Текст книги "Изолятор"

Автор книги: Кирилл Столяров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

И он спокойно засыпал без всяких сновидений.

6

После ужина доктор Обновленский уселся нога на ногу и отвернулся от сокамерников, тогда как Перчика прямо-таки подмывало всласть почесать языком. Второй разговор с новичком доставил ему море удовольствия, хотя Аркадию Самойловичу приходилось напряженно следить за своей речью, чтобы не ударить лицом в грязь и в должной мере соответствовать высокому интеллекту собеседника.

Перчик искоса посматривал на Обновленского и томительно выжидал, надеясь, что тот обратится к нему с каким-нибудь вопросом, но через полчаса его терпение иссякло, и он пошел на хитрость.

– Игорь Петрович, угостить вас сигаретой?

– Благодарю вас, Аркадий Самойлович! – Обновленский церемонно поклонился Перчику. – Вы очень любезны. Это будет, если не ошибаюсь, девятнадцатая?

– А, мелочь! – похвала воодушевила Перчика. – Чтоб вы знали, Игорь Петрович, мой принцип – выручать людей в трудную минуту!

– Вы благородный человек, Аркадий Самойлович...

Повторное употребление имени и отчества, равно как и констатация его благородства, настолько размагнитили Перчика, что он разомлел от наслаждения и чуть было не отдал Обновленскому только что начатую пачку «Примы». Однако разговор не завязался.

– Как вы нашли хряпу? – после непродолжительной паузы поинтересовался Перчик.

Он заметил, с какой скоростью новичок опорожнил миску, и не сомневался, что эта тема увлечет собеседника. Что требуется для задушевного разговора? Главное, чтобы нашлась подходящая затравка, а дальше все пойдет как по маслу!

– Что вы подразумеваете? – не понял Обновленский.

– Как что подразумеваю? Я говорю с вами об овощном рагу.

– Корм для свиней! – брезгливо отозвался Обновленский.

– Не скажите... Между нами, девочками, говоря, к весне капуста бывает с гнильцой, а эта... – Перчик проглотил слюну, – сегодня это деликатес!

– Помои! – бросил Обновленский.

Странная реакция обычно вежливого доктора слегка обескуражила Перчика, но не настолько, чтобы отбить охоту к словопрениям.

– Кстати, я давно собираюсь спросить вас. – Перчик подался вперед. – Играете ли вы в «козла»?

– В какого еще «козла»? Гм, это в домино, что ли?

– Точно! Мы могли бы отлично постучать до отбоя!

– За кого вы меня принимаете?

«Тоже мне, цаца мордастая!» – Перчик отодвинулся подальше от Обновленского. Из-за досадного афронта его разом прошиб пот.

– Я играю только в шахматы и в покер, – обиженно произнес Обновленский.

Перчик не удостоил его ответом. Более того, ему захотелось демонстративно плюнуть под ноги Обновленному, но он пересилил себя. А ну его к чертовой матери! Тут Аркадий Самойлович вспомнил доцента Окропирашвили и горестно вздохнул. Вот это настоящий человек, не чета зазнавшемуся гинекологу! Доцент Окропирашвили тоже кандидат наук, а без «козла» он сам не свой, ни одного выходного не пропускает и первым приходит под «грибок». И, чтоб вы знали, Бондо Автандилович Окропирашвили кандидат не каких-нибудь второсортных, а философских наук, которые, сами понимаете, по меньшей мере вдвое выше гинекологии, так как связаны с головным мозгом!

Несколько минут спустя он кое-как успокоился, но настроение было безнадежно испорчено, и его мысли закрутились хороводом вокруг собственной незадачливой судьбы. Да, с какой стороны ни посмотреть на жизнь Аркадия Самойловича, все равно, как говорят бухарские евреи, одно жидкое дерьмо. Через год ему стукнет полтинник, а много ли хорошего он видел? Постоянно рвался к чему-то, а выходил пшик и, сами понимаете, очередное короткое замыкание.

