Текст книги "Попрощалась юность"

Автор книги: Кит Миллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Богдан слушал ее с доброй ухмылкой.

– Наталья Семеновна, почему вы его не пристыдили по телефону? Тоже мне, испугались. А если серьезно, Рома давно не мальчик, ругать его не за что.

– Прости господи, не хочу даже говорить. А нервы? Нервы не восстановишь даже деньгами. Я, конечно, деньги считать не берусь, но они-то вам все равно пригодились.

Она положила открытку на стол.

– Я, конечно, у вас не спрашиваю, зачем он звонил, это ваше личное дело, мне туда лезть ни к чему. Мое дело сердцем за вас болеть и молиться.

– Но знать вы все-таки хотите, – он вскинул черные брови.

Под его пристальным взглядом она втянула голову и взялась расправлять сорочку на коленях.

– Какая вы проницательная, это, конечно, для меня удивительно. Не зря вы себе места не находите после его звонка.

Наталье Семеновне сделалось душно. Она тяжело вздохнула и откинулась на спинку кресла. Богдан погладил ее морщинистую руку, лежащую на подлокотнике.

– Поговорим завтра.

– Нет! Что вы, я уже не усну.

Богдан Алексеевич поднялся и прошелся по комнате. Наталья Семеновна ждала несколько минут.

– Не знаю я, как вам сказать. Филиппа помните? Он ушел из дома. И, возможно, он направился к нам.

Наталья Семеновна ожидала, чего угодно. Но не могла и подумать, что их разговор коснется Филиппа. В голову ей ударила кровь и сердце защемило. Предчувствие, что преследовало ее, теперь стало понятным.

– Боже мой, Филипп, – проговорила она. – Господи, да как же это? Ребенок где-то один! Боже мой, как же это?

Она задыхалась, положив руку на грудь. Богдан остановился рядом.

– Успокойтесь, ради вашего бога. Где таблетки?

– Там, там, – она махнула рукой на дверь. – На кухне в шкафчике. В верхнем шкафчике. Где специи.

– А я знаю, где ваши специи, – в голосе Богдана слышалось раздражение.

Он принес ей воды и несколько пластинок таблеток, и присел напротив.

– Сказал же, завтра поговорим. Зачем вам в день два потрясения.

Под его внимательным, напряженным взглядом она приходит в себя, дыша все спокойнее и глубже.

– Вам лучше?

Наталья Семеновна все десять лет переживала за Филиппа не меньше, чем Нина. Винила ли она себя за все, что началось через год, после смерти Мити? Она не могла смириться, когда от ее живой, счастливой девочки осталась только тень.

С Богданом они устроили для Нины первый праздник, на который она согласилась, после смерти мальчика. Рома привел с собой жену Даниэлу и трехлетнего сына Филиппа. Его оставили с Русланом в комнате, где за ними приглядывала Наталья Семеновна. Когда в разгар вечера Нина на минуту заглянула к ним, не смогла оторвать от мальчика взгляд, отпустила Наталью Семеновну подавать десерт, а сама осталась с детьми. Никто не мог дозваться ее к столу. Только в сопровождении детей она вернулась к гостям. Взяв Филиппа на руки, не отпускала его, пока родители не собрались домой. Дани, как ее называли в их кругу, не возражала, смущаясь, она мало что могла сказать Нине, язык она знала плохо. Филипп на руках новой знакомой сидел тихо, принимая от нее поцелуи и ласки. Прощаясь, Нина пригласила Дани и Филиппа в гости. Никому тогда не показалось странным настойчивое желание Нины дружить с Даниэлой. Вскоре Нине надоело изображать радость общения на скудные темы с двадцатилетней Дани, которая была не слишком развита интеллектуально, и она предложила ей оставлять мальчика сначала на пару часов, потом на весь день, под предлогом, что Филипп и Руслан сдружились. Нина тосковала по Филиппу. Придумывала предлог встретиться с Дани, чтобы та была с сыном. От Богдана она скрывала истинную причину своего поведения. А хотела Нина, чтобы Филипп был ее ребенком. И желание так и осталось таковым, если бы не несчастный случай. Рома и Богдан несколько лет вели совместный бизнес. Рома звал его уехать в другую страну, но Богдан отказался.

