355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Кирилл Бенедиктов » Блокада. Книга 1. Охота на монстра » Текст книги (страница 5)
Блокада. Книга 1. Охота на монстра
  • Текст добавлен: 4 октября 2016, 20:53

Текст книги "Блокада. Книга 1. Охота на монстра"


Автор книги: Кирилл Бенедиктов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– А чем вас заинтересовало озеро Рица? Кроме того, что это самое красивое место в Грузии?

– Наш институт ищет прародину Ариев. Многие легенды связывают ее с Кавказом. Мы считаем, что миф о Прометее – это символическое отражение истории древних арийцев, их войн с более многочисленными низшими расами…

– Стоп-стоп-стоп! – фюрер поднял ладони вверх. – Мария, я приказываю вам замолчать из соображений гуманизма! Пожалейте нашего любезного хозяина! Давайте поговорим о чем-нибудь легком, например, об искусстве, об архитектуре! Камрад Иосиф, я восхищен гением зодчих Советского Союза. Мне показывали проект Дворца Советов – это грандиозно! Когда-нибудь я перестрою Берлин в подобном духе. Мы должны вернуть Европе титанический дух архитектуры Древней Греции и Рима. Наши страны обречены на исторический союз, в нас живет божественный дух древних героев…

Вернувшись в Москву из Львова, Сталин приказал – разумеется, негласно – ввести жесткую цензуру на все упоминания о «немецкой угрозе». Особистам в войсках предписывалось строго пресекать разговоры о возможной войне с Германией, об антинемецких настроениях среди личного состава – немедленно докладывать руководству; некоторых злостных германофобов из числа командиров РККА арестовали и судили как английских шпионов. В разговорах со своими – в том числе и с Берией – Сталин мог ругаться на немецкую военщину, в том числе, на генералов-пруссаков – но о Гитлере ничего дурного не говорил и не хотел слышать.

Генштаб, конечно же, продолжал рассматривать сценарии войны с «вероятным противником» – слово «Германия» больше не употреблялось – и командование РККА наращивало группировки войск у западных границ СССР. К лету 1941 г. силы Красной Армии, сосредоточенные в Белоруссии, Прибалтике и на Украине, превосходили вермахт по количеству танков и самолетов, а Балтийский и Черноморский флоты были сильнее немецких ВМС. Все это превосходство было потеряно за несколько утренних часов 22 июня: люфтваффе уничтожило тысячи стоявших на аэродромах самолетов, танковые армады Гудериана взламывали оборону РККА на протяжении трех тысяч километров и рвались вглубь советской территории. Директива, которую Жуков и Тимошенко, наконец, вымолили у Сталина, предписывала обеспечить защиту границ Советского Союза, но военные действия на территорию Рейха не переносить – Хозяин все еще надеялся, что Гитлер сдержит свое слово…

3

Лаврентий Павлович Берия не даром ел свой хлеб.

Его умение угадать невысказанное желание Хозяина было сродни телепатии: так читал мысли знаменитый Вольф Мессинг, попросивший убежища в СССР незадолго перед войной. В НКВД Мессингом занимались тщательно: его обследовали и гражданские профессора-психиатры, и немногие выжившие после чисток тридцатых годов специалисты из отдела Бокия. Заключение у всех было одно: гражданин Мессинг действительно умеет читать мысли, ни о каком мошенничестве или фокусах речи идти не может; обладает мощным даром внушения, иначе «суггестии»; иногда способен предсказывать будущее. Берия будущее предсказывать не умел, суггестией не владел – но искусство предугадывать желания Сталина изучил в совершенстве. Когда Хозяин завел разговор о Гронском и окружавших Гитлера астрологах, он сразу понял, к чему тот клонит; быстро просчитал в уме последовательность шагов, которые следовало предпринять, и споткнулся лишь на одном – о встрече во Львове Сталин никогда больше не говорил, будто ее и не было, а следовательно, копать в данном направлении нельзя. Выходил из кабинета Верховного подавленный, даже злой, но уже на пороге Сталин его окликнул.

– Вот еще что, Лаврентий…

– Слушаю, товарищ Сталин!

– Перед войной, где-то в сороковом… немцы работали у нас на Кавказе, около Рицы. Что-то искали.

