Текст книги "Блокада. Книга 1. Охота на монстра"

Автор книги: Кирилл Бенедиктов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Начищенные до блеска сапоги фюрера лежали на деревянном столике, расписанном диковатыми славянскими узорами. Столик преподнесли Гитлеру благодарные жители Винницы, которых он избавил от ига жидов и москалей.

Фюрер занимался странным делом: рассматривал через увеличительное стекло маленькую фигурку из серебристого металла, изображавшую раскинувшего крылья орла.

А вокруг Гитлера замерли три белокурые валькирии – Грета Вольф, Эльза Герман и затянутая в черную форму СС Мария фон Белов.

– А вот и старина Иоганн, – рассеянно произнес фюрер, не отрывая взгляда от фигурки. – Присаживайтесь, присаживайтесь. У нас будет долгая беседа.

Раттенхубер, однако, остался стоять.

– Мой фюрер, прежде всего, я должен высказать свое глубокое неудовольствие вашим решением снять охрану у домика. Я не смогу в должной мере обеспечивать вашу безопасность, если вы будете отдавать подобного рода приказы.

Гитлер досадливо махнул рукой.

– Мой добрый Иоганн, – сказал он тоном, каким обычно говорят с маленькими детьми, – я позвал вас, чтобы поговорить о вещах, более важных, нежели моя охрана.

– Для меня, – каменным голосом проговорил полковник, – нет и не может быть более важных вещей.

Гитлер отложил в сторону увеличительное стекло и с любопытством взглянул на Раттенхубера.

– Это только потому, что вы недостаточно информированы, Иоганн. Сейчас мы поговорим вот об этом.

И он поднял над головой серебряную фигурку орла.

Глава пятая. Хозяин

Ставка Верховного Главнокомандования. Июнь 1942 года

1

В кабинете царил полумрак – окна плотно занавешены тяжелыми портьерами, уютный свет лампы под зеленым абажуром рассеивался в двух шагах от массивного стола – и в этой полутьме кралась вдоль стен с книжными шкафами чуть сгорбленная тигриная тень. Хозяин расхаживал по кабинету своей обычной, чуть шаркающей походкой, держа левую – сухую – руку за спиной. Невысокий, сутуловатый, пожилой и очень уставший человек. Но тень его, скользящая по портьерам, была тенью тигра. Тень отражала истинную сущность Хозяина куда лучше его зримого облика. Сталин был в бешенстве. За долгие годы работы с Хозяином Берия досконально изучил его привычки, реакции, мельчайшие детали, указывавшие на перемены в настроении. «Дрожание моей левой икры есть великий признак!» – говорил Наполеон, и был в чем-то прав. У великих людей даже банальный тик приобретает особое значение. У Сталина подергивалось левое веко и неприятно кривился скрытый пышными усами уголок рта – тоже левый. Верное свидетельство того, что вождь едва сдерживает прорывающийся наружу гнев.

– Ничего нельзя было сделать, Иосиф Виссарионович, – горько сказал Берия, указывая карандашом в центр разложенной на дубовом столе карты. – Мы бросили туда все наши резервы. Те, кто выжил, говорят, что это была настоящая мясорубка. Конечно, с этого маймуно виришвили Тимошенко никто не снимает вины. Но даже если бы на его месте был Жуков…

Он специально обращался к Сталину с едва различимым намеком на фамильярность, которую мог себе позволить на правах младшего товарища. Употреблял грузинские ругательства, словно подчеркивая: «мы же с тобой одной крови, ты помнишь?». Но сейчас эта тактика, похоже, успеха не принесла.

– Лаврентий, – негромко проговорил Сталин, и Берия немедленно замолчал. Сталин, однако, не стал продолжать. Он кружил возле стола, бросая на карту острые взгляды. Было в нем что-то от заядлого бильярдиста, выбирающего, по какому шару ударить.

Молчание затягивалось. И в этом молчании Берия почувствовал, как по спине стекает липкая струйка пота.

– У меня нет других полководцев, Лаврентий, – веско произнес, наконец, Сталин. Берия облегченно выдохнул. Когда Хозяин бывал в таком настроении, всесильный шеф госбезопасности выходил от него, шатаясь, как после морской качки.

