Текст книги "Оркестр цвета пурпурной малины"

Автор книги: Кирилл Мельников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– И не говори. «Грядёт грядущее». Мне кажется, Виски…

– М?

– Мне кажется, – сказал я уже тихо, – мне кажется, что скоро случится что-то такое, после чего я окончательно сойду с ума, друг мой.

– С чего это ты вдруг?

Повисло молчание. Никогда ещё не чувствовал столь большой апатии.

– Виски, ты единственный, кто понимает то, как трудно заниматься этим…

– Да не особо. Мне не трудно.

– Ну, ты это ты. Виски, меня вводят в ступор эти красные столбцы писем, они словно облиты кровью. Друг мой, мне снятся сны, в которых играет мелодия, подобная тюремному оркестру, они облиты кровью. Я устаю. Беря в руки письмо, я чувствую, как ослабеваю. Это как работать на кладбище, закапывая трупы раз за разом. Руки устают, а страшный яростный дождь льёт на меня так, что валит с ног, втаптывая в грязь. Это ужасное чувство, Виски.

– Друг мой, сочувствую тебе. Но прими факт – ты сам желаешь этой работы. Ты можешь просто уволиться, уехать из Лирна и жить где-то в горах, в спокойствии. Тебя никто не заставляет.

– Я знаю. Но я, ведь, буду чувствовать вину перед теми людьми, которых я оставил без ответов. Для них, как мне кажется, мои письма – это как лестница в небеса, как путь к счастью, без них они не могут жить. Друг мой, я чувствую, что схожу с ума. Я как будто стою под дождём на краю пропасти, а позади меня плотина, которой достаточно лишь дать причину, она пустит на меня весь осточертевший поток грязи и навоза, который в итоге смоет меня до столь глубоких глубин, что никто, даже ты не сможешь вытащить меня из этого ужасного сна. Друг мой, Виски, я говорю это искренне.

– Да-да-да, я верю. На твоём лице и так всё написано.

Я заглянул в его глаза и увидел в отражении их своё побелевшее от страха лицо. Как у мертвеца кожа почти не впитывала света, она была бледна и натянута, скулы выдавались вперёд, а волосы редкой соломой свисали со лба. Я не видел своих глаз, они словно скрылись, впали. Или же это моё воображение не позволяло мне увидеть свой же взгляд, чтобы я окончательно не невзлюбил себя?

Страх – черта, которая стала проявляться во мне недавно. Раньше я жил, не ведая его. Я словно существовал просто в мире, жил как-то свободнее, не имел определённой цели (впрочем, я и сейчас не особо различаю ориентиры). Раньше для меня страхом являлся, к примеру, замеченный в пакете муки таракан или же пробежавшая по обочине крыса – что-то такое единичное, разовое, но теперь я боюсь самого будущего. Мне страшно, что мне всё это надоест и я уйду в абстрактность окончательно, отдавшись порокам человечества и потерявши едино образность, угловатость своего сегодняшнего характера.

Нужно работать.

Время 17:39, скоро конец рабочего дня. Мы с Виски читали письмо от какого-то меломана, пишущего своей музе любовные записки (его муза разбилась прямо на сцене, когда выполняла поход по канату). Неожиданно в дверь постучали.

Виски сразу же встал, поправил воротник пальто и зашёл мне за спину, как тень, возвышаясь надо мной. Я спросил:

– Кто это?

– Мистер Рональди, меня зовут Итан Раилер. Жизель просила занести к Вам кексики и какой-то свёрток.

Я с ухмылкой обернулся к Виски, тот тоже не мог сдержать улыбки.

– О, Боже, опять этот дурак. Скажи честно, Ричи, зачем ты принял его на работу?

– Я… если честно, я беру на работу всех, кто живёт со мной в одном дворе.

– Но так же не безопасно! – Он скорчил смешную гримасу. – Вот выйдешь ты раздетым на балкон, и сразу пойдет шептун между работниками…

– Зачем мне выходить на балкон? – спросил я логично. – У меня в принципе в квартире нет балкона!

Тем временем Итан за дверью снова постучал:

– Так мне можно войти или нет?! – крикнул он, и я его впустил.