– Так точно, товарищ Сталин! Экспедицией руководил профессор Гюнцлер из Берлинского музея, к ней также была прикомандирована группа военных строителей из ведомства Тодта, по согласованию с нашим наркоматом горной промышленности прокладывавшая дорогу вдоль северного берега озера.

– Вот видишь, Лаврентий, – довольно усмехнулся Сталин, – какая у тебя память отличная… Выдающаяся, можно сказать, память! Так вот, эту экспедицию курировала личная помощница Адольфа, некая фон Белов. Я ее видел – красивая стервь, эсэсовка. Ты проверь, чем именно она Адольфу помогает, кто вообще такая… Все понял?

– Все понял, товарищ Сталин! – ответил Берия, едва сдерживая охватившее его волнение. Он все просчитал правильно! Слова «я ее видел» могли означать только одно – Хозяин давал ему санкцию на разработку встречи во Львове. Встречи, с которой, как они оба чувствовали, началось зловещее наваждение, едва не обернувшееся гибелью страны.

Наконец-то!

Берия понимал: Хозяин не может признаться ему в том, что во время встречи с Гитлером стал объектом психологической манипуляции, это равносильно политическому самоубийству. И никакая экспедиция профессора Гюнцлера, конечно же, его не интересует – он просто хочет прощупать эту самую фон Белов, не гипнотизерша ли она, этакий Мессинг в юбке. А что, если вдруг выяснится – да, гипнотизерша? Что делать? Доложить Хозяину, что его, как простофилю в цирке, заставили поверить, будто он сидит на стуле, в то время как стул из-под него давно вынули? А не лишишься ли ты за такое головы, Лаврентий, спросил себя Берия, и сам себе ответил: нет, не лишишься, если сумеешь правильно подать информацию. Это ведь тоже своего рода искусство – не обязательно со всех ног бежать к правителю, рассказывая ему обо всем, что удалось узнать, нет, гораздо мудрее сделать так, чтобы несколько человек добыли каждый свой кусочек правды – среди них, возможно, окажется и горький кусочек, но ты за это будешь уже не в ответе…

Поэтому, выйдя от Сталина, Берия вызвал к себе своего заместителя Меркулова и поручил ему разработку двух фигурантов – личного переводчика Гитлера Пауля Шмидта и помощницы фюрера фон Белов; интересовало все – связи, степень доверия фюрера, образование, пристрастия и увлечения, компрометирующие материалы, слухи и сплетни. Второму своему заместителю, Абакумову, курировавшему контрразведку, приказал поднять материалы по кавказской экспедиции Гюнцлера и особенно по инженерным работам в районе Рицы – вдруг обнаружится что-либо интересное. Сам же занялся свидетелями львовской встречи из числа наших – охраной Хозяина, его адъютантами, проводниками спецпоезда и даже поваром. Проще всего было с охраной – офицеры НКВД в звании не ниже майора, приказ на каждого в свое время подписывал он сам, Берия. Проблема заключалась в том, что никто из них ничего не видел и не слышал – Хозяин приказал им не появляться в салоне во время переговоров, и все три часа, пока продолжалась встреча, волкодавы сидели в служебном купе, контролируя только коридор между салоном и кухней. Об этом говорилось в рапорте, который подал шефу госбезопасности старший офицер охраны сразу по возвращении спецпоезда в Москву. Но тогда Берия не интересовался деталями.

Теперь он ругал себя за это – все-таки прошло почти три года, многие важные моменты наверняка были упущены. С охранниками, несмотря на хроническую нехватку времени, беседовал сам, по-доброму, как умел это делать в случае необходимости: парни напрягались, старались вспомнить каждую мелочь. Постепенно вырисовывалась подробная картина: кто, как и сколько раз ходил по коридору мимо купе охраны. Официанты – семь раз, старший смены проводников – дважды, адъютант Сталина – три раза, один раз вернулся из салона с салфеткой, на которой расплывалось красное пятно, охранники встрепенулись – не кровь ли, но адъютант только махнул рукой – вино. Лицо у него при этом было, как выразился один из охранников, «перекошенное».

Вот оно, понял Берия, и приказал своему доверенному порученцу Саркисову доставить адъютанта к нему – не на Лубянку, а на конспиративную квартиру у Курского вокзала.