– Я понял, товарищ Сталин, – это был подходящий момент, чтобы перейти от легчайшей фамильярности, к официальному тону. – Мы не будем трогать маршала.

– Других надо трогать! – голос вождя был тихим и зловещим. – Тех, кто поверил, что после зимних побед мы можем делать с Гитлером, что захотим! А у него по-прежнему лучшая в мире армия, и лучшие в мире фельдмаршалы! Вот и бьют нас и в хвост, и в гриву!

Хозяин любил русские идиомы. Берия каждый раз мысленно кривился – он не понимал этой русофилии. Русские – полезный народ, и при умелом руководстве из них может получиться толк. Но зачем к месту и не к месту цитировать сомнительные максимы, придуманные сиволапыми мужиками лет двести назад? Впрочем, вслух он, разумеется, ничего такого не говорил.

– Кого именно? – спросил Берия. – Мехлиса?

– Нет! – рявкнул Сталин таким ужасным голосом, что у шефа госбезопасности мгновенно взмок лоб. – ГлавПУР тут не при чем! Они всего лишь выполняли наши указания. А Мехлиса если за что и надо судить, то за бездарное руководство в Крыму! За Харьков нас с вами надо трогать, товарищ Берия! Мы виноваты в том, что полководцы нашей армии заболели головокружением от успехов! И мы несем за это всю полноту ответственности!

«Тебе-то хорошо говорить, – подумал Берия. – Ты себя поругаешь-поругаешь, да и простишь. Хотя кто, как не ты, требовал стоять на Изюмском выступе до последнего? Кто орал на Василевского, обзывая его трусом и паникером? Я? Нет, это был ты, Сосо. А что делать мне? Судить себя Особым совещанием?»

– Я не снимаю с себя ответственности, товарищ Сталин, – сказал он холодно. – Но мне казалось очень важным поднять моральный дух в войсках, воодушевленных разгромом немцев под Москвой. Возможно, я перестарался…

– Перестарался! – передразнил его Хозяин. – Ты поверил в то, что немецко-фашистской гадине перерубили хребет, как на картинках Кукрыниксов! А ей только дали хорошего пинка, отбросили на несколько шагов, а она тут как тут – снова кусается! И скоро вновь окажется у ворот Москвы!

Сталин замолчал, и тяжелым взглядом посмотрел на Берия. Наступило время оправдываться.

– Не думаю, что немцы рискнут повторить прошлогоднее наступление, – покачал головой шеф госбезопасности. Разговор следовало осторожно переводить на вопросы стратегии, в которых хозяин считал себя непревзойденным специалистом. – Они слишком выдохлись под Харьковом. К тому же их сильно сковывает продолжающаяся блокада Ленинграда…

– Лаврентий, – произнес Сталин уже совсем другим, насмешливым тоном, и Берия понял, что на этот раз гроза миновала. – Ты у нас теперь стратег, да? Александр Македонский? Ты думаешь, если они хотят взять Ленинград, Москва им уже не нужна?

– Так считают многие наши маршалы, Иосиф Виссарионович, – Берия пожал округлыми плечами. – Я только привожу их точку зрения…

– А надо своей головой думать! Ты представляешь, что у Гитлера за полководцы? Это же прусская военная аристократия, гордецы и упрямцы! Мы дали им отлуп под Москвой, заставили их бежать, как собак с поджатым хвостом! Ты думаешь, они об этом забыли?

– Вряд ли, Иосиф Виссарионович, – осторожно сказал Берия. – Но наши источники в Берлине сообщают, что Гитлер не собирается в ближайшее время возобновлять наступление на Москву.

– Какие это у тебя источники в Берлине? – прищурился Сталин. – Ты завербовал кого-то из ближнего окружения Адольфа?

– К сожалению, нет, – покачал головой Берия. – Но наш резидент в Берлине нашел подход к любовнице астролога Гитлера.

– И что, она знает, что собирается предпринять Адольф? Не заставляй меня думать плохо о нашей разведке, Лаврентий!

