Текст книги "Бамбук в снегу (сборник)"
Автор книги: Кира Буренина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Или я просто сумела хотя бы немного возвыситься над отчаянием? Виктор Франкл, узник фашистского концлагеря, описал, как он и другие смогли найти смысл жизни, проживая каждый день в невероятных мучениях. И если Виктору Франклу это удалось и он смог даже испытать любовь в самых ужасных условиях, то я просто была обязана поверить в то, что смогу найти мужество пройти через свои страдания.
Я написала тому хирургу длинное sms, он ответил. Полночи мы переписывались: я – о том, что мне снова предстоит операция и приговоре нейрохирурга Андрея Аркадьевича из ЦЭЛТа; он – о новом методе, о статистике, о том, что все, что произошло со мной после операции, – нетипично. Что я по статистике попала в 0,1 % неудачного исхода.
Не прошло месяца после первой операции, как я уже ехала в ЦЭЛТ – опять на операцию. Отделение хирургии, палата на двоих. Моя соседка – пожилая женщина сидит на кровати, переживает. Ее поддерживает дочь – что-то успокаивающее рассказывает, держит за руку. А мне двухместная палата – смерть! Я не могу ни лежать, ни стоять. Только ходить – боль ощущается при ходьбе слабее. Но не буду же мелькать перед глазами соседки. Ухожу в ванную. Боль настолько велика, что я хватаюсь за держатель полотенец и он, не выдержав, срывается со стены вместе с «мясом» – с шурупами и кусочками цемента.
Выхожу в коридор. Хожу туда-сюда, но чувствую, что мешаюсь под ногами. Утро, по коридору снуют сестры, врачи, пациенты, лаборанты. Выхожу на лестничную площадку, меня корежит от боли. По лестнице спускается мой врач, нейрохирург. «Вы что здесь делаете?» – невозмутимо осведомился он. «Болит», – проскрипела я. «Так. Пойдем со мной». Мы идем в процедурный кабинет, где сестра вкалывает очень сильное обезболивающее. Скорее бы наступило завтра. Ночью я не спала – ходила по палате. Соседка, к моему счастью, уже в реанимации, так что палата в моем распоряжении. Так я встретила мутный рассвет – на ходу. Еще несколько часов, и я смогу, наконец, поспать – так я думаю о наркозе. И вот я снова на каталке, только теперь я считаю плитки пола, так как даже на каталке не могу лежать на спине. Колеса скрипят и крутятся, меня завозят в грузовой лифт. Снова операционный стол.
– Вы чего это кряхтите? – удивляется бородатый анестезиолог.
– Больно, очень больно, – сообщаю ему.
Он кивает, что-то подкручивает в сложной системе шлангов с анестезией.
Последнее воспоминание – глаза хирурга Андрея Аркадьевича над белой маской, его «потусторонний» взгляд. На этом я отключилась. Этот взгляд настолько запал мне в душу, что впоследствии я серьезно обдумывала сюжет мистического романа, где во время операции душа вылетает из тела и общается с хирургом посредством электронного письма на одном из аппаратов. В конце концов, путем искусных переговоров хирургу удается вернуть душу назад. Но роман так и остался лишь в виде замысла.
Помню, что будили меня уже в реанимации, просили пошевелить ногой. Пошевелила. Нога работала. «Не калека!» – накатила волна радости. В пять утра я потянулась за мобильным телефоном, который принесли из палаты, и стала рассылать sms всем знакомым и друзьям. Я писала, что мне сделали операцию и что все прошло нормально.
Прошли недели. В Москве в тот год установилась необычайно теплая для этого месяца погода. Деревья зазеленели в начале апреля. Я ехала на последнюю перевязку. И вдруг пошел снег. Хирург Андрей Аркадьевич подошел к окну, несколько минут понаблюдал за полетом снежинок и как-то грустно вздохнул: «Говорят, в Питере есть ресторан, где каждую ночь встречают Новый год».
