Текст книги "Скандинавская мифология. Энциклопедия"
Автор книги: Кирилл Королев
Жанр:
Энциклопедии
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Один в знак примирения взял глаза Тьяцци и забросил их на небо, где они превратились в две звезды.
И в этих, и в других мифах Локи выступает в роли трикстера – отрицательного культурного героя, наделенного демоническими и комическими чертами, плута-озорника, искушенного в проделках и кознях, нарушающего табу и профанирующего святыни. По К. Леви-Стросу, трикстер – персонаж-посредник, «медиатор» между возвышенным и низким, богами и йотунами, жизнью и смертью, космогоническим и эсхатологическим; он «ас среди асов и демон среди демонов» (О.А. Смирницкая). Как писал Е.М. Мелетинский, «трюки, с помощью которых Локи достигает цели, и его шутовские проделки специфичны для трикстера».
Наиболее ярко комическая и «двойниковая» составляющие образа Локи проявляются в эддической песни «Перебранка Локи», в которой Локи «выводит на чистую воду» всех собравшихся на пир богов – и обменивается с Одином взаимными обвинениями, одинаковыми по своей сути.
Бога скальдического искусства Браги «волчий отец» (эпитет Локи, связанный с тем, что чудовищный волк Фенрир – его сын) попрекает трусостью, Идунн и Гевьон обвиняет в распутстве, Фригг – в прелюбодеянии с братьями мужа, Фрейю – в порочности и кровосмесительной связи с Фрейром, Тюра – в малодушии, Хеймдалля – в чрезмерном усердии, Тора – в страхе перед великанами. Одину же он бросает такое обвинение:
Молчи-ка ты, Один!
с начала времен людей
ты судил неправо:
в распре не раз,
кто праздновал труса,
тому ты дарил победу.
Далее следует взаимный упрек в колдовстве, «недостойном» богов:
Один сказал:
«Пусть в распрях не раз,
кто праздновал труса,
тому я дарил победу,
зато восемь зим ты
в подземье сидел,
был дойной коровой,
был женкой рожалой,
ты – бабоподобный муж!»
Локи сказал:
«А сам ты, я слышал,
на острове Самсей,
как ведьма,
бил в барабаны, жил,
ворожея, у людей в услуженье, —
сам ты бабоподобный муж».
Кроме того, в этой песни содержатся многочисленные намеки на Рагнарек – битву перед концом света – и печальную участь богов, которую предвидит Локи. Так, он говорит Фрейру, намекая на миф, изложенный в песни «Поездка Скирнира»:
Дал ты в уплату
за Гюмира дщерь
злато и меч в придачу:
коль Муспелля чада
промчатся сквозь Мюрквид,
чем ты, несчастный, помашешь?
Тору, грозящему ему своим молотом, Локи советует быть посдержаннее:
Вдобавок в этой песни Локи фактически признается в своей причастности к смерти Бальдра:
Фригг сказала:
«В застолье пристало ль
столь много о старом
вам толковать сегодня?
Зачем понапрасну
двум асам спорить?
Прежние распри забудем!»
Локи сказал:
«Молчи-ка ты, Фригг!
ибо, Фьегюна дщерь,
как раз ты
блудить горазда:
Вили и Ве,
хоть Видрир – твой муж,
с тобою любились оба».
Фригг сказала:
«Когда бы сидел здесь,
у Эгира в доме,
хоть кто-нибудь,
Бальдру подобный,
ты с пиршества асов
сейчас не ушел бы
иначе, как больно побитый».
Локи сказал:
«Знать, мало досталось! —
желает ли Фригг
хулу до конца послушать?
Я – вот причина,
что сына вовек,
Бальдра, с тобою не будет!»[45]45
Видрир – эпитет Одина. – Примеч. ред.
[Закрыть]
К. Хлисен. Перебранка Локи (ок. 1861 г.).
