мечи, которые казались совершенно ясными. А с другой стороны из облака выплыло нечто подобное всадникам с оружием, и эти всадники стали нападать на тех, что плыли по небу среди обрывков алых облаков. Все люди нашего каравана в изумлении смотрели на это зрелище, а иные испугались. Я увидел, как старый Абдулла бросился на колени и стал просить аллаха о милости. А булгары посмеялись над нами. Они сказали нам, что эти всадники в небе принадлежат к верующим и неверующим джиннам. И так они сражаются каждый вечер и не прекращают этого с тех пор, как булгары помнят себя на этой земле.
– Любопытно, – сказал задумчиво Бируни. – А что еще тебе запомнилось? Ты не лишен наблюдательности, юноша!
– Мне запомнилась самая короткая ночь, какую можно себе представить. Я едва успел прочесть молитву на закате солнца, когда начался рассвет. Я помню, как Абдулла ставил котелок на огонь во время захода солнца; вода в котелке еще не успела закипеть, а уже надо было приниматься за утреннюю молитву. Когда так коротка ночь, то день очень длинен. Но говорят, что пройдет немного времени, и наступят длинные ночи и короткие дни. И видел я в небе совсем мало звезд, – продолжал Якуб. – Сколько ни приглядывался, а более пятнадцати звезд не мог насчитать. С чего бы это?
– Это вследствие малой темноты, – подсказал Бируни. – Месяц, должно быть, не достигает середины неба и лишь на короткое время появляется на его краях, не правда ли?
– Так оно и было, – ответил Якуб. – Меня это удивило… И настолько светла ночь, что человека можно разглядеть с расстояния, большего, чем выстрел стрелы.
– Все это очень любопытно, друг мой, – сказал ал-Бируни. – И, если бы ты поехал дальше на север, ты бы увидел еще более удивительные вещи. Прибывшие оттуда люди рассказывали мне, что в зимнюю пору ночь делается по длине равной летнему дню, а день делается таким коротким, как ночь. Это происходит в месте, называемом Атиль. Мне рассказывали, что племена, живущие там, считают благодетельным для себя вой собак, так как видят в этом доброе предзнаменование, предсказывающее изобилие и урожай. У них много удивительных обычаев и порядки, для нас непривычные. Однако мы должны уважать эти обычаи, потому что для них они священны… Сегодня ты отдохнешь, друг мой, а на рассвете, когда я увижу, что ты здоров и дыхание у тебя легкое и приятное, я продолжу свой путь к хорезмшаху.
* * *
На рассвете караван прославленного хорезмийца Абу-Райхана ал-Бируни отправился в столицу Хорезма. Его сопровождали гонцы хорезмшаха Мамуна и посланник дабира, которому было велено следовать за ученым до места назначения.
– Богатство ученого – его знания, – сказал Мухаммад ал-Хасияд своему сыну Якубу, когда встретился с веселым взглядом юноши и понял, что опасность миновала, что Якуб выздоравливает.
– Удалось ли тебе отблагодарить ученого за его доброту и внимание к нам? – спросил Якуб отца.
– Не удалось, – ответил купец. – Великий ученый гордым жестом отвел мою руку, протянувшую ему мешочек с золотом. Я остался его должником.
– Должно быть, знания дают ему большие богатства, если он отказывается от золота, – заметил Якуб.
Он сказал это не без хитрости. Сейчас ему хотелось услышать от отца: «Да, ученость дает большие богатства». И тогда бы он сказал: «Зачем же водить караваны? Не попытаться ли мне стать ученым?.. Разве не справедливы слова Абу-Райхана ал-Бируни: „Земля велика и прекрасна – познай ее!“?»
Но отец молчал.
В КОРОНЕ ШАХА МАМУНА НЕДОСТАЕТ САМОЙ КРУПНОЙ ЖЕМЧУЖИНЫ
Абу-Райхан ал-Бируни в сопровождении гонцов хорезмшаха приближался к стенам Гурганджа. Его тревожила мысль: к чему это приглашение? Для какого дела он понадобился правителю Хорезма? Ученый уже не впервые задумывался над этим и делал разные предположения.