Берия позволил себе легкую улыбку.

– Она ничего не знает, Иосиф Виссарионович. Но она сумела выкрасть из кабинета своего любовника гороскопы, которые он составлял для Гитлера. Гороскопы и эти, как их… космограммы.

Сталин подозрительно посмотрел на шефа госбезопасности.

– Это же антинаучная чушь!

– Разумеется, товарищ Сталин. Но безумный Адольф свято верит колдунам и астрологам. У нас нет оснований сомневаться в том, что он поступит так, как велят ему звезды. А звезды велят ему не предпринимать наступление на Москву до следующего года. Напротив, гороскопы рекомендуют ему усилить натиск на южном направлении, то есть на Кавказ…

– Ты так хорошо разбираешься в астрологии, Лаврентий? – Сталин все еще недоверчиво смотрел на Берия, но тон его заметно смягчился. – Или твой резидент подрабатывает гаданием на кофейной гуще?

«А хорошо бы сейчас выпить кофе, – подумал нарком. – Крепкого, такого, как варят в Сухуми, очень сладкого… глядишь, и голова бы заработала лучше…»

– Нет, конечно. Но у нас есть эксперт, доктор Гронский. Два года назад я докладывал вам о нем. Вот он – профессиональный астролог, учился, а потом преподавал в Берлине, в институте, занимавшемся всякой магией… Теперь он у нас, очень полезный сотрудник. Он и расшифровал гороскопы Гитлера…

– Гронский, – повторил Сталин, будто пробуя эту фамилию на вкус. – Да, припоминаю. Из дворян?

– К сожалению, – не стал возражать Берия, – классово чуждый элемент, но очень хороший специалист. К тому же лично знает Зиверса, а он, как докладывает наша разведка, в последнее время приобрел значительное влияние на Гитлера.

Сталин хмыкнул, помотал головой. Вернулся к карте и ткнул своей трубкой в самый ее центр, в переплетение синих и красных стрелок.

– Если у вас такие хорошие эксперты, почему же они не могут сфабриковать какой-нибудь нужный нам гороскоп, а потом подсунуть его Адольфу через его личного астролога? Заплатите этому астрологу, в конце концов! Пусть Гитлер сделает какую-нибудь глупость! Причем глупость, о которой мы будем осведомлены заранее!

– Это замечательная идея, Иосиф Виссарионович, – Берия наклонил голову. – Я дам распоряжение немедленно заняться подготовкой этой операции…

О том, что ни один уважающий себя астролог, скорее всего, не станет подсовывать заказчику откровенную дезинформацию, он предпочел не говорить. В конце концов, может быть, на этого парня можно надавить и другим способом. Деньги решают многое, но не все. Люди охотнее идут на сотрудничество, если знают, что им самим или их родным угрожает серьезная опасность.

– И все же это бред! Гитлер, конечно, может верить всяким шарлатанам, но его фельдмаршалы – люди неглупые. – Сталин презрительно встопорщил рыжие усы. – Говорю тебе, Лаврентий – весь Генеральный штаб Адольфа только и мечтает о взятии Москвы!

– Гитлер пойдет на Кавказ, – упрямо возразил Берия. – Он не считается со своими фельдмаршалами со времен победы над французами. Москва пока что в безопасности, товарищ Сталин.

Сталин, задумавшись, ходил по кабинету, привычно заложив сухую руку за спину.

– Хорошо бы, – проговорил он, прищелкивая пальцами правой. – Рано или поздно Адольф сделает ошибку, и тогда мы его уничтожим.

– Если раньше его не уберут свои же, – сказал Берия. – Я не исключаю возможности военного переворота во главе с кем-нибудь из наиболее авторитетных фельдмаршалов.

– Почему ты так думаешь? – мгновенно насторожился Хозяин. Он, как всегда, примерял ситуацию на себя. И мысль о том, что генералы могут восстать против главы государства и лидера партии – пусть даже врага и людоеда, каким был Гитлер – явно ему не нравилась.

