Текст книги "Спор с безжалостной судьбой: Собрание стихотворений"

Автор книги: Кирилл Померанцев

«Я медленно околеваю…»

 
Я медленно околеваю,
Торжественно схожу с ума
И с отвращеньем замечаю,
Что жизнь была сплошная тьма,
 
 
Сплошное светопреставленье,
Какой-то чёртов водевиль,
Бунтарство, самоопьяненье,
Разрыв-трава, бурьян, ковыль.
 
 
И это было, было, было,
И это есть, и есть, и есть.
Вот только память позабыла,
Кто оказал мне эту честь.
 

«Я на год моложе Брежнева…»

 
Я на год моложе Брежнева,
Старше Рейгана на пять.
Значит, выражаясь вежливо,
Мне и честь пора бы знать.
 
 
Раззнакомиться с политикой,
Перестать писать стишки
И заняться самокритикой,
Да замаливать грешки.
 

«Я на старых заезженных клячах…»

 
Я на старых заезженных клячах
Поднимался на русский Парнас.
Кто-то ляпнул статью об «удачах»,
Кто-то тявкнул: «Довольно без вас».
 
 
Да, ты прав, недовольный читатель:
Где там теннис и где твой футбол?
Где спортивных наград раздаватель,
Где поп-музыка, где рок-н-ролл?
 
 
Уж такая мне вышла планида —
На своих на двоих кочевать,
Восхищаться романом Майн-Рида,
Афанасьева сказки читать.
 

«Я написал стихи о Рафаэле…»

 
Я написал стихи о Рафаэле
                    И позабыл.
Как будто не писал.
Над серым Лувром тучи розовели,
Кружились листья, вечер наставал.
 
 
Глухие сны от Сены поднимались,
Качались и ползли по мостовой,
И снилось мне:
                    склоняется Новалис
Над блюдом с мёртвой головой.
 

«Я наблюдаю человечество…»

 
Я наблюдаю человечество
В кино, на улицах, в метро,
И пролетарского отечества —
«Миролюбивое добро»,
Что забивают до истерики
Во все журналы и мозги.
А здесь – в Европе и в Америке —
Всё те же дантовы круги.
 
 
Но тот же вечер аметистовый,
Всё так же окнами горя,
Шуршит оранжевыми листьями
В последних числах октября.
 

«Я никогда не чтил богатства…»

 
Я никогда не чтил богатства
И славы тоже не искал,
Свободу, равенство и братство
Великодушно презирал.
 
 
Они ничто не изменили
И никому не помогли,
Туманным облаком скользили
Над скорбной участью Земли.
 
 
Как прежде, Ротшильд проплывает
В своём «Роллс-Ройсе» по Лоншан,
Клошар подвыпивший ныряет
В метро на свой ночной диван.
 
 
И так плетётся всё земное,
Звеном цепляясь за звено.
А прочее, а остальное…
Да нужно ли кому оно?
 

1988

«Я о любви почти не говорю…»

 
Я о любви почти не говорю,
А тем, кто говорит, не доверяю.
За всё, за всё тебя благодарю,
За всё, за всё тебя благословляю.
 
 
За этот вечер в комнате пустой,
За эту ветку, что в окно упала,
И за мечту, умершую мечтой,
Чтоб память о тебе не умирала.
 

1963

«Я позабыл российские метели…»

 
Я позабыл российские метели
И полюбил бургундское вино…
Но годы шли, столетия летели,
Мечты, как камни, падали на дно.
 
 
А звёздный свод по-прежнему недвижен,
В прохладный сумрак мчатся поезда,
И медленно над сказочным Парижем
Ложится ночь, как будто навсегда.
 

1950-е

«Я сослан в самого себя…»

 
«Я сослан в самого себя»,
Я заключён в своё сознанье,
Я – вся огромность мирозданья
В песчинке собственного «я».
 
 
Я сослан в самого себя.
 
 
Я – концентрационный лагерь,
Я – Бухенвальд и Колыма,
Труп, догнивающий в овраге,
Я – Божий мир.
                    Я – жизнь сама.
 

