Текст книги "Дежавю"
Автор книги: Кирилл Еськов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
Кирилл Еськов
Дежавю
Чеченский укрепрайон в Аргунском ущелье, раздолбанный вдребезги-напополам: повсюду трупы бородачей в камуфляже, густо чадя, догорает зенитная установка «Шилка» с намалеванным на броне волком. По золотой россыпи автоматных гильз, втоптанных в серый от жирной копоти снег, очумело бродит замерзший до огуречно-пупырчатого состояния тинейджер в домашних тапочках и майке «Chicago Bulls» – заглядывает в кисло воняющие взрывчаткой провалы блиндажей, ощупывает быстро цепенеющими от мороза пальцами камни колодезной кладки: «Б-б-блин, да где ж тут выход на второй уровень?!»
Типа анекдот…
1
Ощущение вторичности происходящего было внезапным и необычайно сильным. Оно волною прокатило по речным заводям памяти, взбаламутив с заиленного, заросшего рдестами и роголистником дна причудливую мешанину погребенных там теней, отзвуков и запахов. Некоторое время все это кружилось в зеленоватой, цвета бутылочного стекла, водной толще, и казалось уже – вот-вот сложится в осмысленное воспоминание, но нет… Хоровод распался, и образы минувшего стали один за одним погружаться в глубину; дольше всего держался запах – он как бы отчаянно выгребал против течения («Ну вспомни же меня, вспомни – это так важно!..»), однако настал и ему черед обессилено вернуться в придонную тину забвения. Теперь уж точно навсегда…
Наваждение накатило и ушло – как стремительно тает в пробудившемся мозгу яркий предутренний сон, как ускользает меж пальцев совсем уж было пойманное тобою решение шахматного этюда… В иное время он, пожалуй, и внимания не обратил бы на подобные шутки памяти; однако перед лицом Смерти люди (хоть бы даже и маги второго уровня посвящения!) частенько обнаруживают наклонность к какой-то по-детски наивной мистике: а вдруг это мне – именно мне, любимому – Высокие Боги посылают весточку, и надо лишь суметь верно ее прочесть? Вот потому-то явственное ощущение, что он видит эти зловещие руины не впервые, и оттого мог бы в грядущем бою извлечь из этого знания некую практическую пользу, уже некоторое время преследовало Айвена подобно соринке в глазу. Природу же это знание и впрямь могло иметь лишь божественную: вот уже три века как ни человек, ни альв, ни гном – никто из представителей разумных рас Срединных Земель – не ступал по мостовым покинутого города Сар-Саргон. Города, где со времен Войны Элементалей жило лишь причудливое эхо и безмолвное Изначальное Зло.
– Хэй! Что с тобой – carmatha-etha?
Альв Итурбэ, укрывшийся от оседающей с низкого неба мороси в соседней нише полуразрушенной храмовой стены, прервал свои боевые приготовления, и большие миндалевидные глазами его с зеленоватой радужкой и вертикальным кошачьим зрачком испытующе глядели на напарника. За три года, что они проработали в паре, Айвен выучился довольно сносно разбирать речь Старшего Народа – ясно понимая, впрочем, что ему доступен лишь один из множества смысловых слоев, сокрытых в этих мелодических созвучиях. Выражение «carmatha-etha» было Айвену незнакомо; улавливался лишь общий смысл его что-то вроде «несбывшейся памяти», однако тут опять начинался языковый барьер: язык Старшего Народа имеет одиннадцать форм прошедшего времени (что вполне естественно для существ, живущих, по людским меркам, практически вечно), и служебный довесок к слову «несбывшаяся» был взят из одной из этих, не употребляемых в обыденной речи, форм.
– Мне вдруг показалось, будто я когда-то уже видел все это… Как ты догадался?
– Никак, – пожал плечами альв. – Просто у меня было то же самое.
– И у альвов есть для этого особое слово?
– Да.
– И что у вас говорят про это самое… carmatha-etha?
– Ничего хорошего, – худое большеглазое лицо альва было до странности неподвижным. – Ладно, мы работаем, или как?
