Текст книги "Хадамаха, Брат Медведя"

Автор книги: Кирилл Кащеев

Соавторы: Илона Волынская
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Свиток 2,
в котором Хадамаха берется найти белого Порша

Тысяцкий неуверенно усмехнулся – улыбка вышла кривой и слегка подрагивала, будто сама не понимала, что она делает на этой перекошенной физиономии. Открыл рот, собираясь что-то сказать, – судя по озабоченному взгляду, предостережение. Но слова так и остались непроизнесенными – в общем зале затопали, раздался гул возбужденных голосов, а потом мужской, но оттого не менее истерический крик:

– Мой порш! Белый порш! Его угнали! Он пропал! Он стоил мне целое состояние!

– Еще один… – процедил тысяцкий, и его вихрем вынесло в общую залу.

Чувствуя острое облегчение, Хадамаха поспешил за ним.

Человека, раскачивающегося из стороны в сторону, запустив обе пятерни в волосы, Хадамаха узнал моментально. Не опознать пухлощекую физиономию возле ледяной статуи воеводы было просто невозможно – встрепанный, в растерзанной парке, сидел первый городской богач Ягун-ыки. Вокруг толпились растерянные стражники во главе с Пыу.

– Что случилось, уважаемый Ягун? – подтверждая догадку Хадамахи, осторожно спросил тысяцкий, дотронувшись до плеча богатея.

Ягун подпрыгнул, едва не заехав головой тысяцкому в челюсть.

– Что случилось, спрашиваешь? Что случилось? Мало я вам, стражникам, помогал? Караулку эту за чьи деньги отлили, а? Копья каждый День за мой счет меняются, кольчуги опять же, к Новозиму стражникам по новой куртке, да женкам-мамкам по платку, да детишкам торбоза из моей мастерской! – перечисляя оказанные страже милости, богатей аж разбухал, наливаясь праведным гневом. – И что я получаю взамен? – брызгая слюной, проорал он в лицо тысяцкому.

Собравшиеся вокруг стражники испуганно попятились – не в характере их начальника терпеть подобное обращение. По лицу тысяцкого пробежала судорога, он на мгновение прикрыл глаза… Рука дернулась к рукояти меча… Хадамаха напружинился, готовый метнуться наперерез тысяцкому: если начальник городской стражи зарубит купца… Но тысяцкий только медленно отер лицо рукавом, глубоко вздохнул и терпеливо, как над тяжко хворым, заворковал:

– Не мог бы достопочтенный Ягун-ыки подробнее рассказать, о каком порше идет речь – помнится, раньше уважаемый купец не имел никакого порша…

– Конечно, не имел! – воинственно упирая пухлые кулаки в округлые, как у слепленного детишками снеговика, бока, вскинулся Ягун. – Я его только нынче получил! И теперь снова не имею – угнали его, а городская стража и в ус не дует! – он обвел стражников таким гневным взглядом, что даже самые отважные из них невольно попятились.

– Они сейчас же начнут дуть – аж ветер поднимется! – немедленно пообещал тысяцкий. – Так откуда вы, говорите, оленя-то получили?

– Это вам не какой-нибудь олень – это самый настоящий порш! – возмутился богатей. – И откуда, по-вашему, я мог его получить – из оленеводства Пор-Ши! С последним обозом прислали! Я на него, почитай, десять Дней очереди дожидался, целое состояние выложил, а теперь его нет! – Ягун снова вцепился себе в волосы и отчаянно дернул, словно намереваясь выдрать все до последнего волоска.

Смущенно переглядывающиеся стражники не стали его останавливать. Если у Ягуна действительно пропал олень из хозяйства прославленного Пор-Ши – его горе было понятно.

Про знаменитого оленьего шамана Пор-Ши говаривали, что в День, когда тот проходил свое шаманское посвящение, верхние духи отлучились, а потому тело и все шесть душ ищущего силы шамана целиком достались оставшемуся на небесах Духу Оленя. Пор-Ши не умел толком ни камлать, ни лечить, зато с оленями творил форменное шаманство! Именно он вывел породу белых оленей – сильных, как быки, быстрых, как лучшие скакуны из предгорий Сумэру, а уж красивых, как осыпанный снегом лес, серебрящийся в лунном свете! Порши – так по имени создателя звали белых оленей – предназначались в основном для Снежной Королевы и избранных жриц, а в частном владении их можно было по пальцам пересчитать! Чтобы заполучить настоящего, чистопородного порша, Ягун и впрямь должен был выложить целое состояние!