Это признание переполнило чашу терпения богов, и они решили отомстить Локи. Как гласит миф, Локи ускользнул из дома Эгира, превратился в лосося и спрятался в водопаде, однако асы его поймали и связали кишками собственного сына Нарви. Скади, дочь великана Тьяцци, которую Локи также оскорбил на пиру, подвесила над его лицом ядовитую змею. Сигюн, супруга Локи, подставляла под каплющий яд чашу; когда же чаша переполнялась и Сигюн ее опорожняла, яд капал прямо на лицо Локи, и тот корчился так, что содрогалась земля. Связанный и казнимый, Локи осужден пребывать в некоей пещере до того мгновения, пока не придет срок битвы перед концом света и он не вырвется на свободу.
* * *
Скандинавская мифология отличается от прочих мифологий индоевропейского ареала прежде всего тем, что в ней особое значение придается судьбе. Этот «мировой закон» определяет не только поступки людей (как, скажем, в мифологии греческой или кельтской), но и деяния богов. Никто из них, даже сам Один, не властен изменить того, что предначертано судьбой: Бальдру суждено погибнуть – и он погибает, несмотря на все усилия асов; Фенриру суждено вырваться из пут – и он вырывается, как ни удерживают его боги; миру суждено быть разрушенным – и он разрушается, вопреки героизму асов в последней схватке перед концом света.
А.Я. Гуревич называл скандинавское представление о судьбе «активистским», противопоставляя его представлению «фаталистическому», когда герой покоряется возвышающейся над ним силе; жизненные установки героев (и богов) скандинавских преданий противоречат «фатализму, превращающему человека в безвольное орудие безличной судьбы». Скандинавский герой «не отделен от своей судьбы, они едины, судьба выражает внеличную сторону индивида, и его поступки только раскрывают содержание судьбы. Он осознает себя как личность постольку, поскольку ощущает в себе свою индивидуальную судьбу».
Скандинавские боги действуют в «пространстве судьбы», представленном двумя проекциями мифологического мироздания – горизонтальной, противопоставляющей освоенный мир (Асгард и Мидгард) миру неосвоенному (Утгард), и вертикальной, которую удерживает и структурирует мировое древо ясень Иггдрасиль, выступающее и как древо судьбы с норнами у корней; действуют, сознавая, что все их деяния ведут, если воспользоваться современным физическим термином, к нарастанию энтропии и к гибели мира. Но бездействовать нельзя, иначе это – не жизнь.
Глава 4
СКАНДИНАВСКАЯ ЭСХАТОЛОГИЯ: Рагнарек – гибель богов
Эсхатологические мотивы в мифологии. – В круге вечного возвращения. – Миф и история. – Эсхатология и этика. – Миф о Бальдре. – Миф об умирающем и воскресающем боге. – Омела. – Дж. Фрэзер о Бальдре и омеле. – Предвидение Рагнарек. – Силы противников. – Битва перед концом света. – Рагнарек. – Возрождение мира. – Gotterdammerung Рихарда Вагнера.
Эсхатология – представление о грядущем конце мироздания – сложилась, по всей вероятности, под влиянием формирования концепции исторического времени – противопоставляемого времени мифическому, циклическому, существующему, по образному выражению М. Элиаде, «в круге вечного возвращения». В рамках мифического времени эсхатологические мотивы в мифах если и присутствуют, то, скажем так, в латентной, неявной форме. К таковым мифам можно отнести рассказы о древнейшем потопе или пожаре, о гибели старшего поколения богов (великанов, титанов), обитавших на земле до появления человечества. Классический пример эсхатологического мифа в границах мифического времени дает индийская мифология, которая содержит представление о космических циклах гибели и обновления мира: вселенная гибнет, когда засыпает Брахма, – и возрождается, когда наступает новый день бога-творца. Этот процесс повторяется непрерывно, разве что он весьма длителен (протяженность дня Брахмы – тысяча «больших веков», или махаюг, каждый из которых равен 4 320 000 человеческих лет, а сам Брахма живет сто «лет Брахмы», причем каждый его год насчитывает 311 040 000 000 000 человеческих лет). С появлением исторического времени идея истории как процесса движения от начала к концу – идея, с течением веков выкристаллизовавшаяся в прославляемое одними и проклинаемое другими понятие прогресса, – проникает и в мифологическую цикличность. Мир создается, чтобы быть разрушенным, причем теперь гибель мира затрагивает не только старшее поколение обитателей земли, но буквально всех, в том числе людей. Квинтэссенция «историзации» мифологии – христианская апокалиптика с ее мотивами Судного дня и Страшного суда. Кстати сказать, в христианской мифологии, как и в мифологиях иудаистической и иранской, эсхатологическая тема приобретает «этическую составляющую»: гибель мира неизбежна, поскольку он погряз в грехе, и только очищение огнем способно принести избавление от скверны.