Айвен кивнул: что же, ждать, и вправду, больше нечего. Неторопливо снял плащ, чтобы тот не стеснял движений, оставшись в кожаной куртке; привычно крутанул меж растопыренных пальцев свой перехваченный за центр тяжести ясеневый посох. Посох себе как посох, и приемы боя им вроде те же самые, что приняты у странствующих монахов из Обители Небесных Зеркал, – только вот при попытке перерубить эту деревяшку мечом незаговоренный клинок тут же растечется в блескучую ртутную лужицу, а изумление, испытанное таким рубакой, станет последней по счету эмоцией в его жизни… Итурбэ тем временем аккуратно убрал в деревянную шкатулку хрустальные флакончики с магическими настоями и теперь ждал, прикрыв веки и расслабившись, пока средство подействует. Одни из этих снадобий сообщают выпившему нечеловеческую силу и нечувствительность к боли, обращая его в берсерка, другие придают ему небывалую остроту чувств и ясность мысли, обычным образом достигаемую лишь в многодневной медитации; Итурбэ же, похоже, остановил свой выбор на «солнечном зайчике» – смеси, многократно ускоряющей реакцию и тем самым как бы «замедляющей» время, так что теперь уследить за движениями альва было для глаз обычного человека весьма непростой задачей. Черный вороненый меч свой (гномья работа; взят ими в прошлом году как трофей в Сартских горах у убитого Скорриконе, легендарного капитана имперских рейнджеров) он успел щедро протереть льняным маслом, освященным добрыми клириками Ковдорского Храма – оно убийственно для любой нежити (на противников-людей куда губительнее действует нанесенная на клинок огненосная нафта – однако если кто и ожидает их в подземельях Сар-Саргона, то навряд ли это окажутся обычные враги из плоти и крови).
Разрушенный храм, где им сейчас предстояло работать, был посвящен Лим-Крагме – богине Нежной Смерти, почитаемой по всем Срединным Землям. Позади расколотого неведомой силой алтаря из черного базальта, на котором когда-то жрецы расчленяли обсидиановыми ножами несчастных пленников (извращенцы: это ж надо было додуматься до такого – человеческие жертвоприношения Великой Утешительнице! Впрочем, это еще не самое страшное и отвратительное из того, что творилось в Проклятом Городе накануне Войны Элементалей…) угадывался в стремительно сгущающихся дождливых сумерках темный провал с ведущими вниз ступенями – вход в храмовые подземелья. Айвен коснулся пальцами тонкого налобного обруча из литого серебра, подождал, пока укрепленный над переносицей кристалл как следует разгорится, заливая все вокруг тусклым холодным светом, напоминающим об ущербной луне, – и лишь тогда по-кошачьи осторожными шагами двинулся по ступенькам вниз, в темноту обширной подземной галереи. Ловушек, вроде проваливающихся плит, пока не было, однако это обстоятельство скорее озадачивало, нежели радовало: все внимание сейчас – под ноги и на потолок; хорошо, хоть назад можно не отвлекаться – там Итурбэ, прикрывает ему спину, бесшумно следуя чуть левее и позади напарника.
«Идеальная пара» – как когда-то съязвил по их адресу сэр Габбот, начальник Тайной канцелярии принца Аретты: незаконный отпрыск царствующей фамилии альвов, обреченный на смерть («для ясности» и «во избежание…») своими дальновидными соотечественниками, и «вечный студент», учившийся всему на свете – и медицине, и магии, и шахматам, и музыке со стихосложением, и даже ремеслу взломщика, но так и не пожелавший подписать пожизненный контракт ни с одной из гильдий. Итурбэ и в самом деле был из числа самых крутых бойцов, добывавших по градам и весям Срединных Земель золото с помощью стали; маг же в их боевом тандеме (сиречь сам Айвен) мог бы, честно говоря, быть и повыше классом – с той, правда, немаловажной оговоркою, что чародеи более высоких степеней посвящения редко бывают склонны выполнять секретные миссии для князей земных… Как бы то ни было, главное в работе боевой единицы «боец—маг» – это не качество каждой из ее составляющих, а точность их взаимодействия; а уж по этой части у Айвена с Итурбэ был полный порядок – иначе черта с два они сумели бы дожить до нынешней своей, совершенно уже сумасшедшей, миссии: добыть в подземельях Сар-Саргона легендарную книгу Руджейро, опередив охотящихся за нею некромантов из Багровой Лиги.