Что случилось потом, казалось для всех кошмарным временем. Рома сделал то, чего от него не ожидали: учинил поджог магазина конкурентов и сбежал с накопленными деньгами, предназначенными для открытия второй автомойки, оставив Богдану долги и уголовную ответственность, чтобы тот не отправился его разыскивать. Бросил Рома и Дани с Филиппом. Нина в отчаянии искала способы помочь Богдану. И пока он находился под стражей, она продала автомойку, м требовала у Дани вернуть украденное Ромой. Платить Дани было нечем, она сама едва могла прокормиться на щедро оставленные Ромой копейки. Все это время Нина не забывала о Филиппе, она перестала видеться с ним, но продолжала обдумывать свое намерение. Она наняла адвоката для Богдана, и, суд был выигран, Нина переключилась на Дани. Но ее деньги отвергла. «Я буду забирать Филиппа, когда захочу. Я буду его второй матерью, а если с тобой что-то случится, то первой и единственной» – такое требование было выдвинуто перед Дани, как аксиома.

Каждую ночь у Натальи Семеновны болела душа. Права ли она, поддерживая Нину и позволяя ей забирать ребенка у родной матери, пусть и называя это искуплением. Жалела она и маленького Руслана, который делил внимание матери с чужим мальчиком. Только одно не давало ей пойти против Нины. Она, ее драгоценная деточка, снова стала прежней, снова смеялась, шутила и вернулась к рисованию, заброшенному со смертью Мити. С Ниной они преподносили Богдану частые пребывания чужого сына в их доме, как случайность. Все чаще Дани становилась больной в фантазиях Нины, не способной следить за мальчиком.

В последний день перед исчезновением Филиппа, мальчики подрались, а после Руслан закрыл Филиппа в гараже. Наталья Семеновна и Нина до вечера пытались его найти: Нина объехала полгорода, Наталья Семеновна ходила по соседям. Когда правда открылась, Нина была в ярости. Руслан рыдал на кухне у Натальи Семеновны. Нина закрылась у себя с Филиппом. Наталья Семеновна обо всем с чувствами рассказала Богдану, что до сих пор не могла себе простить. Разговор слышал только Руслан. Расцарапанное заплаканное лицо сына стало для Богдана последней каплей.

– А если Даниэла заберет Филиппа и уедет, что будет с Ниной? – причитала Наталья Семеновна.

– Все пройдет. Помается год-два и забудет.

– Не забудет она. Это что ж тебе не котенок или собачонка, чтобы позабыть через год-два? Не мучай ее, оставь все, как есть.

– Посмотрите на Руслана. Вы же все понимаете, но молчите. Зачем? А Нина с ума сходит с этим Филиппом. Мне это не нужно, и Руслану не нужно. Пусть занимается родным сыном. Его у нее никто не отбирает. Не говорите о Филиппе больше. Ни о нем, ни о Даниэле. Не вспоминайте, что было.

– Как же так вычеркнуть столько лет жизни? Нина не сможет. Полюбила она его.

– Не полюбила. Не полюбила, Наталья Семеновна, а заместила им Диму. Вы только не поддерживайте с ней разговоры о нем. Переводите тему. Напоминайте ей о родном сыне. Здесь Филиппа никогда не было.

Наталья Семеновна тяжело и медленно вздыхала. Все хуже она переносила нахлынувшие воспоминания.

– Гляньте, ваша любимая фотография.

Она приоткрыла глаза и потянулась за очками. Богдан передал ей фото, на котором у занесенных снегом ступенек стоял Руслан, держа за веревочку санки.

– Помните? Это было после его дня рождения, я ему приставку подарил.

– Точно, – ответила Наталья Семеновна. – Не могли его оторвать от подарка. Нина ему пообещала, если выйдет погулять, будет играть весь вечер. Сколько ж было счастья!

Богдан улыбнулся.

– Сколько тогда снега выпало. И это в середине ноября.

– Помню, забежал на кухню: щеки красные, чуб мокрый, но довольный! Говорит «Наташа, молоко мне с медом готовь, мама сказала выпить горячего, а то завтра не отпустит гулять».

– А помните эту?

Богдан протянул ей полароидную фотографию.