– Давно олень пропал? – отрывисто бросил тысяцкий.

Ягун безнадежно поглядел на расчерченную на деления толстую временную свечу, горящую в поставце посреди залы:

– Да уж больше двух свечей как! Я сперва туда-сюда – думал, местом ошибся, думал, не там привязал-то. Потом вижу – ваши идут, ну я к ним…

– Неподалеку от оленьего рынка было, – пояснил возглавлявший караул Пыу. – Мы, конечно, рынок и переулки сразу прочесали… – щуплый стражник развел руками, давая понять, что толку с их прочесывания оказалось немного.

Остальные лишь дружно вздохнули. Каждый помнил, сколько укромных уголков на рынке и вокруг него, где можно спрятать не одного белого оленя, а хоть целое стадо!

– А может, ваш олешка того… без номерных знаков? – безнадежно пробормотал кто-то и тут же увял под устремленными на него укоризненными взглядами товарищей.

Даже впавший в шаманский транс от беспредельного горя Ягун поднял голову:

– Это порш-то? – с беспредельным презрением процедил он, заставив неудачливого стражника еще больше стушеваться. – Да у него прямо под хвостом, вот такенными цифрами… – Ягун развел руки жестом, примерно вдвое превышающим ширину оленьего зада, но тысяцкий не стал его поправлять:

– Мы верим, верим! – торопливо покивал он.

Действительно, представить себе порша без нанесенного еще в раннем младенчестве номерного знака просто невозможно! Да и любого городского оленя тоже. Не дикая тундра, чай, где стойбищные олени всю Ночь без присмотра пасутся. Город все-таки – тут порядок нужен. Потому каждому из предназначенных для города оленят еще в сосунках несмываемой краской, привезенной из южных гор и обработанной Голубым огнем, наносили номер, остававшийся с ним на всю его оленью жизнь и позволяющий всегда отыскать хозяина. Но теперь такой номерной олень бесследно пропал! И не какой-нибудь дешевый перестарок, а новенький молодой порш самого Ягун-ыки! Что самое страшное – не первый случай в городе!

– Искренне благодарим почтенного Ягуна за содействие следствию! – кивнул тысяцкий. – А теперь уважаемому лучше тихонько пойти домой, отдохнуть, успокоиться… – подхватив богатея под руку, тысяцкий аккуратно повел его к двери. – И можете быть уверены, мы сделаем все возможное, чтобы отыскать…

– Отыщи его, тысяцкий! – прохрипел Ягун, и глаза его горели совершенно безумным светом. – Не моего поршика, так хоть то исчадие Нижнего мира, что олешку угнало, – отыщи! Я ему самому рога сперва повыращиваю, а потом посшибаю! Он у меня всю жизнь… – Ягун потряс кулаками, – ягель жрать будет! Слышишь, тысяцкий, отыщи! – выкрикнул Ягун, и дверь караулки с тонким звоном захлопнулась за ним.

– И впрямь впору на Нижний мир подумать! – уныло вздохнул тысяцкий, поворачиваясь к своим стражникам.

– Такой олень – Эрлику, повелителю Нижнего мира, впору, – пробормотал Пыу, и над караулкой как горячим подземным ветром повеяло.

– А огонь-то Рыжий… Получается, как раз перед этим с небес сыпался, – неуверенно озираясь, словно боясь обнаружить самого Эрлика под столом в караулке, охнул другой стражник, и всем стало еще неуютнее.

– Ну ладно, порша для повелителя Нижнего мира свели, – себе пробурчал Хадамаха – говорить громко он еще стеснялся, все-таки самый младший: и Дня не прослужил, куда ему опытных стражников учить. – А предыдущие двадцать кому понадобились – нижним духам под седло? Я-то думал, авахи Нижнего мира на жертвенных оленях ездят, а не на ворованных. – Он совсем смешался, чувствуя, что слова его звучат недвусмысленной насмешкой – обидятся старшие, нехорошо выйдет, неладно. И тут он обнаружил, что стражники во главе с тысяцким глядят ему в рот, ловя каждое слово, будто он по меньшей мере – глашатай воли Храма, а то и сама жрица-наместница перед народом.