…Галерея тем временем вывела их в обширную залу, пределы которой терялись в непроглядном мраке, куда не достигал даже «лунный» свет налобного обруча. Тут Айвен замер как вкопанный и адресовал напарнику остерегающий знак, ибо сразу почуял присутствие чьей-то магии – чужой и недоброй. Это ощущение почти невозможно передать словами – невесомое дуновение, шевельнувшее волосы на затылке? запах страха? память тела о случайно пойманном чуждом танцевальном ритме? – однако специалист распознает его мгновенно и безошибочно. Магические наведения были смазанными, «пассивно-следящими», но при этом на удивление свежими: их уже ждут, теперь в этом не было сомнения… Оп-па!!
Странно, но напали на них как-то уж очень незатейливо, в открытую сразу с трех сторон. Три сгустившиеся из подземного мрака фигуры в серых балахонах оказались так называемыми «ржавыми зомби» – нежить по-настоящему опасная и довольно живучая, из самых неприятных, однако все ж таки до бойцов их уровня у этих мертвяков, конечно, руки коротки… Против «ржавых зомби» отлично работает по меньшей мере пара наступательных заклинаний второго уровня (поскольку тела их чуть ли не на треть состоят из железа, они, например, сами по себе притягивают рукотворные молнии), однако изводить сейчас магическую энергию на эту дохлятину Айвен почел излишеством: пусть-ка лучше Итурбэ поработает мечом. Главная неприятность, проистекающая от «ржавых зомби» – это то, что они единственные, кто способен воздействовать на противника магией в контактном бою, а не с дистанции. Так что сейчас Айвен проделал вот что: стремительно сместился влево (сближаясь с правофланговым зомби и, соответственно, отдаляясь от левофлангового) и мановением руки послал вперед себя альва, одновременно прикрыв напарника простеньким и почти не требующим расхода энергии оборонительным заклинанием «драконья чешуя».
Зомби исправно плюнул в альва ледяным «могильным огнем» (пары-тройки таких плевков вполне хватает, чтобы заживо высушить человека до состояния мумии), но голубоватые сполохи лишь бессильно скользнули по груди и плечам Итурбэ, причинив тому не больше вреда, чем колючий снежный вихрь – каменной статуе. Вороненый меч альва меж тем рассек тело зомби едва ли не надвое, а из раны повалили струи вонючего пара, будто мертвяк вскипал внутри собственной шкуры – это сработало нанесенное на поверхность клинка масло клириков. Экстра-фехтовальщик, не разбазаривая драгоценных мгновений, стремительным пируэтом ушел навстречу следующему противнику (первого, потерявшего боеспособность, уж как-нибудь там добьет напарник), и было ясно уже, что альв вполне успеет зарубить второго и третьего зомби поодиночке, прежде, чем те сумеют прийти на помощь друг дружке… И вот в этот-то самый миг, когда схватка уже казалась выигранной, Айвена как громом поразило осознание допущенной им фатальной ошибки: в той шахматной партии, что разыгрывал сейчас неведомый противник, им никак нельзя было принимать эту «жертву пешки» – азартно, со всей дури, крошить никчемную троицу безмозглых кукол-марионеток.
Потому что едва лишь наложив на Итурбэ свое заклятие «драконьей чешуи», он безошибочно ощутил, как стерегущее залу магическое поле дрогнуло и радостно затрепетало, будто щупальца актинии, в которые сослепу влетела глупая рыбешка; похоже, он позволил неведомому врагу «снять отпечаток» со своего заклинания, подарив тому такую фору, что – мало не покажется… И точно: вот теперь, похоже, все пошло всерьез… да, это Багровая лига…
– Итэ!! Сзади – ведьма! Доставай ее, а ржавые – мои!
Так – нельзя; нельзя подставлять бойца под магический удар («драконья чешуя» против серьезного заклятья не защита; ведьмы – это его, Айвенов, хлеб – и весьма дрянной хлеб: когда с песком, а когда и с отравой…), но сейчас выбирать не из чего: любое его наступательное заклинание тотчас вернут назад простеньким «зеркалом» – оно доступно не только ведьмам, но даже и такой магической шантрапе, как русалки. Шансы их, впрочем, пока не безнадежны: альв, пребывающий в состоянии «солнечного зайчика», вполне способен догнать ведьму и устроить «игру в салочки» – навязать той контактный бой, не давая колдовать с дистанции.