Может быть, Мамун хочет обновить хорезмийский календарь? Или ему потребовались математические вычисления для строителей оросительных каналов? Что нужно шаху Мамуну от ученых? Говорят, будто он призвал их из Бухары, Самарканда и Нишапура.[12]12
Нишапур – город в Иране, вблизи нынешнего Мешхеда.
[Закрыть] Так ли это? Что побудило шаха расточать милости людям, далеким от дел его двора? Возможно, что ему захотелось иметь при дворе горизонтальные солнечные часы? Их не сделаешь, не имея сведений о широте того места, где они будут устроены. Вычисления должны быть точные. Не для того ли нужны математики? Если хорезмшах желает показать посланцам халифата, как он верен аллаху, то естественно его желание добыть точные данные для всех пяти суточных молитв. Ведь всякому правоверному мусульманину, особенно если он к тому же еще и правитель великой страны, хочется, чтобы муэдзин призывал к молитве всегда в одно и то же время, как это делается в Мекке и Багдаде. Но вряд ли только для этого собрал хорезмшах всех ученых. Позднее откроется истина. А пока надо набраться терпения. Терпение нужно не только для научных опытов, но и для того, чтобы спокойно, с достоинством переносить причуды правителя. Ведь причуды неизбежны. Разве пребывание при дворе правителя Гургана,[13]13
Гурган – город на южном берегу Каспийского моря.
[Закрыть] Кабуса ибн Вашмгира, не научило его терпению? Теперь он хорошо знает цену добрым словам правителя и не очень-то верит этим словам, они редко бывают искренними. И еще реже бывают продиктованы благородными порывами сердца. Чаще всего они пропитаны корыстью, желанием сделать чужую голову своим достоянием. Но, зная эту истину, надо примириться с ней и идти дальше своей дорогой. Дорога впереди трудная, хоть и манящая своими загадками, нераскрытыми тайнами. «Иди же вперед, Абу-Райхан, и не жалуйся на трудную судьбу! Помни: ты сын безвестных родителей и не было у твоей колыбели человека, который бы имел достояние и смог бы помочь тебе в юности. Ты был усердным и любознательным, Абу-Райхан, но нельзя сказать, чтобы аллах очень покровительствовал тебе. В двадцать лет уже пришлось покинуть родной край и бежать от дворцовых смут. Хорошо, что был снисходительным правитель Гургана. Годы, проведенные в Гургане, не прошли даром. Были прочитаны груды книг о прошлом ушедших поколений. И разве часы, проведенные за этими страницами, не принесли тебе радости? А каким счастливым был тот день, когда ты завершил многолетний труд и старый переписчик взял в свои дрожащие руки объемистую книгу „Следы, оставшиеся от прошедших поколений“! Не этот ли труд привлек внимание хорезмшаха? Очень хотелось, чтобы люди заглянувшие в эту книгу, поняли, что следы эти драгоценны, что их надо беречь.»
Так размышляя о прошлом, Абу-Райхан словно подводил итог сделанному и намечал свой дальнейший путь. Он служил науке верой и правдой, но давно уже понял, что без покровительства шахов не сделаешь и самой малости. Значит, надо терпеть причуды правителя.
«Не удивляйся причудам великих мира сего, – говорил сам себе Абу-Райхан. – Пусть 398 год хиджры[14]14
398 год хиджры (мусульманской эры) соответствует 1010 году новой эры.