– Руслан часто прятался в этом шкафу. Я ему прочитала сказку, не помню уже название, дети нашли в шкафу волшебную страну,– она рассматривала фото, на котором мальчик выглядывал из-за дверцы шкафа. – Ему здесь семь или восемь?

– Семь, по-моему.

– Как будто другая жизнь. Обои эти… уже давно и мода другая. И ничего почти не осталось от того дома. И второго этажа не было. И этой комнаты, – она обвела глазами кабинет. Рука ее потянулась к другому снимку.

– Июль 92-го. Как давно это было.

На фото маленькие Руслан и Филипп на ступеньках дома.

– Июль 92-го, – повторил Богдан. – Давно.

Глаза у нее поплыли, она протерла их рукой, сдвинув очки. Богдан забрал у нее фотографию и протянул руку, чтобы помочь подняться.

– Вам пора в постель. Очень много впечатлений за день.

– Что же будет с Филиппом? Хоть бы увидеть его на минуточку.

– Филипп не пропадет. Вспомните, кто его отец.

– Вы сообщите Роме, если он придет к нам?

– Я решу этот вопрос. Надо узнать причину его побега. Идите к себе, Наталья Семеновна, ради вашего бога, постарайтесь заснуть.

***

В двери повернулся ключ, и Руслан осторожно вошел в дом. Наталья Семеновна в ночной сорочке стояла посреди зала и всхлипывала.

– Что-то случилось? – он подошел и пригляделся к ее лицу.

– Не знаю, стоит ли говорить?

Дверь кабинета широко отворилась. Увидев отца, Руслан отступил.

– Ты закрыл машину? – спросил Богдан Алексеевич.

– Закрыл. А что случилось?

Наталья Семеновна положила руку на грудь. Сквозь всхлипы она только и произнесла: «Филипп». От этого имени Руслана накрыла ярость.

– Что Филипп?

– Идите спать, Наталья Семеновна, – сказал отец. – Завтра поговорим.

– Что Филипп? – громче повторил Руслан. – Папа, я хочу знать сейчас.

Наталья Семеновна погладила его по спине.

Богдан Алексеевич направлялся к лестнице, и, не поворачиваясь к сыну, ответил:

– Звонил Рома Туманов, ты должен его помнить. Филипп ушел из дома.

– А нам какое дело? – закричал Руслан. – Хочешь ему помочь? Зачем? Ты же сам его отправил из нашего дома к Колумбию.

Отец остановился, слушая его, и начал спускаться.

– А нет, давайте его опять позовем к себе жить? – продолжал Руслан. – А что? Дом большой, места хватит. Или лучше бомжа с улицы заберем. Проблем будет меньше.

Богдан Алексеевич приблизился к ним. Наталья Семеновна взяла Руслана за руку, прикрывая собой.

– Идите спать, Наталья Семеновна. Он не будет с вами сидеть полночи и подавать таблетки. А мне рано вставать. А ты, Руслан, не сомневайся, позовем Филиппа, если будет нужно. И ты немедленно расскажешь мне, если где-то встретишь его.

– И не подумаю.

Руслан выдернулся руки Натальи Семеновны и побежал наверх. Дверь за ним громко захлопнулась, в замке повернулся ключ.

В комнате царила прохлада, а на открытом окне ветер качал бумажную штору. Руслан пытался припомнить, где лежит фотография. Он стал перебирать вещи, сваленные в коробках, стоявших на полке книжного шкафа. Под руки попадались модели коллекционных машинок, альбомы с открытками, которые он клеил в детстве, баночка с сушеными ягодами и листьями, собранными вместе с матерью одной из далеких весен. Потеряв терпение, он вытряхнул одну из коробок на кровать. Среди наклеек, связанных резинкой карточек и поломанных карандашей он увидел фотографию, ради которой и устроил поиски. Схватил ее и бросился к окну. На снимке было двое мальчиков. Шестилетний он, Руслан, а рядом Филипп, и подпись: «Шестой день рождения Руслана, 1991 год». Руслан опустился на стул, не отрывая глаз от Филиппа. Конечно, он изменился, но этот хитрый, мятежный взгляд и родинки на лице в том же порядке.

