Текст книги "Звезды мудрого Бируни"

Автор книги: Клара Моисеева

– Может быть, ты и прав, старик. Надо подумать над этим. Живя рядом с Абу-Райханом, я привык думать только о науке, а все, о чем ты сказал сейчас, не приходило мне в голову. Ты хороший старик, Абдулла. Ты не один на свете. Считай меня своим сыном…

Вот уж некстати Абдулла подбросил сучья в огонь! Якуб увидел не только дрожащие руки старика, но и блеснувшие на щеках прозрачные капли.

Когда рассвело, собрались в дорогу. За горой было маленькое селение, и Якуб с Абдуллой пришли туда в час утренней молитвы. Тревожно звучал голос муэдзина, призывающий правоверных в мечеть. Когда муэдзин, покончив с намазом, засеменил в свою глиняную хижину, Якуб обратился к нему с вопросом, все ли хорошо здесь в селении, нет ли каких новостей. И тогда Якуб узнал, что единственной неожиданностью был приход небольшой группы воинов, которые гнали впереди себя неверных. Это были одни мужчины, старые и молодые. Их гнали на медный рудник. Там работают одни рабы.

– Но если туда угнали одних мужчин, то где же семья Ибрагима? Куда нам идти? – тревожился Якуб. – Как ты думаешь, Абдулла, следует ли нам отправиться на рудник или искать их здесь, в горных селениях?

– На рудник мы не опоздаем. Пойдем в селения, – предложил старик.

И они снова пошли по селениям. Заходили в дома, бродили по базарам, спрашивали людей, но так ничего и не узнали.

Уже потеряв надежду найти их, Якуб как-то остановился в одном глухом горном селении, где жили пастухи, и предложил Абдулле остаться здесь до базарного дня. Ему сказали, что в базарный день, раз в неделю, сюда съезжаются люди из окрестных селений.

Настал базарный день, и Якуб отправился на поиски. Он внимательно вглядывался в лица людей в надежде найти хоть знакомого, который дал бы ему добрый совет. И вдруг он увидел женщину, которая несла на голове горящее на солнце громадное расписное блюдо. Синее, украшенное золотистой росписью, оно напомнило ему о Джафаре.

– Покажи блюдо, добрая женщина, – попросил, волнуясь, Якуб. – Я посмотрю, не купить ли и мне такое для своей невесты.

– Посмотри, только такого ты уже не найдешь, оно было единственное у красивого черноглазого гончара. Видишь, он там, среди горшечников. Его окружили женщины и спорят – каждой хочется купить красивый сосуд. Он недавно здесь, этот молодой искусный гончар…

Но Якуб уже не слышал ее. Он мчался к пригорку, где торговали горшечники, и увидел Джафара, окруженного толпой женщин.

Джафар был так озабочен и так занят своей бойкой торговлей, что и не заметил Якуба, который подошел к нему. Якуб был счастлив увидеть здесь юношу, он еще ничего не спросил, но видел, что Джафар весел и шутит, значит, все живы, все вместе, иначе…

– Все живы? – спросил наконец Якуб. – Где Гюльсора?

– Как ты сюда попал, Якуб ибн Мухаммад? Вот не ожидал! Слава аллаху, все живы и здоровы! Иди скорее домой. Туда, видишь, на той крутой тропинке взбирается женщина в красном. Рядом развалины и гнездо аиста, иди скорее! Какая радость для всех…

Якуб побежал, не чуя под собой ног. Вот и крутая тропинка. Он обогнал женщину в красном, потом оглянулся, словно кто-то толкнул его и подсказал: оглянись! В красном платье была Гюльсора.

Якуб остановился, схватил руки Гюльсоры и, не веря своему счастью, вглядывался в ее прекрасное, такое же, как прежде, веселое и счастливое лицо.

– Если бы здесь была цветущая яблоня, – сказал Якуб, – то мне бы показалось, что все происшедшее было дурным сном.