– А парень-то не такой дурак, каким кажется, – взирая на Хадамаху с почти благоговейным ужасом, выдохнул немолодой седоусый стражник. Пыу несогласно фыркнул, но на него никто не обратил внимания, потому что седоусый выкрикнул: – Вот потому-то они их и воруют!

– Кто – они? Кого – их? – потерянно переспросил Хадамаха, не ожидавший такого странного эффекта от своих слов.

– Нижние духи – оленей! – воскликнул стражник. – Шаманов-то черных, которые в Ночи камлать могли, темных авахи в Нижней земле заклинать – нету больше! – Он на всякий случай понизил голос – тема была из опасных, не одобряемых Храмом. – Никто жертвы не приносит – вот и приходится олешек приворовывать! – еще тише закончил седоусый, а остальные потрясенно закивали.

– Что-то они долго собирались, эти авахи, – все еще не оставляя попыток вразумить товарищей, снова влез Хадамаха. – Черных шаманов уже тысячу Дней как нет, с тех пор как жрицы их всех в Кайгаловых войнах перебили да предводитель их, Великий Черный Донгар Кайгал пропал. А авахи за оленями только сейчас явились?

– Ну мы ж-то не Черные, не знаем, как у них там, в нижней Сивир-земле заведено, – рассудительно заметил седоусый. – Может, им только сейчас олени занадобились?

– И от белых шаманов помощи не дождешься – День ушел, Ночь пришла, до следующего Дня не будет у них силы! – трагически прошептал Пыу.

– А то мы без тебя этого не знаем! – рявкнул на него тысяцкий, раздраженно теребя оплетку на мече. – Авахи нижние или даже небожители-аи – наше дело стражницкое: украли – будем искать! Так, ты, Пыу, возвращайся на рынок, поспрашивай, не видел ли кто белого оленя. Ты – поговори с купцами, что тут с обозами застряли, к оленьим торговцам зайди, может, им кто купить предлагал. Остальные – прочесать переулки! Выполнять!

– Слушаемся, господин тысяцкий! – неохотно отсалютовал Пыу, и стражники, бурча, потянулись прочь из караулки. Сквозь полуоткрытую дверь слышно было, как седоусый бубнит:

– Помяните мое слово, не найдем мы ничего. Против тварей Нижнего мира да в черной Ночи и человеку нет защиты, а уж оленю… – Дверь захлопнулась, отрезая бухтение недовольных стражников от оставшихся в караулке тысяцкого и Хадамахи.

– Не болтали бы лишнего… – недовольно поморщился тысяцкий. – А то, не ровен час, услышат жрицы насчет «нет человеку в Ночи защиты» – сразу пришьют пропаганду черного шаманизма. Никакая стражницкая кольчуга не защитит!

– Но вы-то, господин тысяцкий, вы-то не верите, что и впрямь нижние духи оленей покрали? – воскликнул Хадамаха.

Тысяцкий устало покосился на него и проворчал:

– Не знаю я, чему верить! Олени были? Были! – загибая первый палец, сказал тысяцкий. – Разные олени – и получше, и похуже, и черные, и серые, и рыжие… Теперь вот белый еще! Не какие-нибудь полудикие, тундровые, которых как хочешь, так и воруй, а все с номерными знаками под хвостом! А южная номерная краска, да еще Огнем прожаренная – она ведь не смывается и не линяет! – он загнул второй палец. – Ни одного ворованного оленя мы не обнаружили! Это в закрытом-то городе, когда ни один обоз от нас выйти не может! А оленей нет – как сквозь землю провалились! Вот и начинаешь думать, может, они и вправду – сквозь землю… Сквозь Среднюю – да прямо в Нижнюю.

– Первые олени еще до закрытия города пропали, – уточнил Хадамаха, но тысяцкий только досадливо поморщился.

– Главное, их же не продашь – ворованного оленя по номерному знаку враз найдут! Вот и получается, что кроме Нижнего мира никому они и не нужны! – криво усмехаясь, заключил он.

– Просто кто-то придумал что-то хитрое, – упрямо мотнув головой, возразил Хадамаха. – Надо только понять – что!