С того дня, когда Нина сделала эту фотографию, раскололась тишина их дома, которая осталась после Мити. А что до этого? А до этого так бы они и жили: ходили на цыпочках, говорили в полголоса, громче шагов слышался бы стук рассыпанных по полу бусин. И мама бы их не собирала, а сидела на полу и смотрела невидящим взглядом и думала о ком-то. О Мите. Митеньке, зайчонке, каким он был на фотографии в завязанной под подбородком шапочке с пушистыми ушками, украшенными мишурой. «Мам, я вот живу, видишь» – так надо было подписать снимок.

На маленькое бледное лицо с тонкой кожей ниспадали черные волосы, а на висках бились синеватые венки. Ветер трепал волосы, когда Митя сидел на качели, мама не разрешала раскачиваться. Тоскующим взглядом Митя смотрел на елочные игрушки, трогал колючие ветки нарядного дерева. Перед самым праздником мальчики играли в прихожей. Постепенно пустел цветной кулек с конфетами и мандаринами, оставленный папой под елкой. Мальчики бегали друг за другом, соревнуясь, кто быстрее съест свой мандарин. Митя визжал, догоняемый Русланом, набивая рот дольками. Ковер собрался под его ногами, и Митя упал.

Он долго кашлял, мама сидела с ним на полу. Ресницы застыли на глазах до приезда «Скорой». Тоскующим стеклянным взглядом Митя смотрел на елочные игрушки. Руслана уводила Наталья Семеновна, говоря, что Митя уснул. А Руслан противился и хотел продолжить игру, еще не понимая, что с Митей он больше никогда не поиграет.

После его смерти, несколько недель в комнатах стояла звенящая тишина. Все старались говорить о чем-то, только бы ее не слушать. Руслан долго злился на Митю, на его нелепую смерть. Ему снился Митя, снилась мама, прежняя мама, рисующая картины, пока он играет на покрывале. И тогда, после пробуждения в нем всплывало все, что он затаил на брата: вся склочность, вся мерзость, что скрывались внутри. Руслан плакал по пустякам, отказывался от еды. Настроение менялось так же стремительно, как изменилась жизнь с появлением в доме Филиппа.

Филипп продолжил историю с того момента, когда она остановилась на Митиной смерти. Ему было три, как и Мите. Черноволосый, как Митя. Но удивление и страх в зеленых глазах в их первую с Ниной встречу, были лишь ширмой. За ней скрывалась буря. Филипп крушил все, но оставался невредимым. Падал с забора, летел кубарем с горки. Что не могло случиться при Мите, и то, чего после Мити не смог сделать Руслан, случилось при Филиппе. Нина снова смеялась, дышала глубоко и спокойно. Вернулась к ней легкость в движениях, она взялась за кисти и краски.

После летнего полуденного зноя мальчики вместе с Ниной выходили во двор. Она опускалась на ступеньки и обмахивалась кепкой Филиппа, наблюдая за ними. Руслан катал машинку по бордюру вдоль цветочных клумб, а Филипп гонялся за ящерицами. Становился на колени и ковырял пальцами землю, искал в сложенных у ворот досках. Выуженных ящериц, червяков, засохшую медведку он нес Нине. Продолжая машинально возить туда-сюда машинку, Руслан смотрел из-за плеча, как мама целовала чужого мальчика, тискала его и наигранно визжала, когда Филипп подносил к ее лицу найденную живность. Когда Руслан отворачивался, ему слышалось, как мама рассыпает поцелуи по щекам Филиппа, а тот недовольно ворчит и вырывается. Когда Филип убегал на поиски, Руслан поднимался и шел к маме. Садясь рядом на ступеньку, он опускал голову на ее плечо. «Что, мой хороший?». «Мам, а ты только меня любишь?». «И тебя люблю, – в этот момент она ловила в объятия пробегавшего с очередным «сокровищем» Филиппа и кусала румяные, смуглые щеки. – И этого котенка». «Я не котенок, я пират» – рычало маленькое чудовище, так про себя прозвал Филиппа Руслан. Она прижимала этого щуплого мальчика к себе, обнимала его расслабленными руками свою шею. Открывала ему сердце и закрывала глаза на безобразия, которые он творил в ее доме. «Моя крошечка» – говорила мама в маленькое смуглое ушко, прикасалась губами к глазам и щекам. Чудовище смирнело в ее руках, пока Руслан, опустив голову, водил пальцем по доскам ступеней.