Дверь отворилась. Перед нами предстало молодое несуразное и необученное нечто. Пацан, только стукнуло 18, и сразу утроился на работу. Низенького росту и носит рубашку, ярко светящуюся томным светом, будто бы жёлтый уличный фонарь. Волосы покрашены в зелёный, почти как у Жизель. Поверх несуразного облика накинут невесть откуда раздобытый избитый судьбою тяжёлой пиджак коричневатого оттенка. Образ его скорее можно представить, если на бумаге описать фееричную слегка вытянутую и приплюснутую загогулину, мысленно пририсовав к ней мелкие детали и раскрасив. Я в принципе стал замечать, что жители Лирна одеваются так, словно идут на маскарад. Какой-то фейерверк из конфетти в чёрном океане по имени «Грязь».

Неловко он зашёл, потоптался на месте. В одной руке он держал свёрток с, по-видимому, письмами. В другой же нёс тарелочку с небольшими сухими кексами.

– Молодец, Итан, – сказал я, изымая то, что он принёс.

Я сразу опрометчиво стал раскрывать свёрток и на глазах у Итана начал раскладывать письма по стопочкам. Зелёные – в одну колонку, красные, в другу, жёлтые в третью. Во время этого процесса Виски внезапно дотронулся до моего плеча и прошептал тихо:

– Ричи, пацан всё ещё здесь.

Я поднял глаза и увидел, что Итан взаправду всё ещё стоит посреди кабинета передо мной, тупым взглядом наблюдая за моей работой. Внезапно он спросил:

– Господин Рональди?

– Что? Если что-то не понимаешь, спрашивай, мы же, ведь, коллеги, а коллеги должны помогать друг другу.

– Спорим, что Вы это посмотрели по «Джеральду»?

– Да, именно, – без колебаний, с явной гордостью в голосе сказал я. Виски и Итан почему-то сухо посмеялись. – А что? В чём проблема-то?

– Я хочу спросить, мистер Рональди.

– Спрашивай.

– Вот Вы постоянно складируете у себя в кабинете огромные стопки писем, но… зачем они Вам? Вы их воруете и читаете? – он улыбнулся, обнаглел. – Вы извращенец?

Я почувствовал, как Виски за моей спиной валится со смеху, для меня же в этом не было ничего смешного. Я разозлился, я был взбешён! О, Боже, мой же подчинённый упрекает меня за мою же работу и называет меня извращенцем! Я и так с ними сколько лет уже в няньки играю, премии каждый год выписываю. Секретарша моя, небось, уже устала считать суммы, которые я трачу на то, чтоб им работалось комфортно, а сам сижу в сухо обставленном кабинете с одним лишь столом, шкафом, да деревянным креслом с подушкой! И я ответил озлобленно, но сдерживая себя:

– Скажи, Итан, ты получаешь достойную зарплату?

– Да.

– ТЫ получил премии в прошлом месяце? Так же, как и все, не меньше?

– Нет.

– Ну так скажи на милость, на кой чёрт тебе нужна информация о том, зачем эти письма идут именно ко мне? На кой чёрт ты обзываешь меня извращенцем? Будь на моём месте кто-либо другой, тебя бы уже лишили половины зарплаты и премий на будущие полгода! – он съёжился, и я заметил, как его ноги медленно продвигаются к выходу, а сам он уменьшается. – Пошёл вон!

– Да-да…

Не прошло и секунды, как он, пятясь боком, скрылся за дверью и, когда уже почувствовал себя сокрытым от моих глаз, крикнул:

– Господин Джеральд, – так зовут нашего владельца агентства, – просил Вас зайти к нему по окончанию работы!

– Я зайду к нему, не переживай. А вот ты беги уже отсюда!

И захлопнул дверь.

Вот об этом я и говорил. Как только люди начинают догадываться, появляются подозрения, наступает черёд вот таких вот стычек. С того момента, как я стал работать здесь, число работников, которые были убиты неизвестным, резко подскочило. Не скажу, что это странно, скорее, это закономерно. Я не люблю людей, которые узнают обо мне слишком много. Возможно, и вы.