«Я так мелко, так скучно старею…»

 
Я так мелко, так скучно старею,
Стал придирчив, упрям и сварлив.
Были б деньги – махнул бы в Корею,
В Абиджан или в Тананарив.
 
 
Потому что известно с пелёнок:
Хорошо только там, где нас нет.
Это скажет вам каждый ребёнок,
Каждый русский и каждый поэт.
 
 
Потому что, – и это известно, —
Разбазарив всю жизнь наобум,
Нам под старость становится тесно
От себя и от собственных дум.
 

«Я устал от бесплодных мечтаний…»

 
Я устал от бесплодных мечтаний,
От людей, от друзей, от всего:
От полей и от каменных зданий, —
Я устал от себя самого.
 
 
Неужели за плотной доскою,
В вечном свете и в жизни иной,
Навсегда я останусь собою,
Отвратительно гаденьким мной?
 

«Я хотел бы мальчишкой-ветром…»

 
Я хочу любви небывалой,
Любви не мужской и не женской.
 

З.Гиппиус

 
Я хотел бы мальчишкой-ветром
Заласкать тебя тёплым светом;
Налетая волною пенной,
Облизать тебя властью пленной.
 
 
Подарить золотистый вечер,
Тенью сосен упасть на плечи.
Ночью шарфом обнять за шею…
От мечты я уже шалею.
 
 
Иль… вином хочу впиться в губы.
Нет – плодом, чтоб кусали зубы.
 
 
Обволок бы тебя туманом,
Спутал ноги лиан арканом
И унёс в голубую келью,
Став навеки твоей постелью.
 

12 апреля 1986

Из цикла «ИТАЛЬЯНСКИЕ НЕГАТИВЫ»

 
Закат в полнеба занесён.
 

Георгий Иванов

 
Опять на дорогах Италии:
Порывисто дышит мотор.
Флоренция, Рим и так далее,
Неаполь, миланский Собор…
 
 
Блаженствует вечер каштановый,
Над Лидо в полнеба закат, —
Совсем, как в стихах у Иванова, —
Сгорает и рвётся назад.
 
 
Но мне ли теперь до Венеции,
До кружев её базилик,
Когда, оборвавшись с трапеции
В бессмыслицу, в старость, в тупик,
 
 
Я вижу: в конце траектории,
На стыке дорог и орбит, —
Огромное небо Истории
Последним закатом горит.
 

 
На площади, перед Собором,
Июльский зной не растворим, —
Ложится медленным узором
На горизонт вечерний Рим.
 
 
Не так ли святотканной сетью,
Перегоняя ночь и день,
Ложилась на тысячелетья
Его апостольская сень?
 
 
Теперь же в бронзовом закате
Лишь тени зыбкие дрожат,
И о другом апостолате
Пророчит медленный закат:
 
 
О том, что сумраком незримым
Горящий Запад озарён,
И Первый Рим пред Третьим Римом
В священном трепете склонен.
 

 
Если лопнет передняя шина
Или тормоз на спуске сгорит
И слепая стальная машина
В побеждённое время влетит, —
 
 
Пусть застынут в легчайшем виденье
Луг зелёный и синяя твердь,
Потому что последним мгновеньем
Побеждаются время и смерть.
 

 
Мне бессонится,
                    мне не лежится.
Канителятся мысли гурьбой.
Израсходовав все заграницы,
Я не знаю, что делать с собой.
За окном флорентийское небо,
А за ним петербургский рассвет.
Мне бы горсточку радости,
                    мне бы
Двухцилиндровый мотоциклет!
Чтоб в бессонницу,
                    в небо,
                    в Италию,
В Петербург,
                    в Петроград,
                    в Ленинград,
И так далее,
                    и так далее…
Через дождь,
                    через снег, через град —
Прокатить бы по шпалам Истории,
По тому, что ещё впереди:
По её винтовой траектории
В побеждённое завтра войти.
Чтоб из завтра взглянуть на Флоренцию,
На сравнявшийся с небом рассвет,
На полёты,
                    бунты,
                    конференции
Наших кибернетических лет.
 