Скандинавская мифология – во всяком случае, на той, достаточно поздней стадии своего развития, которую сохранили для нас песни «Старшей Эдды» и прозаические фрагменты «Младшей Эдды»[46]46
Оба текста относятся к XIII в., между тем как христианство распространилось в Скандинавии в X–XI вв.
[Закрыть] – безусловно исторична; в ней присутствует «направленное» время, движущееся от начала к концу. Она уникальна в том отношении, что эсхатологическая тема составляет основное ее содержание; более того, в скандинавской традиции гибель мира неизбежна, поскольку мироздание рукотворно, а потому обречено состариться, одряхлеть и умереть, – и вместе с мирозданием гибнут боги, гибнут раз и навсегда[47]47
Возможно, нежеланием «расставаться» с «привычными» богами отчасти объясняется эвгемеризация скандинавских божеств в «Саге об Инглингах» и в прологе к «Младшей Эдде» Снорри Стурлусона. Может быть, это – в известной степени попытка «продлить жизнь» богов, изобразив их не божествами, а много знавшими и много умевшими людьми, первыми правителями Скандинавии.
[Закрыть].
Скандинавская мифологическая этика не ведает греха (в христианском значении этого слова). Миру суждено погибнуть отнюдь не потому, что боги нарушают собственные клятвы, прелюбодействуют или ополчаются друг на друга. Нет, мир погибнет лишь потому, что такова его судьба (недаром Рагнарек переводится и как «гибель», и как «судьба богов»).
* * *
Эсхатологический мотив судьбы отчетливо звучит в предваряющем миф об уничтожении мира и уходе великих богов мифе о гибели светлого бога Бальдра. По замечанию Е.М. Мелетинского, «миф о возникновении смерти от копья и первом ритуальном жертвоприношении в рамках воинских инициаций – убийстве юного бога Бальдра – становится прологом к собственно эсхатологическому циклу и обратному превращению космоса в хаос».
Гибель Бальдра, напророченная вельвой, предопределена изначально; более того, она – естественное следствие цепи событий, первым из которых было сотворение мира. Как пишет О.А. Смирницкая, «война асов и ванов, строительство Асгарда, смерть Бальдра – эти и другие события проходят перед нами не как отдельные сцены из жизни богов, а как акты вселенской драмы, конец которой известен. Все оказывается взаимосвязанным в судьбах мира. Добро прорастает злом, неутомимая деятельность богов расшатывает основы устроенного ими мира, приближая в конце концов его гибель. В своем стремлении к власти боги попирают законы, ими же установленные. Сам Один, оказывается участником событий, ход которых ему неподвластен. Боги, как и все сущее, не избегнут приговора судеб.»
Б. Фогельберг. Бальдр (1840 г.).
Зачином к мифу о гибели Бальдра выступает предание о зловещих снах, которые с некоторых пор стали преследовать юного бога. Обеспокоенный этими сновидениями, отец Бальдра Один отправился в Хель и своим колдовством поднял из могилы прорицательницу-вельву, чтобы вызнать у нее, отчего «сны у Бальдра такие зловещие». Вельва отвечала, что в мире мертвых для Бальдра приготовлены богато украшенные палаты, то есть подтвердила, что Бальдру суждено погибнуть. На настойчивые расспросы Одина она также поведала, что убийцей Бальдра станет его брат Хед:
Один сказал:
«Вельва, ответь!
Я спрашивать буду,
чтоб все мне
открылось:
еще хочу знать,
кому доведется
стать Бальдра убийцей,
кто сына Одина
смерти предаст».
Вельва сказала:
«Хед ввергнет
сюда дерево славы;
ему доведется
стать Бальдра убийцей,
он сына Одина
смерти предаст.