Напоследок перед закрытием главы, пока я окончательно не потерял рассудок и рассказ не ушёл со мной в беспамятство скорое, расскажу Вам о одном письме, которое в будущем станет причиною моего заключения.

Время 22:00. На очереди была 17 сигарета и 78 письмо из теперь уже 93. Это какое-то невообразимое количество. Мир взаправду сходит с ума. Читая письма, я вижу то, насколько играет ненависть в сердцах. Одни за Господина Джеральда, другие против, третьи за зарождающийся феминизм, набирающий обороты даже в нашем грязном захолустье. Весь мир одинаков, везде рано или поздно произойдут определённые общественные процессы, и пусть кто-то говорит, что течение общественных мнений незакономерно, плюйте ему в лицо. Всё в этом мире просто и поддаётся однообразности! Ничто не может быть уникальным! Ничто! Каждый считает, что его мнение особенное, но я, читая эти письма, вижу, что они ни на миллиграмм не отличаются от таких же полсотни людей, сердца которых я уже прочёл. Взрослые думают, как дети, думают, что они серьёзные, что они уникальные. Смешно.

Схватив письмо с верхушки зелёной стопки (проплаченные письма), был я удивлён. Помните, я рассказывал о письме полковника своей богатой дочери, продающей одноразовые капюшоны? Теперь же мне оно попалось вновь.

Не я один был удивлён, Виски тоже. Крайне редко встречаются письма от одних и тех же отправителей одним и тем же людям. Как правило, как сказал Виски, мы просто сводим ответом всё к тому, что люди просто смиряются с правдой и остаются с реальностью наедине, а дальше их судьба уже «не наше дело».

Открыв письмо, я удивился ещё более.

– Ну же, мне даже интересно, – поторапливал меня Виски, когда я с интересом разглядывал письмо.

– Нет-нет, это не может быть ошибкой, – начал я. – Томас Раилер, деревня Шинковка, Россия. Всё точно так же, как и в прошлый раз. Интересно, – распечатал конверт. Сразу стало ясно, что текст писал образованный человек, красивым почерком, вырисовывая каждый крючок. – «Дорогая Энни, снова пишет тебе твой старый дед. Ответом своим прошлым ты меня не очень порадовала. Стала ты говорить намного суше, явно отупела в этом своём Лирне. Скучаю по тебе невыносимо, скажу честно. В прошлом письме я попросил тебя приехать к нам, с псом своим хоть распрощаться, а то он умер без тебя, а до кончины своей безмолвной даже слова, лая не проронил. Тоже скучал. Знаешь, я уже стал думать о том, что это вовсе и не мне ты пишешь, что какой-то мужчина говорит за тебя, хотя, наверное, это лишь бредни старика. В любом случае, люблю тебя как дочь, как жену и как любовь, как жизнь люблю тебя. Скучаю. Рассказывай о себе побольше, старик волнуется. Пока, до скорого письма, но, видимо, не до скорой встречи. Не так ли, Энни?»

И наступила Тишина. Слишком много вопросов разом возникло к этому письму. Мало того, что в моём воображении казалось оно мне алым, словно было облито кровью, а текст начертан словно языком болью, оно было пропитано силой. Сквозь письмо этот человек словно рассмотрел меня – никому не известного, скрытого всеми способами за ширмой безнаказанности.

В воображении я сразу представлял себе образ этого человека. Сильный, старый, больной, но стойкий мужчина в военной форме, с множеством наград, с мудрыми глазами, смотрящими в глубь сути дела, умеющего отбрасывать ненужную мишуру, которую пускают в глаза такие шарлатаны как я. Куда ты смотришь, друг мой, в кого? Сквозь это письмо ты хочешь убить меня, итак убитого? Зачем?

Виски недолго находился в раздумьях. Внезапно он соскочил с места, лишь успел я заметить блеснувшую перед глазами белую искру. Виски выхватил из рук моих письмо, сжал его, не снимая ухмылки с лица, и стал рвать так яростно, что ошмётки бедной бумаги разлетались фейерверком ужасным.

– Что ты делаешь? – я попытался остановить его, но было уже поздно. Весь пол был усыпан ошмётками письма.