– Вот и возьмись! – досадливо бросил тысяцкий. – Найдешь – всей стражей тебе спасибо скажем, не найдешь – все лучше, чем каменюкой кидаться.

Хадамаха выпрямился во весь свой немалый рост.

– Как прикажете, господин тысяцкий! – почти прорычал он. – Разрешите выполнять?

– Ишь ты – обиделся! – ничуть не смущенный тем, что Хадамаха нависает над ним, как небольшая мускулистая гора на кривоватых ногах, фыркнул тысяцкий и небрежно взмахнул рукой. – Ну попробуй, выполни…

Хадамаха молча развернулся и, печатая шаг, вывалился за дверь. Позади раздался досадливый возглас тысяцкого – ледяной пол позади промаршировавшего к дверям мальчишки потрескался, рассыпаясь мелкой ледяной крошкой.

– Медведь здоровенный! – наполовину раздраженно, наполовину восхищенно пробурчал тысяцкий, но Хадамаха его уже не слышал.

Свиток 3,
в котором начинается охота

– Эй, Хадамаха! Погоди! Что тебе тысяцкий сказал? – крикнул караулящий его у входа Пыу.

– Не знаю я! Не понял. Ничего не говорил, – пробормотал в ответ Хадамаха, торопливо проскакивая в дверь и быстрым шагом удаляясь прочь от караулки.

– Слыхал? Не понял он! А ты говоришь – «не такой дурак»! – на всякий случай понизив голос, чтоб Хадамаха ни в коем случае не смог расслышать эти слова, бросил Пыу седоусому. – Да он половины того, что ему говорят, не понимает, а вторая половина в голове не удерживается! Эти игроки – они «не дураками» не бывают! Им еще на первой тренировке все мозги начисто камнем вышибают, откуда уму взяться?

У Хадамахи, отлично расслышавшего каждое слово, аж уши шевельнулись! Мальчишка торопливо свернул за угол. А может, и впрямь не стоит ему влезать? Не его дело. Не для того он сюда приехал, чтоб ворованных оленей искать! Его дело – играть, и он будет играть… Как только площадку в порядок приведут.

А пока что на игровой площадке ужасно – Хадамаха там давеча побывал. Поверхность медного круга вздулась так, что на нее и ступить невозможно. Вокруг бродили мастера из кузнечной слободы и лишь качали головами, как знахари у постели безнадежно больного. От тойона их команды сильно разило хмельной аракой. Пошатываясь, он наткнулся на Хадамаху, поглядел на мальчишку глазами насмерть избитой собаки и заплетающимся языком пробормотал:

– Обмануть хотел «храмовых»… Пока они не знали, какой ты быстрый… сильный… Потягаться могли… Теперь они знают… Теперь они тебя не подпустят, – и, безнадежно мотнув головой, на подгибающихся ногах побрел мимо площадки.

Сидящие кучкой, как вороны на ветках, игроки провожали тойона потерянными взглядами. Хадамаха сбежал оттуда.

А здесь, с этим расследованием… Хадамаха чувствовал себя так только раз, когда молодой Амба забрел в охотничьи угодья их племени. Как здорово было идти по его следу, вглядываясь до рези в глазах в потревоженные листья, ища царапину на мерзлой земле… Втягивать носом почти неслышимый запах и мчаться, все ускоряя и ускоряя бег, чувствуя, что незваный пришелец уже совсем рядом. Сойтись с Амбой грудь на грудь и, задыхаясь от усталости и боли, глядеть, как бежит, спасая свою жалкую шкуру, его противник!

Мать и родичи потом лечили и ругали его, говоря, что Амба и сам бы ушел с чужой территории, но Хадамаха никогда не был так счастлив, как идя по следу чужака! Ему казалось, что и Амба хотел их встречи – только он хотел победить! А победил Хадамаха!