Адъютанта, тридцатилетнего красавца Алексея Шляхова, взяли в Серебряном Бору, где он купался с друзьями после тренировки; налеты этим летом были редки, и москвичи потихоньку возвращались в излюбленные места отдыха. Когда Шляхов вышел из воды, к нему подошли двое крепких молодых людей в просторных серых брюках и белых рубашках с коротким рукавом. Один из них быстро провел перед носом адъютанта красным удостоверением, второй крепко взял Шляхова под локоть.

– Эй, в чем дело, Лешка? – закричал один из друзей Шляхова, отрываясь от игры в волейбол.

– Недоразумение какое-то, – досадливо отмахнулся Шляхов и обернулся к молодым людям. – Вы что себе позволяете? Вы знаете, кто я такой? Я – адъютант самого товарища Сталина!

– В машину, – безразлично сказал тот, что показывал удостоверение. – И не кричи, а то больно сделаем…

Адъютанта в одних трусах запихнули в ЗИС с затемненными стеклами и отвезли на Земляной Вал. Там, в большой квартире, окна которой были плотно занавешены шторами, к нему вышел человек в известном всей стране пенсне на мясистом носу.

– Здравствуй, Леша, – приветливо сказал он. – Узнаешь меня?

– Так точно, товарищ народный комиссар внутренних дел, – четко ответил адъютант. Он уже обсох, но без одежды чувствовал себя полным идиотом.

– Ну и прекрасно, – усмехнулся Берия. – Я здесь для того, чтобы ты понял – дело, о котором мы будем говорить, имеет чрезвычайную государственную важность. Такую, что даже адъютанта самого товарища Сталина можно вытащить из реки и привезти на допрос.

– Я на допросе, товарищ народный комиссар внутренних дел?

Берия ласково посмотрел на Шляхова.

– Нет, ты в постельке у своей подружки Танечки Лисичкиной. Неужели не видишь?

И вдруг заорал, брызгая слюной:

– Конечно, ты на допросе, капитан! И отвечать ты должен подробно и абсолютно искренне, иначе из этой комнаты живым ты не выйдешь!

– Я вас не понимаю, товарищ Берия, – Шляхов пытался отвечать твердо, но зубы его выбивали крупную дробь. – В чем меня обвиняют?

Берия неожиданно расхохотался.

– Обвиняют? Да ни в чем пока, сынок. Мне нужно только, чтобы ты вспомнил – посекундно – все, что происходило в салон-вагоне Иосифа Виссарионовича 17 октября 1939 года во Львове между девятью и двенадцатью часами утра.

– Это государственная тайна, – мужественно выпятив челюсть, сказал Шляхов. – Я не имею права рассказывать об этом даже вам, товарищ народный комиссар внутренних дел.

Шеф госбезопасности снял пенсне, протер стекла бархатной тряпочкой.

– Послушай, сынок, у меня очень мало времени. Ты все равно расскажешь мне об этих трех часах, поверь. Но для тебя же лучше будет, если ты расскажешь это сейчас, здесь, добровольно, а не в подвале, измазанный кровью и дерьмом. Я не злой человек, сынок, и мне не хочется умножать боль этого мира. Товарищ Сталин сам дал мне санкцию на твой допрос – хочешь, я сейчас наберу его номер, и он сам попросит тебя рассказать мне все? Вот только хорошо ли отрывать от дел такого занятого человека, а, сынок?

Шляхов опустил глаза.

– Ладно, – произнес он сдавленным голосом, и вдруг заплакал. – Я все расскажу… если товарищ Сталин… сам… я, конечно, все расскажу…

– Ну, вот и отлично, – повеселел Берия. Протянул адъютанту бархатную тряпочку, которой протирал пенсне. – На, утрись, сынок. Сейчас тебе дадут халат, принесут чай и ты вспомнишь все, что видел и слышал в том вагоне…

Из показаний капитана Алексея Шляхова:

