Текст книги "Вампиры в Москве"

Автор книги: Кирилл Клерон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 31 страниц)

– И все-таки мне не верится, что замок стал нарушать договор. Надо бы сначала переговорить с Дракулой…

– Так он и будет с тобой разговаривать! Оторвет безмозглую башку и выбросит к черту. А весь ваш договор – ерунда и всегда таким был. Я сам слышал, как старый граф хвастался, что успешно вас, дураков, обманывает. Неужели вы еще не поняли, что все эти многочисленные несчастные случаи в лесу или на озере, дело их зубов?!

– А вот я не пойму, что это ты, Эмиль, так агитируешь за восстание. Что-то раньше не замечали за тобой особого беспокойства о нас.

– Я о вас особенно не беспокоюсь. Просто на меня тоже начали точить зубы.

Ситуация продолжала балансировать на грани и могла повернуться в любую сторону. И тогда Эмиль сделал абсолютно верный ход, пожалуй, единственно верный:

– Я думаю, свое слово должна сказать Анета.

– Пусть скажет.

И она сказала. Тихо, побелевшими от ужаса и сухими от обезвоживания губами. Она сказала свое слово. Гневная, полная нечеловеческой боли речь женщины, только что потерявшей своих единственных детей, подействовала сильнее всех логических доводов. Пламя окончательно разгорелось. Ну, гори ярче!

Эмиль, пытаясь сохранить перед крестьянами деловой и слегка равнодушный вид, имел все основания себя поздравить. Правильно он все рассчитал, хотя и к возможной неудаче подготовился. Не зря же его внутренний карман оттягивает изрядного веса мешочек с жалованьем за много лет. Там не медь и не серебро, а настоящее золото. Откажись крестьяне идти на замок, он немедленно купит себе самую резвую лошадь и постарается уехать как можно дальше, да хоть в другую страну. Он изменит внешность, отрастит окладистую бороду, поменяет имя. Но сможет ли он спрятаться от постоянно терзающего страха, от ночных кошмаров и… от самой смерти. ОНИ ведь обязательно найдут его. А сейчас появился шанс решить вопрос раз и навсегда.

Только бы не передумали вояки, только бы не подвела какая-нибудь нелепая случайность! А пока он будет ждать рассвета в Арефе и руководить подготовкой к штурму. Его отсутствия в замке наверняка хватятся, но вряд ли что заподозрят. Решат, что с горя напился и приготовятся примерно наказать по возвращении. Наивные!

КОНЕЦ ДЬЯВОЛЬСКОГО ГНЕЗДА

Выступление началось на самом рассвете с первыми ударами погребального колокола. Колокол, по которому скользили яркие солнечные лучи, возвещал начало похорон несчастных дочек несчастной Анеты. Его гулкие колебания в разряженном осеннем воздухе наполняли сердца трусливых пахарей совершенно невиданной энергией, энергией смерти и разрушения. Как уже не раз бывало в истории, народ восстал против своих жестоких правителей и готовился все сокрушить на своем пути. Как он верил, на пути к свободе. Штурм замка, в соответствии с несколько театральной идеей Эмиля, должен был стать первым актом прощания с девочками. Именно сейчас, в эти зябкие рассветные часы, имелось больше всего шансов на успех, ведь именно сейчас вампирический сон очень глубок и почти беспробуден.

Возбужденная толпа, со старостой, священником и Анетой в первых рядах, медленно двигалась по грунтовой дороге в сторону дьявольского гнезда, по пути торжества мести и справедливости. Не только лошади, но и худые коровы тащили в повозках и впалых боках связки хвороста, бревна и несколько бочек со смолой и керосином. В арсенале нападающих присутствовало и с десяток ружей, и невесть откуда извлеченные допотопные мечи и арбалеты. Они скорее придавали уверенности, чем могли сослужить реальную службу, но и уверенность в таком опасном начинании – немаловажно.