«Это у меня начался Новый год, – подумалось мне. – Это я должна устроить грандиозное празднование. Я жива, по-прежнему могу ходить, бегать, со временем заниматься спортом. С Новым годом!»
Белград
А через месяц я полетела в Белград, чтобы из него отправиться в Черногорию. Загадочный город в бывшей Югославии – стране, разрубленной на куски – Сербию, Хорватию, Черногорию, Словению и так далее. Я летела к приятелям, пригласившим меня погостить в Белграде и вызвавшимся сопроводить в короткой поездке в Черногорию – на реабилитацию. В тот мой приезд я познакомилась с Ясминой Михайлович. Начну с книги «Парижский поцелуй». Год назад, летом, гостя у тех самых белградских приятелей, я начала ее читать за два часа до отъезда в аэропорт. Книга меня увлекла настолько, что я сразу же ее заказала в Москве и прочитала залпом. Потом еще раз, более вдумчиво.
Ясмина Михайлович – супруга тогда еще здравствовавшего известного писателя Милорада Павича. Ясмина – молодая, энергичная, мудрая. В свои тридцать два она влюбила в себя мэтра, старше ее на тридцать один год, чьи произведения изучала еще в школе. Они прожили долго и счастливо – семнадцать лет безоблачного брака. О Ясмине можно рассказывать много, что я и сделаю чуть позже.
В Белграде было очень тепло, от своей квартиры на Дорчоле – старом еврейском квартале, историческом центре Белграда, Ясмина, кажется, пришла пешком.
Мы пригласили Ясмину на обед в ресторан в «Силиконовой долине» – так иронично белградцы прозвали улицу, известную своими гламурными заведениями, бутиками и тусующимися там пафосными барышнями с закаченными силиконом губами и прочими частями тела. Ясмина пришла в светлом шелковом костюме. Пунцовая помада, пунцовый лак на ногтях, стрижка под пажа. Говорит быстро, жестикулирует выразительно. Очень внимательно прослушала мой отчет о визите в Париж «по следам книги „Парижский поцелуй“. Вспомнила, как она работала над этой книгой, как бросала друзей прямо посреди обеда или вечеринки и бежала домой, чтобы написать очередной пассаж книги. Потом разговор перешел на более общие предметы, перескочил на мою недавнюю болезнь. Тут-то Ясмина и упомянула, что Милорад страшно мучается болями в спине. Я встрепенулась. „Где болит“? Невероятное совпадение – Павич страдал теми же болями в пояснице, в левой части спины, что и я. Только у Милорада больное сердце, и скоро ему исполнится восемьдесят лет. С этого дня мой лексикон обогатился словом kicma („кичма“), что значит „спина, позвоночник“. Позабыв обо всем, я выкладываю Ясмине все, что пережила за этот год, перечисляю все процедуры, спрашиваю о тех или иных симптомах. Ясмина бледнеет – до встречи со мной ситуация казалась ей более простой. Что ужасно – в Белграде нет клиник, где делают операции эндоскопическим путем, как сделали мне. Оперируют по-прежнему открытым способом, время восстановления очень длительное. Противопоказаний – очень много. Ясмина пока и слышать не хочет об операции. Она хочет попробовать хиропрактику, говорят, многим помогло. Да и вообще они с Милорадом запланировали поездку в Тунис – для этого Ясмина забронировала специально для Милорада два места в самолете, чтобы он мог лежать. Потом, чтобы успокоиться, мы поговорили о фотосессии Ясмины, которая проходила в строящемся небоскребе на фоне стеклянной стены. Ясмина была одета в струящееся длинное платье сине-серебристого цвета, в руке она держала, как древняя ведунья, стеклянный шар. Сниматься на большой высоте было страшно, призналась она, но зато фото получились отличные – такое ощущение, будто она парит в воздухе, а не стоит на прозрачном стеклянном полу. Вернувшись в Москву, я пишу Ясмине, спрашиваю, как прошел отпуск. Она отвечает. Так завязывается наша переписка, которая продолжается до сих пор. Вернее, на один долгий год Ясмина замолчала – когда умер Милорад Павич. Но, как говорят, время лечит, а с другой стороны, у Ясмины сейчас много дел. Переиздаются ее книги, она отвечает за литературное наследие Павича, пишет „Запоздалые любовные письма“, где продолжает общаться с Милорадом, вспоминая счастливые времена.
