Текст книги "Разведчики"

Автор книги: Кир Шеболдаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

В это время аэростат как раз над тем местом очутился, на котором стоял Рафаилов, окруженный девчонками. А немец, значит, начал поливать всех сверху, как после хорошей порции касторки.

Словом, пока Рафаилов сообразил, что происходит, немец его обмарал да ветерок ему еще помог.

Все штабисты и генерал тоже смеются над ним, а Рафаилову не до смеха, конечно. Он страшно разъярился. Шутка ли, такое безобразие при генерале и всем штадиве?!

Ну а колбаса, вернее оболочка, повисла на деревьях опустошенная, без газа. Немца же без всякого с его стороны сопротивления, со спущенными штанами наши солдаты пленили. Когда ночью перешли мы линию фронта, то я как старший пошел докладывать о выполнении задания Рафаилову. Пришел, доложил, и все шло вроде бы нормально, пока я не поздравил его с пленением немецкого наблюдателя. О том, что он взят в плен, я узнал еще на передовой, но без всяких подробностей. И вдруг Рафаилов разгневался на меня. Он подумал, что, поздравляя его, я умышленно намекаю на его конфуз. Выгнал он меня из блиндажа. Всем моим ребятам за аэростат дали по ордену Красной Звезды, а мне по настоянию Рафаилова «Отвагу». С тех пор Рафаилов терпеть меня не мог! Будто при всем честном народе не немец, а я его опозорил. Генерал наш ушел на повышение, прислали командовать дивизией полковника. Тот никого еще не знал и целиком доверялся тем характеристикам, которые давал разведчикам Рафаилов. Во всяком случае, что бы я ни делал, как бы ни отличился, Рафаилов всегда спрашивал:

– Это что, тот самый Ярцев-аэростатчпк?

– Так точно! – отвечали ему, и он тут же вместо представления меня, скажем, к ордену Красной Звезды или Отечественной войны, писал в наградном листе: «Наградить медалью «За отвагу», а то и вовсе: «Воздержаться. Не достоин награждения…»

Выслушав рассказ Ярцева, мы от души посмеялись.

Переглянувшись с Николаем Ивановичем, я ответил Ярцеву:

– Если вас кто-нибудь возьмет из старших групп в поиск, я возражать не буду…

Так начал Костя ходить на задание в нашей разведроте.

ЭПИЗОД ЧЕТВЕРТЫЙ

Вызвал меня генерал – наш комдив и приказал: – Нужен «язык», и как можно скорее.

Противник замышлял что-то у нас на правом фланге. Там по ночам непрерывно гудели моторы. Тракторные или танковые – неизвестно. Наши наблюдатели просматривали движение светящихся огоньков, слышали различные необъяснимые шумы. Немцы что-то готовят, но вот что?!

– Давай, Вьюгин, «языка»!

А тут, как на грех, никто из старших групп еще не успел себе подготовить по-настоящему место поиска. Так получилось, что у одного поиск не удался, их обнаружили и обстреляли, и теперь все надо было начинать сначала. У другого и третьего только-только начали вести наблюдение за участком, на котором предполагали действовать. Кого ни возьми из старших групп, никто в ту ночь не был готов к поиску. Словом, согласился рискнуть только один Ярцев. Но и у него не все было ладно. Четверо из семи разведчиков той группы, которую он себе создал, болели. Чихали, кашляли, из-за чего в поиск идти никак не могли. Пришлось Ярцеву взять вместо них с собой Штепу, Гараспашвили, Козырева, Пантелеймонова – самых опытных разведчиков из других групп, согласившихся пойти с ним в ту ночь.

Распределили обязанности и определили, кто входил в группу захвата, кто в группу обеспечения, а кто в огневую. Кто за кем следит и оберегает.

Проверили оружие и вслед за Ярцевым цепочкой вышли из расположения роты к передовой. К той самой линии, которая не знала покоя ни днем ни ночью. На ней стояли насмерть наши полки, дивизии, армия, сдерживая натиск немецко-фашистских войск.