Сейчас здесь, в городе, ощущение, что он снова встал на след, стало еще сильнее и острее – потому что вокруг были люди. Каждый из них жил своей жизнью, и внутри них, как вода в кипящем котле, крутились и булькали мысли и желания, заставляя ноздри Хадамахи раздуваться, втягивая пьянящий запах начавшейся охоты. К тому же, если, глядя на него, никто не верит, что он может хоть что-то соображать, может, от него и таиться не будут? Окончательно решившись, Хадамаха зашагал в сторону оленьего рынка. Не то чтоб он надеялся отыскать нечто, пропущенное старшими стражниками. Просто недавно он видел там интересное – могло пригодиться! А в оленекрадов из Нижнего мира он не верит! Он и в Нижний-то мир… как-то… не особенно… Белые шаманы говорят, что есть девять небес Верхней земли Сивир с верхними духами и есть подземное царство Нижнего мира – соответственно, с нижними (а странно было бы, если б наоборот!). Соединяет их Великая река, чьи черные воды густы и непрозрачны, как масло, и вспыхивают от малейшей искры. И будто бы белые шаманы могут становиться не живыми и не мертвыми, а души их тем временем странствуют по этой Реке к Верхнему миру (путь вниз по течению, к обители мертвых, был открыт только для давно исчезнувших Черных) – просить у духов оленей для Средней земли. Только вот Хадамахины сородичи Мапа всегда считали, что оленей надо добывать в тайге, а шаман, если ему свернуть шею, становится таким же мертвым, как и любой человек, а потому вряд ли его словам можно верить больше, чем любым другим. Даже если и есть Верхняя да Нижняя земля – ее обитателям нет никакого дела до Средней! Когда у тебя беда – не ищи причину в других, ищи в себе, когда у твоей земли беда – не ищи виновных под землей, ищи на земле!

Хадамаха пошевелил ноздрями и звучно чихнул – запах за три квартала оповещал о том, что впереди много-много оленей. Хадамаха ускорил шаг, отлично зная, что скоро и олени почуют его приближение и начнут беспокойно переступать ногами, судорожно натягивая поводья в руках хозяев. Запах все усиливался – первые нотки тревоги сменились смрадом ужаса, с мелкими брызгами угрозы и решимости драться до последнего. Из-за отгораживающего рынок частокола слышался нарастающий шум и трубные крики оленей. Хадамаха вихрем влетел в широко распахнутые ворота. У самого входа в рынок крупный черный олень отчаянно молотил копытами, запрокидывая увенчанную ветвистыми рогами голову. Его немолодой хозяин, истошно вопя, висел на поводьях, пытаясь удержать рвущегося прочь зверя. Видно было, как по всему рынку то вздымаются, то опускаются, будто ныряют, рога и мелькают в воздухе копыта. От криков людей и воплей оленей звенело в ушах.

Хадамаха наклонил голову и тихо-тихо, на пределе человеческого слуха, зарычал. Вставший на дыбы черный олень вдруг на мгновение замер с застывшими в воздухе копытами… и рухнул на передние ноги с такой силой, что колени у него подогнулись. От сильного рывка недоуздка его хозяин опрокинулся на землю.

– Что ж ты бесишься, Эрликова скотина! – рявкнул тот, с трудом подымаясь на ноги. – О, надо же, затих! – Олень стоял перед ним, низко наклонив голову и мелко, испуганно дрожа. Налитый страхом глаз, не отрываясь, следил за Хадамахой.

Старательно сохраняя небрежный вид, парень двинулся между рядов оленей. Звери и впрямь постепенно успокаивались. Маленькие оленята, мелко перебирая тоненькими ножками, прятались за оленихами-важенками. Украшенные шрамами от волчьих клыков вожаки стад угрожающе рыли копытами и опускали увенчанные ветвистыми коронами головы, намекая, что уж к ним-то лучше не подходить. Хадамаха невозмутимо проталкивался сквозь человеческую толпу, искренне надеясь, что никому из людей не придет в голову поинтересоваться, куда это уставились все олени разом. Молоденькая важенка надрывно застонала, когда Хадамаха проходил мимо, но мальчишка бросил на нее хмурый взгляд из-под насупленных бровей, и олениха застыла, как окаменев.

– Вот нижнемирские твари! – выругался кто-то рядом. – Взбесились непонятно из-за чего и успокоились точно так же!

Хадамаха усмехнулся, приоткрывая крупные желтые зубы. А не много на Средней земле найдется существ, которые станут сильно дергаться, если пообещать за любое движение свернуть шею! На голову возвышаясь над толпой, он медленно плыл в людских волнах, приближаясь к своей цели. Позади вдруг послышался довольно громкий девчоночий голосок:

– Смотри, смотри! Видишь? Это он, тот самый, который за городскую стражу играет! Говорят, самого Содани вырубил!