Развалившийся на диване мальчишка мешал Руслану сесть рядом. Маленькие, ловкие ступни ударяли его по рукам и лицу. Но никто не спешит утешать Руслана, как спешили утешать маленькое чудовище, когда оно, не видя куда бежит, цеплялось за занавеску на входной двери, оступалось на пороге и падало. Даже не получив ссадины, чудовище разрывалось от плача, визжало на весь дом, забирая все внимание и нежность Нины.

За ужином маленькое чудовище, измазав пальцы кетчупом, разбрасывало по столу макароны, переворачивало стакан с компотом, потому что ему нужно было дотянуться до Руслана выпачканной рукой. Мама не ругалась, она вытирала каждый палец, пока Филипп облизывал другую руку, а потом собирала в ладонь разбросанные макароны: «Наталья Семеновна, долейте компот, а то наш пират разбушевался». Руслан ждал, когда же мама разозлится. Прислушивался, не кричит ли она, наступив на сломанную Филиппом машинку, торчащую углом из ворса ковра.

Однажды вечером, когда Руслан допивал чай на кухне, в коридоре послышался безумный топот и крик «мам!», от которого Руслан содрогнулся. Маленькое чудовище никогда не называло Нину мамой. Так ее звали только Руслан и Митя. Руслан настороженно смотрел на дверь, но через мгновение там показался Филипп. Часто дыша, он остановился в дверях, ища глазами Нину. Та растерянно обернулась, и он подбежал, обхватил ее за бедра и, задрав голову, выпалил: «Мам, я нашел ящерицу!». Руслан соскочил со стула и бросился к маме с другой стороны: «Это не твоя мама!» Нина смеялась, зажатая в объятиях мальчиков. Но подступившие слезы быстро исчезли – Филипп зарыдал. Руслан царапал ему руки. «Мальчики, не надо спорить. Руслан, нехорошо так поступать» – она взяла его за руку и усадила за стол пить чай, а сама с Филиппом ушла на улицу смотреть ящерицу.

Руслан вздрагивал, когда Филипп появлялся в комнате; от его визга, крика, плача Руслан покрывался мурашками. Когда он в тишине собирал конструктор, но вдруг Наталья Семеновна выглядывала в окно со словами: «Нина привезла Филиппа», Руслан бежал в комнату, прятаться в шкаф или под кровать. Тишина раскалывалась на мелкие кусочки, как рухнувшая со стола ваза, сбитая Филиппом на пол. Он бегал по дому, стуча о деревянные полы крепкими пятками, и громоподобный стук дверей сопровождал его из комнаты в комнату. Когда звуки приближались к шкафу, Руслан вжимался в стенку. Очередную их драку заканчивала мама. Она качала зареванного Филиппа, при этом отчитывая Руслана: «Он младше и обижать его нельзя. Он же твой братик». Руслан глотал слезы и молча скручивал пальцы за спиной. А Филипп – только закроется за мамой дверь – со всей своей детской дури наступал ему на ногу. В горле собирались всхлипы, а пальцы непроизвольно сжимались от желания ударить, но мама сказала не обижать: «Мой брат был хороший, он не дрался. Ты должен быть как он».

Нина не признавала их вражду: обычные детские шалости, все равно, что разбитая кружка. Поддерживал Руслана только папа. Богдан постоянно напоминал Нине, что ребенок чужой, у него есть мать, а внешне Филипп копия своего отца Романа, Нина дулась: «Ну, и где его отец? Я его не вижу».

Спустя год Филипп все чаще оставался с ночевкой, для него купили отдельную кровать и поставили в комнате Руслана. В те дни мама, Руслан и Филипп, гуляли до самых сумерек. Нина поливала цветы, и на влагу из нор выбирались лягушки. Филипп ловил их, а Руслан сидел на ступенях, вдыхая свежий воздух, и тревожился из-за предстоящей ночи с маленьким чудовищем в одной комнате. Перед сном пока Руслан чистил зубы, мама обмывала чумазые ноги Филиппа, а он тараторил ей в лицо разные нелепости. Уже лежа в постели, он продолжал говорить, не отпуская Нину, а когда свет гас, и за мамой закрывалась дверь, Филипп начинал донимать Руслана рассказами о животных. У Руслана скользкая земляная живность вызывала страх и омерзение. Однажды, засыпая, он нащупал большим пальцем ноги лягушку, закрученную в пододеяльник. Руслан завизжал так, что через мгновение в комнате были папа, мама и Наталья Семеновна. Но и после этого мама не разозлилась на Филиппа. Два месяца Руслан вскакивал среди ночи и бежал к родителям, видя во сне забирающегося к нему под одеяло лягушонка с таким же, как у Филиппа смехом.