– Так считают мои умники, – «умниками» Берия называл несколько десятков ученых, живших в комфортабельном заключении на дачах в Серебряном Бору и ежедневно анализировавших данные, полученные разведкой. Хлопот с ними было много, но и польза порой тоже бывала ощутимая. – Они прогнозируют высокую вероятность выступления военных против Гитлера до весны следующего года. Правда, в зависимости от положения на фронтах…

– Твои умники? А где они были год назад? – опять завелся Сталин. – Почему не предупредили о том, что Гитлер начнет эту проклятую войну?

– Они предупреждали, Иосиф Виссарионович. Просто тогда вероятность нападения на Англию была выше.

– Какого ж черта ты их кормишь! – лицо Сталина побагровело, собралось злыми складками, и Берия понял, что то, чего он так боялся, все же произошло – гнев Хозяина, ничем более не сдерживаемый, вырвался наружу. – Расстрелять их всех надо за такие предсказания! Кассандры хреновы!

«Я знаю, почему ты так разозлился, – подумал Берия с чувством легкого превосходства. – Потому что это ты не поверил тогда предупреждениям о приближающемся вторжении, и предпочел отмахнуться от них. А вот почему ты это сделал – вопрос другой…»

Со стороны это действительно выглядело необъяснимым. Каждый день Берия клал на стол Хозяину записки и донесения агентов советской военной разведки, дипломатов и нелегалов НКВД, в которых назывались даты нападения Германии на Советский Союз. Даты различались между собой, причем весьма значительно – правда, среди них пряталась и настоящая, 22 июня 1941 года. Но расхождения в датах не могли скрыть главного – в том, что Гитлер нападет на Советский Союз, не сомневался практически никто.

Кроме Сталина.

Хозяин пребывал в твердой уверенности, что Гитлер не посмеет объявить ему войну. Он полагал, что достаточно напугал Адольфа аккуратно подбрасываемой ведомству Канариса информацией о забитых боевыми самолетами аэродромах и танковых армадах, сосредоточенных на границе с Польшей. О «линии Сталина» в лесах Белоруссии, которую невозможно ни взять в лоб, ни обойти с флангов. О строящихся на Урале новых военных заводах, призванных полностью обеспечить Красную армию боевой техникой даже в случае затяжной войны.

22 июня прошлого года выяснилось, что Гитлер почему-то не испугался.

Берия отлично помнил, каким шоком стало для Сталина известие о начале войны. Разбуженный в половине четвертого утра звонком Жукова, Хозяин приехал в Кремль с Ближней дачи в Кунцево. Сидел на заседании Политбюро бледный, растерянный – таким шеф госбезопасности не видел его никогда. Вертел в руках пустую трубку, время от времени поднося ее ко рту, и тут же опуская руку. Когда Жуков и Тимошенко доложили обстановку – немецкая армия начала наступление на всем протяжении западной границы, сотни наших самолетов уничтожены на аэродромах, люфтваффе бомбит Севастополь, Киев и Минск – Сталин, мучительно выговаривая каждое слово, спросил:

– Вы уверены, что это не провокация немецких генералов?

Сидевшие за столом онемели от неожиданности. Берия отчетливо вспомнил резолюцию Хозяина на донесении одного из лучших агентов советской разведки – офицера люфтваффе, предупреждавшего о том, что война начнется в промежутке с 22 по 25 июня. «Товарищу Меркулову. Можете послать ваш источник из штаба германской авиации к такой-то матери! Это не источник, а дезинформатор» – написал тогда Сталин и подчеркнул написанное красным карандашом.

Тимошенко, побагровев, поднялся из-за стола.

– Немцы бомбят наши города на Украине, в Белоруссии и Прибалтике! Какая это провокация?

Некоторое время Сталин молчал, разглядывая свою трубку. Потом негромко сказал:

– Если нужно организовать провокацию, то немецкие генералы будут бомбить и свои города. Гитлер наверняка не знает об этом. Нужно срочно позвонить в германское посольство.

«Он сошел с ума», – подумал тогда Берия с ужасом. Воображение у него всегда было хорошим, и он отчетливо представил себе, какой хаос начнется в стране, если Хозяин выпустит из рук рычаги управления.