– Что Я делаю? – безумно переспрашивал Виски. – Я просто избавляюсь от лишних проблем.

– Разве я разрешил? Ты нарушил закон, Виски! Есть правило, нельзя уничтожать чужие письма! Они в сто раз ценнее, чем твоя грязная душа!

Виски усмехнулся:

– О, вот это ты зря. Наши души едины, друг мой, и сделал я это по твоему желанию. Ты часть меня…

– Нет это ТЫ часть меня, знай своё место, Виски! – я ударил кулаком по столу – предпринял единственную возможную меру. – И как теперь отвечать на письмо? Ты об этом подумал?

Тут Виски застонал, схватился за голову и демонстративно пропел:

– О, святые Исусы, какой же ты тупой… – он резко взглянул на меня, в глазах его читалось оскорбление. Самое яростно оскорбление, которое только можно представить. – Именно об этом я и думал, Ричи! Лучше просто не отвечать на письма от таких догадливых стариков!

– Но… если мы не ответим, то человек на том конце будет волноваться. Представь себе боль от томительного и бесконечного ожидания. Он, ведь, всё равно напишет вновь, так что какой в этом смысл? – я не понимал тупость в нём, а ему казалось, что тупость рождается во мне.

Он промолчал. Иногда я задаюсь вопросом, что творится в его пустой голове, какие процессы протекают там? Вряд ли он приходит ко мне из-за того, что просто хочет приятно провести время или поработать на благо других. Тогда зачем ему всё это? У меня есть привычка задавать вопросы, осознавая, что никто не даст мне нормального ответа.

В итоге я, тяжело вздохнув, взял чистый лист, вставил его в машинку и собрался уж было писать по памяти.

– Диктуй, – приказал я Виски.

– Нет. Если тебе надо пиши сам. Я не буду диктовать ответ на письмо, которое сам же разорвал.

– Диктуй, Виски.

– Пиши сам, Ричи.

В тот раз я был бессилен. В моём понимании, я не могу написать чего-то без помощи Виски. Это невозможно даже в представлении.

Критикуя его и обзывая всеми способами, убрал лист и печатную машинку. На сегодня с меня хватит».

Время 22:17.

В пустом кабинете сидит потерянный человек. Он один. На столе возвышаются стопки полностью идентичных писем, в дальнем углу за дверью валяются комки исписанной бумаги.

За окном бушует непогода, и сквозь сырые окна проникает лунный свет, отбрасывая тень больного. Внезапно Ричард Рональди поднялся с кресла, бормоча что-то. Его глаза направлены куда-то в сторону, а руки сами, интуитивно двигаются. Пихая в узкий чемодан стопки писем, он всё бормочет и бормочет.

Этажом ниже, в кабинете его секретарши Жизель, играет мимолётная, закадровая Флоренская музыка. Жизель Танцует вместе с Итаном некультурное и странное подобие вальса. Оба болтают о мелочах, и каждый прислушивается к малейшему шороху, который доносится сверху, из кабинета их начальника.

Серость будничного дня слилась с ночной иллюзией, образуя жуткое, томное, сковывающее чувство.

Мистер Рональди сложил всё в чемодан. Встал с кресла, хрустя рано постаревшими костями, одел полосатое пальто, обращаясь визуально в высокое, безличное чудо, изрыгаемое матерью-судьбой для того, чтобы наводить хаос в городах, подобных Лирну, или же для того, чтобы воссоздать порядок.

Внезапно мистер Рональди остановился у самой двери, вспомнил что-то, вышел из кабинета, поспешно закрывая за собой дверь на ключ. «Никто не войдёт, никто не узнает», – бормочет он. Зрачки бегают в страхе, и страх этот вызван призрачным ощущением грядущего. «Грядущее грядёт, грядущее идёт», – бормочет мистер Рональди, поднимаясь вверх по лестницам.

Лампочки сверкают мимолётно, несутся поезда, и чей-то голос, подобный хаосному предвещению, бормочет и бормочет. Мистер Ричи поднимается на третий этаж. Ему приходится пригибаться, чтобы не задеть головой потолка. Как безразличная стена, бормоча, поднимается он. От его чёрно-белого пальто не отскакивает свет, ступени трещат, предвещая.