– Увы, здесь нет нашей веселой, быстрой речки, и яблони здесь не растут, – ответила Гюльсора. – Но как ты нашел нас здесь, Якуб, вот этого я не пойму! Мне кажется, что это край света. Сколько же ты исходил дорог, чтобы найти нас, затерянных среди гор! Я так боялась, что мы надолго застрянем здесь, а ты уедешь к своему устоду и больше никогда не посетишь наш дом! Я так боялась этого, Якуб… Я думала об этом каждый день, поверь…

Теперь Гюльсора плакала от счастья, и ей не стыдно было своих слез.

Потом плакала и обнимала Якуба Рудоба, а Ибрагим, сияя счастливой улыбкой, ждал, когда ему можно будет рассказать, как трудно было устроить побег и сделать так, чтобы вся семья незаметно покинула селение и избежала тех бедствий, которые постигли несчастных в тот день…

– Гюльсора не рассказала тебе о том, как она спасла мне жизнь? – спросил Ибрагим. – Я ей обязан своей свободой. Иначе меня постигла бы участь тех, кого угнали на медный рудник. А там в тяжких трудах и голоде живут изгнанники-карматы. Но они карматы, а я ведь никто для них…

И тут Ибрагим во всех подробностях рассказал о том, как темной ночью отправил своих в дальнее селение, а когда пришел к себе за последними пожитками, его поймали воины, присланные из Самарканда. Они привязали его толстой веревкой к целому десятку таких же несчастных и оставили их посреди темной улочки. На рассвете они собирались угнать всех на рудник. А тем временем в селение вернулась Гюльсора. Она хотела помочь отцу тащить пожитки и под покровом ночи пробралась на свою улицу. Она увидела людей, сидящих под стеной родного дома, и бесстрашно подошла к ним. У нее был ножик. Она разрезала веревки и всех освободила. Люди бежали быстрее самых быстрых коней. Вскоре удалось скрыться в одном из дальних селений, и, пользуясь добротой пастухов, семья нашла здесь приют.

– Наконец-то мы вместе! Теперь никто уже нас не разлучит, – говорил Якуб. – Но ведь мой добрый старик не знает о моем счастье. Надо позвать его сюда, и пусть радуется вместе с нами.

Джафар, вернувшийся с базара, тотчас побежал за Абдуллой.

Он нашел его в том домике, где Якуб оставил старика, увидев, что тот уже чрезмерно измучен скитаниями. Джафар разбудил Абдуллу, и они долго, раскатисто смеялись, словно не было тех бед, которые им пришлось перенести.

– А теперь собирайтесь с нами в Бухару, – предложил Якуб. – Пусть отец поможет нам в наших делах. Я знаю, у него счастливая рука. Уж если он за что возьмется, то непременно выполнит.

– А потом… что будет? – спросила Гюльсора.

– Не будем загадывать, – ответил Якуб. – Ведь жизнь состоит не только из горя и страданий. И, хоть говорят, что дверь бедствий широка, а день радости краток, я хочу верить, что дверь бедствий для нас закрылась, а день радости будет у нас долгим…

«Я СТРЕМЛЮСЬ В СТРАНУ МУДРЫХ»

«Слышать – это не то что видеть», – говорил Абу-Райхан. Настал день, о котором он давно мечтал. Ему предстояло отправиться в Индию. И, хотя он должен был сопровождать султана Махмуда, которого не любил, он все же радовался предстоящему путешествию. Наконец-то он увидит страну своих мечтаний!

Ал-Бируни думал о том, какой дорогой ценой получил право побывать в стране мудрых. Никто не знал о том, что мучило его все это время, пока он жил в Газне. Он только намеком дал кое-что понять Якубу. А истина была в том, что служить при дворе Махмуда Газневидского было для него унизительно. Абу-Райхану стоило больших трудов таить в себе это страдание и недовольство самим собой. Но вот настало время, когда он будет вознагражден за все то дурное, что ему пришлось перенести. Наконец-то он попадет в далекую прекрасную Индию, с учеными которой он так много спорил, правда мысленно, так что они не знали об этом, но очень серьезно и убедительно. И вот он на пороге этого большого события в своей жизни. Ценой свободы он купил себе право очутиться в долине среди величественных Гималайских гор. Какая-то таинственная сила зовет его туда.