Руслан воображал и загадывал, что чудовище в очередной раз споткнется о порог дома и разобьется вдребезги. А чудовище в один день просто не появилось в их доме. И второй и третий день Руслан слушал тишину, гулко отдающуюся в ушах. В комнаты вернулась пустота, возникшая после смерти Мити. На четвертый день мама рассталась со сном. Руслан не чувствовал ее ласкового взгляда и тепла рук, смотрела она или поверх него, когда он просился в ее объятия, или куда-то в сторону. «Иди, поиграй» – и остывший поцелуй в щеку. Он часто заставал маму в кресле. Обняв ноги, она пустыми глазами смотрела на книжный шкаф. Как будто четыре года с Филиппом были маленьким фильмом, вставленным в их жизнь. Почти все, что Нина говорила, сводилось к воспоминаниям о Филиппе. А что после этого? А после так они и жили: ходили на цыпочках, говорили в полголоса, громче шагов слышался бы стук рассыпанных по полу бусин. И мама их не собирала, а сидела на полу и смотрела невидящим взглядом и думала о ком-то. О Филиппе. Тогда Руслан испугался. Второй раз он стал причиной маминой скорби. Новой его молитвой стала просьба вернуть Филиппа. С каким же опозданием она сбылась.

Глава 5

В прохладе гостиничного номера Филипп проспал весь день. Ему снился Руслан, добирающийся на попутных машинах по южному побережью. В его сне они поменялись местами, и сам он оказался по ту сторону двери, в которую постучал Руслан. Филипп проснулся с вопросом: «А он мне откроет?».

В коридоре раздались приглушенные звуки возни и голоса. Соседний номер покидали постояльцы. Спросонья среди общего шума Филиппу послышался знакомый мужской голос, на мгновение показалось, что это отец. Он вскочил с постели и бросился к двери, прислушиваясь. Нет, показалось.

Он вернулся на кровать и разложил на ней содержимое рюкзака: последнюю пачку денег, связанную резинкой, документы, пистолет и несколько футболок. Вещи еще хранили следы прошлой жизни.

И где-то там, в прошлой жизни, услышав шаги отца на лестнице, Филипп достал из этого же рюкзака учебники и тетради. Шаги приближались. Он включил радиоприемник и подровнял разложенные тетради и учебники. Отец прошел по комнате и присел на кровать позади него.

– Тебе не интересно, зачем я здесь? – спросил он.

«Голос похож, – подумал Филипп, прислушиваясь к разговору в коридоре. – Но там говорят о забытом в номере пиджаке. Отец бы об этом не беспокоился».

– Я бы предположил, что вы хотите проверить домашнее задание, но я не приступал к нему. Поэтому я не знаю, – так он ответил отцу на интересующий его вопрос. От напряжения у него срывался голос. Музыка звучала слишком громко, и слишком неподходящий для нее был момент. Филипп потянулся к приемнику и выключил его. Закрыв глаза, он уговаривал себя оставаться спокойным.

Отец встал и за пару шагов оказался за его спиной. Он потянул Филиппа за воротник рубашки. Филипп зажмурился, теперь догадавшись, зачем он пришел.

– Повернись, – сказал отец.

Вещи, которые Филипп разложил на кровати, пахли порошком и ливанским солнцем, на паспорте оставались отпечатки пальцев отца.

Этими цепкими пальцами отец потянул его за ворот к зеркалу.

– Это что?

На шее Филиппа виднелись два небольших кровоподтека.

– Упал. Ушибся в ванной.

– Ушибся шеей? – отец не кричал, но говорил таким тоном, который пронимал сильнее крика. – Идем, покажешь, как ты это сделал.

Филипп уперся, не поднимая на отца глаз. Отец схватил его обеими руками за шею и швырнул к стене.