Как известно, социалистической собственности у нас черт те сколько и, чтоб вы знали, охраняется она далеко не лучшим образом. Значит ли это, что есть прямой смысл посвятить свою жизнь ее расхищению? Это не простой вопрос даже в теоретическом отношении, а теория без практики, сами понимаете, дешево стоит. Возьмем, к примеру, самого Перчика и сосчитаем как его актив, так и пассив. Нажил он преступным путем... дай бог памяти... на мулине шестнадцать тысяч рублей старыми деньгами, на трикотажных фокусах-покусах и вообще на побегушках у Якова Борисовича Гонопольского... округленно семьдесят тысяч рублей, на бигуди у сумасшедших – около двух тысяч новыми... и на брошках примерно три с половиной тысячи. В пересчете на новые деньги все это в общей сложности составляет четырнадцать-пятнадцать тысяч. А просидел он... грубым счетом почти тридцать четыре месяца. Если скинуть возмещение ущерба по приговору и расходы на адвокатов, то среднемесячный доход невелик. Даже если на сей раз он отделается, предположим, пятью годами лишения свободы, то тогда на круг получится меньше сотни в месяц. Анекдот! Это с его-то руками и головой! Это при том, что он, несмотря на инвалидность, на любом производстве, где есть трикотажные машины или оборудование по переработке пластмасс, никак не меньше двухсот заработает!

Может, кто-нибудь думает, что он, Аркадий Перчик, горел там, где другой вышел бы сухим из воды? Чтобы вы знали, искать корень надо не в счастье или несчастье того или иного расхитителя соцсобственности, а в закономерностях общего характера. Можно один раз украсть и не попасться, можно два раза, все это верно, однако тот, кто занимается этим постоянно, изо дня в день, рано или поздно, но, увы, неизбежно попадает в мышеловку и дожидается прихода немногословных людей с постановлением на арест и обыск. Поверьте опыту Перчика, нет и не может быть такой системы подпольного бизнеса, которая была бы надежно застрахована от краха.

Возьмем, к примеру, ту историю с бигуди. Пусть Фрайштадт даром не треплется, что пожар случился из-за маленькой хитрости Перчика, тайком от хозяина открывшего дополнительный рынок сбыта. Ведь по-настоящему беда началась с другого. Все, повторяю, предусмотреть немыслимо, и никто не мог знать, что вдруг уйдет в декрет ревизорша из горздрава, проверявшая их лечебно-производственные мастерские все предыдущие годы. Эта кривобокая кикимора была страшнее атомной войны, но, сами понимаете, своя в доску. Так вот, вместо нее будто с неба свалился новый, не бравший денег и, как на грех, заковыристый ревизор, заметивший кое-какие неполадки в учете готовой продукции. Он даже не стал отмечать их в акте ревизии, а сразу же капнул куда следует. В итоге они, сами понимаете, попали под колпак, а конец был скорым и, увы, обычным... Может быть, некоторым кажется, что надо разок как следует хапнуть и затаиться? Ха-ха! Между нами, девочками, говоря, это гениальная идея на уровне младшей группы детского сада! Если, к примеру, ты вдруг увел целую корову, то неизбежно поднимется хай, а если три ее соска будут работать на государство, а четвертый – на твой интерес, то какое-то время все будет шито-крыто. Корове, сами понимаете, все едино, а начальству тем более, лишь бы план выполнялся! Ясно? Но это еще не все. Чтоб вы знали, никто не ворует на покупку автомашины, мебели, кооперативной квартиры с тем, чтобы потом завязать и до конца дней стать честным человеком, честным членом нашего общества. Кто занимается хищениями, тот крадет на жизнь, на изобильную жизнь и уже не может остановиться до тех пор, пока его не посадят. Он, Перчик, проверил данный вывод на многих сотнях людей и убедился в его универсальности. Увы, ни один делец не может миновать тюрьмы. Даже вступая в сговор с властями предержащими, он может лишь отсрочить посадку, но не избежать ее... Кто-нибудь желает возразить? А? К примеру, возьмет и сошлется на Фрайштадта, не сидевшего ни разу в жизни. Говорит ли это о том, что в подполье можно работать безаварийно? Раньше Перчик тоже так думал, однако практика внесла спои коррективы в теорию...