Абу-Райхан заранее старался себе представить, как выглядят горы и долины Индии, насколько они отличны от всего того, что он видел и знал, что исходил своими ногами. Ученый отлично знал, что Гималаи имеют почти недоступные перевалы, которые трудно преодолеть. Однако ему было известно, что в долинах с давних пор живут люди и что в области Пенджаба далекие предки нынешних индусов тысячи лет назад уже возделывали землю и строили оросительные каналы.

«Верно ли все это? – размышлял Абу-Райхан. – Сведения, почерпнутые из книг, могут быть и не совсем точными. Разве не известно, как много зависит от достоинств пишущего человека? Один напишет то, что хорошо знает, то, что видел и понял, а другой сообщит что-либо услышанное им и не проверенное. Только стоя на этой священной земле, прославленной мудрыми людьми, а также искусными ремесленниками, можно будет убедиться в истине того, что написано в книгах».

Укладывая в корзинку инструменты, которыми он пользовался в своих астрономических наблюдениях, бережно упаковывая пробирки, сделанные стеклодувом так искусно, что вряд ли где еще смогут сделать подобное, ал-Бируни с сожалением думал о том, что нет с ним Якуба в такую радостную минуту, а Якуб был бы рад этой удаче. Да и ему, Абу-Райхану, было бы приятно иметь помощника сейчас. Якуб расторопен и сообразителен… Но что поделаешь…

«Очень скоро я своими глазами увижу лиловые вершины Гималаев. Кто-то из купцов, обладающий зорким глазом и хорошей памятью бывалого путешественника, сказал, что Гималаи лиловые. – Абу-Райхан вдруг остановился с пробиркой в руке и задумался. Он закрыл глаза и постарался представить себе величественные горы, отделяющие Индию от владений Газневида. – Да, конечно, эти горы лиловые. Ведь там солнце еще ярче и жарче. Если горы Зеравшана сиреневые на закате, то в Индии эти краски гуще и сочнее».

Абу-Райхан уложил в корзинку из ивовых прутьев свои пробирки и усмехнулся.

Он вдруг представил себя со стороны, с пробирками в руках, с закрытыми глазами и с мыслями, ушедшими далеко за высокие хребты.

Да, там все по-другому, все ярче и красивей, чем на Зеравшане и в Газне. Он увидит удивительные красоты. Боги щедро одарили эту страну несметными сокровищами, и все там необыкновенно: и горы, и священный Ганг, слоны и крокодилы, растения, цветы, алмазы и рубины. Но как прискорбно, что и там все во власти султана Махмуда.

Совсем недавно один купец, прибывший из Индии, рассказал Абу-Райхану, как воины, присланные султаном Махмудом, разграбили город Гуджарат. Богатейшие храмы были разорены и осквернены чужеземцами. Индусы жаловались на злодейства и грабежи. Они оплакивали свой знаменитый храм бога Шивы в Сомнаке, расположенный на Катхиаварском полуострове. Это был очень богатый храм, он владел более чем десятью тысячами деревень. Все сокровища этого храма были увезены на слонах правителя Газны и стали достоянием султана и его царедворцев. Немного уцелело священнослужителей храма, большая часть погибла, но оставшиеся жили в пещерах, скитались бездомными, ели дикие травы и проводили свои дни в молитвах перед разгневанным божеством.

«Могу ли я рассчитывать на доброе отношение, прибыв сюда вместе с ненавистным для индусов завоевателем? – думал Абу-Райхан. – Какое может быть ко мне доверие? Как они примут меня? Не отвернутся ли? Но, может быть, они поймут, что не каждый подвластный деспоту является таким же деспотом и заслуживает осуждения?»