Но все это будет потом, а пока Ясмина полна сил и надежды, на прощание машет нам рукой, когда мы садимся в черный «ситроен». Помню как сейчас – я оборачиваюсь – ее фигурка, затянутая в белый костюм, стремительно уменьшается, пока совсем не скрывается из виду.
Совсем недавно я написала статью о Ясмине и Милораде, об их любви. Статью прочитала Ясмина и в ответ написала такие теплые слова, что даже неудобно их приводить на этих страницах.
На следующий день мы уехали в Черногорию. Дорога до маленького отеля недалеко от городка Херцег-Нови заняла около девяти часов. И ничего, моя спина выдержала. Черногория – страна, не только гостеприимно встречающая туристов на горнолыжных и морских курортах. В конце девятнадцатого века это маленькое государство, вернее, черногорские принцессы, определяло курс европейской политики. В истории России черногорки сыграли фатальную роль – именно они отыскали Распутина и упросили царскую чету принять его. Что из этого вышло – известно всем. А как Милица и Стана стали роковыми женщинами для русской истории, читайте далее. Итак, мы приехали в Черногорию. В городке Херцег-Нови, поднимающемся террасами от моря, крошечном, средневековом, таинственном, – живет черногорский писатель Никола Малич. У него книжная лавка в центре города. Живет Никола в квартире над своей книжной лавкой – все, как в лучших исторических романах. Он подарил мне свою книгу, а заодно и книгу Ясмины Михайлович «Путни албум», пока не переведенную на русский язык. Он уважает Ясмину и даже пытался вмонтировать ее в свою новую книгу в качестве полноправного персонажа. Воображение у черногорского писателя бурное, я бы сказала, безудержное. Куда там Лукьяненко и Глуховскому. Книга Николы о Бока-Которском заливе Адриатического моря, о ботаническом саде, о говорящих раковинах и медузах настолько фантасмагорична, что, погрузившись в чтение, очень непросто «вынырнуть» в реальность. В тот момент, когда мы встречались, Никола вел переговоры с российским издательством на предмет издания книги на русском языке. Не знаю, как воспримут российские читатели истории, уходящие корнями в «преданья старины глубокой», и, конечно, менталитет людей, живущих в этих краях. Такое смешение народностей в городе, когда-то бывшем довольно оживленным портом! И итальянцы, и македонцы, и черногорцы! Столько «морских» суеверий, традиций, баек…
Однажды, разговорившись со мной откровенно, как писатель с писателем, Никола спросил:
– Не вырываются ли герои твоих рассказов из-под контроля?
Вопрос был частично понятным. Каждый, кто когда-нибудь написал в жизни хотя бы один рассказ, подтвердит, что порой герои начинают вести собственную жизнь, уводя тебя, автора, от первоначального замысла. Почему так получается – я находила несколько объяснений. Самое простое: ты придумываешь обстоятельства, в которых живут и действуют герои. В какой-то момент поступки героев становятся нелогичными, не вытекающими из заранее заданных условий. И тогда или нужно возвращаться в начало и менять характер героев, или идти вслед за ними. Так, например, в моем романе «Сказка для двоих» муж героини по первоначальному замыслу был просто неприятным типом. Но дальнейшие обстоятельства, которые складывались в процессе сочинения, привели к тому, что он стал резко отрицательным персонажем. Тогда я вернулась в начало романа и стала «закладывать» в характер героя черты, которые объяснили его дальнейшие негативные поступки.
Но вопрос Николы касался иных материй.
– Герои моих книг врываются в нашу человеческую реальность, – понизил голос писатель. – Как-то раз я писал роман, в котором бесчинствовала пара демонов. И вот эти демоны явились мне!