Сорок один год назад они вместе поступили в школу. Тогда Фрайштадт был хилым, сплошь, усыпанным веснушками рыжеволосым очкариком, вечно болел то ангиной, то воспалением среднего уха, имел освобождение от физкультуры и смотрел на ловкого Перчика снизу вверх. В старших классах у Фрайштадта обнаружились способности к точным наукам, и Перчик списывал у него домашние задания, а затем пути их разошлись: в начале войны Перчик пошел на завод, а чуть позднее – в армию, в то время как Фрайштадт эвакуировался в Среднюю Азию, поступил на физико-математический факультет университета и стал образованным человеком. Его отец, старый ювелир, умер в середине пятидесятых годов, оставив сыну вполне приличное наследство, после чего молодой Фрайштадт плюнул на математику с высокой елки. Для виду он оформился в часовую мастерскую, что позволяло свободно распоряжаться своим временем, и несколько раз подряд успешно финансировал фарцовщиков, которые скупали у иностранцев крупные партии женских часов-браслетов, известных в те времена под товарным названием «крабы», а год спустя осторожно приступил к кредитованию мелких лжеартелей, производивших галантерейные товары. Фрайштадт никогда не страдал избытком откровенности, но слухами земля полнится, и Перчик от кого-то услышал, что Изя финансировал талантливого изобретателя часового ремешка с календарем и еще две шарашкины конторы по изготовлению пластмассовых прищепок для сушки белья и булавок для галстуков с цанговым зажимом. Короче, именно так, действуй из-за угла, Фрайштадт мало-помалу превратился в фигуру первой величины.

После страшной бури, разметавшей и почти полностью уничтожившей крупный трикотажный бизнес, Аркадий Самойлович пришел на поклон к однокласснику и стал его служащим: Фрайштадт дал указание, и Перчик был направлен в психиатрическую больницу. Перчик много чего видел в своей жизни, однако с такой структурой делового предприятия столкнулся впервые. Не только он сам, но и все остальные работники мастерских (исключая, сами понимаете, бедных психов) отвечали лишь за выпуск бигуди, а связь между поставщиками сырья, производителями товара и торгашами осуществлял один из бывших фарцовщиков, ставший ассистентом и телохранителем Фрайштадта. Лихо? Раньше Перчик тоже так думал, а позднее все же догадался, что Фрайштадт хоть и паучьего племени, однако ума у него вовсе не палата. Почему? Да хотя бы потому, что сам метод у него дурацкий – держать дельцов на твердых окладах. На воле постоянно некогда, там всегда что-то отвлекает, а в изоляторе времени хоть отбавляй, поэтому за лето с помощью учебника политэкономии Перчик уяснил себе суть принципиальной ошибки Фрайштадта. Чтоб вы знали, каждому способу производства должна гармонично соответствовать система распределения материальных благ, а любой человек будет работать с полной отдачей только тогда, когда его вознаграждение зависит от количества и качества труда. Оклад, сами понимаете, стимулирует нас лишь первое время, пока к нему не привыкнешь, а потом люди начинают ловчить и класть в карман то, что плохо лежит. И, чтоб вы знали, не один Фрайштадт не ведает об этом, много есть и повыше его, кому невдомек такая, казалось бы, азбучная истина. Именно поэтому все хитромудрые схемы Фрайштадта одна за другой опровергались жизнью, а он сам рассорился с бывшими фарцовщиками, пошел на прямой контакт с Аликом и Юрой и, сами понимаете, засветился. На последнем допросе майор Пахомов сперва исподволь, а потом в открытую допытывался у Перчика, что ему известно о гражданине по фамилии Фрайштадт. Аркадий Самойлович признал факт давнего знакомства с Фрайштадтом, но, разумеется, ни словом не обмолвился о его причастности к брошечному бизнесу. Чтоб вы знали, Перчик прошел выучку у Якова Борисовича Гонопольского и еще никого не выдавал! И не выдаст, хоть режь его на куски! Но, между нами, девочками, говоря, Фрайштадту это поможет, как мертвому банки. Майор Пахомов – солидный мужчина с тонким нюхом, он разговорит Алика или Юру...