«…А потом Гитлер сунул руку за отворот кителя – вот так – и словно бы сжал там что-то. А эта блондинка наклонилась к нему и начала говорить ему что-то – по-русски. А Гитлер повторял, очень четко, правда, с сильным немецким акцентом. И все время смотрел прямо на Иосифа Виссарионовича, и повторял по-русски: вы должны мне верить, товарищ Сталин, вы должны мне верить… Я стоял за дверью, и все это видел. А потом товарищ Сталин пошатнулся, и пролил вино на скатерть. Я подумал, что ему, наверное, плохо, подбежал, чтобы промокнуть пятно, спрашиваю – вы в порядке, товарищ Сталин? А он так на меня посмотрел… как будто первый раз в жизни видел… и говорит – да, вы свободны, товарищ… Мне за него очень страшно стало, но нужно было отнести грязную салфетку на кухню, и что дальше было, я не видел. А эсэсовка эта по-русски говорит, как мы с вами, она Гитлеру нашептывала, как суфлер актеру в театре, а он только повторял, и было видно, что он даже не очень понимает, что говорит. Но вот что я точно запомнил – что все это время Гитлер держал правую руку за отворотом кителя…»

Да, это след, сказал себе Берия. Ниточка, которая торчит наружу из очень запутанного клубочка. Конечно, потянуть за нее нужно было еще три года назад… но, как говорят русские, лучше поздно, чем никогда.

Адъютант Сталина капитан Алексей Шляхов в тот же вечер подал рапорт об отправке на фронт. Его просьба была немедленно удовлетворена.

Глава шестая. Мушкетёр

Париж, июнь 1942 года

Встречу с Пикаром Жером назначил в маленьком безымянном баре на углу улицы Дюпти-Туара и рю Перре. В баре подавали дрянное пиво, да и вино, честно говоря, было не лучше; если что и имело смысл в нем заказывать, то арманьяк, а его Жером не любил. Но недостатки бара с лихвой окупались его достоинствами, одно из которых заключалось в стеклянной стене – с высокого крутящегося табурета у стойки просматривалась вся рю Перре. Вот Жером и сидел на табурете, потягивая водянистое пиво и незаметно изучая улицу в ожидании агента.

Пикар должен был прийти в шесть; в половине шестого напротив дверей бара появилась маленькая цветочница с большой плетеной корзиной. Спустя десять минут в конце улицы остановился грузовик с брезентовым тентом. Из него выпрыгнули двое молодых парней в комбинезонах электромонтеров. Один полез на фонарный столб, другой остался стоять на асфальте, держа в руках толстый провод.

В самом баре свободных мест не было – всего пять столиков да четыре табурета у стойки занимали завсегдатаи из окрестных домов. Это, с точки зрения Жерома, было вторым достоинством заведения – подсадить сюда своих гестапо не смогло бы при всем желании.

Пикар пришел вовремя – это было подозрительно, потому что обычно он безнадежно опаздывал. Широкоплечий, с перебитым носом, он всегда наряжался франтом – черные брюки, белоснежная сорочка, кремовый пиджак с гвоздикой в петлице. В заднем кармане у него наверняка лежит «бульдог», подумал Жером, вон как пиджак оттопыривается… А во внутреннем кармане пиджака – кастет.

– Салют, – сказал Пикар, подходя к стойке. – Ты что, уезжаешь?

У ног Жерома, между табуретом и барной стойкой, стоял желтый кожаный саквояж. Да и сам Жером производил впечатление человека, отправляющегося в дорогу: несмотря на жару, на нем был длинный плащ, а мягкая шляпа с широкими краями ждала своего часа на обитой цинком стойке, рядом с недопитым бокалом пива.

– Уезжаю. Что будешь пить?

– Виски, – бросил Пикар и скептически огляделся. – Только я не люблю пить стоя.

– Крошка, – Жером ущипнул за бок расплывшуюся на соседнем табурете толстуху, – пришел мой друг. Помнишь, мы договаривались?

Толстуха подняла осоловевшие глаза от своего стакана с вином – бог знает, какого по счету.

– Помню ли я? Красавчик, да я такое помню, что тебе и не снилось…

Уговор у них был простой – выпивка за счет Жерома, зато толстуха освобождает место по его первому требованию. За те полтора часа, которые Жером провел в баре, тетка выжала из их соглашения максимум возможного – он даже начал беспокоиться за ее здоровье.