– Не красавец! – категорически откликнулся второй девчоночий голос. – И рожа тупая!

– Зато сильный ка-акой! – протянула первая девчонка. – А что тупой – так даже лучше! – и обе дружно захихикали.

Покраснев и стараясь ни в коем случае не оглядываться, Хадамаха заторопился, с силой пробиваясь сквозь толпу, и едва с разгону не врезался в здоровенный деревянный щит, прислоненный к дальней стене рынка. За спиной снова послышалось хихиканье. Покраснев, как из бани, и почти до хруста выпрямив спину, парень принялся старательно изучать объявления, щепочками пришпиленные к щиту. На плоских деревянных дощечках и обрывках бересты было нацарапано: «Распродажа ненецкой сантехники – все для санного пути!», «Питомник «Белый клык» – собаки охотничьи и ездовые…», «Умка ищет друга! Детеныши чистопородной белой умки – охранники, транспорт и отличные друзья вам и вашим детям!» и множество объявлений про оленей. «Продам оленя», «Куплю оленя», «Меняю оленью упряжку и элитный чум в Сюр-гуде на домик за городом…» – последнее объявление, похоже, висело тут давно, еще до появления мэнквов.

Умгум, вот оно! Хадамаха наконец отыскал объявление и сразу позабыл про смутивших его девчонок. «Олени б/у, не больше одного Дня пробега, в ассортименте. Дешево». На первый взгляд ничего необычного – никто не станет сознаваться, что продает шатающихся от старости, с потрескавшимися копытами и шрамами от волчьих клыков ветеранов купеческих обозов, а цену за них хочет, как за сегодневок с нулевым пробегом! Но дальше на изрядно потрепанном куске бересты была нацарапана цена – по две больших серебрушки с хвоста. Хадамаха немного подумал и подтолкнул локтем топчущегося рядом немолодого мужика с оленьим шестом-хореем в руках.

– Прости, уважаемый, а сколько будет стоить олень?

– Смотря какой… – начал мужик и тут же расплылся в обрадованной улыбке: – Э, да я тебя, кажись, знаю! Ты тот самый, что Содани вырубил! Слушай, парень… – нагнувшись к Хадамахе поближе, мужик заговорщицки зашептал, обдавая мальчишку сложной смесью из запахов оленьего сала, хмельной араки и остро пахнущей черемши. – А ты и в следующий раз так сможешь или правду «крикун» орал – случайно все вышло?

– Однако не шаман я, откуда ж мне знать, как в следующий раз-то будет? – нацепив самое простодушное выражение на физиономию, развел руками Хадамаха. – Так насчет цены, уважаемый…

– Не шаман, – задирая голову и даже отступая, чтобы оглядеть Хадамаху с головы до ног, согласился мужик. – А насчет цены… Ну, сегодневки молоденькие, только из оленеводства, тебе, парень, пока явно не по сикте. – Он ткнул пальцем в кожаный мешочек с трутом для костра и прозрачной трубочкой малого зажигательного храмика на поясе у Хадамахи, в котором мальчишка держал и немногие свои монеты. – А не начнешь выигрывать, так и подержанного купить не сможешь, – усмехнулся он. – Нормальный олень, не больше пяти Дней пробега, на пяток серебряных и потянет!

– А если один День? – быстро уточнил Хадамаха.

– Тогда клади все семь, – кивнул мужик и, вдруг расщедрившись, предложил: – Но если в следующий раз выиграешь – приходи ко мне! Я тебе та-акого олешка всего за четыре серебрушки продам! За ту же цену, что он мне самому достался!

– А если за две? – переспросил Хадамаха.

– Да ты сдурел, парень! – мужик аж отшатнулся, едва не зацепив хореем нос Хадамахи. – Хозяева-то нам оленей тоже не задарма отдают! Да и кормить зверей надо, а корма опять же денег стоят… Скажешь тоже – две! Таких цен и не бывает вовсе!

– Благодарю вас, уважаемый, я все понял. – Хадамаха поклонился и быстро пошел прочь, провожаемый удивленным взглядом мужика.