Ведьма – обнаженная девушка потрясающей красоты (интересно, какова она на самом деле: в истинном своем облике – после смерти, когда распадаются чары – ведьмы обычно смотрятся крайне непрезентабельно…) – уже кружилась в сумасшедшем танце; шарф из тончайшего ярко-алого шелка создавал вокруг ее тела полупрозрачный огненный ореол. Когда Итурбэ настиг танцовщицу, та звонко хлопнула в ладоши, и на месте одной девушки разом возникли трое – тут же кинувшихся наутек каждая в свою сторону: заклятие «близнецы».
– Левая!! – успел подсказать товарищу Айвен, чудом увернувшись при этом от сгустка «могильного огня», выпущенного в него одним из зомби; те были уже совсем рядом (ах, как скверно – ничего уже не наколдуешь, одна надежда на посох!), а из темноты возникли еще двое, отрезая возможные пути к отступлению… Он крутанулся на месте, веером рассыпая удары (теперь одно лишь чудо позволит ему продержаться до подхода напарника – пока еще тот разделается с ведьмой…) – и вдруг все мышцы его тела свело болезненной тягучей судорогой, как порою сводит ногу: отвлекшись на ерунду, пропустил настоящий магический удар…
Как ни странно, сознание его не оставило, и теперь он оцепенело наблюдал, как серый балахон одного из «ржавых зомби» разлезается тающими в воздухе клочьями, открывая до поры таившуюся под ним ведьму; про такую маскировку – забить запах еще более мерзкой вонью – ему слыхать не доводилось (неудивительно: те, кто на этот фокус попались, надо думать, никому ничего уже не расскажут)… Он дернулся было из последних сил, думая спасти хотя бы Итурбэ, но поздно: ведьма уже обернулась туда, где альв по пятам преследовал мечущийся во мраке алый лоскут (теперь-то ясно, что это была лишь уловка «птицы с подбитым крылом»), и, вскинув ладони, прокричала мощнейшее парализующее заклинание.
…Он уже не видел ничего из случившегося потом: ни того, как ведьма-танцовщица приблизилась к беспомощному в своей неподвижности альву и деловито задушила того своим шелковым шарфом, ни тонкого, отсвечивающего лунным блеском стилета в руке второй ведьмы.
– Лим-Крагма… – позвали цепенеющие губы Айвена.
Поцелуй Великой Утешительницы был сладок и холоден; смерть оказалась воистину нежной и ничуть не страшной.
2
– Лим-Крагма… – позвали цепенеющие губы Айвена.
Поцелуй Великой Утешительницы был сладок и холоден; смерть оказалась воистину нежной и ничуть не страшной.
Шрифт сообщения был стилизован под готику, фон – под старинный, обтрепанный по краю пергамент. В правом нижнем углу экрана имели место быть две кнопки: «Переиграть последнюю запись» и «Вернуться в основное меню». Виктор кликнул по второй и некоторое время изучал список сохраненных игр; черт, похоже в этом храмовом подземелье перезаписываться придется буквально через каждый шаг – надо бы освободить место, стерев кое-что из старых «сюжетных развилок»… Кинул взгляд на часы – ладно, уже не сегодня, – и, вздохнув, ткнул в «Quit».
Сменив директорию с «GAMES» на «A_RABOTA?», он совсем уж собрался было вызвать на экран свою недописанную статью про сравнительный анализ фауны насекомых из бирманского янтаря (пускай там Росс с Двойницыным пишут что угодно – хотя с реликтовыми элементами в бирмите и вправду творится что-то запредельное, но по общей композиции это все-таки палеоген, а не мел!), однако ощутил укол совести и полез в папку «REDAKTOR», где хранились чужие работы, присылаемые ему на рецензию и редактирование. Пропади они пропадом! – мало было своих, из «Палеожурнала», так теперь еще англичане из «Mesozoic Research» повадились спихивать ему на внешний отзыв всю эту китайскую лабудень.