Пришли на передовую и из окопов просмотрели внимательно участок, на котором предполагали действовать. Затем посидели, покурили. Подождали, пока темнота станет густой как вакса и, дождавшись сравнительного затишья, осторожно вылезли на нейтралку. Немцы в эту ночь редко и лениво запускали осветительные ракеты. Это обстоятельство позволило Ярцеву со своей группой потратить не 45 минут или час, как они заранее рассчитали, на свое движение по нейтралке, а меньше, доползли до немецкой проволоки за тридцать минут. Полежали около нее. Понаблюдали, прослушали все звуки. Тут у немцев не было мин, заграждение составляла лишь одна растянутая спираль «Бруно».

Во вражеских окопах стояла тишина. Убедившись, что они не замечены и вокруг все спокойно, разведчики раздвинули витки спирали и проскользнули за проволоку.

Опять полежали… Отметили кусочком бинта место своего лаза в проволоке. Прислушались. Все спокойно в окопах. Снова медленно и совершенно бесшумно поползли вперед. И тут Ярцев неожиданно в темноте уткнулся лбом в тонкую проволочку. Он мгновенно застыл на месте и почувствовал, как на лбу выступила испарина. Резко толкнул ногой ползшего за ним впритык Штепу, приказывая этим условным сигналом не просто остановиться, а замереть. Сам же подумал:

«Ах, вот оно в чем дело!» Немцы оставались верны себе в своем коварстве. Мин перед проволокой, там, где их ждешь и готовишься к встрече с ними, – нет. А вот здесь, уже за проволокой, почти перед самым своим бруствером, где их совсем не ждешь и где, казалось, и быть им незачем, они поставлены.

Мысли пронеслись в уме у Ярцева в одно мгновение. Он осторожно провел по проволочке вправо, но его руки не хватило достать др самой мины. То же получилось, когда он провел по проволоке влево.

Значит, мины поставлены далеко одна от другой и рассчитаны на то, что если полезут русские, то где-нибудь обязательно наткнутся на проволочку, потянут ее, мина натяжного действия взорвется. Возможно, поставлены они для звукового предупреждения.

«Ну, ничего, – злорадно подумал Ярцев, – сейчас мы вашу проволочку того…» Чуть подтянул ногу, вытащил из-за голенища обыкновенные небольшие ножницы. Секунда, другая, и проволочка по обеим сторонам от него безжизненно упала в траву. Дважды толкнул ногой Штепу, что означало «вперед», и вся цепочка снова бесшумно заскользила по земле. И вот уже черный провал окопа.

Вдали продолжают деловито урчать моторы не то танков, не то тракторов. Под их урчание разведчики ужами проскользнули через вражеский окоп. «Языка» легче взять с тыла. Сзади никто никогда не ждет нападения, там «свои». Сейчас Ярцев с разведчиками покажет им, какие в тылу бывают «свои».

Перебравшись через окоп, разведчики пролезли еще немного, до небольших кустов и там замерли. Осмотревшись, решил Ярцев поползти с Козыревым вперед и выяснить, что же все-таки урчит там. Вначале они ползли, потом, осмелев, поднялись и, тихо крадучись, пошли, предварительно заметив на фоне неба то дерево, подле которого в кустах остались ждать их остальные ребята. Они шли, перебегали, подкрадывались. Тут им помогла вражеская ракета. Взлетев над передовой, она осветила не только нейтралку, но немного и немецкий тыл. И они наконец увидели, что урчали моторы вовсе не танков, а тягачей на гусеничном ходу. Возле них суетились немецкие солдаты, разгружая с прицепов ящики с боеприпасами. Но ракета погасла, и все погрузилось снова во тьму.

Дождавшись очередной ракеты, Ярцев и Козырев внимательно всматривались, что же происходило на дороге. Там была огромная воронка. Вероятно, от нашей пятисотки. Машины из-за воронки не могли проехать, а по обеим сторонам шоссе болотистые места. Поэтому-то вместо автомашин боеприпасы подвозили гусеничные тягачи с прицепами. Они свободно обходили воронку стороной, по болоту. Их моторы натужно ревели.