Вот и самому мальчишке в прошлый раз показалось, что таких цен не бывает! А если они есть, значит, неспроста! Надо бы сходить к этим торговцам… Хадамаха на мгновение заколебался. Наверняка старшие стражники уже у всех оленьих торговцев побывали, в каждую щель заглянули – а тут он является, и тоже в стражницкой куртке… Да, но он-то вроде как не совсем стражник! – уголки губ у Хадамахи дернулись в улыбке. Он всего лишь новенький из команды городской стражи, тот самый, что завалил Содани! И парень снова зашагал вдоль улицы.

Проулок вывел его на крохотную площадь. Хадамаха остановился, просто всем телом ощущая – не зря он сюда пришел! Тысяцкий хоть и учил не обвинять никого, пока не найдено достаточно доказательств, но если подозрительное объявление на рынке приводит тебя прямиком к лавке хитрых чукчей, начинаешь чувствовать, что ты на верном пути! Половину маленькой площади занимал обычный у чукчей валкаран – «дом из челюстей кита» – на каркасе из громадных китовых костей, крытых землей да дерном. Хадамаха только покачал головой, представляя, чего стоило довезти эти кости с берегов Великого океана сюда, в таежный Сюр-гуд. За валкараном тянулся частокол из плотно пригнанных бревен, за которым возилась какая-то живность. У входа стояли две женщины в чукотских меховых комбинезонах – то ли жена и дочь, то ли две жены, старшая и младшая, хозяина лавки. Их лбы и носы расчерчивали полосы татуировки, а непроницаемые, как речная вода, глаза неотрывно следили за Хадамахой.

Напротив, на другой стороне площади, возвышался такой же валкаран. И еще один глухой частокол поднимался позади него, краем смыкаясь с забором соседей. Даже не спрашивая, Хадамаха совершенно точно знал, чье это жилище – всегда и во всех городах Сивир-земли напротив чукчей располагалось жилище гекчей. Хотя оба народа терпеть друг друга не могли, но всегда селились рядом, словно боялись упустить извечного противника из виду. Говорят, когда-то они принадлежали к одному корню. У чукчей и гекчей сохранилось древнее, еще до Кайгаловых войн, писание шамана Гай-дарб о том, как два брата-первопредка – Чук и Гек – в поисках отца совершили невероятное путешествие через всю среднюю Сивир-землю, и о неслыханных трудностях и бедствиях, перенесенных ими в ожидании отцовского возвращения из долгого похода. Правда, заканчивалось предание у каждого народа по-разному. Гекчи утверждали, что подлый Чук убил благородного брата Гека копьем в спину, желая единолично владеть привезенными отцом сокровищами. Чукчи же клялись, что все было наоборот – гнусный Гек всадил в доблестного Чука стрелу из-за угла! Но с тех самых пор нет мира между потомками двух братьев, а для всего остального Сивира возникла немалая проблема – как не перепутать эти два и по внешнему виду, и по обычаям, и по одежке похожие народы. Потому как, случайно назвав незнакомого гекчу чукчей, можно было получить и копье в спину, и стрелу из-за угла, и нож в горло! Ведь кроме хитрости и изворотливости в делах что чукчи, что гекчи отличались изрядной мстительностью и воинственностью.

Под обжигающими взглядами татуированных красоток невольно хотелось стать меньше. Втянув голову и сильно ссутулив плечи, Хадамаха нырнул в проход валкарана и по длинной низкой галерее выбрался в небольшую круглую комнату. Невысокий чукча в плотной кухлянке из кишок моржа помешивал в котелке. При этом от всей его фигуры веяло тоской, словно не над котлом он склонился, а над гробом с покойником, а опускание ложки в варево было самым горестным делом его жизни. Хадамаха неловко откашлялся. Чукча медленно поднял стриженную в кружок голову. От вытатуированных в уголках рта колечек казалось, что он улыбается, но маленькие узкие глазки были полны таким отчаянием, что всякая мысль о веселье отпала моментально.

– Что делаешь здеся, стражника? – неприветливо осведомился чукча.

– Стою вот! – цепляя на лицо самую дурацкую из своих ухмылок, развел руками Хадамаха.