Поднявшись вверх, Ричард Рональди открывает дверь, облитую золотом, окрашенную в прозрачный, всем телом дрожа и пугаясь, бормоча одновременно.

– Доброй ночи, Господин Джеральд, могу я войти? – робея спрашивает он.

– О да, Ричи, конечно.

Ричард Рональди ликует. Он входит в богато уставленный кабинет. Бормочет:

– Вы меня вызывали?

– О да, Ричи, да, – повторяет он. – Как жизнь?

– Очень хорошо!

– Так и знал. У тебя всегда всё хорошо, – слышится треск огня, и одиноко вспыхивает сигарета, предвещая. – Слушай, я тут хотел бы у тебя спросить кой-чего.

– Спросить?

– Ой, нет. Попросить. Знаешь, Ричи, ты давно работаешь у нас, и я давно уже заметил, что ты человек не из простых. Секретарша твоя постоянно приходит ко мне и жалуется на то, что с тобой невозможно работать. Ты постоянно что-то бормочешь. Ещё ребята из отдела перехвата говорят, что ты сильно странный…

– Нет.

– Ох, – рассмеялся он. – Я знаю, что нет. Глупцы всегда жалуются на гениев, верно?

Ричард Рональди пугливо молчит.

– Кхм-кхм, ну ладно. Вообще я позвал тебя к себе не за этим. Опять же, я бы хотел тебя попросить об одной просьбе. Я давно заметил, что персонаж ты интересный, а также заметил то, что люди, работающие с тобой, за редким исключением оказываются в больнице, а затем в земле. Интересная закономерность?

– Нет.

– Да. Так вот. Я бы хотел, чтобы ты написал книгу о себе, о своей работе, к примеру. Когда ты в первый раз пришёл к нам в агентство и сам попросил о том, чтобы я дал тебе возможность отвечать на чужие письма, уже тогда я понял, что ты особенный. Можешь написать рассказ о себе, о своих мыслях, обо всём. Конечно, стоит бы избегать лишних подробностей. Ну что же?

Ответ был очевиден.

Глава 3

«Синий-синий-синий дом в поле том»

«Грядущее идёт, грядущее грядёт, но в каком обличии явится ко мне оно, неизвестно.

На днях я прочитал одну интересную книжку, называется она «Похождения Господине Джеральда в Вене». Интересное чтиво. Рассказывается о том, как наш управленец ездил в загородный город. О том, что в морских городах не хватает питья, что леденящий холод пронизывает тамошние земли. Аж дух захватывает.

Читая подобное, осознаёшь, что Лирн, наверное, не самый плохой город. Как минимум, начинаешь понимать, что в нём есть своя изюминка, у него есть своё дыхание, а народная масса легко различима и не составит труда отличить коренного жителя Лирна от обычного приезжего на заработки беднягу или сбежавшего из соседней страны крепостного крестьянина.

Хоть мне это не нравится, хоть я и стараюсь отстраняться от подобного, мне всё же в некоторой степени нравится черта, присущая моим «коллегам по городу». В то время как улицы окрашены в чёрный, а небо играется с нами как с земными рабами, они – другие, отличные от меня люди – стараются выделиться яркостью в своём наряде. Люди в Лирне не гуляют по улицам– они плывут, скользя по чёрной грязи, словно бы маленькие яркие кораблики в чёрном море.

Проснулся я рано, и сразу столкнулся с уже знакомым чувством. Что-то грядёт, но что? С каждым днём ощущаю я, что отстраняюсь всё дальше от здравого рассудка. Вчера ночью я заходил к Господину Джеральду (не нашему градоначальнику, а к моему боссу). Он попросил меня написать книжку, которую вы сейчас читаете. Хотя не знаю, может, я просто пишу всё это куда-то в «никуда»? В детстве читал произведение Жмоголя «Записки сумасшедшего». Получилось у него довольно коротко, но бреда написал с размахом.