Установив истинную причину шума вражеских моторов, Ярцев и Козырев поползли обратно. В кустах Штепа рассказал Ярцеву, что они следили за немецкими окопами и установили: шагах в сорока отсюда находятся два немца с ручным пулеметом. Один из пулеметчиков ушел по ходу сообщения и пока еще не вернулся. Вражеский пулемет установлен как раз напротив разрезанной Ярцевым проволоки от мины натяжного действия. Поэтому и отходить отсюда будет безопаснее и удобнее. Если брать «языка», то надо брать оставшегося одного немца-пулеметчика, да поскорее, пока не вернулся его напарник.

Группа подползла поближе к окопу.

Пулеметчик находился в одиночестве. Но не стоял у пулемета, как того хотелось нашим разведчикам, а непрерывно ходил то вправо, то влево.

Наши расположились поудобнее, стали выжидать, когда солдат подойдет к пулеметной ячейке, чтобы швырнуть ему под ноги ложную ³3
  Мы называли «ложной» обычную ручную гранату, в которой специально уменьшался разрывной заряд, вынималась металлическая лента, дающая осколки. Взрываясь, она пугала, оглушала, могла легко ранить, но не убивала.


[Закрыть] гранату и после ее взрыва броситься на него. Конечно, лучше бы немца оглушить ударом по голове и, пока он не очухался, рывком вытащить из окопа. Но на голове у него каска.

Только-только наши удобно расположились, как по всей линии вражеских траншей и ходов сообщения послышались громкие команды, какие-то веселые выкрики, шум, топот, беготня. Казалось, будто бы немцы крепко спали, а тут их сразу разбудили радостным сообщением.

К пулеметчику, на которого они готовились напасть, из хода сообщения выбежали шесть немецких солдат с автоматами и винтовками в руках. Они что-то радостно, наперебой говорили ему. Поведение немцев не позволяло нашим разведчикам броситься на пулеметчика, вернее, уйти потом незамеченными с «языком». Оставалось отползти поскорее и переждать непонятно чем вызванное оживление. Но отходить приходилось не в сторону своих, потому что незаметно переползти вражеские окопы теперь, когда они забиты солдатами, уже было нельзя. Надо, наоборот, отползти назад, в глубь обороны противника. И они поползли в те кусты, из которых только что вышли. Добрались до этих кустов и огляделись: в стороне – еще более густой и высокий кустарник. Укрыться надо было получше. Кто их знает, сколько фрицы будут веселиться.

Они лежали, прислушиваясь к шуму в окопах и убеждались, что движение и шум там не уменьшаются. Ярцев пошептался с разведчиками по поводу поведения немцев, но никто из них не мог понять, в чем тут дело. Может, фашисты готовятся к атаке. Однако это отпадало, вряд ли предвкушение атаки кого-либо веселило бы. И тут Козырев вдруг прошептал: «Слушай, а может быть, они готовятся к смене?» Как происходит смена немецких частей, никто из разведчиков, конечно, раньше не видел.

В кустах, на дне какой-то ямы или кювета, можно было ждать. Но шум в окопах не стихал. Прошел, должно быть, час. Взошла луна, и теперь было ясно, что никакого поиска при ее свете не получится, никакого «языка» не взять. Ярцев думал уже о том, как бы вывести без потерь свою группу с тыльной стороны немецких окопов хотя бы на нейтралку. Там наши минометчики заслонили бы их огнем и помогли бы отойти к своим. Но как это сделать? Другие разведчики вертели головами, до рези в глазах всматриваясь вокруг. Ничего уяснить не могли. В сравнительной тишине, наступившей после ухода в тыл тракторов-тягачей, они услышали доносившийся издали топот. Снова вслушивались, вглядывались в сторону этого топота и через некоторое время увидели, как вдали по белеющему шоссе двигалась темная шаркающая лента. По дороге в их сторону шла колонна немецких войск. Ярцев почесал затылок: «Ну, братцы, кажется, мы влипли… Ни тебе назад, ни тебе вперед!» Что делать? Ведь шоссе под прямым углом подходило к окопам и обрывалось невдалеке, перерезанное ими. А колонна между тем приближалась.