Может быть, кто-нибудь решил, что Перчик по злобе и зависти радуется беде Фрайштадта? Если бы! От чужого горя твое собственное меньше не становится. Да, если говорить начистоту, Перчик никогда не любил Фрайштадта. За что, спрашивается, любить его, когда он бессовестный эксплуататор? И помогал он Перчику не по доброте душевной, а по трезвому расчету. Фрайштадту как воздух нужны такие вот Перчики, без них он, сами понимаете, ноль без палочки. Деловых людей старой закалки год от года все меньше и меньше, вот потому-то он за свой счет и отправлял Перчика в санаторий!.. Чтоб вы знали, человеколюбия и разной гуманности у Фрайштадта не больше, чем у мусороуборочной машины. Одно слово – паук!

Перчик с отвращением сплюнул и по контрасту вспомнил покойного Якова Борисовича Гонопольского. Вот это был делец, а точнее, не делец, а прирожденный вождь дельцов. Не так давно Перчик прочитал в изоляторе роман одного итальянца про Спартака. Фамилии автора не запомнил, больно уж заковыристая, а сама вещь сильная, каждому стоит прочитать. Так Спартак точь-в-точь похож на Якова Борисовича или, если вам так больше нравится, Гонопольский точь-в-точь похож на Спартака. А что? Всегда в бою, причем не где-нибудь, а в первых рядах сражающихся, да и в остальном молодец... А какой широкий был человечище: если кто-то из компаньонов попадал за решетку, Яков Борисович заботился о его семье лучше отца родного... Эх, были люди, не чета нынешним сморчкам!

Перчик горестно вздохнул и подумал о том, что раз таких, как незабвенный Яков Борисович, теперь не осталось, то, пожалуй, лучше быть честным голодранцем, чем ишачить на пауков вроде Фрайштадта. Больше Перчик никому не станет таскать каштаны из огня! Хватит!

– Аркадий Самойлович, можно с вами посоветоваться? – спросил чем-то озабоченный новичок.

Первым естественным побуждением Перчика было переадресовать толстенького гинеколога к чертовой матери, но он не сделал, этого, понимая, что человек в беде.

– Отчего же нельзя, Игорь Петрович? Раз надо, то давайте советоваться.

– Как вы полагаете, суду достаточно, если, допустим, против вас дали показания два свидетеля?

– В каком смысле достаточно? – по-деловому уточнил Перчик. – Чтобы признать вас виновным и осудить?

– Именно это я и подразумевал, Аркадий Самойлович.

– Видите ли, Игорь Петрович, доказательства виновности бывают разные. Все, сами понимаете, зависит от характера преступления. Против нас – расхитителей соцсобственности – доказательств, как правило, черт-те сколько, а вот вашему брату-взяточникам, по-моему, не в пример легче, поскольку...

– Простите, Аркадий Самойлович, я уже ставил вас в известность о том, что я не взяточник, – сдерживая негодование, перебил Обновленский. – Я честный человек!

«Он держит меня за фраера, – беззлобно подумал Перчик. – Да если бы те люди, которым поручено следствие, хоть капельку сомневались, что ты брал взятки, тебя бы никогда не взяли под стражу до приговора. Кому охота даром нарываться на неприятность?»

– Не спорю, мои шер, не спорю. Я не хотел обижать вас, Игорь Петрович. Но, поскольку вас, как я понял, интересуют прежде всего ситуации, связанные со статьей 173 Уголовного кодекса РСФСР, я вынужден оперировать соответствующей терминологией. Согласен, с непривычки она режет слух, поэтому предлагаю впредь именовать взятку «презентом» или, если хотите, «сувениром», взяткодателя – «клиентом», а взяткополучателя – «сеньором». Надеюсь, так вас больше устроит?

– Совершенно верно, – с облегчением подтвердил Обновленский.

– Вот и хорошо. – Перчик улыбнулся. – Я, чтоб вы знали, люблю все делать к взаимному удовольствию. Итак, в чем вас обвиняют?