Движением процессии управлял Эмиль, разъезжая чуть поодаль на черном жеребце непокорного нрава, которого постоянно приходилось сдерживать. Вот и настал звездный час, час расплаты с теми, кто унижал, помыкал и угрожал его жизни. Ну и сокровища графа, конечно, в будущем не помешают. Знал он один тайничок, откуда даже самолично приносил золотые монетки Джелу за очередную партию пищи. До чего же самоуверенны эти вампиры, и считают себя умнейшими существами на свете! А ведь и он не дурак, чтобы взять хотя бы лишнюю монетку – им в замке делать нечего, наверняка все сто раз пересчитали. А вот слепок с ключа, а потом и дубликат со слепка он давно сделал.

Прямо перед поворотом, за которым открывалась прямая дорога на Келед, Эмиль остановил мстителей:

– Теперь я должен вернуться в замок и открыть вам ворота. Придется слегка повоевать – верные слуги Дракулы могут попытаться нам воспрепятствовать. Поэтому никого не жалеть, убивать всех. Все они пособники нечисти и зла, все до единого! Мне нужны добровольцы, у которых не дрогнет рука.

Повоевать вызвалось почти все мужское население, но из них удалось отобрать лишь нескольких крепких мужиков, вдобавок, умеющих обращаться с ружьями. Служители замка никогда не вызывали у деревенских симпатии и с ними церемонится никто не собирался. А Эмилю-то зачем лишние свидетели?

Невдалеке от подвесного моста, передовой отряд перешел вброд речку, мелководную в это время года и начал обходить внешнюю крепостную стену. Вот и расселина, откуда совсем недавно отправился на свое кровавое преступление Эмиль. Вот авангард уже ползет под стеной. Вот и первые живые мишени.

Разбуженные глухими звуками выстрелов, нехотя проснулись два грифа, с незапамятных времен живущие в гнезде на высокой древней лиственнице, что во внутреннем дворике. Они поднялись в небо и начали беспокойно кружить. Этих птиц в деревне иногда принимали за очередную ипостась вампиров, иногда – за их слуг, ну да мало ли какая чушь придет в голову темным крестьянам! 'Обычные птицы, они жили тем, что питались обескровленными останками пищи и кроликов, облегчая процесс «похорон». Хотя не исключено, что в их уродских головах находились какие-то очаги сообразительности. Иначе, с какой стати их бы озадачил вид вооруженных людей, постепенно заполняющих территорию замка?!

Грифы тревожно метались по воздуху, издавая громкие гортанные звуки и тревожно вытягивая шею. Казалось, они хотели разбудить спящих в склепе, предупредить кормильцев об нависшей опасности.

И тогда Эмиль ловко выхватил ружье у одного из охотников, наугад выстрелил вверх и… попал в цель! Горластая птица неуклюже вскинула уродливую голову, изобразила немыслимый пируэт в воздухе и камнем рухнула вниз. Случайное попадание добавило вожаку авторитета и привнесло дополнительного энтузиазма. Оказывается, птиц так легко убить! И ничуть сложнее будет разделаться с их кровожадными хозяевами.

Один за другим гремели новые выстрелы, но, вопреки теории вероятности, они лишь задели второго грифа, который быстро скрылся в направлении гор.

От канонады проснулся и Мирча, заворчав и удивленно выглянув из двери привратницкой. Пока он спросонья вертел своей глубоко вдавленной в плечи головой, тщетно пытаясь что-либо сообразить, изрядная порция свинца пришлась и по его душу. Он рухнул, как корявый дуб от ураганного ветра и испустил дух.

Еще немного и мост опущен, путь открыт! Но основные события происходят на первом этаже Главной Башни, где Эмиль распоряжается срочно выламывать кирпичную кладку на месте закрытых оконных проемов. Впервые за много лет огромный зал заполняется ярким солнечным светом. Ничего зловещего, ровным счетом ничего. И уверенность в том, что даже если ОНИ проснуться и начнут преследование, свет их остановит, пригвоздит. Но они не должны проснуться. Никогда.

В углу зала виднеется массивная дубовая дверь, обитая железными листами. Если ее открыть, спуститься по лестнице ступенек на тридцать вниз и пройти по длинному подземному коридору, можно попасть в склеп. Но как ее откроешь, если она запирается не ключами, а мощными засовами изнутри?! Впрочем, предусмотрительный Эмиль заранее знал, как обойти и эту преграду:

Это случилось не так давно. Нудная работенка, неожиданно позволившая разузнать одну важную тайну, тщательно скрываемую замком. В тот день Раду играл с братом в нарды в своей комнате, в очередной раз проиграл и в очередной раз в досаде смахнул все фишки на пол. Все фишки, кроме одной, нашлись довольно быстро (а фишки знатные, из слоновой кости, с изысканной резьбой и чернением), зато недостающая, казалось, испарилась. Быстро устав от самостоятельных поисков, Раду подозвал Эмиля, поручив сделать столь важную работу как можно скорее, и братья удалились.

Здоровый малый Эмиль, но даже ему трудно в одиночку передвигать все эти тяжелые и бестолковые предметы мебели – столы, шкафы, комоды, в поисках иголки в стогу сена. Словно не из дерева они сделаны, а из чугуна или камня. Но задание дано и надо постараться.

И вот, отодвинув очередной комод, Эмиль увидел пропавшую фишку, боком лежавшую в глубокой щели или выбоине деревянного пола. Пальцами ее извлечь не удалось, пришлось искать какой-нибудь предмет, чтобы поддеть. Под руки попались ножницы. Именно ими Эмиль попытался достать фишку, но вместо этого слегка поднялась половица. Странное чутье заставило Эмиля приподнять ее выше, оторвать, оторвать и пару соседних. Под ними виднелся железный люк. Вот это новость! Куда же он ведет? Любопытство и еще кое-что не позволяли бывшему дворецкому остановиться в своем исследовании. Ухватив люк за специальные отверстия для пальцев, Эмиль напрягся. Безрезультатно. Напрягся еще сильнее. Но лишь полная концентрация всей его недюжинной силы заставило крышку начать поддаваться. Еще немного потраченных килокалорий и в полу зазияла черная дыра, казавшаяся бездонной. Из нее слышались звуки, очень похожие на стоны. Где же он слышал подобные?

И тут до Эмиля дошло – конечно же, так стонет пища, несчастные пленники замка. А значит… Ну, а что касается люка, они в средневековых замках совсем не в редкость.

Их назначение весьма прагматично – если противнику удастся захватить нижний этаж, через отверстия легко поливать горячие головы кипящим маслом или раскаленным свинцом. Найденный же Эмилем люк на каком-то этапе перепланировки замка, видимо, застелили деревянным полом. Из полутемной столовой его было не разглядеть, ибо где-то в полуметре под ним находилась толстая поперечная балка. Главное же в открытии состояло в том, вот из комнаты Раду, оказывается, легко попасть в столовую, откуда недалеко и до склепа. А там и сердце вампира, которое днем так беззащитно!

Старательно уложив доски на прежнее место и для пущей маскировки присыпав их вездесущей пылью, Эмиль задвинул сверху комод и с удовольствием рапортовал Раду о найденной фишке. Тот, конечно же, неправильно истолковал истинную причину его удовольствия.

Долгие годы прислуживал Эмиль семье Дракулы, безропотно выполняя малейшие прихоти и капризы своих хозяев. И все это время он копил не только деньги, но и многочисленные секреты замка. Расположение переходов и галерей, подземелий и кладовых ушлый дворецкий знал лучше самих хозяев. И сегодня эти знания должны были ему пригодиться.

Оставив основную часть бунтовщиков около входа в склеп, Эмиль с уже проверенными в боях добровольцами поднялся в комнату Раду. Комод легко отодвинут, в одно мгновение отлетели подгнившие доски, столь же быстро под люком обнажилась балка перекрытия, в обе стороны от которой распространялась темная и пугающая пустота. Обычно в столовой тускло горел смоляной факел, но сейчас стояла непроглядная темень. Громко раздавались странные охи и стенания. Азарт смельчаков несколько поутих и они отступили, даже не пытаясь скрыть испуг. Но Эмиль лишь рассмеялся.

– Это вход в помещение, где вампиры держат пленных, свою еду. Они-то и стонут. Если сюда не спуститься, нельзя открыть вход в склеп. Полезли!

Заранее припасенный длинный канат Эмиль привязал к ножке тяжелого шкафа и свободный конец опустил в люк. Первым ловко спрыгнул на балку и первым исчез в темноте. За ним, многократно перекрестясь, последовали и остальные мстители.

Столовая вампиров больше напоминала тюрьму – вполне знакомое зрелище для Эмиля, но сколь шокирующее для остальных! Впрочем, лишь у одного из железных столбов сидела на корточках девушка в легких ножных кандалах. Ее бледное, без кровиночки, лицо и потухший взгляд не оставлял никаких сомнений в ближайшей перспективе отправиться на стол грифов. Крестьяне воодушевленно бросились ее освобождать, неумело пытаясь сбить замки кандалов прикладами ружей. Они были так довольны собой, словно уже выполнили основную миссию. Эмиль же считал иначе:

– Быстрее, мы теряем драгоценное время.

И вот уже отодвинуты массивные засовы двери, ведущей в гостиную, и вот уже возбужденные люди стоят в святая святых семейства Дракулы, в склепе. Вот они, пять кошмарных гробов, крышки трех из которых отодвинуты, а в двух закрытых спят те, кого нельзя назвать живыми, но нельзя назвать и мертвыми. Они не мертвые. Сейчас уже никого не надо подгонять и вскоре склеп до верху забит валежником, сеном, хворостом, а также массивными бревнами и досками. Все это обильно полито керосином и смолой. Легкий сквознячок из неизвестной щели обещает, что гореть будет знатно. Анета, единственная женщина среди мстителей, берет у старосты факел.

Тем временем, сон Мириам становится все более и более беспокойным. Чем сильнее разгорается валежник и громче трещат дрова, тем больше раскаляется ее гроб – ее ложе. Словно его засунули в огромную печку. Огненные языки бушующего снаружи пламени, кажется врываются в мозг единственной дочери графа Дракулы, путая и без того странные сновидения.

Мириам с трудом открыла глаза и через несколько мгновении к ней вернулись основные чувственные восприятия. Непривычный треск снаружи и дикий жар внутри не оставляли сомнений в реальности происходящего. Раскаленный чугун обжигал тело, наполняя небольшое пространство горелым запахом.

Внутренние засовы от тепла расширились и плохо слушались пальцев, пытающихся их отодвинуть. Наконец, это удалось. Из последних усилий оттолкнув крышку, Мириам оказалась в полыхающем склепе. Огромное количество бревен и сучьев говорило о том, что происходящее – не просто трагическая случайность, но обдумывать происходящее времени не было. Не было времени и спасать отца, из гроба которого слышались какие-то звуки. Инстинкт самосохранения, свойственный вампирам не меньше чем людям или животным, превратил Мириам в птицу, которая начала прорываться к выходу. Крылья обгорали, огонь скакал по перьям, страшная боль пронизывала все ее существо, но где-то через двадцать пять страшных и тяжелых метров, показалась дверь в гостиную. К счастью, открытая. Не раздумывая, Мириам полетела вперед, туда, где толпились какие-то люди, которых она сначала приняла за слуг, и где… О, нет! Сквозь ранее наглухо заделанные окна вся гостиная была залита ярким солнечным светом. Убийственным светом.

В нее начали стрелять, хотя и не прицельно, но со всех сторон. Увертываясь от града пуль, Мириам неожиданно оказалась прямо в центре яркого светового конуса. Ослепленная, она начала беспорядочно метаться по залу, словно на острые шипы натыкаясь на все новые и новые световые потоки и все больше слабея. Последний раз взлетев под потолок, она рухнула прямо на клавиши фисгармонии, издав последний аккорд, соскользнула на пол и начала рассыпаться, как песок, таять, как снег. Очень скоро в маленькой кучке пепла лежала лишь Ладонь. Чья-то рука потянулась к талисману, воровато его схватила и. слегка обжигая пальцы, спрятала под рубашку.

ЙОН НА ПЕПЕЛИЩЕ

Беспрепятственно выехав за высокие стены замка Сатура, четверка коней под умелым руководством кучера Матея во весь опор понеслась к Тырговиште. В карете, подскакивающей на каждой кочке и куда не проникает ни лучика света, сидит Йон, прижимая к груди поистине бесценный дар – графин из голубого хрусталя, доверху наполненный если и не Локкусом, то средством, сотворившим чудо прямо у него на глазах. Периодически он наклоняется к своему второму недавно обретенному сокровищу, девушке Валерике, и целует ее в губы. Целует, как влюбленный вампир. Йон счастлив.

Потихоньку смеркается. Значит, Йону теперь можно расслабиться, ибо днем любая неприятность на дороге весьма чревата. Зато надо собираться кучеру и начинать предельно внимательно следить за дорогой. Уж скоро Келед, а именно при подъезде к нему необходимо преодолеть несколько подъемов и спусков, не особо крутых, но требующих изрядной осторожности. Тут самое главное, не наскочить на какой-нибудь камень и не сломать колесо или, еще хуже, ось. Карета замедляет ход, но скоро и совсем останавливается – в тусклом свете коптящего керосинового фонаря вырисовываются очертания достаточно крупного предмета, лежащего прямо на пути. Вылезая убрать досадное препятствие, Матей инстинктивно хватается за шпагу – вдруг это засада?! Хотя странное место для засады – с одной стороны достаточно отвесный обрыв, с другой – столь же отвесная стена. Где прятаться разбойникам? Да и посмеют ли в вотчине Дракулы…

Но ничто не нарушает ночной тишины, кроме отдаленного волчьего воя. Однако, подходя к «камню» ближе, Матей удивляется странным хрипловатым звукам-всхлипываниям, идущим от него. Более того, он шевелится! Опустив пониже фонарь, чтобы отчетливее разглядеть столь необычный предмет, кучер не может сдержать возгласа удивления.

– Йон, выйдите пожалуйста!

– В чем дело?

– Господин, пожалуйста…

– Ты сам не можешь справится?

– Здесь, по-моему, лежит Глоби… Или Роби… Я всегда их путаю.

– Да, ты действительно что-то путаешь…

– Да нет, не путаю, птица окольцована так же, как наши грифы.

Йону ничего не остается, как удостоверится в этом самому. Действительно, окровавленную птицу зовут Глоби. В ее крыле, со слипшимися от крови и грязи перьями, виднеется рваное отверстие, словно от пули. Глаза, подернутые мутноватой белесой пленкой, кажется, узнают Йона и словно хотят что-то сказать, но сил уже нет – птица в последний раз криво дергается, издает жалобный крик и навеки затихает.

Йон приказывает Матею похоронить Глоби у обочины дороги и пока тот с трудом справляется с каменистой почвой, пытается ответить себе, что же занесло сюда птицу. Хочется найти какое-нибудь легкое и успокаивающее объяснение, но его нет. И вот уже эйфория от двух поистине чудесных обретений сегодняшнего дня уходит на задний план, уступая место дурным предчувствиям. Глоби ведь никогда не раньше покидал замка, имея и предостаточно пищи на внутреннем дворе, и верную подругу под боком. Уж не летел ли он предупредить Йона о чем то ужасном?! Нет, ерунда…

Но вот похороны закончены и карета медленно трогается в путь. Проехав еще совсем немного, лошади начинают воротить морды в разные стороны и обеспокоено вдыхать воздух расширенными ноздрями. Следом и Йон ощущает отчетливый запах гари, много-кратно усиливающий его беспокойство. Вот впереди и холм, с которого открывается обзорный вид на деревню и замок, но что это?! В столь поздний час вся Арефа светится яркими огнями, словно в каждой хижине жгут сразу несколько факелов. Маленькие фигурки людей активно снуют между домами, жестикулируют и что-то возбужденно кричат. Слышна музыка и песни. Что это еще за народные гуляния среди ночи? С ума они, что ли, посходили?!

– Матей, ну-ка притормози лошадей. Посмотри-ка вниз, ты чего-нибудь понимаешь? Может, сегодня какой-то праздник?

Матей удивлен ничуть не меньше своего хозяина. Он недоуменно пожимает плечами и растерянно произносит:

– Не понимаю. Ближайший будет где-то через десять дней, да и не похоже на праздник. Что они там, все с ума посходили?!

Йон останавливает пристальный взгляд в направлении замка, но луна как раз скрылась за тучами и очертания видны очень смутно. И, все-таки, что-то не так – ни одного огонька, словно все они перекочевали в деревню. А ветер, он именно оттуда доносит запах гари:

– Не нравится мне это, очень не нравится. Оставайтесь здесь, а я слетаю к Келеду, посмотрю, все ли в порядке.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
МОСКВА, 1990-1991

БИОЛОГ ГАНИН

Друзья мои, срочно необходима ваша помощь – давайте вместе подумаем, что же интересного можно рассказать о сегодняшнем дне человека, последнее значительное событие в жизни которого произошло более пяти лет? Впрочем, вопрос-то риторический – что тут расскажешь?! И, все-таки, надо постараться, ибо именно этот герой сыграл немаловажную роль в сей удивительной истории. Не самую важную, но все-таки.

Более пяти лет назад учителя биологии Ганина, не заслуженного, не народного, а просто самого обыкновенного, выгнали с работы в московской средней школе № 91. Его вина состояла в том, что, по единогласному мнению трудового коллектива и партийного актива школы, он опозорил почетное звание Советского учителя. Не так чтобы сознательно брал, гад ползучий, и позорил, а просто нервы сдали от хамских проделок одной юной белокурой бестии. Одной мерзавки.

(– какие еще нервы? таким несдержанным элементам нет места в стройных рядах воспитателей детей прекрасного будущего! пшел вон!)

Белокурую бестию звали Ирчиком, а закаленные учительские нервы неожиданно сдали, когда Ганин в третий раз попытался выяснить у наглой ученицы разницу между пестиком и тычинкой. Этот весьма достойный диалог заслуживает воспроизведения:

– ???

– Извините, начисто забыла про тычинку. А про пестик… тоже забыла.

– Да я ведь только минуту назад разжевал и пестик, и тычинку, и в рот по полочкам разложил!

– Да, наверное, я уже проглотила…

(– ах, тварь, издевается…):

– Проглотила – прекрасно! Так еще разок объясню лично тебе, может, нагляднее будет:

– Тычинка очень похожа на мужской член, который тебе наверняка знаком не понаслышке, а волосатый пестик находится у тебя в трусиках. Теперь понятно? Или еще разочек повторить?

Фраза об Ирчикином знакомстве с мужским половым органом в те распутные дни вполне могла сойти за комплимент в адрес сексуальной образованности. За весьма тонкий комплимент. Именно эта образованность, а незнание синусов и альдегидов, ценится среди сверстников-подростков гораздо выше прочих, именно эти опыты их наиболее привлекают. Однако, ушлый Ирчик столь разумные доводы проигнорировала, пошла на принцип и устроила настоящий крупномасштабный скандал с истерикой, выпученными глазами и симулированным сердечным припадком. Аж скорая приезжала откачивать!

В довершении всех бед, наглая ученица оказалась дальней родственницей Лакьюнова, и не какого-нибудь банального однофамильца, а того самого, который на самом наверху заседает. А это уже политика, а не хухры-мухры! Тут обычным выговором не отделаешься…

Ганин и не отделался. Отнюдь. Впрочем, уволенный не по собственному желанию, а гораздо хуже, он не жалел ни о скверной формулировке, ни о чем-либо другом, ибо эта подлая девка являлась самой настоящей Тварью. Да такой, которой еще никогда по земле не ползало. Именно Ирчик сочинил мерзкий бездарный стишок, вскоре размноженный на облупленных стенах женских туалетов всех четырех школьных этажей:

 
ГАНИН-ПОГАНИН УЧИТ НАС
БИОЛОГИЧЕСКОЙ ДРЯНИ САМ ИДИОТ,
КОЗЕЛ И ДУРАК ПЬЕТ НАШУ КРОВЬ,
КАК ВУРДАЛАК
 

Ганин специально приходил в школу в выходные дни с ведерочком краски замазывать эти паскудные строчки. Однако, с началом учебной недели строчки неумолимо и фатально возобновлялись. Иногда даже в черной траурной рамочке и с совершенно неостроумной подписью:

Чарльз Дарвин. Из поэмы об уроде Ганине.

Бывало и так, что его академическую фамилию рифмовали не просто с Поганиным, а с Препоганиным, а дурака заменяли на слово схожее по звучанию, но более обидное, матерное. Эти лексические изменения, как учитель экспериментально заметил, происходили именно тогда, когда Ирчик получала очередной железный двояк.

И ведь однажды он почти схватил эту Тварь за руку на месте преступления, но, увы, почти. А ведь казалось, все уже на мази:

Краем глаза увидев, как Ирчик достает из портфеля баночку с черной масляной краской, потрепанную кисточку и, заговорщически подмигивая соседке по парте, тянет руку, отпрашиваясь в туалет, Ганин мудро разрешил. Затем выждал минутку, повелел ученикам самостоятельно разучивать раздел про глистов и помчался следом. Да подвело его нетерпение, а может и судьба-гадюка подвела, но ворвался он в женский туалет слишком рано, непростительно рано – Ирчик и еще одна девка сидели на унитазах и усердно тужились.

Последовало долгое и нудное разбирательство с лишением премии и запретом вести продленку – а это, как никак, лишний полтинник в месяц. Уж не спровоцировала ли опрометчивый поступок эта гадина, намеренно «засветив» баночку с краской? А могла и отправится в туалет безвинно потоксикоманить. В любом случае – тварь!

Вурдалак из мерзкого туалетного стишка напоминал Ганину старшую сестру Клару, и это напоминание утраивало тягостное ощущение от туалетного творчества Ирчика.

Десятилетняя Клара, то же порядочная стерва, когда они вместе жили в Пеньках, вместо милых детских сказочек еженощно почивала младшего братика разнообразными страшными и глупыми историями о сосущих кровь.

Фантазия Клары, в отличии от мозгов, работала изрядно и, когда выходила на простор, не знала тормозов. С превеликим трудом уснув, маленький Ганин постоянно ворочался, постанывая от периодически подкатывающего ужаса.

Но бывало и еще хуже, когда, будучи в особо бессонном и шутливом расположении духа, Клара будила мальчика посреди ночи:

– Ей, соня! Ты слышишь эти ужасные звуки? Кто-то скребется в наш дом со стороны кладбища!

Конечно, он слышал эти скрежет и стук, но и догадываться не мог, что это сестра исподтишка стучит ногой о стенку и возит маленькими железными грабельками по железной спинке кровати:

– Это упыри вылезли из могил и рвутся к нам полакомиться молодой кровушкой.

Ганин трясся мелкой и крупной дрожью и умолял: Ну не надо, пожалуйста на что обычно слышал вполне логичное: А я что могу сделать? Теперь, пока не подкрепятся, не успокоятся.

Потом он писался во сне, а мегера-сестра наутро его высмеивала и рассказывала любознательным деревенским олухам, каким жалким сыкунишкой в очередной раз оказался ее кровный братец.

На всю жизнь он запомнил сеструхино двухголосье, открывающее каждую новую ночь пыток:

– Что это за скрип в ночи?

– Это упыри встают из могил.

– Что это за шаги за стеной?

– Это упыри собрались на ужин.

– Что это за скрип половиц?

– Это упыри проникли в дом и идут к твоей спальне.

– Что они собираются делать?

– Пить твою кровь.

– Буду ли я жить завтра?

– Нет, ты умрешь этой ночью!

Вот какая вариацию на тему Придет серенький волчок и укусит за бочок, вот какой густой местный колорит!

Но не только мерзкий стишок и скверные ассоциации бесили Ганина в Ирчике. Самым страшным и постыдным являлось желание – Ганин ее хотел, сексуально, плотски, похотливо. Да, да, вы не ослушались, хотя это и не эротический роман, против истины не попрешь – он хотел эту подлую тварь, эту дрянь, эту малолетку. Хотел остаться с ней наедине, стянуть фирменные джинсы с округлой попки и оттянуть трусики в сторону – не порвать, не снять, а именно оттянуть. Ну, а потом…

Для активизации эротических фантазий Ганин выкрал ее симпатичную фотку с доски СПОРТИВНАЯ ГОРДОСТЬ ШКОЛЫ и повсюду носил с собой. Когда выдавалась свободная минутка, он запирал кабинет на ключ, заклеивал жвачкой отверстие от сломанного замка, доставал фотографию и принимался на нее мастурбировать. Началось это милое занятие около года назад, и за это время Ирчикина физиономия основательно покрылась слоем засохшей спермы. И не сосчитать сколько живчиков-сперматозоидов нашли свой бесславный конец на некогда глянцевой поверхности! Даже курносый носик перестал показываться. Вот тебе и вся биология.

Но вернемся к увольнению:

До последнего момента в Ганинской душе еще теплилась надежда на чудо и снисходительность своих бывших коллег по учительскому цеху, но ни того, ни другого на свете давно нет. А так жалко было терять насиженное место в теплом классе среди заспиртованных наглядных пособий и пыльных демонстрационных плакатов… А может и не жалко? Что это, предел мечтаний? Отнюдь – самые настоящие мудовьи рыданья, равно как и вся дурацкая педагогическая деятельность. Просто раньше терпел, а теперь все скажет!

Он хоть и деревенский, а был прекрасно подготовлен к поступлению не только в пединститут, но и на биофак МГУ. Ну да склизкая лавочка, все давно куплено и перекуплено, все по блату: сынки профессоров, дочки академиков, партийная элита. Одним словом – большая жопа. А что они путного могут, эти неучи?!

А ведь Ганин еще задолго до поступления в институт продемонстрировал весь недюжинный потенциал будущего ученого, светила науки и – чего уж тут ложно скромничать – потенциального лауреата Нобелевской премии. Три года лягушек препарировал, извлекал из них желчный пузырь и делал на нем спиртовую настойку – ценнейшее лекарство, от многих хворей помогает. А его уникальные опыты с бегонией, статистически уверенно показавшие, что под классическую музыку она обычно цветет белыми цветками, а под эстрадную – голубыми. Да только кому это надо, если у него нет большой волосатой лапы, способной открыть нужную дверь и сказать нужные слова!

Еще когда он, молодой восторженный наивняк, подавал документы на биофак, какой-то картавый идиот из приемной комиссии, Вайнштейн Израилевич, доверительно ему шепнул:

– Зря вы сюда лезете, коллега, только время теряете. Да будь вы хоть самородок, с вашей еврейской фамилией…

Так значит Ганин – еврейская фамилия?! Вот это новость! Да у него все родственники в тульской земле похоронены, все русские, двести лет лапти и портянки носили, а он – еврей?! Загадка природы, чудо генетики! И услышать эту похабную чушь от пейсатого Вайнштейна?! Так бы и убил гада!

Ну и, ясный перец, немудреное пророчество сбылось, завалили. На первом же экзамене срезали, как серпом по яйцам. Всю судьбу сломали, всю карьеру испортили. Но он злопамятный и просто так это форменное издевательство не оставит – хоть через тридцать лет, да отомстит! Теперь, изгнанный из школы, он обладает достаточным временем для тщательной подготовки к исполнению приговора.

На скромную жизнь Ганину вполне хватает заработка коммерческого агента в какой-то левой фирме Страна чудес, торгующей «всемогущим» гербалайфом. Но подниматься по крутой служебной лестнице сетевого маркетинга?! Карманы набивать?! Это не для него.

При творческом настроении Ганин активно шкрябает статейки в журналы Вопросы Биологии, Сельское Хозяйство, а также в многочисленные комитеты и подкомитеты Академии Наук. Не печатают и даже не отвечают, мерзавцы! Впрочем, он уже давно разочаровался в компетентности отечественных ученых и озадачен лишь одним – насолить им всем. И вовсе не из хулиганских соображений, ибо эта формулировка не отражает глубинной сути его проблемы. Проблемы неприэнанности гения.