[Закрыть] – год возвращения на родную землю Хорезма – будет знаменательным для тебя. Пусть тебя озарит звезда мудрости, Абу-Райхан. Клянусь аллахом, я использую этот свет для блага людей. Богословы говорят, что всемогущему все видно; хотел бы я знать, видит ли он, как я хочу познать звезды небесные и недра земные. И разве не для этой великой цели я трачу свою жизнь? Впрочем, этой великой цели многие готовы отдать жизнь. И первый из них – Хусейн ибн Сина. Боги наделили молодого ученого бесценным даром. Он способен заглянуть внутрь человека и разгадать тайну самого загадочного недуга. Поистине чудо! Но каким тяжким трудом достиг он этого совершенства! Мало кто знает, что ибн Сина отважился подкупить могильщика и, получив у него труп безвестного человека, разрезал его и узнал, как изменились органы человека во время болезни. Он сделал это тайно, иначе богословы предали бы его проклятью. Но и без того они считают его безбожником. Возможно, до них дошли стихи Хусейна, которые записал один из его верных учеников:
Вспомнив эти строки, ал-Бируни улыбнулся. Стихи говорили о смелости взглядов Хусейна, а, по мнению Абу-Райхана, смелость – одно из самых необходимых качеств ученого.
«Хорошо, что хорезмшах призвал Хусейна ибн Сину в Гургандж, – подумал Абу-Райхан, – любопытно встретиться с ним!»
Въезжая в ворота Гурганджа, ал-Бируни встретил глашатая на статном рыжем скакуне. Он громко провозглашал волю шаха Мамуна, призвавшего на свой меджлис[16]16
Меджлис – собрание.
[Закрыть] всех ученых. Гонцы, сопровождавшие Абу-Райхана, всполошились и спросили ученого, поспешит ли он сейчас на меджлис, но Абу-Райхан только развел руками.
– Помилуйте, – сказал он, – могу ли я предстать перед великим правителем Хорезма в одежде странника, покрытой пылью дорог? Сегодня обойдутся без меня, а завтра, я надеюсь, хорезмшах примет меня.
С этими словами ал-Бируни покинул гонцов, узнав предварительно, где ему отведено жилье.
«Гургандж – столица Хорезма, – думал ученый, – но редко слышна хорезмийская речь. Язык жителей Гурганджа оскудел, потерял свою живость и прежнюю образность. Люди просвещенные стараются показать свои знания арабского языка. Это естественно, если при дворе правителя принят арабский язык. Впрочем, и сам я предпочитаю писать свои труды по-арабски. Этот благозвучный язык словно создан для науки. Но и в поэзии он удивительно хорош». Подойдя к дому, предоставленному ему, Абу-Райхан подумал: «Такая щедрость, пожалуй, излишня. К чему?.. Богатый дом нужен человеку, который намерен устраивать пиры, а у меня никогда не будет времени для веселых сборищ».
В то время когда ал-Бируни переступал порог своего нового дома, хорезмшах Мамун слушал дабира. Склонив голову перед повелителем, дабир говорил о том, как засияют на небосклоне Хорезма величайшие звезды науки, собранные правителем во имя процветания страны. Умный и образованный дабир читал строки из книги Абу-Райхана:
– «…Откуда могли бы быть у нас сведения о преданиях народов, не будь в нашем распоряжении вечных произведений пера?» Ал-Бируни говорит о вечных произведениях пера, – продолжал дабир, – он посвятил им все дни своей жизни. И мы видим это, читая труд ученого.
Хорезмшах Мамун, слушая дабира, одобрительно кивал головой. Книга ал-Бируни «Следы, оставшиеся от прошедших поколений» нравилась ему. Он прочел ее с интересом и был доволен, когда нашел в ней страницы, посвященные прошлому Хорезма.
– Где Абу-Райхан? – спросил шах Мамун. – Будет ли он на меджлисе?
– Я жду его, – признался дабир, – но не знаю, поспеет ли он на меджлис. Глашатай уже сзывает ученых.
– Тогда отложим меджлис, – предложил Мамун. – Сейчас меня занимает Абу-Райхан. Что ты узнал о нем?
Вошедший в покои шаха вазир внимательно прислушивался к разговору шаха с дабиром.
– Учителем Абу-Райхана был знаменитый Абу-Наср Мансур ибн Али ибн Ирак, – отвечал дабир. – Этот выдающийся астроном – слава о нем никогда не померкнет! – избрал себе достойного продолжателя. Вот почему я считаю Абу-Райхана ал-Бируни той жемчужиной, которой должен украсить свою корону великий шах Мамун.