Больше ни слова
ты не услышишь»[48]48
«Сны Бальдра» («Песнь о Вегтаме»). Перевод А.И. Корсуна. – Примеч. ред.
[Закрыть].
По возвращении в Асгард Один передал ответ вельвы богам, и тогда Фригг, мать Бальдра, взяла клятву со всех живых существ и со всех вещей – «с огня и воды, железа и разных металлов, камней, земли, деревьев, болезней, зверей, птиц, яда и змей», как добавляет «Младшая Эдда», – что они не повредят Бальдру. Когда же Бальдр заступничеством матери сделался неуязвимым, боги стали развлекаться тем, что стреляли в Бальдра, бросали в него камнями и рубили мечами, а он оставался цел и невредим.
Переменить положение дел смог, разумеется, Локи, этот «бог конца» (по аналогии с Оди– ном, «богом начала»). Он хитростью выведал у Фригг, что та не взяла клятву не вредить Баль– дру с омелы, растущей к западу от Вальхаллы; растение показалось богине слишком молодым, чтобы брать с него клятву. Локи поспешил найти побег, вырвал его и принес на поле, где асы по-прежнему забавлялись, пытаясь поразить Бальдра.
Артур Рэкхем. Хегни и Брюнхильд (ок. 1900 г.).
Воспользовавшись слепотой Хеда, он подсунул тому побег омелы и уговорил метнуть в брата. Хед послушался совета – и Бальдр мгновенно пал бездыханным. Так, по выражению «Младшей Эдды», «свершилось величайшее несчастье для богов и людей».
Исследователи видели в Бальдре и солярного бога, сражающегося с тьмой и поглощенного ею, и королевскую жертву (в духе теории Дж. Фрэзера[49]49
Сам Фрэзер в «Золотой ветви» высказал гипотезу о связи Бальдра с поклонением священному дубу, то есть мировому древу. По Фрэзеру, Бальдр был олицетворением священного дуба (недаром в древнем ритуале практиковалось сжигание «человеческого представителя дуба», мифологизированного в образе Бальдра); омела же, которая его поразила, «мыслилась как вместилище жизни дуба, и, пока она оставалась нетронутой, ничто не могло его сразить или поранить… Они (древние. – Ред.) усматривали в омеле знамение того, что. покинув ветви священного дерева, она сохраняла жизненную силу… Поэтому, когда надо было умертвить бога или сжечь древесину священного дерева, для начала нужно было сломать омелу… Когда в позднейшие времена в качестве представителя дуба стал выступать живой человек, вполне логично было допустить, что, подобно олицетворяемому ими дереву, он не может быть убит или ранен до тех нор. пока невредимой оставалась омела… Если принять такое воззрение, неуязвимый Бальдр был не более и не менее как персонификацией дуба, на котором произрастает омела. В пользу такого истолкования говорит древнее верование… согласно которому омела не могла погибнуть ни в воде, ни в пламени. А так как не было средства уничтожить это растение, то сам собой напрашивался вывод, что, пока омела остается на дереве, она заражает его своей неуязвимостью. В мифической форме эта идея могла получить свое выражение в повествовании о том, как когда-то жизнь благодетельного бога дуба была надежно заключена в не поддающейся уничтожению омеле, произрастающей на его ветвях; как сам этот бог пребывал неуязвимым до тех пор. пока омела оставалась на своем месте; как, в конце концов, коварный враг овладел тайной неуязвимости бога и сорвал омелу с дуба, убив тем самым бога дуба. После этого он сжег тело бога в огне, который не представлял для него никакой опасности, пока огнестойкое паразитарное растение оставалось на его ветвях».
[Закрыть] о ритуальном убийстве царя-жреца), и миф о появлении в мире смерти в результате первого жертвоприношения (однако смерти Бальдра, как мы помним, предшествовала в этом смысле гибель Имира). Также подчеркивалась тесная связь мифа о смерти Бальдра с ближневосточным мифом об умирающем и воскресающем боге растительности.