По прошествии пары минут, углубившись уже в статью незнакомого ему китайского аспиранта – описание трех новых ископаемых кузнечиков из поздней юры провинции Цзилинь (один из которых на самом деле был цикадой), он вдруг понял, что все эти субкостальные крыловые жилки и алевролитовые пачки, перекрытые ожелезненными конгломератами, скользят где-то по дальней периферии его сознания – ибо перед мысленным взором его по-прежнему стоит темный зал, где кружится в танце красавица с алым шарфом и гибнут угодившие в ловушку товарищи-авантюристы…
За месяц своих почти ежедневных визитов Виктор успел по-настоящему полюбить этот несбыточный мир – альбигойский Лангедок, приправленный Японией эпохи Хэян и густо замешанный на кельтско-скандинавской мифологии в толкиеновской аранжировке. Дело даже не в изысканности самой сюжетной интриги, сделавшей бы честь лучшим детективным романам (каковы настоящие цели Совета Шести Чародеев? кто в окружении принца Аретты тот предатель, что выдает Северной Империи секретнейшие планы? – узнаем в свое время, и никак не раньше); главное было – в сочетании нарочитой непрописанности картины Мира, позволяющей каждому дорисовывать ее по собственному вкусу и разумению, с дивной ее избыточностью в виде множества вкусных необязательных деталей сочетании, которое, собственно, и вдыхает жизнь в «рукотворный информационный объект», обращая его в произведение искусства. И когда ты, направляясь по заданию сэра Габотта в осажденный вольный город Роменик, узнаешь в придорожной корчме от пьяного гнома-оружейника историю некоего заколдованного меча, это может означать все что угодно: подсказку Совета Шести – как тебе выполнить свою миссию; ловушку, расставленную для тебя имперской контрразведкой; ключевой фрагмент пазла, что тебе еще только предстоит собирать много месяцев спустя; а может и не означать вообще ничего – и вот в этом-то варианте и состояла главная прелесть! В подвалах замка Аретты, к примеру, имелась пара сундучков, которые никто еще (насколько Виктор слыхал от других знатоков игры) не сумел открыть – что в них? Скорее всего – «ничего, кроме мышиного помета» (как гласит соответствующее экранное сообщение), но все таки, все таки… Существовали целые города, посещать которые вроде бы нет никакой прямой нужды; по ходу основных миссий сплошь и рядом возникали увлекательнейшие побочные сюжеты – тупиковые, не оказывавшие на основную линию никакого влияния… Или это только кажется, что не оказывают? может, там возникает такая же хитрая структура второго порядка, как в «Тысяче и одной ночи» – для этих самых «ящичков в ящичке» у филологов, кажется, даже есть особый термин… И кстати – что там намедни говорил насчет таких игрушек Поль?
…Биохимик Поль – университетский однокашник и кореш еще со времен школьного биологического кружка при Зоомузее (эх, времечко: первая бутылка водки, распитая под заснеженными елками Приокского заповедника… первая экспедиция – энцефалитный эпидотряд в Кузнецком Алатау…) только что вернулся на побывку из Штатов, «измученный нарзаном и политкорректностью», и, натурально, завалился к Виктору, имея при себе бутылку и аспирантку. Бутылка была тамошняя, не обесчещенная королевской лилией криво наклеенной акцизной марки, аспирантка же, вопреки рыже-веснушчатой наружности и имени Алиса, вкупе наводящим на мысли о туманном Альбионе, оказалась продуктом вполне отечественным: в известном предбрачном напутствии королевы-матери «Закрой глаза и думай об Англии!» она никак не нуждалась; нет, то есть глаза-то она в соответствующие моменты может и закрывает, но вот думает при этом наверняка не об Англии (равно как и – не о России).
Бутылка, к слову сказать, оказалась всемирно-знаменитым, но ему лично доселе незнакомым ромом «Бакарди»; Виктора однако заинтересовали не столько достоинства самого напитка (очень даже ничего…), сколько эмблема на этикетке – характерным образом стилизованный силуэт летучей мыши на фоне шарика:
– Слышь, Поль, до меня только что доперло: это ж эмблема ГРУ, один в один! Ну, то есть, понятно, наоборот… Выходит, символ Аквариума, Великого и Ужасного – это просто-напросто логотип заграничного рома… Блин!.. – мою национальную гордость в очередной раз поставили в третью позицию… Есть у нас хоть что-нибудь, не скраденное на Западе?