– Представьте себе, Аркадий Самойлович, они имеют наглость утверждать, будто я, временно исполняя обязанности зав. отделением, брал «презенты» за то, что производил аборты!

– Ай-яй-яй! – Перчик покачал головой. – Как некрасиво.

– Что вы подразумеваете?

– Я, чтоб вы знали, противник абортов, Игорь Петрович. Я стою за то, чтобы женщины больше рожали... Но это, сами понимаете, не относится к теме нашей беседы. У обвинения много свидетелей?

– Точно не знаю.

– Это хуже... Надеюсь, в вашей больнице клиенты вручают «сеньорам» свои «презенты» с глазу на глаз, не при всем честном народе? Другими словами, факт передачи денег или их эквивалентов посторонними лицами не фиксировался?

– Боже упаси!

– Тогда уверен, что два свидетеля вам не страшны.

– Почему?

– Ваш Колодизнер потому и приобрел славу, что он виртуозно работает со свидетелями обвинения, – пояснил Перчик. – Он выдаивает их не хуже, чем цыган приблудную козу. Между нами, девочками, говоря, два свидетеля – это для него сущий пустяк!

– Вы предполагаете, что все закончится благополучно?

– Не знаю, Игорь Петрович, вам виднее... Лично я не очень-то верю, чтобы следователь передал дело в суд с двумя свидетелями обвинения. Думаю, что их будет пять-шесть, не меньше.

– И что тогда? – побледнел Обновленский.

– Если они выстоят под пулеметным огнем Колодизнера и не откажутся от показаний, данных ими на предварительном следствии, то супруге придется сколько-то лет посылать вам передачи...

– Я не женат!

– Это еще хуже, – грустно проговорил Перчик. – Не знаю, как для кого, а для меня мои родные – свет в окне.

– У вас большая семья? – машинально поинтересовался Обновленский.

– Нет, Игорь Петрович, жена и двое детей. Сын Гриша – ученый, физик, а дочка Беллочка учится в музыкальном училище.

– Сколько же лет вашему сыну?

– Гришеньке двадцать семь, но он уже кандидат наук, – потеплевшим голосом ответил Перчик. – Чтоб вы знали, у моего мальчика большой талант! Он занимается лазерами... Слышали вы о лазерах? Между нами, девочками, говоря, это такие машинки, что не дай бог! «Гиперболоид инженера Гарина» читали? Страшное оружие, бьет тепловым лучом. Гришенька божится, что у лазеров большое будущее. Он что-то изобрел, и ему присудили кандидата наук без всякой защиты. Может быть, не целый лазер, но какую-то его часть придумал именно мой мальчик, сын Аркадия Перчика! Представляете?

– Ваш сын, по-видимому, одаренный человек, – бесстрастно заметил Обновленский. – Как, по-вашему, имеет значение то, что «презенты» делались до, а не после оказания услуг клиентам?

– Для суда это безразлично, – отвлеченный мыслями о сыне, Перчик замешкался и ответил с задержкой. – Первый вариант они именуют взяткой-подкупом, второй – взяткой-вознаграждением.

– Знаете, Аркадий Самойлович, сейчас я почему-то вспомнил, как впервые взял деньги. Их принесла женщина... Есть люди, которые панически боятся боли, и она умоляла, чтобы я дал ей наркоз. В конверте оказалось пятьдесят рублей: четыре свежих, не бывших в обращении десятирублевки и одна грязная, с надорванным углом, кое-как склеенная папиросной бумагой. У мамы был день рождения, и я... – У Обновленского задергались губы. – Мне захотелось подарить маме что-нибудь ценное, и я поехал на Невский, в ювелирный магазин, рядом с Малым залом консерватории...

– Был такой магазин, как же, – с улыбкой подтвердил Перчик. – Помню, помню. Потом его сломали к чертовой матери, когда строили станцию метро «Гостиный двор»... Это же мой район. Чтоб вы знали, я живу в двух шагах от Невского и помню каждый камень в округе.