– Удачи вам, голубки, – пропыхтела толстуха, стекая с табурета, как студень. Пикар дождался, пока она вывалится из бара, извлек из кармана батистовый носовой платочек и брезгливо протер кожаную обивку.

– Как представлю, что у такой квашни наверняка есть муж, сразу же хочется уйти в монахи…

Для профессионального сутенера, не брезгующего заказными убийствами, заявление было довольно смелое, но Жером уже привык к выходкам своего агента.

– Какие новости?

Пикар повел бровью в сторону бармена, цедившего виски из квадратной бутыли.

– Здесь будем говорить?

– Используй метафоры, – посоветовал Жером. – Он их точно не поймет.

– Я бы предпочел менее людное местечко, – проворчал Пикар. – Как насчет подвальчика на рю Рошмор?

– У меня мало времени. Итак, новости.

– Ну, что сказать, – Пикар поскреб переносицу желтым от никотина ногтем. – Старик последние дни пребывает в дурном расположении духа. Мыши слишком расплодились, а его коты плохо знают… гм… дом. Поэтому он решил набрать команду из местных… помойных.

Под «Стариком» следовало понимать Карла Оберга, обергруппенфюрера СС и личного представителя Гиммлера во Франции. «Мыши» – бойцы Сопротивления, а «коты» – гестаповцы, действовавшие независимо от французской полиции. «Дом» – Париж. А вот что это за «местные помойные»? Вряд ли французская полиция…

– Вот с этого места поподробнее, – Жером, сделав вид, что отхлебывает из своего бокала, бросил изучающий взгляд на улицу – там вроде бы ничего не изменилось. У маленькой цветочницы дела шли не очень-то бойко: в оккупированном Париже спрос на фиалки был невелик.

– Есть такой Лафон, – понизив голос, сообщил Пикар. – На самом деле никакой он не Лафон, а вовсе Шамберлен, из легавых, только ссученных. Сидел в лагере, еще перед войной. Боши помогли ему бежать, вот теперь он и выслуживается. У него есть la taule[7]7
  Игра слов: на французском арго la taule – одновременно и «хата», и «тюрьма». Впрочем, в русском уголовном жаргоне ситуация такая же.


[Закрыть]
на рю Лористон, 93… я сам там не был, но ребята, которые были, рассказывают всякие ужасы. Вроде как боши разрешили ему набирать из тюрем отморозков для охоты на… мышей. У него там целые пыточные комнаты оборудованы, а стены обиты специальными подушками, чтобы криков слышно не было.

– А какая ему с этого выгода?

– Не понимаешь? – Пикар прищурился. – У них же ксивы такие, что ни один… кот к ним не подъедет, сам Старик подписывал. А они под шумок потрошат дома разных богатеев, думаешь, кто-то будет вникать, мыши там живут или добропорядочные граждане?

Теперь в голосе его явно слышалась зависть – вон как люди устраиваются, не то, что мы. Жерому стало противно, будто он проглотил тухлую устрицу. «И с таким материалом приходится работать», – подумал он, разглядывая озабоченную морду Пикара. «Ну а чего ты ждал? Пришли одни бандиты, крутые, в черной форме с серебряными стрелами… и взяли к себе в подручные таких же бандитов, только калибром помельче».

Вслух он сказал:

– Имя Рюди де Мерод тебе что-нибудь говорит?

Пикар побледнел. Черные глаза его забегали быстро-быстро.

– Ну, может и говорит… тебе он на что?

– Надо подвести к нему кого-нибудь из твоих парней. Аккуратно. Так, чтобы мог в любой момент входить в дом и выходить из него.

Сутенер покачал головой. Показал бармену на опустевший бокал – повторить. Развернулся на своем табурете к Жерому, перегородив широкими плечами почти весь обзор.

– Не выйдет, приятель. Мерод мне не по зубам. Лафон по сравнению с ним – щенок.

– А ты постарайся, – сказал Жером, вытаскивая из кармана плаща толстый конверт. – Мне нужны две вещи: во-первых, свой человек в доме Мерода, во-вторых, контакт, через который он общается со Стариком.

– А содержимое ночного горшка Старика тебе, случаем, не пригодится? – хмыкнул Пикар, но конверт взял. Помял его в толстых пальцах, пожевал губами. – Ладно, попробую что-нибудь сделать… Это все?