– Если я не ошибаюсь, – вмешался вазир, – учителем Абу-Райхана был врач и астроном Абу-Сахль Иса ал-Масихи? Я не очень доверяю этому ученому-христианину. – Вазир сделал паузу, искоса глянул на молчаливого хорезмшаха и добавил: – Абу-Райхан ал-Бируни прибудет ко двору, но я не знаю, та ли это жемчужина, которой недостает в твоей короне, великий шах Мамун.
С недавних пор вазир враждовал с дабиром, и сейчас он не терял случая поддеть его, хотя понимал, что ал-Бируни все равно встретят с почестями, раз этого пожелал хорезмшах.
«Пусть встретят с почестями этого безвестного хорезмийца, – подумал вазир. – Настанет время, и богословы сумеют доказать, что во дворец правителя Хорезма пробрался безбожник и еретик».
* * *
Хорезмшах Мамун любил присутствовать при ученых спорах. Ему нравилось, когда прославленные ученые ставили друг другу сложные, а иной раз и неразрешимые вопросы. Он гордился тем, что сумел привлечь к себе людей науки, которые были прославлены своей образованностью в других городах. Правда, этим он восстановил против себя многих богословов, которых приводили в трепет даже самые имена этих ученых. Иные из них не скрывали своей неприязни к молодому врачевателю ибн Сине, хотя знали, что он спас жизнь правителю Бухары.
Ибн Сина восстановил против себя богословов не только тем, что, занимаясь исцелением больных, больше полагался на свои знания, чем на волю аллаха, но еще и тем, что говорил недозволенное. Он интересовался многими науками и нередко высказывал свое мнение о вещах загадочных и непостижимых. Ученый осмелился сказать, что образование гор могло произойти либо от поднятия земной поверхности, как бывает при сильных землетрясениях, либо от действия воды. Мало того – он высказал мысль о том, что некоторые пласты на горах произошли от древних морей, в которые они были когда-то погружены.
«Еретик и безбожник! – кричали богословы, близкие ко двору шаха. – Он говорит недозволенное и неразумное! Кто может сомневаться в том, что и горы и моря – все создано волей всемогущего аллаха!..»
Однако эта дерзкая мысль привлекла внимание хорезмшаха. Мало того – шаху захотелось проверить, справедливы ли слова ибн Сины. И тогда правитель Хорезма сказал, что в этом ученом споре должен принять участие Абу-Райхан ал-Бируни, который, как ему стало известно, не уступает ибн Сине в своей учености. Хорезмшах не знал о том, что ал-Бируни позволяет себе высказывать весьма рискованные мысли, какие не решился бы сказать ни один правоверный ученый. Мамуну не было известно, что ал-Бируни открыто высмеивает мусульманских богословов, которые объясняют те или иные явления природы не чем иным, как только всемогуществом аллаха. Но в тот самый час, когда ал-Бируни расположился в доме, отведенном ему в Гургандже, дабиру пришло в голову рассказать своему повелителю о странностях, присущих ученому-хорезмийцу. Почему он так сделал? Может быть, потому, что захотел представить ал-Бируни именно таким, каким он был на самом деле, чтобы впоследствии не подвергать его опасности быть оклеветанным невеждами. И дабир рассказал Мамуну о том, что ал-Бируни ведет себя как вольная птица – что хочет, то и делает: высмеивает богословов, не считается с их мнением и в суждениях своих тверд, как скала, хотя многие с ним не согласны.
– И как же он их высмеивает? – спросил хорезмшах. – Поистине аллах велик – он создал и птиц и ученых… Только он дарует разум человеку. А если всемогущий одарил ученого столь удивительным свойством, что он способен понять движение небесных светил, значит, он же внушил ему мысль о том, что богословы неправы. Ну-ка, расскажи, в чем они неправы.
– Один из известных мне ученых, – отвечал дабир, – стал свидетелем спора между Абу-Райханом и багдадским мудрецом. Они говорили о причинах, вызывающих подъем воды, и о том, почему бьют фонтаны. Ал-Бируни был краток. Он сказал: «По этому вопросу со мной спорили многие люди. Они склонны приписать божественной мудрости то, что не узнали в науках физических. Сказав, что аллах всемогущ, они тем самым отвечают на все вопросы. А в чем истина, они не знают».