К числу таких богов принадлежали шумерский Думузи, он же Таммуз, фригийский Аттис, финикийский Адонис, греческий Дионис-Загрей, «пришедший» в Грецию из Фракии. Несомненные следы культа умирающего и воскресающего бога, с гибелью которого умирает и природа, а по весне, с воскрешением божества, оживает вновь, – несомненные следы этого культа обнаруживаются и в христианской мифологии.
В скандинавском мифе не говорится о «помрачении природы» вслед за смертью Бальдра, однако «великая печаль», охватившая асов, возможно, является вариантом метафорического описания зимы. В строфе из «Прорицания вельвы» можно усмотреть намек на воскрешение природы после возвращения Бальдра из Хель:
…не пахан,
не сеян
хлеб уродится,
Бальдр воротится,
Хед воротится —
в жилище
Высокого жить
будут вместе.
Е.М. Мелетинский подчеркивает, что «нельзя полностью исключить связи мифа о Бальдре с культами плодородия и древневосточными мифами, а тем более христианских влияний. Однако. Бальдр несомненно относится к мифологии Одина (шаманической. – Ред.). В своей основе миф о Бальдре скорее всего представляет собой миф о первой смерти, осложненный мотивами воинских инициаций.»
Выше уже упоминалось, что самой первой смертью в скандинавском мифологическом мироздании была гибель инеистого великана Имира, из расчлененного тела которого боги создали мир. Правда, Имир не был богом – ведь он принадлежал к племени хримтурсов. С гибелью Бальдра смерть пришла в пространство богов и людей, вероятно, именно поэтому его гибель и стала «величайшим несчастьем».
Опечаленные гибелью светлого бога, асы приготовили погребальную ладью, на которую возложили тело Бальдра, его коня, золотое кольцо Одина Драупнир – и тело жены Бальдра, Нанны, сердце которой разорвалось от горя. Согласно эддической песни «Речи Вафтруднира», Один шепнул мертвому Бальдру некое тайное слово – возможно, передал сыну пророчество вельвы о том, что когда-нибудь Бальдр вернется в мир живых. Вали, «пасынок Фригг», сын Одина и богини Ринд[50]50
У Саксона Грамматика в «Деяниях датчан» присутствует рассказ о сватовстве Одина к Ринд. По Саксону, Ринд – дочь короля рутениев. Одину (Бе у Саксона) предсказано, что именно от Ринд родится мститель за Бальдра, и потому он желает овладеть девой. Он переодевается человеком и приходит ко двору рутениев, называется военачальником, выигрывает решающую битву и требует Ринд себе в награду. Но Ринд он совсем не нравится. Девушка толкает его так, что он сильно ударяется подбородком об пол. Один гневается и обрушивает на Ринд руническое заклятие, написанное на коре дерева. Ринд сходит с ума. Тогда Один переодевается женщиной-знахаркой, предписывает Ринд горькое лекарство и, чтобы девушка не вырывалась, советует привязать ее к кровати. Его совет исполняют, и тогда он овладевает беспомощной Ринд силой. Прочие боги гневаются на Одина за столь неблаговидный поступок и даже на время изгоняют его.
[Закрыть], убил Хеда, отомстив за смерть своего сводного брата. Тем временем другой сын Одина, Хермод, взял отцовского коня Слейпнира и отправился в Нифльхель, за братом. Хозяйка преисподней Хель согласилась отпустить Бальдра, но при условии, что его оплачет все живое и мертвое на земле. Как сказано в «Младшей Эдде», «асы тут же разослали гонцов по всему свету просить, чтобы все плакали и тем вызволили Бальдра из Хель. Все так и сделали: люди и звери, земля и камни, деревья и все металлы, и ты ведь видел, что все они плачут, попав с мороза в тепло.
Когда гонцы возвращались домой, свое дело как должно исполнив, видят: сидит в одной пещере великанша. Она назвалась Текк. Они просят ее вызволить плачем Бальдра из Хель. Она отвечает:
Под обличьем этой великанши скрывался все тот же Локи. Так Бальдр остался во владениях Хель, а Локи был наказан богами – связан в пещере, где на лицо ему капал змеиный яд.
Хермод верхом на Слейпнире скачет в Хель. Иллюстрация к «Младшей Эдде» (1760 г.).