Почти час ждали Молотова, отправившегося на встречу с немецким послом. Мучительно медленно тянулись минуты, в комнате висело вязкое, тягостное молчание. Потом двери раскрылись, вошел Молотов с синевато-белым лицом. Сталин поник на своем стуле, сгорбился и опустил голову. Трубку он положил на стол – не хотел, чтобы собравшиеся видели, как у него дрожат руки.

Драгоценные минуты, когда еще можно было организовать сопротивление, нанести ответный удар, уходили, как песок сквозь пальцы, а Хозяин не мог решиться даже на то, чтобы отдать внятный приказ Жукову и Тимошенко.

– Гитлер все знал, – проговорил он чуть слышно. – Он все знал с самого начала…

Смысл этих слов Берия понял гораздо позже.

2

Они встретились 17 октября 1939 года во Львове.

Стояла светлая, теплая, прозрачно-голубая галицийская осень. Золотые чеканные листья каштанов и кленов кружились в хрустальном воздухе. Лязг колес литерного состава бесцеремонно врывался в утреннюю тишину замершего в ожидании древнего города.

Сталин никогда прежде здесь не был.

Львов стал советским меньше месяца тому назад. Зажатый между частями вермахта и 6-й армией РККА, польский гарнизон оборонялся отчаянно, но был вынужден капитулировать, сдав город русским. Сейчас Львов был нашпигован военными, как добрая домашняя колбаса – перцем. Красноармейцы, пограничники, энкавэдешники стерегли покой утопавшего в багряных волнах Высокого замка. С другой стороны границы застыли в грозном молчании бронированные танковые корпуса немецкой армии. Договор, подписанный Молотовым и Риббентропом, хранил это зыбкое равновесие, но Сталин прекрасно понимал: настоящие гарантии мира могут быть получены только если договорится он сам – с Гитлером.

Гитлер интересовал его давно. И Троцкий, и Каменев с Зиновьевым почему-то считали, что Коба не вникает в международные дела, полностью сосредоточившись на внутрипартийной борьбе. Чушь, конечно: еще с середины двадцатых годов Сталин завел себе в ведомстве Литвинова специального человечка, который еженедельно готовил ему подробные обзоры происходивших в мире событий. В Кремле человечек не появлялся, обзоры передавал через Поскребышева. Поскребышев же, верный и молчаливый, как пес, сообщил ему в тридцатом году настоятельное пожелание Хозяина: собирать отдельные материалы на Адольфа Гитлера и Бенито Муссолини. Муссолини Сталин не уважал, считал его болтуном и позером, но интуиция подсказывала ему, что этот выскочкажурналист может стать одной из ключевых фигур грядущей большой войны. В том, что такая война скоро начнется, Сталин не сомневался, как не сомневался и в том, кто ее развяжет; главный вопрос – удастся ли ему избежать втягивания Советского Союза в войну хотя бы на первых порах. Потому-то он и сидел ночами, по десять раз перечитывая материалы на Гитлера: пытался представить себе его психологию, искал подходы, размышлял о том, как подвести к нему своих людей. Потом начальник разведки Меркулов доложил ему, что один такой свой в окружении Гитлера уже имеется; некто Альфред Розенберг, из прибалтийских немцев, в 1918 пытался вступить в ВКП(б), но не сумел заручиться необходимыми рекомендациями. Позже эмигрировал в Германию, вступил в национал-социалистическую партию, стал доверенным лицом Гитлера.

– С чего вы взяли, что он будет на нас работать? – спросил тогда Сталин.

– У нас на него кое-что есть, Иосиф Виссарионович, – Меркулов положил на край стола тонкую серую папку. – Достаточно для того, чтобы он стал нашим агентом влияния…

Сталин работу с Розенбергом санкционировал; через несколько лет неудавшийся большевик издал в Берлине толстенную книгу «Миф двадцатого века», в которой, среди прочего, доказывал, что славяне – младшая ветвь арийской расы, а следовательно, никакие не унтерменши. На Гитлера «Миф» вроде бы произвел впечатление – вскоре после этого германский МИД начал нащупывать контакты с СССР, германские концерны стали искать сотрудничества с советской индустрией, началось сближение. Когда глава люфтваффе Геринг обратился к Ворошилову с просьбой разрешить тренировки немецких летчиков на советских базах ВВС, Сталин внутренне ликовал: Третий Рейх становился союзником СССР. Потом был Мюнхен, на котором западные демократии сдали Гитлеру Чехословакию. А потом Адольф неожиданно вторгся в Польшу, и закованные в броню гиганты – РККА и вермахт – впервые оказались лицом к лицу.