– А он знает, в чем истина? – спросил Мамун с усмешкой. – Богословам свойственно многое объяснять всемогуществом аллаха. Но как еще можно это объяснить? Я желаю услышать ответ из уст самого Абу-Райхана. И еще меня занимает спор о том, движется ли Земля или стоит неподвижно. До меня дошло, будто иные сомневаются в том, что Земля стоит неподвижно.
Дабир, хорошо знавший труды знаменитого хорезмийца, решил объяснить хорезмшаху, в чем особенность мысли ал-Бируни. Он сказал:
– Досточтимый шах Мамун! Известный тебе ученый ал-Фараби давно уже писал о том, что Земля не двигается ни со своего места, ни на своем месте. А вот ал-Бируни, отдавая должное великому ал-Фараби, говорит совсем другое. Он ссылается на индийских астрономов.
– Что же он говорит об этом? – полюбопытствовал шах. – Многие считают Абу-Райхана хорошим астрономом. Надеюсь, он не позволяет себе недозволенного?
– Мне говорили, – отвечал дабир, – что ал-Бируни согласен с мыслью индусских астрономов. А те говорят, будто Земля движется, небеса же находятся в покое…
– Это уже чрезмерно! – воскликнул шах Мамун. – Слава аллаху, этого нет, иначе камни и деревья падали бы с Земли!..
– Так думают многие, великий шах. И я так думаю. Однако астроном Брамагупта утверждает, что все предметы притягиваются к центру Земли и потому не падают при вращении Земли.
– Эта дерзкая мысль мне непонятна! – воскликнул хорезмшах. – Не мне судить, кто из них прав. Аллах велик! Он рассудит! Нам неведомо, согласен ли Абу-Райхан с индусскими астрономами. Мало ли что говорят… Одно скажу: Абу-Райхан ал-Бируни уроженец Хорезма, и он должен быть при моем дворе. Пусть он докажет нам, что правда за Брамагуптой.
– Я жду его с минуты на минуту, – ответил с поклоном дабир. – Может быть, суждения Абу-Райхана странны, однако я верю, что его знания в астрономии и математике принесут Хорезму великую пользу.
* * *
Пышный двор хорезмшаха Мамуна показался ученому даже чрезмерно богатым. Гурган был намного беднее и меньше столицы Хорезма. Там не было таких красивых дворцов, не было таких величавых мечетей, не было столь шумных улиц и таких обширных караван-сараев. Ал-Бируни получил почетное место при дворе правителя Хорезма. Ученому был предоставлен богатый дом и подарена одежда, достойная самого вазира. На следующий же день хорезмшах Мамун пожелал увидеть ал-Бируни.
Правитель великого Хорезма принял ученого приветливо. Мамун не был таким чванным и заносчивым, каким был султан Махмуд Газневидский. Лицо его было спокойно и благородно. Глаза хорезмшаха не метали молнии гнева и только с любопытством смотрели на скромного худощавого человека, который сумел завладеть умами людей, не имея никакого достояния и никакой знатности. Руки хорезмшаха, унизанные драгоценными перстнями, спокойно лежали на подлокотниках. По обе стороны трона стояли телохранители, словно каменные изваяния.
«С этим, пожалуй, можно поладить», – подумал Абу-Райхан, склонившись перед правителем.
Быстро ответив на приветствие, Мамун прежде всего спросил, согласен ли Абу-Райхан с утверждениями индийских астрономов.
Ал-Бируни не ожидал подобного вопроса. Не собирается ли шах Мамун разоблачить его и всенародно назвать еретиком? Но он тут же отбросил эту мысль. Зачем же так? Скорей, наоборот: если правитель Хорезма знает что-либо об индийских астрономах, то это просвещенный правитель. Но как ответить более понятно?