Со смертью Бальдра в мире началась трехгодичная «великанская зима» – Фимбульветр, на исходе которой, по «Речам Вафтруднира», чудовищный волк Фенрир проглотит солнце. «Прорицание вельвы» вторит мудрому великану Вафтрудниру:
Там, на востоке,
в Железных Лесах
рожала Старуха
отродий Фенрира:
настанет время,
из них единый
окажется троллем,
пожравшим солнце,
тела обгложет
мужей умерших,
обрызжет кровью
жилища богов,
и день затмится
в средине лета,
и быть ненастьям.
«Младшая Эдда» говорит, что следом за зимой Фимбульветр придут землетрясения и наводнения, ясень Иггдрасиль сотрясется до самых корней, а затем землю опалит нестерпимым жаром. «Старшая Эдда» относит эти катаклизмы на время после Рагнарек.
В «великанскую зиму» боги и люди откажутся от всех правил, которые были приняты в обществе:
…брат на брата —
и гибнут в бранях,
родич на родича —
режутся рати,
мерзость в мире,
настало время
меча и блуда,
щита разбитого,
ветра, волка,
погибели мира;
человек человека
не пощадит.
Мировой катаклизм приведет к тому, что освободятся хто– нические чудовища – вырвется из пут волк Фенрир[52]52
У Фенрира, по «Прорицанию вельвы», имеется «двойник» – демонический пес Гарм, сидящий на привязи в пещере Гнипахеллир:
Вот Гарм залаял там,в Гнипахеллире —вервь оборвется,зверь выйдет голодный!
[Закрыть], освободится связанный Локи, выберется на сушу из океана змей Йормунганд. Из Хель приплывет в Асгард корабль Нагльфар, построенный из ногтей мертвецов; кормчим Нагльфара будет Локи (по «Младшей Эдде» – великан Хрюм). С юга, из Муспелльсхейма, прискачут «сыны Муспелля» во главе с огненным великаном Суртом, под которым провалится радужный мост Биврест; придут и инеистые великаны.
Навстречу чудовищам и великанам выступят асы, которых призовет бог Хеймдалль, затрубив в рог Гьяллархорн:
Взыграли под древом
Мимира дети,
пропел Гьяллархорн
мира кончину —
Хеймдалль трубит,
рог поднимает;
Один беседует
с Мимировой головою…
Один собирает дружину эйнхериев и выступает на бой – на «Бранное Поле», как называется место последней битвы в «Речах Вафтруднира». У каждого из богов свой противник: Одину выпадает сражаться с Фенриром, Тору – с Йормунгандом, Тюру – с Гармом, Фрейру – с Суртом, Хеймдаллю – с Локи.
Наказанный Локи и его супруга Сигюн. Иллюстрация XIX в. к «Старшей Эдде».
Первым в сражении падет Один, проглоченный Фенриром. За ним, «не посрамившись», последует Тор:
…вот вышел
преславный сын
Хлодюн и Одина,
Мидгарда сторож
биться со змеем:
сразил он гада
и сам, погибая —
жилища людские
все опустели, —
на девять шагов
Тор отступает,
сын Фьергюн и Од[53]53
Возможно, девять шагов, на которые отступает Тор, – это метафорическое описание пути погибшего из верхнего мира, Асгарда, в обитель мертвых, Хель.
[Закрыть].
Сурт побеждает Фрейра[54]54
По «Младшей Эдде», Фрейра погубило то, «что нет при нем доброго меча, отданного Скирниру». Скирнир – слуга Фрейра, сватавшийся от имени бога к великанше Герд и грозивший ей мечом.
[Закрыть], Хеймдалль и Локи сражают друг друга, Тюр убивает Гарма, но и сам гибнет; сын Одина Видар разрывает Фенриру пасть. И тогда, как гласит «Младшая Эдда», Сурт «мечет огонь на землю и сжигает весь мир».
«Старшая Эдда» добавляет:
…солнце затмилось,
земля утонула,
срываются с неба
светлые звезды,
огонь извергается,
жизни кормилец,
он жаром пышет
аж в самое небо…
С пламенем Сурта приходит Рагнарек – конец света, в котором погибают боги, люди и все живое.