К этому моменту Сталин уже знал о Гитлере достаточно, чтобы рассчитать каждый свой шаг в предстоящей большой игре. Он послал фюреру предложение о личной встрече: знал, что умеет быть обаятельным, очаровать собеседника, подчинить его своей харизме. Приглашал Гитлера в Москву – тот отказался, сославшись на то, что не имеет права в дни войны покидать пределы Рейха. В Берлин же не хотел ехать Сталин. Такой визит мог повредить его репутации в глазах лидеров западного мира, а с ними все еще приходилось считаться. В конце концов, договорились встретиться на пограничной территории и в обстановке глубокой секретности.

В Кремле Сталин оставил своего двойника, Дзарасова – осетина из того же села, откуда происходили его собственные предки. Внешнее сходство было абсолютным, только акцент у Дзарасова был выраженнее, гуще. Но на 17 октября важных встреч запланировано не было, членов Политбюро Хозяин распорядился не принимать, а остальные видели его не так часто, чтобы заметить разницу.

Берия, конечно, был в курсе – ведь именно ему предстояло обеспечивать безопасность всего мероприятия. Больше о встрече не знал никто – ни нарком иностранных дел Молотов, ни даже начальник разведки Меркулов.

Литерный Сталина прибыл во Львов на полчаса раньше поезда Гитлера, замаскированного под синий венгерский экспресс. Сталин вышел из вагона и неторопливо прошелся по пустому перрону. На сером жестяном репродукторе сидела большая жирная ворона. Сталин нацелился в нее черенком трубки, произнес «пуф!». Ворона равнодушно отвернулась.

Вокзал был оцеплен тремя сотнями офицеров НКВД из Управления охраны железных дорог. В полукилометре за первым кольцом оцепления располагалось второе – тысяча красноармейцев 6-й армии. Командиры частей получили приказ не допускать в зону отчуждения ни одного человека – пусть даже с документами, подписанными самим наркомом внутренних дел. О том, кто должен был прибыть на львовский вокзал, они могли только догадываться.

Когда на горизонте показалась темная точка приближающегося экспресса, Сталин, не торопясь, вернулся к своему вагону и, оттолкнув ординарца, ловко забрался по металлической лесенке.

Гитлер появился у него в салоне через пятнадцать минут – энергичный, очень подвижный, выглядящий заметно моложе своих лет. Зеленая форма вермахта сидела на нем, как влитая, и Сталин с легкой завистью отметил, что она идет фюреру больше, чем ему самому – любимый френч.

Гитлер шагнул к нему, протягивая руку.

– Камрад Сталин! Я счастлив, что мы наконец-то встретились!

За спиной фюрера стояли двое – невысокий худой мужчина в очках и красивая блондинка с льдистыми голубыми глазами. Мужчина был в штатском, блондинка – в черной форме СС с рунами в петлицах. Сталин с удивлением понял, что охрана Гитлера в вагон не поднялась.

– Геноссе Гитлер! – произнес он заранее подготовленное обращение. – Рад приветствовать вас на советской земле!

По лицу Гитлера скользнула быстрая, как змея, улыбка.

– Этот старый австрийский город напоминает мне о том, что нам есть что делить в Европе. Но я верю, что мы сможем решить все спорные вопросы миром, так, как мы поделили Польшу…

Прозвучало это двусмысленно: Сталину докладывали, что во время боев за Львов части РККА несколько раз входили в огневой контакт с вермахтом, и Гитлер, без сомнения, помнил об этом. Но если фюрер собирался спровоцировать его на резкость с первых же минут встречи, то просто не знал, с кем имеет дело.