– «Видите ли, Юра…» – готовно откликнулся Поль (они там, в своих Стенфордах-Гарвардах, похоже, такими патриотами становятся, что прям хоть сейчас в «Честь и Родину», или как ее там; лучше бы, блин, поддерживал отечественного товаропроизводителя – а то рыженькая сейчас заскучает…) Согласись, что лучшая разведслужба всех времен и народов на такой ерунде прокалываться вроде как не должна, нет?.. Все дело в исходной посылке. Есть организация – Багдадский Вор, которая сумела украсть все: у Гитлера – дату нападения на СССР, у американов – атомную бомбу, ну, ты понял… И вот она выбирает себе эмблемой краденный фирменный знак, известный всему миру; по мне, так в этом есть свой, бандитский, шарм – вроде как кататься по городу на угнанном лимузине градоначальника! Или, если угодно, постмодернизм; эдакий центон…
Вот от этого-то «Все дело в исходной посылке» они, помнится, и вырулили тогда (это уже чуть после, спустившись в ночной магазинчик еще за одной «…А то у меня там двое соседей по кампусу: один финн – пьет вполне по-нашенски, но разговаривать с ним, помимо молекулярной гибридизации, можно только о хоккее; второй япон – вполне себе принц Гэндзи, однако не пьет вовсе. Не, ты вникни!..») – на компьютерные игры… Точнее так: насколько корректна аналогия между компьютерной игрой, где можно переигрывать сюжетные развилки, и «альтернативной историей», на которой все нынче как с ума посходили: доставить в пресловутую кузницу гвоздь, не дать замочить Столыпина…
– Жиденькая аналогия, на мой вкус. Виртуальность-то – бог бы с ней, но тамошние миры – не гомеостаты, а марионетки: все на внешнем управлении.
– Ну да, а здешний не на внешнем! – хмыкнул Виктор. – Кирпич там, Аннушка с маслом…
– Фи, батенька! Мы с тобой, конечно, советские продукты, и диалектику с прочей философией учили не по Гегелю, но это-то уж совсем – первый класс, вторая четверть…
– Ну а как же – «Кузьма Ульянович Старопопиков? Это ви бамбилы лагерь под Аль-Джегази? Арганызация Асвабаждэния Палэстины пригаварыла вас к смэрти!» И бац – инфаркт…
– Фигню несет твой обожаемый Пелевин! – отрезал Поль, и весьма эмоционально помотал в воздухе вилкой, отвлекшись от тщетных попыток загарпунить в непроглядно-темном, как воды Стикса, рассоле последнюю в банке маслинину. – Никогда они не заживут собственной жизнью – ни «Принц Персии», ни тем паче «Абрамс», все эти бродилки-стрелялки-леталки!.. И знаешь почему? Им просто-напросто не хватит на это избыточности: все возможные ходы в них слишком уж утилитарно-целеполагательны…
– Избыточности?
– Ну да. Для жизни требуется охрененная избыточность, какой ни одна искусственная система – даже виртуальная! – не обладает. Про 80-процентную избыточность генома объяснять надо?
– Это насчет того, что вся реально необходимая организму информация записана в 20 процентах ДНК, а остатняя ее часть – это так, зипованный архив на всякий противопожарный?
– Отстаете от жизни, благородный дон, среди своих мезозойских костей! По всему выходит, что «зипованные архивы», вкупе со всеми системами перекрестного контроля, умещаются в тех самых, рабочих, двадцати процентах генома – а остальные 80 вроде как вообще ни за хреном не нужны! Вообще – ты понял? Собственно, как раз ими мы сейчас и занимаемся… Про «самовоспроизводящиеся автоматы» фон-Неймана слыхал?
– Ну, в самых что ни на есть общих чертах… Кибернетическая модель… Насчет того, что способность к самовоспроизведению зависит от сложности собственной организации. На низшем уровне сложность будет вырождающейся можно воспроизводить только более простые автоматы, чем ты сам; а как прошел некий критический порог сложности – так можно строить такие же или даже более сложные… К происхождению жизни эту модельку прилагали регулярно только, по-моему, без особого успеха.