Каковы бы ни были горести хозяина дома, на Хадамаху он поглядел так, будто нашел наконец их главного виновника:

– Вижу, что не сидишь…

– А можно сесть, да? Ты ж не приглашаешь, – наивно обрадовался Хадамаха и немедленно плюхнулся задом на берестяной сундук. Сундук заскрипел под его тяжестью.

– Не приглашаю, однако, – обеспокоенно глядя на сундук, согласился чукча. – Спрашиваю, зачем пришла, стражника? Обратно иди. Нечего тебе делать у бедного честного чукчи! – и погладил рукоять ножа на поясе.

Хадамаха отметил, что нож у бедного чукчи совсем не из дешевых – настоящая южная сталь, заточенная в толщину волоска.

– А не стражник я вовсе! – снова расплываясь в радостной улыбке, сообщил Хадамаха, словно в подтверждение своих слов похлопывая себя по груди стражницкой куртки с гербом.

Выражение лица чукчи стало даже не похоронным, а вовсе как у покойника, помершего от глубокой и непреодолимой печали над несовершенством Среднего мира и кромешной глупостью его обитателей. Простодушно глядящий на него Хадамаха почувствовал, что надо дать какие-то разъяснения.

– Игрок я! В каменный мяч играю, за команду городской стражи! Это я самого Содани завалил! – тон Хадамахи был полон совершенно детского хвастовства. – Да ты не видел, наверное… – с сочувственным презрением к человеку, не попавшему на тот знаменательный матч, протянул он.

– Как не видел – видел я все! – немедленно вскинулся обиженный чукча. – Да чукча, если хочешь знать, в самом первом ряду сидел! – Тут он сообразил, что имеет дело с игроком, отлично знающим, что два первых ряда предназначаются исключительно для жриц, и неохотно исправился. – Ну ладно, в третьем!

«Даже если в пятом – места там как половина оленя стоят!» – мысленно сказал Хадамаха.

– Видел все отлично! И тебя видел. Только не думал, что ты мальчишка совсем, больно уж здоровый! – в тоскливых глазах чукчи впервые мелькнула искорка интереса. – В следующий раз тоже Содани выбьешь? – осведомился он, вытаскивая из-под груды шкур свиток писчей бересты и торопливо царапая в нем палочкой для письма.

Хадамаха моментально вспомнил, как дядя говорил, что все ставки на игру в каменный мяч держат именно чукчи. Кроме тех, конечно, которые держат гекчи. И еще одной, самой большой доли, принадлежащей Храму.

– А выбью! – все тем же хвастливым детским тоном вскричал Хадамаха. – Что мне тот Содани – вы его-то видели? А на меня поглядите! – и он демонстративно напружинил руки. Чукча неопределенно покачал головой, косясь то на раздувшиеся до толщины старого древесного ствола мускулы Хадамахи, то на его радостную физиономию три раза стукнутого головой об лавку младенца. – Под площадку закатаю! Только мне бы оленя! – опуская руки, неожиданно жалобно закончил Хадамаха.

Чукча медленно поднял на него глаза от своих записей.

– Сверху потоптаться?

– На ком? – приоткрыв рот, уставился на чукчу Хадамаха.

– На Содани! – рявкнул чукча, кажется, полностью уверившийся, что Хадамахи не стоит опасаться. – Зачем тебе олень, мальчик-стражник?

– Так ездить же! – глядя на чукчу как на полного дурня, возмутился Хадамаха. – Не на плечах же носить! А у вас береста на рынке висит – олени дешевые!

Чукча снова погрустнел:

– Нету оленей, парень, вот как есть – нету! – и он развел руками, бросив невольный горестный взгляд на котелок. – А береста та давно, еще до того, как мэнквы пришли, висит. Планы у чукчи большие были, разбогатеть чукча решил – в разных городах оленьи лавки открыть, там оленями торговать, здесь оленями торговать, хорошими оленями, самыми дешевыми оленями на Сивире. Только разве ж есть удача на Средней земле для бедного чукчи? Город закрыли, не ушли… ай-ой, не пришли олени, убытки, одни убытки, а сколько ж они жрут, те олени, сколько ж они жрут… Ай-ой, мэнквы оленей жрут, мэнквы, потому и не идут олени, нечем торговать бедному чукче, совсем нечем… – Ухватив себя за голову, чукча принялся раскачиваться совсем как недавно потерявший своего белого порша Ягун-ыки.