– Прошу вас, геноссе, – Сталин широким жестом указал на накрытый в глубине салона стол. Бело-голубой фарфор, крахмальные салфетки с острыми – порезаться можно – краями. Серебряные ведерки с черной и красной икрой в колотом льду, свежайшая осетрина, балык, нежная ветчина и почти прозрачная буженина, пирожки с вязигой, малосольные огурчики и розовые крымские помидоры. В хрустальных бокалах искрилось пурпурное грузинское вино. В досье Гитлера, разумеется, указывалось, что он был трезвенником, однако Сталин надеялся, что уговорит гостя выпить хотя бы стаканчик. – Вы, вероятно, устали в дороге. Пусть этот скромный стол скрасит тяготы вашего путешествия!

Штатский в очках торопливо переводил. Блондинка с ледяными глазами тонко усмехалась, рассматривая роскошное убранство салона. Гитлер порывисто шагнул к столу, охватил его цепким взглядом – жесткая щеточка усов забавно встопорщилась – потом обернулся к Сталину, развел руками и одновременно смешно надул щеки.

– Вундербар! Камрад Иосиф – вы позволите себя так называть? – я восхищен вашим гостеприимством!

– Будьте как дома, геноссе Адольф, – Сталин тепло улыбнулся. – Нашу первую встречу надо как следует отметить…

К делам перешли только после того, как покончили с закусками, и вышколенные адъютанты внесли горячий, только что с углей, шашлык по-карски – розовые кольца лука венчали истекающее соком мясо. Фюрер поцокал, разглядывая шашлык – не еда, а истинное произведение искусства, повар был специально выписан Сталиным из Тбилиси – и горестно качая головой, отказался.

– Я вегетарианец, камрад Иосиф, уже много лет не ем мясного…

Сталин, конечно же, знал об этом, но, сделав вид, что впервые слышит, сыграл разочарование и даже легкую обиду. Впрочем, повар был заранее предупрежден: через пять минут Гитлеру подали фаршированные зеленью перцы с гранатовым соусом. Блондинка, не проронившая за все время ни слова, с удовольствием рвала крепкими белыми зубами шашлык. Смотреть, как она расправляется с едой, было приятно.

– Я хочу сообщить вам кое-что очень важное, камрад, – сказал Гитлер, аккуратно вытирая тонкие губы льняной салфеткой. – Кое-что, что продемонстрирует вам всю степень моего доверия…

Сталин мгновенно посерьезнел, отложил вилку. Он готовился к этому разговору несколько недель, продумывал каждую свою фразу, но теперь неожиданно обнаружил, что волнуется, словно когда-то в юности на экзамене в семинарии.

– Весной следующего года я намерен объявить войну Франции, – произнес фюрер веско. – Это будет не только реванш за несправедливый мир, навязанный нам плутократами Запада – это будет естественный прорыв молодой германской расы в новое жизненное пространство. Lebensraum, вы понимаете?

– А что вы собираетесь делать с Англией?

Очкарик перевел. Гитлер улыбнулся доброй, располагающей улыбкой.

– Если Англия не попросит мира, то вслед за Францией придет и ее черед.

– Рискованно вести войну с двумя крупнейшими военными державами Европы одновременно, – покачал головой Сталин.

– Англии нет смысла воевать в Европе! – возразил фюрер убежденно. – У них 16 миллиардов долга еще с прошлой войны! Готовы ли они тратить деньги, чтобы защитить своих европейских союзников? Нет! Буржуа способен на подвиг, как только протянешь руку к его кошельку! У Англии останутся две возможности: уйти из Европы и удерживать Восток, то есть Индию, или наоборот: и то, и другое удержать невозможно! Правительство Чемберлена неминуемо уйдет в отставку. А те, кто придет ему на смену… что ж, в Англии есть люди, которые захотят использовать ситуацию для того, чтобы избавиться от своей зависимости от Соединенных Штатов. Как только это случится, Англия станет нашим другом – когда я говорю «нашим», я имею в виду не только Германию, но и Советский Союз, камрад.