Подумав немного, Абу-Райхан сказал:
– Вопрос, заданный мне великим правителем Хорезма, заслуживает большого внимания. Но я бы не хотел ответить на него поспешно. Если бы великий шах пожелал собрать меджлис ученых… Пусть мой повелитель не подумает дурно, я могу и сейчас ответить великому шаху, – продолжал Абу-Райхан. – Но меджлис…
– Меджлис – хорошо! – поспешил с ответом хорезмшах. Ему как раз и хотелось услышать спор ученых.
Ал-Бируни еще мало знал правителя Хорезма. До него дошли слухи о том, что Мамун II человек просвещенный, не лишенный интереса к наукам. Но как понять поставленный им вопрос? Если шах Мамун поддался влиянию богословов, прибывших сюда из Багдада, то прямой ответ может тотчас же стать причиной раздора между ученым и правителем. Не успев вернуться на землю родного Хорезма, он, Бируни, может снова подвергнуться изгнанию. Но сказать что-либо другое, чтобы угодить невеждам, находящимся в плену бездушных и корыстных шейхов, он не намерен. Однако чем вызван этот вопрос Мамуна: любознательностью или коварством? Он странно звучит в устах хорезмшаха, величаво восседающего на золоченом троне, в одежде, сверкающей драгоценными камнями.
Абу-Райхан смотрел на стены громадного тронного зала, украшенные росписями, повествующими о прошлом династии хорезмшахов. Он видел здесь предков Мамуна II и полководцев, среди которых были мужественные люди чужеземных племен, попавшие в Хорезм из дальних стран. Размышляя над замысловатым вопросом, поставленным шахом, ученый вдруг обратил внимание на изображение черного статного воина в богатой одежде. Когда-то, при дворе одного из предков хорезмшаха, этот воин занимал почетное место. И молнией блеснула мысль: «Откуда этот черный человек со смелым и мужественным лицом, столь непохожий на других воинов, изображенных на стенах тронного зала? Не с берегов ли Нила? А может быть, у истоков Тигра и Евфрата жили предки этого черного воина? Кто взял его в плен? И кто пригнал в далекий Хорезм? Какие заслуги помогли ему обрести богатство и знатность? Однако надо объяснить хорезмшаху, почему я хочу ответить на заданный вопрос в присутствии ученых. Не посчитает ли Мамун за дерзость предложение собрать меджлис ученых?»
– Я и сейчас готов ответить, – повторил Абу-Райхан, стараясь прочесть на лице хорезмшаха его настроение, – но истина познается в споре… каждый по-своему понимает этот сложный вопрос…
– Завтра на царском меджлисе соберутся ученые Гурганджа, – ответил Мамуи. – Я тоже думаю, что в споре познается истина!
Поблагодарив за честь, ал-Бируни с низким поклоном удалился, а хорезмшах Мамун, видимо довольный тем, что ученый-хорезмиец уже стал его собственностью, обратился к дабиру:
– Много я слышал разных небылиц о нашем ученом ал-Бируни. Дошло ли до тебя, что правитель Гургана Кабус ибн Вашмгир хотел дать ученому почетное место при дворе и облечь его властью над целым диваном? Но Абу-Райхан отказался от всего этого и предпочел заниматься науками. А ведь науки не давали ему и сотой доли того почета и денег, которые он мог получить, находясь при дворе правителя.
– Пожалуй, ученый был прав, – ответил дабир. – Во всяком случае, мы сейчас извлечем пользу из тех бесценных трудов, которые он написал, будучи на службе у Кабуса и не связываясь с делами правителя. Как ты помнишь, великий шах, в книге нашего астронома дано подробнейшее описание всех эр, праздников и календарей многих племен и народов. Для этого ученый изучил многие летописи о прошлом хорезмийцев, греков, римлян, персов, согдийцев, иудеев. Эта книга напомнила нам, что в чужой стране есть наш ученый.
– Мне льстит, – отвечал Мамун, – что Абу-Райхан ал-Бируни хорезмиец. Это для нас более ценно, чем ученый-согдиец или ученый-перс при дворе хорезмшаха. Все же этот человек рожден на земле великого Хорезма. Мне приятно сознавать, что наш соплеменник возвышается над другими. Он будет достойным потомком своих великих предков, не правда ли, дабир?