– Без особого успеха, – хмыкнул Поль, разливая остатки коньяка (эх, не миновать им бежать за третьей; верно говорят: «Пошли дурака за бутылкой – он ведь и правда одну принесет»), – это если ты про школьный «первичный бульон», заправленный коацерватными клецками фабрики имени Опарина… Фокус в том, что задрать сложность системы выше неба – не проблема; проблема в том, что информационный шум при этом всегда будет прирастать быстрее, чем полезная информация… ну, в нашем случае шум – это спонтанные мутации, ты понял. Короче – при лобовом наращивании сложности система у тебя развалится раньше, чем достигнет надкритического, самоподдерживающегося, уровня. И вот тут-то мы и делаем ход конем – ловкость рук, и никакого мошенства: в рабочей части системы мы от шума, елико возможно, избавляемся (есть способы), а суммарную сложность поднимаем за счет избыточных 80 процентов, так сказать, не облагаемых налогом… И выходит, эти «паразитные» 80 процентов генома нужны исключительно затем, чтоб просто-напросто закрутились шестеренки фон-Неймановского автомата… – («Ну, будем!..») – Так вот, возвращаясь к компьютерным игрушкам: они перестанут быть тупыми марионетками только если твой Сид Мейер доведет избыточность системы до пятикратной. Сам понимаешь после этого он будет не уже Сидом Мейером, а Господом Богом… ну, или хотя бы этим, как бишь его… Эру-Элеватор, да?
Виктор хотел было поведать, что на самом деле – есть такая игрушка, где избыточность может и не пятикратная, но явно приличная, однако отвлекся и вместо этого осведомился у Поля – как эти представления об избыточности генома соотносятся с работами Араутяна; ну, это насчет того, что степень новизны при преобразованиях системы не может превышать 20 процентов – иначе система просто разваливается? Поль заинтересовался чрезвычайно, потребовал точной ссылки – но тут как раз Алиса вынырнула из музыкального Зазеркалья, в коем пребывала последние минут сорок, и нашла, что ей пора падать в кроличью нору; Поль предложил падать совместно – он, дескать, не может оставить даму на съедение ужасному зверю Под-Котику – и они убрели на ватных, отвергнув предложение уложить их в пустующей Иришкиной комнате; из последнего обстоятельства Виктор сделал вывод, что тут, возможно, все серьезнее, чем кажется. Он даже испытал некоторое раскаяние: девочка была – прелесть, а они, блин… «Канадские лесорубы: в лесу – о бабах, с бабами – о лесе»…
…Виктор свернул китайскую статью и, чуть поколебавшись, вновь вызвал на экран заставку «Хроник Срединных Земель» – просто послушать музыку. Да, музыка… вот убери, к примеру, из «Профессионала» музыку Морриконе, и останется боевичок – один из многих, а так – вполне себе классика; так и здесь… Воля ваша, но странная это игрушка, со всех сторон странная; она, похоже, здорово «глючила», причем глюки в каждой копии игры были свои, неповторимые. Автором игры значился некто Раймонд, создатель одного из бесконечных фэнтэзийных сериалов – убогая штамповка, каковую человеку, вышедшему из десятилетнего возраста, и в руки-то брать западло. Голову на рельсы: истинный творец, создавший это чудо, по каким-то своим соображениям решил не светиться в титрах – вроде тех ребят, что спрятались за выпиленной из фанеры личиной неграмотного актеришки Вильяма Шэйкспера… Или (мелькнула вдруг совсем уж дурацкая мысль) может, никакого творца нет вовсе, а есть тот самый фон-Неймановский автомат, переваливший за критический уровень сложности? А если так – как он должен вести себя на альтернативных развилках сюжета? Процесс-то, по идее, должен становиться не-марковским, а дальше вообще будет возникать «дарвиновское» поведение системы – как у Эйгена, с его самосовершенствующимися автокаталитическими циклами второго порядка!
Ладно, ну их всех к дьяволу – и фон-Неймана, и Маркова, и Эйгена; «будь проще – и люди к тебе потянутся»… Вот, к примеру, одна из первых записей, – (Виктор вошел в архив) – помнится, там обнаружилась пещера, никакими описаниями в этих местах не предусмотренная, и в которую он тогда залезть так и не сумел. Сейчас он сотрет эту сюжетную развилку (JJJ-11.12), освобождая место для пошаговых перезаписей боя в храмовом подземелье, и мир станет беднее… на сущую безделицу – но беднее! Необратимость…
И, повинуясь внезапному импульсу, Виктор кликнул двойным щелчком на строчке JJJ-11.12 – «Load saved game». Напоследок.