Мир, сотворенный из тела инеистого великана Имира, прекращает свое существование. Остается лишь мировое древо, пронизывающее и объединяющее вселенную, – во всяком случае, в эддических текстах не встречается упоминаний о его гибели. Уместно предположить, что новый мир[55]55
«В моем конце – мое начало». Т.С. Элиот.
[Закрыть] возникает из «благословенного ясеня» – из его побегов, из медвяной росы, капающей с его листьев, из тех самых корней, которые тянулись в обители богов, людей и великанов. Этот новый мир вырастает из воды:
…суша из моря
восстала зеленая,
воды текут,
орлан по-над ними
летает и рыбу
высматривает[56]56
В этих строках, равно как и во всем рассказе о возрождении мира в «Прорицании вельвы», исследователи и комментаторы видят следы христианского влияния. В христианстве орел (орлан) – прежде всего символ Воскресения. Такое толкование образа основано на предании, по которому орел, летая вблизи солнца и окунаясь в воду, периодически обновляет свое оперение и возвращает себе молодость; ср. «…обновляется, подобно орлу, юность твоя» (Пс., 102:5). Орел также служит символом новой жизни и олицетворяет душу христианина, которая крепнет благодаря добродетели: «А надеющиеся на Господа обновятся в силе; поднимут крылья, как орлы…» (1 Ис., 40:31). Как птица, взлетающая выше остальных н способная не мигая смотреть на солнце, орел символизирует Христа. Нe лишним будет напомнить, что эддические рукописи датируются XIII в., а христианство распространилось в Скандинавии в X–XI вв. Особенно заметны христианские мотивы в следующей строфе:
И вот пришел он,судья великий,пришел всевластныйвладыка мира…
[Закрыть].
Чертог Вальхалла. Справа – мировой змей Йормунганд. Иллюстрация к «Прозаической Эдде» («Младшей Эдде») (1760 г.).
В обновленный мир возвращаются из обители мертвых Бальдр и Хед, вновь появляется Хенир, на поле Идавель приходят сыновья Тора Моди и Магни, а также сыновья Одина Видар и Вали. Примечательно, что «младшие боги» после возвращения находят тавлеи, в которые играли их родители, и тотчас принимаются за игру – то есть начинают сами пытать судьбу.
Кроме «младших богов», Рагнарек переживут и двое людей, Лив («жизнь») и Ливтрасир («пышущий жизнью»). Они скрывались в роще Ходдмимир и питались росой. От них заново пойдет человеческий род, как говорится в «Речах Вафтруднира»:
Лив и Ливтрасир, чета, укроются в куще Ходдмимир, рассветные росы будут им пищей, и вновь народятся люди.
С возрождением мира начинается новая история – история не богов, но людей.
* * *
Песнь «Прорицание вельвы», открывающая корпус эддических текстов, была сложена, по всей видимости, в конце X века. Изложенный в ней сюжет «гибели богов» со временем был подхвачен романтиками, а в XIX–XX веках стал одним из основополагающих мотивов новейшей европейской культуры. Во многом это произошло благодаря «последнему романтику», великому немецкому композитору Рихарду Вагнеру.
Вагнер дал Рагнарек иное название – Gotterdammerung, то есть «сумерки богов». Боги в знаменитой оперной тетралогии Вагнера «Кольцо Нибелунга» охвачены жаждой золота, затмевающей иные ценности и погружающей мир в испепеляющее пламя. С легкой руки Вагнера и подхвативших его метафору европейских интеллектуалов выражение «сумерки богов» стало синонимом безудержного разгула накануне гибели (вспомним хотя бы одноименный фильм Л. Висконти).
Мифологические песни «Старшей Эдды», наполненные «предчувствием конца», трагичны, но не столь безысходны, как те же сюжеты в трактовке Вагнера. Они оставляют надежду. Торжество хаоса кратковременно – на смену ему приходит новый космос, космос людей.
Жизнь продолжается. И героические свершения богов, как в зеркале, отражаются в не менее героических деяниях их потомков.