– Я выбрал, наверное, самую бесполезную вещь, – продолжал Обновленский, пропустив мимо ушей реплику Перчика, – Конфетницу, хрусталь в серебре... Из тех, что годами пылятся в сервантах. Мама была так тронута, что расплакалась. И я... У меня тоже глаза были на мокром месте... – Он с отвращением помотал головой, отчего щеки и валик жира под подбородком затряслись мелкой дрожью. – Черт возьми, чушь собачья лезет в голову!

– А во второй раз? – полюбопытствовал Перчик.

– Без сентиментальностей, – сухо ответил Обновленский, устыдившийся проявленной слабости.

– Уже не отказывались от денег?

– Куда там! У меня появился эдакий спортивный интерес, даже азарт, что ли. Беру конверт и на ощупь пытаюсь определить, сколько в нем. Беседую с пациенткой, а пальцы – на конверте, и ощущение в точности такое, как в покере перед прикупом...

Перчик, прищурился и с состраданием смотрел на Обновленского, почти не сомневаясь, что на первом же серьезном допросе гинеколог расколется, как сухое полено. Но, сами понимаете, лишь при том условии, что следователь сумеет установить с ним психологический контакт. Гонора у гинеколога черт те сколько, толковать с ним на басах бесполезно – наглухо замкнется и закусит удила. Если же прикинуться сочувствующим – а, чтоб вы знали, опытные следователи и не то умеют! – и поиграть с ним мягкой лапой, как сытый кот с мышью, Игорь Петрович мигом расколется.

– Заметьте, я никогда не спешил и не обрывал разговора, – с увлечением продолжал Обновленский. – Напротив, подробно расспрашивал больных и отвечал на все их вопросы, подчас пустые. Причем не потому, что, заплатив мне, они как бы получали право на повышенное внимание... Как вы думаете, Аркадий Самойлович, с какой целью я оттягивал время?

– Ну-ну. – Перчик поторопил собеседника.

– Чтобы продлить удовольствие, – признался Обновленский.

– Очень остроумно! – Перчик сделал вид, что он восхищен. – Если бы мне давали взятки, я бы точь-в-точь... Взятку, сами понимаете, нельзя равнять с получкой. Эта идет автоматом, а та сюрпризом.

Упоминание о взятке привело к тому, что Обновленский моментально пригорюнился.

«Определенно расколется, это видно невооруженным глазом!» – Перчику стало жаль наивного любителя конвертов с денежными подношениями, и он решил подбодрить товарища по несчастью:

– Чтоб вы знали, мон шер, не каждый «презент» может быть признан взяткой. К примеру, если кто-то из ваших клиенток в порядке расчета за услугу вступал с вами в половую связь, то взяткой это не считается, и вы можете смело сознаваться.

– Благодарю вас, Аркадий Самойлович, – после короткой паузы сумрачно произнес Обновленский. – Я подумаю над тем, что вы мне любезно подсказали.

Обновленский еще что-то говорил, а мысли Перчика вернулись к семье, и сердце Аркадия Самойловича защемила тоска. Семья у него есть и в то же время ее нет. Почему? Возьмем, к примеру, детей. Когда его Гришенька был подростком, он врал своим товарищам по школе, что папа у него геолог (хромой геолог?) и месяцами живет вне дома, чтобы открыть новые месторождения полезных ископаемых. Сын с ним почти не общался, и Перчик узнал об этом от Аси. А что говорила об отце Беллочка, он побоялся спрашивать... Как же они к нему относятся теперь? Внешне более или менее сносно, хотя и слепому видно, что отчужденно, а в душе? Презирают? Вряд ли. Скорее стесняются, даже стыдятся того, что они дети Аркадия Перчика. Гришенька скоро женится на своей Валечке и, чтоб вы знали, готовится к свадьбе. А что? Приличная девушка, из профессорской семьи. Перчик видел ее перед арестом – очкастенькая такая, но в целом славненькая... А его Гришенька из какой семьи? Кто мальчика хорошо знает, тот, сами понимаете, про родителей расспрашивать не станет, а другие, малознакомые люди? Начнутся всякие шепотки, охи да ахи и целая куча разговоров о том, что семья невесты проявила беспечность, согласившись на брак с воровским отродьем. Яблоко от яблони, дескать, далеко не падает, и все такое прочее...