Он отклонился, наслаждаясь произведенным эффектом. Далее Никола рассказал, как он и в церковь ходил, и у батюшки совета спрашивал, и с демонами пытался договориться… Я вовсе не считаю, что прекрасный черногорский писатель тронулся умом. Реальность писательского бытия настолько иллюзорна порой, что ты живешь в мире героев постоянно. Даже если не сидишь за компьютером или над тетрадкой – ты все равно там, в иной реальности. Никола и сейчас живет в своем крошечном по сравнению с мегаполисом городишке, пишет книги. Жизнь в Херцег-Нови идеальна для писателя. В конце января празднуют карнавал, в садах опадают плоды лимонов, а вдоль дорог, изнемогая, цветут деревья мимозы и рододендроны. «Центровое» и центральное место в городе – «Градска кафана» – городская кофейня, где подают исключительный кофе и очень вкусные, всегда свежие пирожные. Кажется, в меню числятся около пятидесяти видов разных пирожных и еще много сортов мороженого. Выглядит зал кофейни благородно – бело-розовый декор, мебель в стиле ампир, позолота… В теплые дни жители города завтракают на террасе с видом на море и обмениваются новостями, читают газеты. Никто никуда не спешит, разговоры ведутся неторопливо. Интересно, сколько я, коренная москвичка, смогла бы прожить в этом городе? Думаю, месяца три, не больше. Чуть дальше от Херцег-Нови находится городок Пераст, там с маленького причала на моторке можно прокатиться по всему Бока-Которскому заливу мимо рукотворного острова с часовней, построенной рыбаками. По преданию, на этом месте давным-давно рыбаки обрели чудотворную икону Божьей Матери. Они построили часовню и, отправляясь всякий раз на промысел, обязательно проходили мимо часовни и просили у Божьей Матери покровительства на водах… Еще дальше – сам город Котор, обнесенный крепостной стеной. Кажется, что время в нем навсегда остановилось. Старые прочные каменные дома, во дворах валяются огромные ржавые багры и якоря, даже жутковато. А выйдешь из города на набережную, оглядишься вокруг – какая красота. Благодать. Холмы, окружающие город, лежащий в середине, как жемчужина в ладонях, бирюзового цвета море и синее небо. Чистая энергия, буквально пронизывающая тебя с ног до макушки. Целебное место. Там, в старом Которе меня познакомили с ворожеей. По-сербски – «видовитой». Была она молода годами, звали ее Ружица. Я прихватила с собой диктофон, чтобы не упустить ни слова из предсказаний.
Ружица – черноокая, черноволосая стройная женщина, на ней джинсы и майка, но на руках необычные кольца, на шее красивый крест. Она записала на чистом листе тетради год и дату моего рождения и потом, глядя в этот чистый лист, точно в книгу, стала говорить, словно считывая тайные знаки. Она сообщила мне о том, что я пережила сильную болезнь, которая, с одной стороны, сделала меня сильнее, а с другой – слабее и наложила многие ограничения на мою жизнь. Что доктор для моей спины один, и имя у него начинается на «О». Что я пишу для женщин. Что напишу еще книги, одна из которых станет настоящим открытием. Что в прошлых воплощениях, в которые она верит, я была связана с «древней страной мудрецов, почитающих лотос, страной, которую до сих пор сторожит глиняное войско». Я не придумала ни одной фразы, ведь запись хранится у меня! Страна, о которой говорила Ружица, без сомнения, – Китай с его многотысячным терракотовым войском, охраняющим гробницу первого императора в Сиане. Много чего еще поведала мне «видовита», что-то сбылось, а для иных предсказаний не пришло время.