Квартирка моя обставлена скромно. Нужно избегать плавных линий и стремиться к строгости, повторю вновь. В спальне моей стоит гигантский телевизор. Если я не ошибаюсь, то только в Лирне продают телевизоры, во всём остальном мире о подобном даже не знают. Старая кроватка, окна, заплесневевшие обои ярко-ярко пурпурного цвета. Мне кажется, что с каждым новым днём, с каждым новым письмом я всё больше ощущаю, что предметы вокруг меня начинают окрашиваться в цвет, подобный цвету пурпурной малины. О, Боже, опять неточность языка! Какой смысл вообще описывать цвет в литературе? Если бы назвал пурпур чёрным, от этого что-то бы изменилось? Ответ – нет! Я сам говорю, что нужно всё упрощать, и сам же в своей книге пишу о цвете!

– Бред, – вымолвил я сурово.

Вышел из спальни, прошёлся на кухню. Удивительно, но изнутри крохотный мой домик кажется намного больше.

Как обычно заварил себе кофе, смешал с холодным чаем, залил молоком, прокипятил ещё раз и выпил. Божественно. Напиток, достойный повелителя людских сердец.

Вышел с кружкой на балкон… Стоп, какой её к чёрту балкон? Извините меня, читатели. Сами понимаете, то, что напечатано на машинке, уже не исправить. Надеюсь, в вашем остроугольном будущем машинки будут маленькие, не будут греметь, а слово можно будет убрать, не портя общий вид.

Как-то незаметно в ушах начинает играть музыка. Теперь она не идёт плавно, а как-то вскакивает, переливается. Это фортепиано? Нет, звук фортепиано поверхностный, а этот так и вырывается из груди, вырывает органы, скручивает кости. Сердце начинает биться в такт или музыка в такт сердца.

Одев пальто и шляпу и взяв чемодан, вышел из квартиры. Даже не стал запирать на ключ. Я и свой кабинет никогда не запираю, наверное.

В подъезде. В моём подъезде редко встречаю людей. Лишь доносятся постоянно звуки из квартиры выше. Как будто крысы с тараканами водят хороводы, а девицы-паучихи распивают рицин.

Назову свой дворик «гетто-двориком». Не знаю, придумали ли уже такое слово, а если нет, то я стану его первооткрывателем.

И почему всё такое яркое? Небо пылает розовым, дома фиолетовые, а земля… Земля – сущий кошмар, бездна. Даже солнце не пускает на неё своих розовых лучей. Я посмотрел в калитку и увидел там группу молодых людей. Все они были разодеты в чёрные накидки, а их лица сияли алым пламенем. Это ангелы? Нет, это уже слишком даже для меня. Раз Бога нет, нет и ангелов, верно?

– И долго он ещё? – спросил один из ангелов у другого.

– Да нет, наверное. Итан написал в письме, что будет ровно в 7:30.

– А сейчас сколько? – подходя к ним, всё больше начинали угасать их лица. Это точно были не ангелы, наоборот, они стояли в кругу как безбожные сатанисты. Ну или как обычные люди.

– Сейчас 7:29… О, а вот и он!

Внезапно два человека обернулись ко мне, и я увидел, что это были обычные люди, которые, видимо, состоят в одном кружке раз одевают одинаковые чёрные накидки.

– А, что? Я? – переспросил я у них.

Один из них. Тот, кто был грубее с виду, отмахнулся, мол, «уйди в строну» и прокричал:

– Да не ты, уродец!

– Это вообще-то отец Итана, – шёпотом сказал другой, но я расслышал.

– Что? Чей я отец?

Тот, кто обозвал меня, нагнулся к другому, пошептался с ним.

– Да это не его отец, не неси чепухи, – говорил грубый. Я просто остановился и наблюдал за, как мне казалось, комичной сценой.

– Да он-он, – отвечали ему. – Худой, старый – вылитый мистер Джон.

– Ну да, я мистер Джон, а что? – внезапно для себя же крикнул я. – Что Вам надо от Итана. От моего сына? – неуверенно добавил. – А, точно! Я видел Вас по телевизору. Вы же те самые идиоты, что разгромили здание окраинного управления в левобережной части! Вы одни из них!

В ту же секунду заметил я испуг в их лицах. Именно из-за таких, как эти люди, мне вчера пришлось отвечать на 90 с лишним писем, которые предназначались людям, убитыми руками их дружков.