Итак, План Б. Филипп снял резинку с пачки денег и пересчитал, переведя получившуюся сумму в ливанские фунты. «Если там действительно семь с половиной тысяч рублей, что мне с ними делать?».

Едва Филипп сообразил, что чуть не прикусил язык, когда клацнула челюсть, как непроизвольно зажмурился от резкой боли. Отец дал ему увесистую пощечину.

– Нравится? Получишь еще. Я не потерплю от тебя блуда, – сказал он и вышел из комнаты.

«План А – Руслан откроет мне дверь. План Б?». Он достал одну из футболок и почувствовал на ней легкий запах бензина. В ней он уходил из дома. В нее был завернут пистолет. Филипп проверил его и сложил обратно на дно рюкзака.

В той прошлой жизни он взял ручку, поправил учебник, чтобы лежал ровно, но не смог ничего написать, присел и уронил голову на стол. Его накрыло желание разорвать все, что лежало перед ним, но он сдержался. Еще не время. Нужно было выполнять задания, и он потянулся к ручке.

Не прошло и недели со дня его побега. Какие шансы, что отец догадается искать его здесь? Филипп прислушался. В коридоре затихли. «Я сам приду к Руслану», – решил он, не подозревая, что отец уже позвонил старому другу в Солнечногорск, и попросил задержать Филиппа в городе до приезда надежного человека.

***

При свете дня улица, которую Филипп посетил вчера ночью, выглядела совсем по-другому. Как и говорил Ваня, городок за десять лет вырос, а жители раздобрели и смогли позволить себе перемены. Дома, которые он помнил из детства, словно испарились, на их месте выросли красивые коттеджи, возвышающиеся за высокими заборами. Улица утопала в лучах солнца, Филипп шел по пустынной дороге, то оглядываясь по сторонам, то всматриваясь вдаль. Асфальта здесь раньше не было. Филипп остановился и огляделся. Он помнил лишь примерное расположение дома с красной крышей, где-то рядом с выездом на шоссе. Если сейчас он не увидит поворота на детскую площадку, тогда это не та улица. Какая тогда та? Он приближался к концу улицы, но ничего не понимал. Дома, хоть немного похожего на тот, в котором он жил, нигде не было. Второй или третий от дороги… Филипп зажмурился, пытаясь воскресить перед глазами хоть какие-то детали. Второй или третий? Напротив него не было других домов, это он помню. Через дорогу от дома высились тополя и начинался пустырь, поросший бурьяном. Филипп остановился в нескольких метрах от него, разглядывая двухэтажный коттедж за высоким забором. На фундаменте забора сидел мальчик. Может, брат Руслана? За десять лет могло случиться и такое. Только тот, кого видел Филипп, мало походил на десятилетнего. Может, родственник? Десять лет прошло, может, здесь живут другие люди. Но все же решил подойти. На приветствие мальчик не ответил, продолжал заглядывать во двор, просунув лицо между прутьев. Одну ногу он поджал, а другой болтала. Филипп обратил внимание на огромные со стоптанными задниками кроссовки на его ногах и развязанные пыльные шнурки, и перевел взгляд на свои новые, белые кроссовки.

– Ты здесь живешь? Эй, слышишь? Что вы все такие неразговорчивые.

Он дернул мальчика за плечо. На забор со стороны двора прыгнул ротвейлер, скалясь и рыча. Мальчик радостно завизжал, стуча растопыренной ладонью по прутьям.

– Джим, Джим!

«Знает собаку, значит, живет здесь» – решил Филипп.

– Кто-нибудь дома есть? Кроме тебя, молчун.

Мальчик повернул лицо и Филипп, наконец, понял, почему тот не проявляет к нему интереса. Мальчик смотрел на него, но не фокусировал внимания. Филипп повторил вопрос, помахав рукой перед его лицом. Мальчик втянул воздух открытым ртом, тихо хрюкнув. Собака продолжала лаять и прыгать на забор. Мальчик снова завизжал, поддавшись какой-то только ему понятной радости. Филипп совсем поник, метнулся к калитке, глядя во двор.

– Ну, нет! Неужели дома больше нет никого? – сетовал Филипп. – Ты живешь здесь? – снова обратился он к мальчику и вдруг услышал, как стукнула дверь. На ступеньках показался Руслан. Он быстро подбежал к калитке и, отогнав собаку, вышел к ним.