Пять дней в Черногории миновали как один день. Я была очарована этой страной. Возвращаясь в Белград, я немного грустила о том ощущении полета и одновременно спокойствия, которое неизменно охватывало меня, когда я стояла на набережной в Которе. И вот позади предотъездные хлопоты, аэропорт, багаж, я нахожу свое место в салоне самолета у прохода… И рядом со мной два азиатских молодых человека с младенчиком на руках. Укачивают, тихо, но монотонно поют «баобашуй, баобашуй». И так далее, не разобрать что. Или еще более мелодично «баобэй, баобэй»… Матери младенца не видно нигде. Молодые «папаши», я уже знаю, что это китайцы, деловито кормят малыша из бутылочки, пеленают и снова укачивают: «Баобашуй, баобашуй». Под эту тягучую песню так и хочется задремать и мне.
Спустя несколько часов я разместилась в салоне заказанного и встречавшего меня такси. Путь по Ленинградке до ВДНХ долгий. Закрываю глаза, а в ушах навязчиво звучит «баобэй, баобэй». Эй, да это здесь, в машине.
– Кто это? – спрашиваю я водителя. – Что это за песня?
– А, – кивает он, – это мне китайцы подарили. Пассажиры. Из Гонконга.
– Да кто же это? – не унимаюсь я.
– Джеки Чан, – звучит в ответ. – Вы не знали? Джеки, оказывается, отлично поет.
Мы прослушали весь диск с песнями Джеки, признаюсь, впервые я познакомилась с китайской эстрадой. И звучал Джеки Чан неплохо. Только вот как переводятся эти запомнившиеся слова? Сюда бы Женю…
Париж
А еще через две недели я улетала в Париж.
В отношении к Парижу есть две общие крайности. Одна – «увидеть Париж и умереть», подразумевающая, что Париж – главная мечта жизни. Другая – «да ну его, этот Париж, чего мы там не видели». Я причисляла себя к категории людей, относящихся к Парижу без трепета. Да, я знала и про Лувр, и про музей д’Орсе да и вообще, как каждый нормальный человек, обладала определенным пониманием, какое место в нашей цивилизации занимает Париж. Если бы не книга Ясмины Михайлович «Парижский поцелуй», если бы не компания «Ив Роше», я бы так и не узнала, что такое Париж на самом деле. Хотя я и была там недостаточно часто, чтобы изучить город досконально, я влюбилась в него.
Книга Ясмины Михайлович – настоящий путеводитель по настоящему Парижу. И я вознамерилась все же прикоснуться к этому чуду, ведь там находились, судя по словам Ясмины, неразгаданные тайны. Например, портрет Моны Лизы, в реальности оказавшийся очень небольшим полотном, на который люди смотрели исключительно сквозь объективы фотокамер. Поразительно – никто не стоял и не любовался картиной просто так, как мы это все еще делаем в Третьяковке. Далее квартал тамплиеров – Марэ. Музей Клюни и его собрание гобеленов. «Дама с единорогом». Кафе «Марли». Обелиск на площади Согласия. И все еще неувиденная мной арка Дефанс, столь высоко оцененная Ясминой… Итак, как же я все-таки попала в Париж? Да не один раз! Компания «Ив Роше» каждый год проводит конкурс на лучший экологический проект среди женщин по всему миру – «Земля женщин». На суд представляются самые удивительные и невероятные проекты по защите природы, в том числе и из России. Итоги в том памятном году подводились в Париже, куда я и отправилась, положив в самый маленький чемодан самые легкие вещи – два костюма и одно платье для праздничного вечера. Скажу пару слов о проекте: если бы не было господина Ива Роше и его идеи о создании линии растительной косметики, такого человека стоило бы выдумать. Осознанное обращение к идее сохранения природы на нашей планете в сочетании с созданием растительной косметики является уникальным предложением для женщин всей Земли. А ведь идея родилась в середине прошлого века! С тех пор компания «Ив Роше» прочно ассоциируется не только с настоящей «красотой от природы», но и с определенным обязательством по отношению к ней. Мы не можем быть только потребителями. Правило русского биолога, селекционера