Абу-Райхану хотелось встретить дружеский, приветливый взгляд ученого-индуса. Хотелось пожать руку искусному ювелиру или гранильщику. Он бы сказал им слова благодарности за их удивительное искусство. Только они умеют одарить камень той волшебной красотой, какой он никогда не имеет в своем первозданном виде. А как хотелось бы выведать тайну, которой владеет вот такой искусный гранильщик! Согласится ли он выдать свой секрет? Вряд ли!

«Если ученые Индии видели мою книгу, в которой я отдаю дань уважения их предкам, их обычаям и верованиям, тогда они не будут устанавливать связь между завоевателем Махмудом и ученым, который волею аллаха оказался во власти султана. Мудрые индусы не должны думать, что ученый, посвятивший свои дни наукам, способен одобрить кровавые походы, хотя бы они и назывались „войной за веру“. Я к ним обращусь словами пословицы, – решил Абу-Райхан. – Как разумно они говорят: „В воде встречаются и лотосы и крокодилы“».

Вспомнив эту поговорку, ученый весело рассмеялся, хоть и был один и не с кем было поделиться своими мыслями.

«Если султан Махмуд подобен крокодилу, – подумал Абу-Райхан, – то, выходит, я подобен лотосу? Но это более чем нелепо. Можно ли сравнить меня, мрачного, иссушенного мыслями о неведомом и неразгаданном, с прекрасным цветком, рожденным солнцем? Однако печально, когда думаешь о том, что, прибыв в страну своих мечтаний, ты можешь предстать перед уважаемыми тобою людьми как порождение сатаны».

Готовясь в дорогу, Абу-Райхан собирал свои записи, сделанные им из разных древних летописей и книг. «Как много ученых Греции, Рима, Малой Азии посетили Индию еще в давние времена! – думал он. – Им хотелось своими глазами увидеть, сколь удивительны ее чудеса. Историк Арриан из города Никомедии в Малой Азии писал, что число индийских городов невозможно уточнить из-за их многочисленности. Те, которые находятся у реки или у моря, строятся из дерева; ибо построенные из кирпича не могут быть долговечны из-за ливней и потому, что реки около них, разливаясь выше берегов, наполняют водой равнину… Достопримечательностью земли индийцев является то, что все они свободны и ни один индиец не является рабом. Арриан рассказывает о том, что индийцы разделены на семь классов и что первым из них являются мудрецы, менее многочисленные, чем другие, но наиболее почитаемые и прославленные. У мудрецов нет никакой другой обязанности, кроме как приносить жертвы богам, все они величайшие пророки. Эти мудрецы живут нагими, зимой – под открытым небом, на солнце, летом же, когда солнце в полной силе, – на лугах и в болотах, под большими деревьями, тень которых настолько велика, что десятки тысяч людей могут пользоваться ею под одним деревом. Едят же они кору деревьев, которая не менее сладка и питательна, чем плоды финиковых пальм.

Второй, и самый многочисленный, класс у индийцев – земледельцы. Третий – пастухи. За ними идут ремесленники и торговцы, пятый класс – воины, столь же многочисленные, сколь и земледельцы, но пользующиеся наибольшей свободой и наслаждениями. К шестому классу относятся так называемые „наблюдатели“. Они ездят по городам и селениям и сообщают царю обо всем, что видят. И нельзя им сообщать ничего ложного, потому что никогда ни один индиец не обвинялся во лжи.