Перчик болезненно сморщился и нетерпеливо закурил.

– Аркадий Самойлович, не угостите меня вашей «Примой»? – робко попросил Обновленский. – Я слежу: это будет двадцать третья.

Перчик протянул гинекологу пачку и с ужасом подумал о том, что же будет, когда дети создадут свои семьи. Пока они жили вместе, Гришенька и Беллочка пусть вынужденно, но терпели его, а что потом? На порог дома не пустят... Теперь взаимоотношения людей определяются не столько родством, сколько культурным уровнем, совпадением жизненных интересов и положением в обществе. А каково общественное положение Аркадия Перчика?.. Ну, а Ася? Когда-то, в радостном сорок пятом, он, Перчик, поклялся восемнадцатилетней Асе, что сделает ее самой счастливой в мире, а вышло что? Когда он сгорел в первый раз, Ася не дрогнула, понимая, что жизнь прожить не поле перейти. Асе ума не занимать, да и любила она Перчика так, как в хороших книжках об этом пишут. А когда Перчика арестовали по трикотажному делу, у Аси появился зубной техник. После зубного техника был трубач из симфонического оркестра, о котором ненароком проговорился Гришенька, и, вероятно, были другие мужчины. Однако разводиться с Перчиком она не захотела. То ли не встретила подходящего человека, то ли ее не брали. Не так уж много желающих взять женщину с двумя маленькими детьми... А когда он вернулся после амнистии, что-то в ней опять пробудилось, и девять лет они прожили всем на загляденье... Пока не накрылись лечебно-производственные мастерские психиатрической больницы.... Но и тогда, и теперь Ася носит ему передачи. Что будет дальше? Этого Перчик, увы, не ведает. Если, дай боже, весной будет амнистия и он выйдет на волю, может быть, стоит попробовать жить по-иному? А? Вот у них в изоляторе повсюду лозунги «Только порвав с преступлением, ты станешь счастливым!». Тепло в паровозе! Тоже мне, Америку открыли! Дело, сами понимаете, вовсе не в лозунгах. Плевал он на них с высокой елки! Дело в том, что дальше так тошно жить. Тошно – это, пожалуй, мягко сказано... Скоро ему пятьдесят, это, чтоб вы знали, еще не старость. Еще есть время. Короче, надо подумать. Давать зарок на безгрешную жизнь он еще обождет, такие решения с бухты-барахты не принимаются... Вообще-то Ася в принципе права: теперь, когда дети оперились и встали на ноги, ей с Перчиком на двоих много не надо. Но, между нами, девочками, говоря, должны у него водиться подкожные деньги на домино и выпивку? А что тут такого? Для того коньячок и продают, чтобы люди пили. А как прожить без домино? С пустым карманом под грибком делать нечего, завмаг Тулумбасов заклюет насмерть. Тут и доцент Окропирашвили не спасет... Да, чтоб вы знали, честная жизнь на голую зарплату не райская жизнь, не надо их путать. Но, в конце концов, на зарплате свет клином тоже не сошелся! Живут же люди по-другому? Возьмем, к примеру, Сему, который работал вместе с Перчиком у Якова Борисовича Гонопольского. После отсидки Сема не стал искать своего Фрайштадта, а открыл в бывшем каретнике на заднем дворе маленькую мастерскую по ремонту автомобильных камер и сборке колес. Все про все – двадцать квадратных метров, один электромотор, один стенд и один компрессор, а в сезон Семе очищается от шестисот до семисот рубликов в месяц. Он тоже инвалид войны, поэтому его не облагают налогом, и Семе нет нужды ловчить и обманывать государство. Летом к нему постоянная очередь – два-три автолюбителя. Кому в наше время охота потеть и мараться, вручную монтируя и накачивая покрышки? А у Семы все быстро и без хлопот: выложи целковый и через пять минут забирай свое колесо в самом лучшем виде!.. Короче, Сема живет как человек! Может быть, Перчику стоит открыть такую же мастерскую? А? С каждым годом машин у населения прибавляется, так что один Сема, пожалуй, не справится. Над этим надо подумать, основательно подумать... Сколько кому из нас жить отпущено, этого, сами понимаете, никто не знает, но если ему, Аркашке Перчику, суждено ковылять по земле, к примеру, еще лет десять, то наверняка не следует повторять пройденный путь. Прошлого, увы, не вернешь, а над будущим стоит-таки подумать. Не в колонии же Перчику концы отдавать?