Ивана Мичурина: «Мы не можем ждать милостей от природы, взять их у нее – наша задача» – сегодня звучит кощунственно. По моему убеждению, отношения человека и природы должны основываться на взаимном обмене. Не зря конкурс проводится среди женщин, ведь одна из задач женщины – сохранить то, что было накоплено поколениями, и передать это знание дальше. Если женщина умеет «экологично» мыслить, то ее дети гарантированно не станут без нужды эксплуатировать природу. Мне посчастливилось быть знакомой с сыном Ива Роше – Жаком Роше. Скажу одно – сын не только продолжил дело своего отца, но и развил его, сделал всемирно известным экологическим движением… До поездки в Париж я связалась с одним турагентством и – гулять так гулять – заказала себе на все два дня обзорные экскурсии по городу – одна длилась пять часов и другая – четыре часа. Одна – на микроавтобусе с остановками в интересных местах, другая – пешая. Мой гид, с которой я подружилась, чудесная Ирина Леонидовна, энциклопедист, влюбленная в Париж, сопровождала потом меня по Парижу и в следующие мои визиты. Уроженка Ленинграда, Ирина Леонидовна решилась в довольно зрелом возрасте уехать в Париж, где все удовлетворяло ее тоску по-прекрасному. Я так поняла, что живет она туго, но Париж того стоит. Ирина Леонидовна явилась ко мне во всеоружии – с книгой Дэна Брауна «Код да Винчи». Оказывается, что самый популярный маршрут у русских туристов – тур по этой книге. Но мне нужно было другое. Моим запросом гид была озадачена, но мы решили, что начнем с Брауна. Итак, моя самая первая экскурсия – церковь Сан-Сюльпис. Церковь, построенная в XVII веке и соперничающая как по размерам, так и по значению с собором Парижской Богоматери, действует поныне, собирая огромную паству. После публикации романа Дэна Брауна сюда хлынули такие толпы туристов, что здание могло не выдержать их напора. Сан-Сюльпис знаменита своим столбиком-указателем солнечных часов, при помощи которого можно определить дату солнцестояния и равноденствия. В этой церкви крестили Бодлера и маркиза де Сада; здесь венчался Виктор Гюго. Здесь принял сан кавалер де Грие – персонаж известной повести аббата Прево «История кавалера де Грие и Манон Леско».
– Видите тот дом, напротив? – спросила Ирина Леонидовна, когда мы вышли из церкви. – В нем живет Катрин Денев.
И так о каждом доме. Ирина Леонидовна знает все: историю каждого кафе, фонарного столба; каждый памятник, каждая линия на асфальте полны для нее смысла, истории. Ирина Леонидовна рассказала мне так много и так полно, что во второй раз, ужиная с коллегами на кораблике, курсирующем по Сене, я внятно и очень точно воспроизвела ее слова, показывая на тот или иной дом, или мост, или просто район. Мои коллеги были явно под впечатлением. Пишу эти строки, и так хочется в Париж, ужасно!
Кстати, так мы и не съездили на авеню Мандель, к дому, где прожила остаток своих дней обожаемая мной Мария Каллас. Конечно, в программе числился собор Нотр-Дам (который мог не дожить до наших дней, не напиши Виктор Гюго своего знаменитого романа), остров, где на самом деле находилось обиталище Квазимодо, мосты, поражающие своим разнообразием… Правда, впечатление от Лувра было сильно подпорчено манифестацией адвокатов, прибывших со всех уголков Франции, – бастовали против какой-то поправки к закону с криками, свистом, сиренами…
На следующий день я попросила отвезти меня в Клюни, в музей Средневековья. Во дворе Клюни было сумрачно, тянуло сыростью от древних стен. В музее мы долго рассматривали старые ключи и домашнюю утварь, а я умирала от нетерпения, ожидая, когда же мы пойдем смотреть на знаменитые по книге Ясмины Михайлович шпалеры «Дама с единорогом».
– Вы знаете, – объяснил мне мой гид, – я как-то не подготовилась к экскурсии сюда, никто из моих подопечных еще не просил проводить в зал, где находятся шпалеры.