– Джим, Джим! – вопил мальчик.

– Толик, заткнись! – прикрикнул Руслан.

Филипп еще раз оглядел дом: «Значит он, просто перестроен», Даже напоровшись на серьезный взгляд Руслана, он не мог сдержать улыбку, и вздыхал так, словно пробежал дистанцию и, наконец, пришел к финишу. Несколько слов, которыми он сейчас перекинется с Русланом, отделяют его от спокойствия и безопасности. Сейчас он войдет в этот дом.

– Я тебя сразу узнал, – сказал довольный Филипп, продолжая улыбаться.

Руслан прикрикнул на собаку и взял Филиппа под локоть.

– Куда? Я хочу увидеть Нину.

Руслан отвел его от двора.

– Ты не можешь ее увидеть. Не можешь, и все. Не получится. Давай отойдем. Видишь, собака рвется. И будет нехорошо, если тебя здесь увидят. Пойдем.

Он повел Филиппа по дорожке среди высокого бурьяна. Молчун спрыгнул с забора и побрел следом. Филипп оборачивался то на него, то смотрел на отдаляющийся дом.

– А кто он?

– Сосед, – ответил Руслан.

Тропинка вывела их к детской площадке. Качели поржавели от времени, песок, в котором когда-то играл и Филипп, размело по площадке тонким слоем, деревянная лавочка обветшала.

– Узнаешь? – спросил Руслан.

Филипп подошел к качелям и присел на одну из них, рядом на другую пристроился Толик. Он изредка похрюкивал, втягивая воздух открытым ртом.

– Он не свалится? – спросил Филипп Руслана.

– Думаешь, он беспомощный?

– Я не помню его. Сколько ему лет?

– Толик, сколько тебе?

Толик показал сначала семь пальцев, потом загнул еще один, а потом выпрямил два. Филипп попробовал повторить за ним. Руслан посмеялся и сказал, что Толику на самом деле тринадцать. Он разглядывал Филиппа теперь уже при дневном свете.

– Так вырос. Что за татуировки у тебя?

– Да просто, глупости всякие. Можно я зайду к тебе домой?

Руслан будто не слышал.

– Почему ребятам не сказал настоящее имя?

– Им какая разница, Филипп, Максим. Я хочу зайти. Или позови Нину сюда.

– Нет. Ты не можешь зайти. Не можешь и все. Нельзя, чтобы тебя видели.

– Что изменилось?

– Тебя не было десять лет, и думаешь, все так же стоит на своих местах? И все рады тебя видеть? Думаешь, ждали тебя? У всех здесь своя жизнь, и никто о тебе не вспоминал.

– Руслан, пожалуйста.

Руслан тянул время. Он, как будто стоял у двери и не давал Филиппу ответа, может тот переступить порог или нет.

– Скажи, ее нет дома? Когда она вернется?

– Ты можешь сидеть здесь сколько угодно, она не вернется. Она не дождалась тебя. Умерла.

Толик хрюкнул и начал раскачиваться, помогая себе стоптанными кроссовками. Филиппу стало тошно. Скрип качелей задавил его чувством, что так уже было, и не раз. Он как будто оказался на этом же месте десять лет назад, только возвращаться ему некуда. Дверь в дом с красной крышей закрылась перед ним.

Только одно дало ему сил сбежать из дома – уверенность, что его здесь ждут. Хотя бы один человек. И оказалось, что этого человека больше нет. В памяти возник последний вечер перед побегом, когда он сидел на кровати и уговаривал себя не сомневаться. Его гнала в дорогу уверенность, что он найдет здесь защиту. А если бы он знал, что его ждет здесь, хватило бы смелости сбежать от отца? Может, надо было остаться? По крайней мере, он знал, что его ждет дальше. А теперь нет.

– Когда она умерла?

– Ты опоздал на два года. Но, если честно, я этому рад. Без мамы тебя никто не ждет, тебе нет здесь места. Как будто никогда и не было.

– И что мне делать?

– Ты меня спрашиваешь?

Качели продолжали скрипеть. Толик взмывал в небо, хихикая своим радостями, а пыльные шнурки развевались вперед-назад.