– Нет.

К маленькой цветочнице подошел высокий господин, одетый совершенно по-летнему – свободные белые брюки, мягкие мокасины, рубашка-апаш. Начал придирчиво выбирать букет, внимательно рассматривая каждый цветок. Жером скосил глаза – монтер, сидевший на столбе, уже спустился вниз, теперь они с товарищем стояли на тротуаре, изучая какой-то чертеж на большом куске миллиметровки.

Жером почувствовал легкий укол беспокойства – уже не первый за сегодняшний вечер. Первый был, когда Пикар явился вовремя. Второй – когда агент, словно бы случайно, повернулся так, чтобы закрыть от него окно. Третий укольчик каким-то образом был связан с высоким господином, выбирающим цветы. Что-то в нем было неправильное. Вот только что?

«Я его где-то видел?» – спросил себя Жером. Нет, непохоже. Господин стоял спиной, но у него была довольно характерная фигура – долговязая, с широкими плечами и длинными руками. Жером бы такую запомнил. Одежда висит на нем, как на пугале? Стоп, вот это уже ближе к истине. Ну-ка, ну-ка… а если взять этого господина, мысленно раздеть, а потом снова одеть… например, в военную форму… а на голову ему надеть фуражку… волосы у него, кстати, по-военному коротко стрижены… вот тогда он будет смотреться естественно. А так – пугало и пугало, ряженый. Есть люди, которые в штатском выглядят полными идиотами, любитель фиалок, похоже, как раз из них…

– Так что еще? – нетерпеливо спросил Пикар.

Жерому позарез требовалась информация о зондеркоманде «Паннвиц», которая – это он знал совершенно точно – была недавно прислана из Берлина специально для охоты на агентов «Красной капеллы» во Франции. Пикар, с его выходами на бандитов, имевших, в свою очередь, выходы на Карла Оберга, мог разнюхать кое-какие важные подробности… вот только Жером уже начал сомневаться, что хочет узнавать их через сутенера.

– Поговорим на улице, – Жером бросил на цинковую поверхность стойки несколько купюр – достаточно, чтобы оплатить и бездонную толстуху, и два виски Пикара, и собственный бокал пива. – Пошли, быстро.

Он подхватил желтый саквояж, нахлобучил шляпу и подтолкнул растерявшегося агента к выходу. Пикар вдруг зацепился полой пиджака за металлическую спицу, торчавшую из табурета, проворчал: «Мерде!» и жестом показал, что пропускает Жерома вперед.

– Выходишь первым, – ледяным голосом скомандовал Жером. – Идешь налево, не оборачиваешься. Встречаемся на набережной, напротив Музея Человека.

– Как знаешь, – буркнул агент. Он быстро двинулся к двери, на ходу задевая шаткие столики. Жером шел за ним, стараясь держаться так, чтобы массивная фигура сутенера закрывала его от наблюдателей с улицы.

В дверях Пикар на мгновение замешкался – слева от него, в той стороне, куда велел ему идти Жером, стояли двое электромонтеров, справа высилась глухая стена Церкви Всех Святых. В конце концов он решился и юркнул направо, и в эту секунду Жером окончательно уверился в том, что Пикар сдал его гестаповцам.

«Электромонтеры» выхватили из карманов своих комбинезонов черные «Вальтеры» и, крича: «Хальт!», бросились к дверям бара. Высокий господин, которому не шла штатская одежда, рывком вытащил из плетеной корзины маленькой цветочницы автомат с коротким дулом и направил его в грудь Жерома.

– Стойте на месте, месье, – на хорошем французском приказал он. – Вы арестованы.

Время для Жерома остановило свой ход – как бывало всегда, когда на него направляли оружие. Он начал поднимать руки – в правой по-прежнему был желтый саквояж – и, когда саквояж оказался на уровне груди, спиной прыгнул в не успевшую закрыться стеклянную дверь бара.