– Я никогда в этом не сомневался, великий шах. Я помню слова Сократа: «Нет сокровищницы лучше знания, нет врага хуже дурного человека, нет почета величавее, чем знание».
* * *
Во дворец на меджлис собрались все ученые, все богословы, все знатные люди Гурганджа. Ибн Сина радостно приветствовал ал-Бируни, с которым долго не виделся и судьба которого его всегда волновала. Он немало потрудился, чтобы вернуть Абу-Райхана ко двору правителя. Ибн Сина помнил о том, что прежний правитель изгнал ал-Бируни из Хорезма и заставил его искать покровительства на чужбине. Как хорошо, что ученый вернулся в свой родной Хорезм!
Мусульманские богословы, враждебно воспринимающие смелые мысли ибн Сины и ал-Бируни, с нетерпением ждали. Они не знали, о чем будет спор, но, предвидя разногласия, заранее подзадоривали друг друга.
Открывая меджлис, вазир сказал, что, заботясь о процветании Хорезма, великий шах Мамун собрал при своем дворе ученых, которые могли бы стать украшением двора самого халифа. Но, покровительствуя наукам, хорезмшах в то же время отвечает за людей науки перед самим аллахом. Вот почему собран меджлис, где надлежит разобраться в спорах, вносящих смуту в умы людей. И тут же, обращаясь к ал-Бируни, вазир спросил:
– Верно ли говорят, будто ты утверждаешь, что все тела стремятся к Земле и удерживаются они на поверхности Земли, не улетают лишь потому, что существует сила притяжения тел к Земле? До нас дошло, будто ты, уважаемый ученый, признаешь существование взаимного притяжения тел как их неотъемлемое свойство. Не думаешь ли ты, что виной тому воля аллаха, который в силах изменить все на Земле, на воде и в небе?
Ал-Бируни видел шумное оживление среди старых мудрых богословов.
«Однако, – подумал он, – шах Мамун проявляет нетерпение».
– Прежде чем ответить, я хотел бы услышать мнение моего собрата, уважаемого Абу-Али ибн Сины, – сказал Абу-Райхан.
– Тогда обратись к нему, – предложил вазир.
Ибн Сина насторожился. Он не думал, что в первый же день встречи тотчас же вступит в спор с этим горячим, несдержанным Абу-Райханом. Однако было любопытно.
– Я слушаю, – сказал громко ибн Сина.
– Что ты можешь сказать по поводу того, что все окружающие нас тела стремятся к Земле, что Земля притягивает их к себе?.. – спросил ал-Бируни.
– Еретик и безбожник! – воскликнул старый тучный улем,[17]17
Улем – мусульманский ученый-богослов.
[Закрыть] прерывая Абу-Райхана и обращаясь к служителям мечети, которые присутствовали на меджлисе и впервые своими ушами услышали недозволенные речи.
«Они шипят, как змеи, – подумал про себя ал-Бируни, стараясь по физиономиям разгадать настроение своих противников. – Увы! Здесь такие же невежды, каких я встречал и раньше. У таких не бывает своих мыслей и своих суждений. Но что думает об этом Хусейн? Он-то должен понимать, в чем истина!»
– Я готов доказать тебе, что ты не прав, Абу-Райхан, – сказал после небольшой паузы ибн Сина. – Возьмем, к примеру, такой случай. Зажжем факел и посмотрим, куда стремится пламя. Мы увидим, что пламя никак не стремится к Земле, а наоборот – стремится удалиться от Земли. Вот тебе и доказательство. Согласись, что невозможно утверждать, будто Земля притягивает к себе все тела.
– Сомневаюсь в правоте твоей мысли! – воскликнул ал-Бируни. – Стремление пламени вверх имеет другую причину – это результат движений холодных и нагретых слоев воздуха. Но и это не противоречит явлению притяжения всех тел на Земле. Я утверждаю, что все элементы стремятся к центру Земли с одинаковой скоростью. Причиной того, что тяжелые предметы падают на землю быстрее, чем легкие, является сопротивление воздуха.