 
Мне не спится.
                    Мечты колобродят,
За окном всё забито весной:
Там огромное солнце восходит
Над моей легендарной страной.
 

 
Над блоковскими ресторанами,
Над джазом в радужном порту,
Ночь кувыркается рекламами,
Играет в звёздную лапту.
 
 
Куда деваться от Италии?!
Вот если б только да кабы —
Уйти, сбежать от вакханалии
Своей же собственной судьбы…
 
 
А я мечтаю о Неаполе,
Кочую из кафе в кафе,
Стараюсь разобрать каракули
Неоновых аутодафе.
 
 
Так явь становится безумием,
Спиралью, радугой, витком
Над треугольником Везувия
В прохладном воздухе ночном.
 

 
Солнце, море,
                    мечты и дороги…
Гулкий сумрак резных кампанил:
Счастье было совсем на пороге,
В дверь стучалось.
                    Но я не пустил.
Мимо! Мимо!
                    Мелькают пейзажи,
Задыхается мотоциклет.
Ветер вскинется, грудью наляжет,
Отшвырнёт фиолетовый след.
 
 
И невольно глаза закрывая:
Сто,
                    сто двадцать,
                    сто сорок!..
                    А вдруг?..
Над Венецией ночь кружевная
Начертила серебряный круг,
 
 
Захлебнулась неоновым блеском,
Провалилась сквозь тысячи лет,
И на утро проснулась на Невском,
Поджидая февральский рассвет…
 
 
Так, под нервную дробь ундервуда,
Возникают былые года,
Появляются из ниоткуда
И, срываясь, летят в никуда,
 
 
Исчезая кривым силуэтом
За мазками оранжевых крыш.
 
 
Под косым электрическим светом
Вижу стрелку и надпись: ПАРИЖ.
 

«Горы как горы. Река как река…»

 
Горы как горы. Река как река.
Люди как люди. Тоска как тоска.
 
 
Те же дороги, поля, города:
Всё, как и было, и всё, как всегда.
 
 
Те же и то же. Лишь мы изменились:
Стали постарше. Сгрустились, смирились.
 
 
Всё, как и было, и всё, как всегда:
Где-то, кому-то пришла череда —
 
 
Разом, без спросу. Не ждал, не гадал.
Даром. А прочее – литература.
Мало тебе, барабанная шкура?
 

1991

«Какая-то странная странность…»

 
Какая-то странная странность:
Ни грусть, ни любовь, ни тоска.
 
 
Её принимаю как данность,
Как музыку, как облака.
 
 
Скитанья, блужданья, сознанье,
Чужие бездушные зданья,
 
 
За ложь и за правду борьба.
 
 
И те же ненужные знанья:
Волшебная участь раба.
 

«Осенний день давил своею грудой…»

 
Осенний день давил своею грудой,
Как на гору ползущий грузовик.
Осенний день уже не верил в чудо
И позабыл, что в чуде он возник.
 
 
Что он затем был сотворён богами,
Незабываем и неистребим,
Чтоб мы могли посильными трудами
Творить грядущий Иерусалим.
 

Август 1952

«Совсем не страх уничтоженья…»

Судьба человека –

Из ночи в ночь.

М.Хайдеггер

 
Совсем не страх уничтоженья,
Не ужас перед пустотой
Встают в моём воображенье
Неодолимою чертой.
 
 
Но как прожить существованьем,
Из ночи тянущимся в ночь,
И эту ночь не превозмочь
Ни верой, ни умом, ни знаньем?
 

«Он был моим вечерним светом…»

М.Т.

 
Он был моим вечерним светом,
Он совестью моею был.
На все вопросы был ответом,
Хотя бы потому, что жил.
 

1991

«Что ж? Если так – почему бы и нет?..»

 
Что ж? Если так – почему бы и нет?
Страшен, конечно, немного тот свет.
 
 
Но ведь и люди немного смешны —
Каждою ночью им видятся сны.
 
 
Правда, бывают и ночи без снов…
Ну, не проснёшься и будешь таков:
 
 
Ночь или вечность – не всё ли равно,
Если бессмертие предрешено.