Есть в Индии люди, которые рассуждают об общих делах вместе с царем. Все они относятся к седьмому классу. Их немного. Из них выбираются начальники, хранители сокровищ, казначеи…»

А вот любопытные записи из книги римского географа Помпония Мела. Он пишет о том, что в Индии встречаются люди совсем небольшого роста и великаны могучего сложения, которые ездят на слонах, а слоны здесь очень большие. Некоторые жители Индии воздерживаются от убийств животных и не едят мяса. Другие питаются только рыбой. Далее Помпоний Мела рассказывает об удивительных животных, какие встречаются в Индии:

«Муравьи – величиной с самую большую собаку, и говорят, будто они, подобно грифам, извлекают золото из недр земли и стерегут его, угрожая смертью всякому, кто к нему прикоснется. Встречаются здесь также огромные змеи, которые напоминают слонов не только размерами, но и тем, что могут наносить такие же раны, как слон. Земля в Индии до такой степени тучна и плодородна, что с листьев здесь стекает мед, на деревьях растет шерсть, а тростник встречается такой величины, что, расколов ему междоузлие, им можно пользоваться как лодкой…»

Перечитав эти строки, ал-Бируни громко рассмеялся:

«Поистине неуемная фантазия у этого Помпония Мела. Сколько он придумал небылиц! Когда побываю в Индии, придется мне посмотреть, в самом ли деле есть муравьи величиной с собаку и змеи, такие же могучие, как слоны. И еще интересно мне будет ознакомиться с теми многочисленными растениями, о которых сказано в индийской книге „Аюрведа“ – „Книга жизни“. В ней перечисляется семьсот восемьдесят самых разнообразных лекарств, приготовленных из целебных растений. Вот найти бы хоть половину этих растений!.. Я стремлюсь в страну мудрых, – говорил сам себе ал-Бируни, – и, когда я думаю о будущем, о тех трудах, которые мне хотелось бы там осуществить, я вспоминаю древнее изречение: „Унция мира стоит больше, чем тонна победы“. Если бы султан Махмуд был просто добрым соседом правителей Индии, а не победителем, который увез на своих слонах сокровища храмов и дворцов, насколько легче было бы общаться с индусами! Это мудрый народ. Какие там зодчие и ученые, какие астрономы и математики! Кто не знает, что в Индии были изобретены шахматы – „чатуранга“, что означает „четыре рода войска“. В далекой древности такой порядок соответствовал организации индийского войска. Так разве не в стране мудрых могло все это произойти?»

В самый разгар сборов, когда ал-Бируни с надеждой и волнением ждал дня своего выезда, в это самое время незнакомый ему человек доставил письмо от Якуба.

«О чем это он так длинно написал? Может быть, это описание какого-нибудь астрономического наблюдения? Якуб всегда был нетерпелив. Должно быть, поторопился сообщить что-то очень важное. Но нет…»

«Во имя аллаха милостивого и милосердного, прости меня, дорогой учитель, не взыщи, не посчитай меня неблагодарным, пойми мою душу, постигни мои стремления… Не может быть причины более важной, чем та, которая послужила препятствием к моему возвращению…»

Ал-Бируни остановился в недоумении – такие слова не мог написать Якуб. Он, столько лет посвятивший науке, его верный друг и помощник, не может вернуться к своему делу? Просит прощения?.. Он снова перечел эти строки и, убедившись, что зрение не изменило ему, стал читать дальше.

«…и вот я пишу тебе, дорогой устод, и, может быть, мои беспомощные строки передадут страдания и волнения моего сердца. Я, который так стремился всю жизнь сопутствовать тебе в твоих великих делах, должен сказать, что никогда не вернусь в Газну и никогда не пройду мимо дворца султана Махмуда Газневидского. Он ненавистен мне, и дела его я проклинаю. После долгих скитаний, после многих бессонных ночей в горах, где я искал свою возлюбленную Гюльсору, я понял, как жесток и несправедлив правитель Газны, по велению которого проливается кровь невинных жертв.