Грохнула автоматная очередь. Пули прошили первую стальную пластину, вшитую в кожаный бок саквояжа, потеряли свою инерцию в его содержимом и увязли во второй стальной пластине. Сила удара, однако, была такова, что Жерома спиной вперед швырнуло почти через весь бар. Он больно ударился головой о деревянную полку с пузатыми бутылками с разноцветными наклейками и под звон стекла нырнул в неприметную дверцу слева от барной стойки.

Это было третье, самое главное достоинство маленького безымянного бара на рю де Жарден – черный ход, выводящий в лабиринт узеньких улочек старинного квартала Сен-Мартен.

За спиной слышалась немецкая ругань и крики насмерть перепуганных пьянчужек. Завсегдатаи сейчас наверняка бестолково метались по тесному заведению, мешая преследователям. Жером мельком пожалел их – кому-нибудь обязательно достанется рукояткой «Вальтера» по голове. Гестапо – не парижская полиция, церемониться не привыкло.

Он пронесся по темному коридору, выбил плечом деревянную дверь (на то, чтобы откинуть щеколду, ушло бы секунды две – такой роскоши он себе позволить не мог) и врезался в какого-то велосипедиста. Велосипедист, взвизгнув от неожиданности, грохнулся на тротуар. «Удачно», – успел подумать Жером, подхватывая падающий велосипед и прыгая в седло. Ему продолжало везти – улица шла под уклон. Неудобно только было вести велосипед, сжимая в одной руке саквояж. Велосипед, немилосердно дребезжа, вилял из стороны в стороны, распугивая немногочисленных прохожих. Выстрелы раздались, когда Жером уже заворачивал за угол.

Брызнула над ухом кирпичная крошка. Жером инстинктивно уклонился, велосипед повело влево, переднее колесо воткнулось в бордюрный камень. Будь транспортное средство покрепче, все ограничилось бы обычной «восьмеркой», но нечаянный трофей был таким дряхлым, что вполне мог помнить времена Наполеона III. Жером почувствовал, как его железный конь разваливается прямо под ним и нырнул головой вперед, выставив для страховки левую руку. Шляпа – хорошая велюровая шляпа фасона «борсалино» – слетела и осталась лежать в уличной пыли. Жером перекатился через голову, вскочил и, не теряя темпа, бросился бежать, петляя, как заяц. Он выигрывал у преследователей метров шестьдесят – вполне достаточно, если не принимать во внимание тот факт, что они были вооружены, а он – нет.

За те годы, что Жером жил в Париже – а он приехал сюда летом 1936 – он успел неплохо изучить город. Марэ был идеальным кварталом для ухода от погони – при условии, что есть четкое представление, куда именно следует бежать. Жером надеялся оторваться от гестаповцев на улице Шапон – он знал там чудесный старинный дом, из подвалов которого можно было спуститься в знаменитые парижские Катакомбы. Для этого нужно было преодолеть еще метров двести, но не по прямой, а по изломанным, как эсэсовские молнии, переулкам.

Тут-то судьба и показала Жерому длинный красный язык.

В переулке, куда он влетел на крейсерской скорости, стояла карета «Скорой помощи». Двое дюжих санитаров тащили носилки с накрытым простыней телом. А за ними, закрывая узкий проход между машиной и стеной дома, возвышались два здоровенных полицейских – старый и молодой. Это были французские полицейские, не гестаповцы, и ждали они явно не Жерома. Но вид выскочившего прямо на них растрепанного человека в плаще их заинтересовал. Старший полицейский, грузный, с большим пивным животом и вислыми усами, удивленно поднял густые брови.

– А ну-ка, парень…

Жером не стал дожидаться, пока полицейский договорит фразу до конца. Он метнулся в сторону, едва не сбив с ног санитаров, и ворвался в подъезд, из которого только что вынесли носилки.

– Мсье! – пискнула ошеломленная консьержка.

– Полиция! – крикнул на бегу Жером. – Закройте дверь, быстро!

Восемь лестничных пролетов – по двадцать ступенек каждый – он проскочил на одном дыхании. Взлетел по лестнице, ведущей на чердак, молясь, чтобы не оказалась закрыта на замок дверь на крышу. Молился не зря: замок кто-то вырвал из двери вместе со стальными ушками. Пинком распахнул дверь, выкатился наружу. Крыша была крутой, как и у большинства старинных парижских домов. Жером, балансируя на скользкой черепице, побежал по коньку крыши. Тяжелый саквояж больно бил его по бедру.