В отличие от прошлой, практически бессонной ночи, Игорь Петрович забылся сразу после отбоя. Сперва он просто-напросто отключился от омерзительного бытия и словно провалился в темноту, а спустя некоторое время в его мозгу начали возникать всяческие сновидения кошмарно-отталкивающего свойства. Обновленский испуганно вздрагивал, просыпался, хватался за голову и вытирал холодный пот, но стоило ему вновь задремать, как все повторялось в еще более жутком виде.

Словом, до какого-то момента сны были препаршивые, а затем дело пошло на лад. Игорь Петрович увидел себя на прогулке в отсеке внутреннего двора следственного изолятора и не сразу обратил внимание на то, что его сокамерники уставились на небо и рассматривали загадочный предмет, снижавшийся с высокой посадочной скоростью. Обновленский прищурился, и от избытка чувств его глаза наполнились слезами: на двор садился громадный воздушный шар, в просторной гондоле которого вместе с двумя незнакомыми людьми находился его ближайший друг Борис Борисович Бархатов! Киль гондолы легко прорезал металлическую сетку, перекрывающую отсек, чья-то добрая рука в лайковой перчатке сбросила вниз веревочную лестницу, а Бархатов взволнованным голосом крикнул:

– Старик, мы за тобой!

С невесть откуда взявшейся ловкостью Игорь Петрович взобрался по лестнице и минуту спустя очутился в жарких объятиях.

– Жозеф, трогай! – приказал Бархатов, прижав к своей груди трепетавшего Игоря Петровича.

Маленький смуглый человек в кожаном пиджаке кивнул головой, переключил рычаги, и на глазах у остолбеневших часовых воздушный шар взмыл под облака.

– Опасность позади, теперь можно знакомиться: Игорь Петрович Обновленский – братья Монгольфье! – торжественным тоном сказал Бархатов. – Прошу любить и жаловать... Тот, что за рулем – Жозеф, а который у печки – его младший брат Этьен!

Братья Монгольфье галантно поклонились Игорю Петровичу, а он с достоинством пожал им руки.

– Между прочим, они хоть и французы, но на удивление славные мужики! – во весь голос продолжал Бархатов. – Вообрази: как только сведения о незаконном аресте кандидата медицинских наук Обновленского просочились в парижскую прессу, Жозеф тут же примчался на мою дачу в Тарховку и предложил дерзкий план твоего спасения. Зина засомневалась, а я решил рискнуть.

– Куда мы летим? – поинтересовался Игорь Петрович.

– Как куда? – Бархатов расплылся в улыбке. – В Монако, старик, в славное Монте-Карло! Туда, где играют в рулетку и где все красивые женщины не работают, а развлекают мужчин!

– А как же ты? – озабоченно спросил Обновленский. – Могут быть неприятности...

– За меня не волнуйся, – успокоил его Бархатов. – Я оформил отгул за работу на овощной базе... Эх, до чего же охота искупаться в Средиземном море! Ура, Монте-Карло!

Игорь Петрович взял у Бархатова подзорную трубу и увидел рассвеченный разноцветными огнями реклам город своей мечты.

Воздушный шар приземлился в аэропорту в сопровождении эскадрильи истребителей-бомбардировщиков «Мираж» с вертикальной посадкой. Обновленский и Бархатов дружески простились с Жозефом и Этьеном и по ковровой дорожке направились навстречу группе государственных деятелей княжества Монако и сопредельных государств. Среди них, к сожалению, не было генерала де Голля, потому что он уже умер, а вместо него присутствовал такой же длинноносый генерал, который произнес приветственную речь. В ответном слове, неоднократно прерывавшемся бурными, продолжительными аплодисментами, Игорь Петрович тепло поблагодарил монакский и французский народы за проявленное радушие.