Прости меня, устод. Я понял, что никогда не смогу быть с тобой, пока ты служишь этому извергу. Я так стремился к тебе! А теперь меня ждет другая судьба. Я предоставлен сам себе. Твой светлый ум озарил меня. То, что я узнал от тебя, то, что я позаимствовал из великой книги знаний, я постараюсь использовать для доброго дела. Я еще не могу сказать, чем я буду заниматься: буду ли торговать драгоценными камнями – зная до тонкости их свойства и особенности, я смогу это делать с большим успехом, чем другие. А может быть, стану мирабом в каком-нибудь небольшом селении и буду справедливо делить воду, чтобы землепашцы могли лучше возделывать землю. Я много думал, и передо мной прошло все, что я видел на караванных путях нашей жизни. Я вспомнил сказанные тобою слова: „Драгоценный камень, испачканный грязью, не теряет своей ценности“. Простые люди, которых я вижу вокруг себя, прекрасны своей душой и своими искусными руками. И, подобно драгоценному камню, они сверкают в своей бедности. Может быть, справедливей служить этим людям, чем отдавать свою жизнь и знания кровопийце?

Учитель, мой благородный и мудрый друг! Не подумай, что я в какой-либо мере осуждаю твое пребывание при дворе султана Махмуда. Наоборот – я в этом вижу нечто вроде твоей жертвы во имя науки. Ведь только стремясь в Индию, ты очутился в Газне. И пусть твоя мечта станет явью. Пусть люди великой и мудрой страны отдадут должное твоим трудам и знаниям. А если ты позволишь, мой устод, я буду изредка писать тебе и говорить о своей любви и преданности. Я не смею просить тебя о милости, я знаю – тебе дорого каждое мгновение и ты не сможешь мне писать. Я буду просить великого и всемогущего аллаха, чтобы его покровительство распространилось на тебя и на твои добрые дела…»

* * *

Последние строки письма ал-Бируни прочел в полутьме, с трудом разбирая написанное. Он почему-то не догадался зажечь светильник.

В задумчивости склонился он над этим неожиданным и очень удивившим его письмом.

Сейчас он вдруг почувствовал, что позади уже большая часть жизненного пути, пройденного по пыльной, знойной дороге, где редко встречались зеленые оазисы и прохладные струи горной реки. Ему показалось, что сразу навалилась на него какая-то усталость, которая тяжким грузом легла на сердце. Этот юноша – так он привык называть Якуба – заставил его задуматься над многими вещами, о которых он старался не думать, потому что знал: такие мысли могут стать подобием яда, примешанного к еде. Он не позволил себе такой роскоши – рассуждать, как сделал это Якуб. Он не мог этого сделать, потому что тогда бы не было ал-Бируни и не было бы тех трудов, отданных науке, которые вылились строками в его книгах.

Якуб молод и не способен понять то, что может понять старый человек, прошедший большой и трудный путь. Да, он служит при дворе Махмуда. Да, он трудился во славу хорезмшаха Мамуна. Но только при них ему представилась возможность раскрыть тайны Вселенной, которые составляют загадку для человечества. Увы! Без них он никто! Кто он, человек из предместья Бирун, мать которого была носильщицей дров? Об этом он написал стихи:

 
…Клянусь аллахом, не знаю я по правде своего родословия,
Ведь я не знаю по-настоящему своего деда,
Да и как мне знать деда, раз я не знаю отца!
Я, Абу-Лахаб, шейх без воспитания, – да!
А родительница моя носит дрова…
 

Может быть, и прав его воспитанник и ученик Якуб. Может быть, стоило ему покинуть Газну во имя справедливости?.. Но то, что можно молодому Якубу, того нельзя сделать старому Абу-Райхану. Много ли еще дней подарит ему аллах? Сумеет ли он сделать то, что задумал? А если сумеет, то люди умные и рассудительные не осудят его и не посчитают предателем, не назовут «потомком сатаны».

А сейчас ему горестно и печально. Лучше не думать о своем одиночестве. Как печально, что пришлось подумать… Ну ничего… В Индии все будет по-другому, там некогда будет размышлять об этом. Там едва ли хватит дней, чтобы сделать задуманное.

«Я буду неутомим и, может быть, постигну душу благородного народа Индии…»