Когда крыша кончилась, он швырнул саквояж вперед и прыгнул.

Воздух ударил в лицо, как боксерская перчатка.

С ловкостью акробата Жером приземлился на крыше дома напротив, подхватил зацепившийся за металлическое ограждение саквояж и, пригибаясь, рванулся вперед. Париж вздымался вокруг серыми, розовыми и ржавыми волнами. Дом, на который он перепрыгнул, был крыт жестью; жесть грохотала под ногами, но, по крайней мере, не была такой невыносимо скользкой. Жером добежал уже до обрывавшегося в пустоту края, когда сзади снова затрещали выстрелы.

Должно быть, преследователи начали стрелять, еще не выбравшись из слухового окна, и не могли как следует прицелиться: пули прошли значительно выше и левее его плеча. Жером ухватился за край крыши и бросил тренированное тело в зияющий провал. Мгновение раскачивался под козырьком, потом сгруппировался и приземлился на небольшом, увитом плющом балконе. Сквозь полуоткрытые стеклянные двери видна была мансарда, завешанная разноцветным бельем. В пребывавшей в художественном беспорядке постели прижались друг к другу чрезвычайно напуганные вторжением Жерома лысоватый тип лет сорока и юная полненькая брюнетка.

– Прошу прощения, – сказал им Жером. – Вы пока продолжайте, а я скоро уйду.

Он вернулся на балкон и вскочил на жалобно скрипнувшее ограждение, держась рукой за стену. Жесть наверху грохотала под сапогами преследователей. Потом грохот затих, и прямо над головой Жерома показалось сосредоточенное розовое лицо одного из «электромонтеров», перегнувшегося посмотреть, куда исчезла жертва. Их глаза встретились. Прежде, чем гестаповец успел крикнуть, Жером схватил его за волосы и рывком сдернул с крыши.

– Жан-Поль! – пискнула полненькая брюнетка. – Там что-то упало! Мне страшно! Ты обещал меня защищать!

Поскольку лысоватый Жан-Поль явно находился в замешательстве, Жером очаровательно улыбнулся брюнетке.

– Мадемуазель, не покажете, где у вас дверь на лестницу?

Как ни странно, на этот раз лысый среагировал очень быстро – видимо, в мансарде жил именно он.

– Там, месье! – с готовностью показал он и тут же натянул одеяло чуть ли не до бровей. Жером метнулся к двери, путаясь в развешенном повсюду мокром белье. Краем глаза заметил прислоненную в углу железную кочергу, наклонился и схватил ее. Выскочил на подозрительно тихую лестницу: первым побуждением было скатиться вниз и уйти проходными дворами, но именно этого от него и ждали преследователи. Жером снял ботинки, аккуратно поставил их у стены и в одних носках начал подниматься к чердачной двери.

Там-то и выяснилась причина странной медлительности гестаповцев: эта дверь была заперта на огромный висячий замок. Мгновение Жером размышлял, как ему воспользоваться таким подарком судьбы, но только мгновение: в следующую секунду тишину разорвали оглушительные выстрелы, и дверь слетела с петель. Второй «электромонтер» шагнул через порог, сжимая в правой руке пистолет, а левой прикрывая лицо от повисшей в воздухе древесной трухи.

Прижавшийся к стене Жером взмахнул кочергой, как клюшкой для гольфа. Грохот выстрела заглушил треск перебитого запястья – «Вальтер» с металлическим лязгом запрыгал вниз по ступенькам. Следующий удар пришелся «электромонтеру» по мясистому затылку. «Шайзе», – отчетливо выговорил гестаповец, падая на колени. Жером вцепился в воротник его комбинезона, рывком поставил на ноги и, заслоняясь, словно живым щитом, потащил вниз, туда, где лежал пистолет. Однако «электромонтер» оказался парнем крепким и попробовал вывернуться из захвата: пришлось сломать ему палец на левой руке. Таща за собой завывающего от боли немца, Жером подобрал «Вальтер» и принялся осторожно спускаться по лестнице: он не был уверен, что третий гестаповец не затаился где-нибудь в подъезде. Если их вообще было трое, педантично уточнил он.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю