Текст книги "Вампиры в Москве"

Автор книги: Кирилл Клерон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)

В САМОЛЕТЕ

Как боюсь я летать, но летаю

Каждый раз, жив ли страх, проверяю

Раду вообще не любил экономить – один раз живем, а уж начиная столь сложное и ответственное мероприятие, как поиск чудодейственного Локкуса, то и подавно. Он отправился в далекую Москву первым классом ALITALIA, в одной руке любимый саквояж, в другой клетка с братьями Кастильо в птичьем образе:

(– небось злорадствуют, что как носильщик таскаю за собой их самих и их шмотки, ну да ничего не поделаешь!)

Раду уселся в просторное кресло с удобными подлокотниками, заранее пристегнулся, словно примерный пассажир и приготовился малость подремать. Ну, действительно, чего по сторонам глазеть?! Рядом с ним занял место толстый и страдающий одышкой господин в дорогущем зеленоватом костюме и ботинках из крокодиловой кожи, немедленно приступивший к обильному потовыделению. Еще за полчаса до регистрации в ресторане для пассажиров VIP он изрядно накачался виски и теперь явно искал собеседника:

– Я очень боюсь летать. Очень-очень. А вот вчера видел в новостях ВВС, как самолет РапАм рухнул на Анды. Летел, летел, летел, потом взял и рухнул. Как камень. Тут уж и косточек не соберешь. Вы случайно не смотрели этот репортаж? Ну просто ужас какой-то кошмарный!

(– этот не отстанет…):

– Нет, я не очень люблю смотреть телевизор.

– Вот лучше бы и я не смотрел, а в бильярдную пошел. Я, хоть и тучный, а ловко шары гоняю. Бац-бац – и в лузу. А то после этих кадров всю ночь не мог уснуть, даже подумывал билет сдать. Но никак нельзя, серьезный бизнес в Москве намечается – собираюсь внедрить на советский рынок пищевые добавки американской фирмы Nutra Source, вы их еще не потребляете?

С этими словами, из кейса, тоже, видимо, крокодиловой кожи, показалась дюжина ярких баночек. Поставив их на откидной столик, коммивояжер начал подробно рассказывать об их назначении:

– Вот это средство замечательно помогает от импотенции, вот это лечит щитовидную железу, вот это способствует пищеварению… Вся Америка только и делает, что с утра до ночи потребляет продукцию Натурального Источника. Мы уже почти завоевали Европу, теперь на очереди СССР. Это вам не гербалайф! Наиболее популярны здесь наверняка будут таблетки от похмелья. Да?

– Наверное…

– Наверняка. Да только одно меня смущает, будут ли эти русские покупать таблетки или лучше купят еще одну бутылку водки на опохмелку. Впрочем, можно рискнуть.

– Когда есть чем рисковать, всегда можно.

– Вот именно. А дела у нас идут пока прекрасно, тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не сглазить.

Суеверно постучав по дереву и весьма натуралистично изобразив плевок через левое плечо, продавец пищевых добавок продолжал:

– Да, все бы ничего, но летать самолетами страшно. Я настолько переволновался перед этим полетом, что все утро поносил – извините за подробность.

– Ничего, ничего.

– А еще у меня очень потеет пупок, – никак не унимался в описании своих физиологических особенностей толстый коммерсант: – и близкие друзья меня так и называют: Потный пупок. А вот вы боитесь летать?

Раду задумался – интересный вопрос. Да будь он хоть трижды вампир, а вряд ли выживет, если самолет взорвется, рухнет в океан или упадет на скалы. И, тем не менее, он летает, ставя под риск не жалкие тридцать-сорок лет человеческой жизни, а многие века. Получается, что не особо боится.

– Нет, не очень. Я – фаталист.

– Вот и я фаталист. А летать боюсь.

– Ну ведь самолеты не просто так летают, не ведьмина метла. Существуют законы, физические формулы…

– Знаете ли, я в институте изучал эти законы и формулы, а все равно страшно. Я уж и виски глушу, и саморегуляцией занимаюсь – все безрезультатно. Не хочется вот так вот умирать.

– А как хочется – немощным стариком в постели?

Толстяк нахмурился. Немощным стариком в постели умирать тоже не хотелось. Умирать вообще никак не хотелось – ни так, ни сяк, ни наперекосяк. Хотелось жить, зарабатывать кучу денег и объедаться спагетти с пармезаном. Тем временем, Раду нащупал весьма интересную и продуктивное продолжение их беседы:

– А вы производите такие таблетки, чтобы от страха полетов избавляли. Уверен, прекрасно будут раскупаться.

Глаза собеседника засияли – эврика!

– Замечательная идея, гениальная. Я бы первый накупил их целый мешок!

Ожидание новых прибылей всегда улучшает настроение. Хлебнув вискарика, боязливый пассажир успешно переключил свое внимание на громоздкую, укрытую черной тканью клетку:

– Кто там у вас, птички?

– Птички, птички.

– А можно их покормить печеньем – по-моему, вкусное. Я, не поверите ли, настолько суеверен, что перед каждым полетом всякие добрые дела стараюсь совершать, дабы бог заметил и пожалел. Вижу нищего – дам ему сто лир, бездомной собаке даже хот дог могу купить. Вот и птичек ваших покормлю – тоже Божьи твари.

(– эти «божьи» твари сами бы тобой полакомились):

– Им печенье нельзя, у них диета.

– Ах, диета… Надо же, даже у птичек. Я вот тоже все подумываю сесть на нее, но…

Раду закрыл глаза. Толстяк долго еще объяснял, почему ему невозможно отказаться от мясной пасты и пиццы с морепродуктами. А потом испуганно замолчал:

(– и это я так беззаботно разболтался, будто в ресторане сижу и поедаю венский шницель?! самолет-то уже на взлетную полосу выруливает… как же он тяжело катит, уж не перегружен ли? ведь совсем недавно Air France № 613 в Лиссабоне прямо на взлетной полосе рухнул – не смог оторваться и шмяк в лепешку, так что может жить всего-то несколько минут осталось…)

От этих пессимистических ожиданий по гладко выбритой красной шее и мясистому подбородку опять градом покатил пот, а что происходило с пупком – оставалось лишь догадываться.

Толстяк закрыл глаза, тяжело откинулся на спинку кресла и принялся облизывать пухлые губы. От волнения они пересохли и растрескались, и боязливому пассажиру приходилось их периодически смачивать – то слюной, то Black Label. Потом губы начали беззвучно шевелиться. Наверное, читали про себя какую-нибудь самопальную молитву, в которой умолялось двигатель не ломаться, шасси не заклинивать, а пилота оставаться трезвым до конца полета. Еще крайне желательно, чтобы русские ненароком не приняли их самолет за военный и не сбили ракетой, чтобы молния не попала в корпус, чтобы…

В таком положении сосед по самолету просидел вплоть до самой посадки, отказываясь от еды и лишь периодически прикладываясь к бутылке, но Раду особо не переживал о потере словоохотливого собеседника. Зато, сразу после приземления, толстяк расцвел, как майская роза в солнечный день, оглушительно захлопал в потные ладоши и шустро начал протискиваться к выходу. На прощание он игриво щелкнул пальцем по клетке с «птичками» и облегченно сказал, обращаясь к Раду:

– Какое счастье! Теперь целых десять дней ни взлетать, ни садиться, ни слушать бред про аварийные выходы!

– Кстати, еще одна неплохая идея – выпускать пищевые добавки на основе гемоглобина.

Но счастливый торговец уже расталкивал локтями зевающих пассажиров и не слышал прощальной шутки.

ТАМОЖНЯ

Контрабандой пронесу

Я алмазную мечту, золотые грезы.

Толкучка на паспортном контроле при въезде в самое сердце СССР город-герой Москву разгоралась с каждым вновь прибывшим самолетом. Ну не успевали бдительные погранцы сличать уставшие физиономии с фотографиями на паспортах и отсеивать шпионов и прочих подозрительных личностей. И если иностранцы еще достаточно спокойно стояли в первой из обещанных им множестве советских очередей, то граждане с красными паспортинами очень торопились ступить на родную землю. Они толкались, ругались, пытались проявить себя самыми хитропопыми товарищами и прошмыгнуть впереди всех. Но когда хитропопых много, получается бардак. В итоге Раду одним из последних с рейса предстал перед строгими и подозрительными глазами девушки-пограничницы:

(– а это еще что за тип к нам пожаловал?!)

Раду настойчиво попросили снять темные очки, долго разглядывали визу и тихо буркнули:

– Проходите!

Так представитель рода Дракулы оказался на земле первого в мире государства рабочих и крестьян. Без хваленой хлебосольности, но и на том спасибо. А далее следовала таможня. Ох уж, блин! Пустая формальность в развитых и недоразвитых странах, здесь представляла собой весьма сложную и ответственную процедуру. Зеленый коридор не работал – доверяй, но проверяй!

Размеры здоровенного саквояжа Раду не позволяли его просветить, поэтому таможенник вполне вежливо попросил открыть и лениво покопался на поверхности. Он нутром чувствовал, что там ничего интересного – шмотье, да зубная паста с шампунем, будто здесь их нельзя купить. На всякий случай пошарил в недрах и вытащил диктофон. Так и есть, мелкий коммерсантишко или корреспондент:

– Проходите. Хотя, нет… Что там у вас в коробке.

Шумная возня братьев Кастильо в птичьем обличье вызвала интерес к некому предмету, покрытому черной тканью и покачивающейся в левой руке иностранца.

– Это клеток с птица. Вот справка ветеринар о прививках, разрешение на ввоз.

– Покажите!

Под тканью действительно показалась клетка, в которой тесно прижавшись сидели две черные птицы изрядных размеров. Они уже запарились.

– И никаких других документов на них нет?

– Нет.

Таможенник сочувственно покачал головой:

– Тогда птичек впустить не могу. С радостью, но не могу… Так что придется ваших… Какая порода?

– Иранский беркут.

– Вот я и говорю – придется их оставить здесь.

– Это почему это? Карантина?

– Нет, не карантин. Со вчерашнего дня на ввоз и вывоз животных действует инструкция 134/13-БИК. Нужна еще одна справочка, так, пустая формальность, что иранские беркуты не занесены в Красную Книгу охраны природы. По новым законам, ни ввозить, ни вывозить животных, занесенных в эту книгу, нельзя.

(– да, черт побери, умный ты, Лучио, но стоило ли выдумывать этот несуществующий вид? его нет не только в красной или зеленой книгах, но и в самой природе):

– Это животный исключительно для цирка, это большой артист, ученый. Вот, пожалуйста, контрамарочка на наше представление. Для вас и ваш жена.

Повертев в руках красивую бумажку и решив, что на взятку она не тянет, таможенник посуровел:

(– цирк я не люблю, совершенно дурацкое занятие! вот дал бы сто долларовую контрамарочку – с ней и в ресторан, и в магазин можно заглянуть):

– Все равно не могу вас пропустить. Не положено.

– А кто мочь?

Таможенник стал закатывать глаза и строить загадочные рожи, но иностранный идиот не понимал, как легко решить вопрос на месте, без волокиты. Какие же они примитивные! Нельзя в России значит можно, но не даром.

– Где начальника? Я буду жаловаться!

Это фраза рекомендовалась путеводителем как весьма действенная для всяких там бюрократов, но авторы явно не поспевали следить за переменами в стране. На инспектора сей демарш не произвел никакого впечатления, лишь вызвал приступ легкого злорадства:

(– ну и жалуйся! начальнику смены заплатишь в два раза больше, а то и в три):

– Подождите начальника смены и не мешайте, видите, сколько народу вы задерживайте.

И действительно, за Раду уже выстроился шипящий хвост нетерпеливых русских, из которых уже испарились заграничный лоск и умиротворенность:

– Ввозите тут всякую дрянь, потом сальмонеллез распространяется.

– Сверните им шею и сварите суп.

– Отпусти на волю… живодер!

Раду отошел от стойки. Последний совет показался ему дельным, почему бы им не воспользоваться?! Надо лишь незаметно открыть защелку клетки и пусть себе летят в ночь. Встретимся позже. Делая вид, что сюсюкает своих питомцев, Раду шепнул:

– Сейчас я открою защелку и якобы пойду искать начальника. А вы выбирайтесь и улетайте. Понятно?

Понятливые птички кивнули.

– Встретимся в следующую полночь у памятника поэту Пушкину в центре Москвы. Понятно?

Джике использовал все возможности птичьей мимики и изобразил непонимание:

(– Какой еще поэт Пушкин? Вот Эминеску знаю…)

– Ну, Пушкин, мы читали его поэму о мертвой царевне, которая ожила и из гроба встала. Еще удивлялись, почему из принца всю кровь не выпила. Помните?

По едва заметному кивку убедившись, что эту сказку они помнят, Раду незамедлительно осуществил задуманное, а сам деловито побежал «на поиски» власть имущего. И сразу же начался переполох, ибо две крупные птицы протиснулись на волю и начали кружить над толпой приезжих, как два маленьких злобных птеродактиля. Иногда они резко пикировали и выхватывали из рук паспорта или таможенные декларации, которые потом комкали в когтях и кидали вниз, издавая при этом громкие гортанные звуки, типа считалки и переклички. А Джике даже подумал:

(– вот нагадить бы людишкам на головы!)

В общем, ученые птички демонстрировали самый настоящий цирк.

Небольшая часть публики и таможенников выглядела слегка испуганной и озадаченной происходящим, но остальные, довольные столь неожиданным развлечением, кричали, и улюлюкали. Раду театрально схватился за голову, изобразил крайнюю тревогу и, размахивая длинными руками, заметался по зоне прилета, в деланном отчаянии взывая к беглецам:

– Джике, Нику, детки, летите ко мне!

Одновременно с призывными воплями он показывал птицам кулак – от них ведь требовалось просто незаметно покинуть аэропорт, а не устраивать шоу-представление. Кулак действие возымел, а то уже Нику подумывал, кого бы клюнуть в глаз. Сделав прощальный круг, птицы просочились к выходу и вылетели в московскую ночь.

«Расстроенный дрессировщик» для проформы еще немного побегал, заламывая руки и даже «пытаясь» вырвать клок волос:

– О, Мадонна боже моя, что я будет делать без птичек, о горе великое!

Таможенник перестал злорадствовать и даже посочувствовал, а Раду попросил:

– Если пташки вернется, дайте знать в цирк.

(– так они и вернуться, держи карман шире!)

ШЕРЕМЕТЬЕВСКИЙ ЛОХ[1]1
  Loch(нем.) – дыра


[Закрыть]

В зоне прилета аэропорта Шереметьево-2 Ерофей отирался в последнюю пару месяцев, потягивая Coca-Cola и внимательно оглядывая вновь прибывших. Его целью было отловить жирного и сладкого лоха, а лохами для него являлись почти все. Нет, конечно, кое-кто пользовался уважением, например, Горбачев:

(– вот жулик-то! вот аферюга)

Но это исключение. Счастливое.

Чем же так хорош лох? Да многим хорош. У него можно на корню прикупить компьютер или копир, удачно обменять грины, а то и просто содрать сотку баксов за поездку до центра города на Ерофеевском раздолбанном Жигуленке. Ерофей немного знал английский и даже мог к месту употребить ругательство FUCKING, а это уже основательное преимущество перед прочими любителями легкой наживы. Его бледноватое лицо скоро заприметили местные мафиози, наехали, и теперь с ними приходилось делиться. Но в этой опеке были и плюсы – некоторых клиентов, ни бельмеса ни понимающих ни в русской речи, ни в русском бизнесе, братва сама подводила к разводящему. Ерофей богател и уже подумывал заменить свою дохлую тачку на подержанную иномарку. Подумывал и о коротком отдыхе за границей – ну еще месяц работы, как раз и срок аренды квартиры закончится. А в сентябре так хорошо в Италии, да и в Болгарии неплохо…

Этого высокого мужчину, слегка, сутулого и с крючковатым носом:

(– итальяшка поганый, что наш грузин, наверняка тупой и наивный сноб),

вышедшего из ночного миланского рейса с огромным саквояжем и пустой клеткой, Ерофей приметил сразу. Наметанный глаз высказал мнение:

(– лох, так и есть, лох в натуре)

С этим мнением сложно было спорить, ибо мужчина недоуменно взирал на окружающую суету и бессмысленно топтался на месте. Немного подумав, он поставил пустую клетку на пол около урны. Его солнцезащитные очки плохо сочетались с длинным распахнутым фраком, под которым виднелось некое подобие водолазки… Жарковато для лета вырядился, ну да все они жалкие мерзляки. Вот бы такого голым на мороз выставить!

От этой мысли Ерофей аж заулыбался, однако скоро его взгляд зацепился за некий замысловатый предмет, болтавшийся на шее долговязого макаронника. Зацепился и незамедлительно вызвал смутные воспоминания:

(– где же я эту хреновину недавно видел? дай бог памяти… ага, точно! такую же хозяин квартиры пытался мне всучить, выдавая за антиквариат, одна и та же? да вряд ли, этот же чувак только прилетел…)

Тут и иностранец, увидев столь пристальный взгляд из толпы встречающих, вылупился на Ерофея. Надо было или идти на знакомство, или уходить на фиг:

– До ю спик инглиш?

– Нет. Но умей слегка русский.

– Могу организовать хороший чейнж.

– Мне надо провести ночь.

– С девушкой? Могу организовать. Есть на примете блондиночка, натуральная. А могу и с двумя – любите группен секс?

– Не с девушкой. Спать хочу.

– Так поехали ко мне. Сто долларов машина, сто – кровать с ужином. По нынешним временам – почти даром.

(– вот жулик-то, чем-то на Эмиля похож…):

Втискивая саквояж в грязный багажник старого рыдвана, уже основательно забитый какими-то канистрами и тряпками, с трудом устроившись на маленьком сидении( чтобы в зеркало заднего вида не попасть), раскорячив длинные ноги, незнакомец понял, чем шофер-левак так похож на продажного дворецкого и ухмыльнулся своей парадоксальной логике:

(– они оба одинаково плохо кончат, очень плохо)

Рыдван, между тем, потихоньку набрал обороты, затрясся и неожиданно резво рванул по неухоженному шоссе в столицу.

ЗАДУШЕВНАЯ БЕСЕДА

Мы гробим время разговорами

а время гробит нас.

(Книга Книг. Банальная Мудрость)

Всю дорогу от Шереметьева до съемной квартиры Ерофей без умолку трепался: об институте, о девках, о крутом бизнесе. Непонятно, какой процент его речей, изрядно сдобренных вульгаризмами и сленговыми оборотами, доходила до иностранца, но тот слушал внимательно и не перебивал. Наконец, настала очередь выяснить правду об амулете, на который Ерофей косился всю поездку:

– И где это производят такие забавные поделки, промысел ли какой народный открыли?

(—может и промысел, только явно не народный):

– Это весьма старый вещь…

– Да ладно вам, старая. Хозяин квартиры, которую я сейчас снимаю, такую же предлагал мне купить…

– Ерунда.

– Никакая не ерунда. Пришел и говорит:

Попал в аварию, деньги потерял, медальон получил. Продаю рублей за сто.

– Не понимай.

– И я не понимай, но факт.

Только многовековая выдержка позволила Раду сделать вид, что его не интересует эта информация. Да и сложно сказать, с какого бока начать ее переваривать. Как-то слишком неожиданно, с места в карьер. Да и скорее всего этот жулик-шалопай что-то перепутал. Или действительно какой-нибудь шустрый местный ремесленник освоил производство по старым эскизам. Нет, ерунда, кто будет покупать такие сувениры, да и откуда эскизы?!

Лицо незнакомца стало каменным, брови насупились, он даже снял очки. Не понравились Ерофею его жесткие и пронзительные глаза. От света фар встречных машин в них вспыхивали странные рубиновые огоньки. Не особо лоховской взгляд, не особо.

(– подозрительный тип, а может – ну его к черту! сдеру за дорогу и пусть себе селится в гостиницу):

– Не знаю, право же, удобно ли будет у меня жить. Всего одна комната, да и та небольшая…

– Удобно, удобно… Хочу смотреть быт.

(– какой там быт: чайник и три таракана, а уж не педик ли ты голимый, на Западе половина таких… как начнет приставать… нет, на это и за штуку не готов… а за десять?):

Обдумывая столь интересную постановку вопроса, Ерофей промямлил:

– Да у меня и кровать одна.

– Ничего, могу и на полу. Не любить гостиницы. Нет душа.

– И у меня нет. Сломан.

– Я говорю душа не имей ввиду мыться. Это дух.

Ерофей молчал, думая, чем бы еще отвадить прилипчивого итальяшку. Раду тоже почувствовал смену настроения своего нового знакомого, но так просто расставаться в планы не входило – надо бы поподробнее разузнать про Ладонь, да и аппетит в дороге разгулялся. А коли так, то пора переходить к более весомым аргументам, чем экстравагантное желание ознакомиться с советским бытом.

Левая рука Раду плавно переместилась в карман пиджака, чем-то позвенела и извлекла несколько древнеримских золотых монет. Не такими уж и бедными оказались эти катакомбы под Ардженто, особенно если есть достаточно времени и желания порыться. Сложно сказать почему, но Раду периодически таскал эти монетки при себе – на всякий случай или на счастье. Сейчас они могли пригодиться на покупку жадного парня:

– Золото. Дам парочку за беспокойств.

Ерофей скосил цепкий взгляд меня не проведешь, а на первом светофоре притормозил и взял одну монетку на зуб. На гладком поле появились вполне заметные вмятины от укуса. Недоверчивый водила признал:

– Похоже, настоящие. А вы что, коллекционером будете? А я думал, дирижер. Во фраке…

– Да, отчасти. Бывай в разных странах, по несколько монетки от каждой поездки оставлять на память.

– Я тут одного очень серьезного товарища знаю из Общества нумизматов, могу познакомить.

– Не стоит, я здесь отдыхай.

(– а я что, работу предлагаю?!):

– Хозяин-барин.

На какое-то время Ерофей затих, видимо, устав трепаться. В наступившей тишине, иногда прерываемой лишь гудками встречных автомобилей, Раду с неподдельным интересом рассматривал небольшой и дешевый деревянный образок, приклеенный к бардачку. От него веяло мелкой алчностью кустарного производителя, глупостью и наивностью покупателя и всеобщей верой в дармовые чудеса. Ничего божественного, ничего святого, криво и аляповато. Какой-то седой старикан с плохо прорисованным лицом, почти лишенным бровей, и некая птица, очень похожая на курицу. Должно быть голубь.

Раду бесцеремонно ткнул пальцем прямо в онимбованное лицо, почти пронзив острым ногтем:

– Зачем висит?

– Говорят, помогает…

– От злой сил?

– Самые злые силы в Москве – гаишники и угонщики.

– Хорошо помочь?

– Если честно, от первых куда лучше спасает чирик, от вторых – надежная сигнализация.

– Что такое чирик? Так птицы говорят?

– Птицы чирикают. А чирик на сленге значит десять рублей, десять советских рублей. Деревянных.

– Ясно. Ну, поехали быстрей.

Сказано – сделано, и минут через двадцать резвая развалюха остановилась перед высоким кирпичным домом. Снаружи он выглядел вполне солидно и достойно, даже какая-то замысловатая лепнина местами сохранилась. Ерофей озорно хлопнул рукой по рулю и удовлетворенно отметил:

– Ну вот, ништяк, доехали.

– Что есть ништяк?

– Это значит отлично, но еще лучше.

– А могли и не доехать? Разбиться?

Ерофей ухмыльнулся:

– Разбиться – вряд ли. А вот сломаться могли элементарно. Эта тачка постоянно ломается, как у нас говорят, на ладан дышит.

Не став выяснять, что такое тачка и как можно дышать на ладан, Раду подхватил саквояж, и последовал за Ерофеем. В подъезде от внешней помпезности здания и малого следа не осталось – пахло свежей и прокисшей мочой, а давно посеревшую побелку неуклюже расписывали известные даже детям и тем не менее интимные части мужского и женского тела:

(– и наскальная живопись талантливее)

«Украшали» облезлые стены и слова, написанные углем, цветными мелками и краской, те самые первые слова русского языка, которые Раду основательно изучал по настоятельному совету путеводителя Lounly Planet. И думал, что освоил, но увы! Сакральный смысл их замысловатых комбинаций, пошлых идиом и хитрых спряжений пока ускользал от его прыткого ума. Впрочем, некоторые надписи оказались более понятными и доступными: Оля+Коля=оральный секс, Все вы козлодои и Горбачев – хмырь. Лампочки выбиты, кнопки в лифте сожжены, да и сам лифт такой раздолбанный, что ехать в нем страшно – рухнет, и пикнуть не успеешь. Впрочем, страхи оказались напрасными, ибо лифт вообще не захотел трогаться с места. Пришлось выйти из него, зло и громко хлопнув металлической дверью.

– Чего ломаете, чего ломаете? Может, еще пригодится. А пока пешочком, молодые люди, пешочком, – бодро посоветовала вошедшая в подъезд деловая старушка. Словно подавая пример молодежи, она засеменила по ступенькам, таща за собой большую сетку, полную в очередной раз не раскупленной редиской «только что с огорода», которая уже вся пожухнуть успела.

Вслед за не по годам бодрой старушенцией уныло потащились и наши герои. Им не хватало ни энтузиазма, ни коммунистической закалки.

Хваленая квартирка Ерофея не напоминала даже третьесортную гостиницу в европейском захолустье. От аккуратного и педантичного Ганина в ней не осталось и воспоминаний, ибо новый жилец умудрился все захламить. В прихожей до потолка громоздились коробки из под импортной техники, валялись запасные колеса для «ласточки» и какие-то автомобильные запчасти. Пол усеивали порванные стельки, шнурки и обрывки веревок. Там же почему-то стояли здоровенные часы с боем. Из приоткрытой двери слышался непрекращающийся шум воды в сломанном унитазе.

– У меня, как в Европе – обувь можно не снимать. А теперь, добро пожаловать на кухню.

Раду читал о таком признаке русского гостеприимства у русских и не очень удивился. Не очень удивился и на редкость неопрятной кухне, на полу которой отдыхали засохшие кильки в засохшем томатном соусе, а стол украшали горы немытой посуды, между которыми ловко сновали стаи рыжих тараканов. Раду не страдал излишней брезгливостью и с легким любопытством рассматривал традиционный советский быт. Именно такой, как написано в путеводителе – незатейливый. Даже слишком.

Скинув в раковину грязную посуду со стола и слегка протерев его мокрой тряпкой, раньше бывшей трусами, гостеприимный Ерофей достал из посудного шкафа два бокала, бутылку молдавского вина и немного немудреной закуски, в скудном ассортименте которой преобладали плавленые сырки Дружба и слегка просроченные рыбные консервы. Ерофей не был гурманом и пороком чревоугодия не страдал. К тому же, чего там скрывать, он копил.

– Чисто по холостяцки. Без особых излишеств, но все съедобно. Устраивайтесь поудобнее и… за встречу!

Раду пытался удобно устроиться на низкой табуретке, но это оказалось невозможным. Он уселся кое-как и, как бы невзначай, начал вертеть и теребить Ладонь, висящую на шее – вправо-влево, вправо-влево. Словно четки. Иногда это получалось машинально, но сейчас он вполне сознательно переводил беседу в интересующую плоскость. Кто этот хозяин квартиры, якобы обладающий Ладонь, с кем поговорить начистоту? А после рассказа можно будет и поужинать более достойной пищей, чем плавленые сырки:

– Значит, такой же видеть, не путаешь? А то с пьяный глаз можно и черта за девушка принять.

(– скорее, девушку за черта):

– Да что я, спятил?! Такую же, один в один, может, слегка потемнее, только позавчера в руках вертел! Уж больно активно втюхивал старикашка…

– А буковку на ноготь большой палец запомнил?

– Что?

– Буковку, маленькую. Это очень важный деталь…

Ерофей задумался:

– Вроде была буковка, как монограмма или вензель, не очень-то я в этих тонкостях сведущ. Какая именно не помню, но сразу понял: ворованная вещица, лучше не вязаться. Так и сказал: Папаша, не по адресу явился! Я криминальным бизнесом не занимаюсь. А таким приличным этот Ганин казался… Кругом обман!

(– пути Господни неисповедимы, но не до такой же степени!):

– Ну, краденный вещичка или не краденный, а я бы купить. Долларов пятьсот.

От этой сумасшедшей цифры Ерофей аж затрясся, словно голый на морозе. Ведь мог бы, башка садовая, всего за деревянную катерину столько денег заиметь. Вот и хватило бы добить на тачку. Или на отдых под пальмой. Эх, знал бы прикуп… Но, может быть, еще не все потеряно.

– Завтра, часов в пять, владелец вещицы должен за остатком денег зайти. Эту квартиру я временно снимаю, пока в моей евроремонт делают. Скромная такая, пятикомнатная. Так что если не спустил на какой-нибудь толкучке, обязательно куплю. Значит, без дураков, даешь пятикатку?

– Без какой дураков?! Какую пятихатку?!

– Это так говорят. Пятикатка – пять катерин или пятьсот баксов, пардон, долларов. Так даешь или нет?

– Даю, даю…

Пока все складывалось удачно – воз гринов, золотые монеты, ценная штучка на шее. И все это рядом, только руку протяни. Другой бы подсыпал клофелина, вывез за пару кварталов и под кустом бай-бай положил – форин, первый раз в Москве, да ни в жизни назад дорогу не отыщет. Но Ерофей не такой, он любит чистые и честные деньги – вот уже сотку за извоз заработал, еще за ночлег наварит. И это только начало! В воздухе пахло золотым дождем. По крайней мере, его преддверием.

А тем временем, часы пробили 3.00 ночи. Громко, зычно, не оставляя никаких сомнений – идет новый день. Часы, столь уверенно отсчитывающие время, стояли почему-то в прихожей, периодически исполняя роль вешалки. Современной работы, хотя и неплохо исполненные, на них, специально для лохов-любителей антиквариата, красовалась медная табличка: Торговый домъ Ратех. Мастер Ивановь. Петербургъ 1911 год, со специальным чернением под старину. Одним словом, фуфло:

– Не желаете ли купить? Старая работа, ведущий мастер императорского двора, достались от прабабушки. На Западе очень ценятся – за сто лет на минуту отстают. На Кристи…

(– на Фигисти. оставь себе этот гроб с боем):

– Мне больше нравятся такой:

С этими словами на столе появились песочные часы, начавшие медленно отсчитывать непонятно что. Песчинки необычного красного цвета, красивый бронзовый корпус, а в остальном – ерунда. На хрена такие с собой возить?!

– А зачем они нужны?

– А ни зачем. Это лишь символ текучесть и быстротечность жизни. Напоминание. Каждая песчинка – рождение и смерть тысячи звезды, миллионов живых существа. Именно сейчас.

– Ну, это все философия. А для меня время – ерунда!

(– сам ты ерунда, молокосос)

Незнакомец замолчал, целиком погрузившись в себя. Его глаза сделались пустыми и одинокими, словно морская бездна. Казалось, он потерялся в пространстве и времени и плохо понимает, где сейчас находится. Казалось, никакой он не итальяшка.

Не слишком нравятся Ерофею такие моменты – очевидная потеря темпа. А железо надо ковать, пока горячо. Не доверяет, что ли, осторожничает? Как с этим бороться – понятно. Надо расслабить форина, а по части расслабления Ерофей мастер, а если еще не мастер, то подмастерье. Он прекрасно знает, что и мужчин, и женщин надо расслаблять одинаково – вино, музыка, монотонная дружелюбная беседа. Ну, а дальше в зависимости от пола. С лохушками – сами понимаете, а вот с лохами в картишки неплохо перекинуться. Знал Ерофей несколько катранных приемчиков, да и колоду умел заряжать:

– Давайте перейдем в комнату – там и поцивильнее будет, и музыку приятную послушаем.

– Давайте, мне все равно.

Ловко подхватив бутылку, бокалы и закуску, Ерофей проводил гостя в комнату. Не очень понятно, что имел ввиду Ерофей, называя ее более цивильным местом, чем кухня. Тараканов не бегало, зато на письменном столе валялись вонючие носки, скомканное и неубранное постельное белье пробуждало явно не эротические ассоциации, а картонных коробок стояло даже больше, чем в прихожей.