«В самом сердце замка, в затемненном овальном зале с черными стенами, находилось шесть больших гобеленов на сияющем огненно-красном поле, усыпанном сорванными цветами» (Ясмина Михайлович «Парижский поцелуй»).
Как бы в некоем удивительном саду шесть раз предстает перед нами фигура стройной молодой женщины с благородной осанкой и задумчивым взглядом, каждый раз в иной позе и в ином костюме. На каждой шпалере рядом с Дамой лев и единорог, два «оживших» геральдических зверя.
На гобелене «Зрение» единорог смотрится в зеркало, которое протягивает ему сидящая девушка. «Слух» символизирует играющая на клавире дама, «Вкус» – дама, рассеянно извлекающая сладость из бонбоньерки. В «Обонянии» предполагаемый запах гвоздик, из которых дама плетет венок, перекликается с ароматом цветка, который нюхает обезьянка. «Осязание» символизирует прикосновение дамы к рогу единорога.
Наиболее загадочным остается шестой и самый крупный из гобеленов – «По моему единственному желанию», по своей стилистике отличающийся от остальных частей цикла. Здесь изображена девушка, которая кладет в ларец колье. Это считается символом отказа от страстей.
«Шестая сцена была выделена особым образом, как „Мона Лиза“. Ключ здесь. Интересно, шестой гобелен – введение или завершение серии из пяти чувств? – громко спросила я» (Ясмина Михайлович «Парижский поцелуй»).
В память о Клюни и о Ясмине я увезла с собой копию гобелена «Обоняние», которая висит у меня в кабинете, и маленькую наволочку на подушку с изображением единорога. Потом по эскизу Вячеслава Михайловича Зайцева из наволочки по моей просьбе сшили сумку с алой бархатной лентой.
Когда мы закинули мои покупки в отель, гид обратилась ко мне:
– Куда теперь?
Мы стояли на рю Риволи, прямо перед нами находился Лувр, дальше парк Тюильри, площадь Согласия… Но мне не хотелось в Лувр. Продумать программу мы отправились в кафе «Анджелина» на рю Риволи, где пьют известный на весь Париж шоколад.
В кафе было очень многолюдно, столики стояли чуть ли не вплотную друг к другу, как это вообще принято в парижских кафе. Обстановка в стиле арт-деко и негромкая музыка, жужжание голосов и звон приборов составляли ту самую знаменитую парижскую атмосферу расслабленности. Мы заказали кофе и разные десерты. Обсуждая нашу дальнейшую программу, я вдруг обратила внимание на то, что чашки сделаны из тончайшего китайского фарфора, потом наш разговор перешел на Китай и на мое увлечение этой страной.
– Так что же мы сидим! – воскликнула Ирина Леонидовна. – Недалеко от площади Согласия есть два прекрасных музея с восточными коллекциями.
И мы рванули туда на метро. В первом музее было тихо, пустынно. Мы бродили среди статуй Будд, воинов, рассматривали лакированные шкафчики и сундуки. Было пыльно и малолюдно. Зато во втором музее мы вдосталь налюбовались веерами, ширмами, фарфором эпохи разных династий, искусно вырезанными досками для шахмат и традиционной китайской игры мацзян. Великолепны были модели усадеб зажиточных чиновников XVIII века – неизменная стена-экран перед главными воротами – защита от злых духов. Музей уже закрывался, так что в сувенирном киоске мне удалось купить только карандаш с иероглифами. Не уверена, что с китайскими. Зато он очень удобный – жесткий и мягкий одновременно, словно олицетворяет собой извечный символ мировой гармонии Инь и Ян. Я еще не знала, что мудрые Мойры уже плели для меня новую нить, которая свяжет меня с Китаем. И протянулась она от Харбина, через Пекин в Москву. Имя этой нити – Цзинь Мэйлин. Аспирантка Пекинского университета, специализация – русский язык и литература. А познакомились мы… да-да, не совсем обычным образом.