– Моя страна была и остается надежным союзником Германии, – медленно проговорил Сталин. – Мы готовы помогать вам и средствами дипломатии, и экономически. Но давайте говорить откровенно, геноссе Адольф: немецкая армия начала боевые действия не во Франции или Бельгии, а у западных рубежей Советского Союза. Это порождает определенное беспокойство у наших военачальников. К тому же существуют области, где наши стратегические интересы пересекаются. Например, Балканы…

– Вы хотите гарантий? – Гитлер поднял бокал с вином, отсалютовал им Сталину, но пить не стал, поставив рядом со своей тарелкой. – Разумно, я бы на вашем месте тоже бы их потребовал. Что же, камрад, мы с вами – два величайших правителя двадцатого века, и друг с другом должны играть честно. Я дам вам такие гарантии…

Он отложил салфетку и сунул руку за отворот кителя. Сталину показалось, будто Гитлер сжал в пальцах какой-то предмет, и на мгновение его охватил панический страх – а вдруг там пистолет? Но приступ страха тут же прошел, потому что фюрер извлек на свет божий изящный батистовый платок и слегка промокнул им лоб. Потом убрал платок обратно, но руку не вынул, продолжая держать за отворотом.

– Германия никогда не нападет на Советский Союз. Ни при каких обстоятельствах. Германия всегда будет искренним, преданным другом Советского Союза. Вы должны мне верить, камрад Иосиф. Я, фюрер германской нации, торжественно обещаю вам – Германия никогда не объявит войну Советскому Союзу. Ни-ког-да. Верьте мне, камрад!

Глаза Гитлера с неестественно расширенными зрачками горели темным пламенем. Глядя в эти сумасшедшие глаза, Сталин вдруг почувствовал приступ дурноты. Ледяная волна прошла вниз по позвоночнику, перехватило дыхание. Бешено заколотилось сердце, пальцы закололо так, словно он сунул руку под иглу швейной машинки. Его шатнуло в сторону, багряное вино выплеснулось из бокала на белоснежную скатерть. Подскочивший адъютант немедленно промокнул пятно салфеткой.

– Все в порядке, товарищ Сталин?

Приступ закончился так же неожиданно, как и начался. Сталин зло посмотрел на адъютанта, застывшего с грязной салфеткой в руке.

– В порядке! Вы свободны, товарищ.

Адъютант испарился. Сталин заставил себя улыбнуться, отпил из бокала.

– Что же, я очень рад, геноссе. В таком случае дружба наших народов будет развиваться и крепнуть день ото дня…

За десертом обсуждали детали: поставки нефти, леса и зерна из СССР в обмен на немецкое оборудование для новых советских заводов. Договорились и о поставках новых военных судов для советского флота – фюрер, судя по всему, к ВМФ относился снисходительно, во главу угла ставил танки и авиацию, так что крейсерами был готов поделиться.

Когда доели мороженое – Гитлеру оно очень понравилось, в нарушение дипломатического протокола попросил вторую порцию – блондинка вдруг наклонилась к фюреру и что-то быстро проговорила. Очкарик эту фразу не перевел, и Сталин недовольно нахмурился – он не любил, когда в его присутствии шептались.

– Вы должны простить мою очаровательную помощницу, фрау фон Белов, – улыбнулся Гитлер, – она напомнила мне о своей просьбе, о которой я, разумеется, позабыл в ходе наших важных переговоров. Фрау фон Белов сотрудничает с одним институтом в Берлине, ее сфера интересов – история. Она просит разрешения провести научную экспедицию в районе вашего озера Рица, это, кажется, на Кавказе.

Сталин постарался не продемонстрировать своего удивления.

– С такими просьбами надо обращаться в нашу Академию Наук, – сказал он, раскуривая трубку. Гитлер едва заметно поморщился, но Сталин сделал вид, что ничего не заметил. – Но ваша помощница так юна и прелестна, что ей совершенно невозможно отказать. Я обещаю, что заявка ее института будет рассмотрена в кратчайшие сроки и одобрена президиумом Академии.

– Danke sсhoen, герр Сталин, – произнесла блондинка, пристально глядя ему в глаза. – Это чрезвычайно любезно с вашей стороны…