Наши разведчики оказались между идущей колонной и вражескими окопами. Естественно, что как ожидавшие смены, так и идущие им на смену немцы смотрели в стороны друг на друга. Ярцеву со своей группой нужно было таиться. Но Ярцев лихорадочно искал план выхода отсюда: четверых разведчиков он заставил наблюдать за идущей колонной, а троих – за окопами.

Когда от Ярцева до колонны оставалось каких-нибудь сотня метров, а до окопов сотни полторы, из кустов вдруг застрочили автоматы. Наши разведчики стреляли одновременно как по идущей колонне, так и по тем белеющим лицам, что смотрели из окопов на подходившую смену. Длинные автоматные очереди распороли ночь.

Послышались крики, стоны, команды из окопов и особенно с дороги. Еще и еще полоснули свинцом автоматы и под шум, поднявшийся у тех и у других немцев, Ярцев со своими разведчиками, полусогнувшись, метнулся к тем кустам, что находились значительно в стороне. Этим броском он вывел свою группу с места, которое оказалось между двумя немецкими подразделениями.

Вызвав неразбериху среди немцев, Ярцев хотел незаметно отойти в сторону. Это ему удалось. Но он не предполагал, как могут развернуться события дальше.

Когда в немецкой колонне совершенно неожиданно упали раненые и убитые солдаты, то немцы поняли, что звук и вспышки выстрелов, сразивших их, исходили оттуда, со стороны своих же окопов. Офицеры в колонне предположили, что окопы каким-то внезапным образом захвачены русскими. В окопах, видимо, раненых было мало, а вот в идущей колонне были и убитые и раненые.

В окопах недоумевали, в чем дело, но ничего не предпринимали и потому некоторые подразделения продолжали выходить по ходам сообщения из окопов наверх и там строиться; в траншеях оставались унтер-офицеры, пулеметчики и офицеры. А в колонне послышались команды, она мгновенно рассыпалась, залегла вдоль дороги и открыла «ответный» огонь из автоматов, винтовок и пулеметов по успевшим выйти из окопов и хорошо видимым солдатам. Почти все эти маячившие немецкие солдаты были подсечены и упали раненые и убитые.

Вот тут-то и началось!..

В окопах не стали раздумывать, кто в них стреляет, там отлично знали, стрелять по ним могут только враги, и открыли по залегшим немцам ответный огонь. Не довольствуясь этим, офицеры из окопов вызвали по этому квадрату еще и минометный огонь с закрытых позиций.

Под грохот боя немцев Ярцев ползком увел свою группу еще дальше, в сторону, в заболоченный лозняк. Там она залегла и наблюдала за происходящим. Бой между немцами все разгорался: уже, кроме минометов, по участку дороги, где залегла смена, стали бить и пушки… Так продолжалось минут десять, пока не вмешалось начальство и не прекратило «самоубийство».

Как выяснилось потом, в этом бою немцы, которые находились в окопах, потеряли два десятка солдат, в основном тех, что успели выйти из окопов. А вот батальон, шедший им на смену, был разгромлен и после этого боя никого уже заменить не мог.

Тогда Ярцев и его разведчики еще этого не знали, но они поняли, что заварили хорошую кашу. Однако, несмотря на «сабантуй», они не могли прорваться к нейтралке.

Междоусобная стрельба прекратилась. Понаехали санитарные машины, легковые, бронетранспортеры с начальством. А уже начало светать, и разведчикам было безумием оставаться дальше в лозняке, который днем просматривался насквозь.

И Ярцев решился еще на один психологический, как он говорил, момент. Рассвело не полностью, и, воспользовавшись полутемнотой, он поднял свою группу, построил ее в колонну по два, как всегда ходили немцы, и на виду у копошившегося вдали противника повел ее сначала на запад, потом в безлюдном месте пересек дорогу и вошел в лес.

Самым трудным было идти во весь рост, не сгибаться, не оглядываться. Уже по лесу он дошел до известного ему разрыва между немецкими окопами. Там они заползли в болото с густым кустарником. Нашли сравнительно сухое место, на котором и провели весь день. Когда же наступила вторая ночь и темнота укрыла все вокруг, они осторожно выбрались из болота. По пути к нейтралке, как говорил Ярцев, они без всякого труда взяли шедшего с донесением немецкого связного. С этим «языком» благополучно, без потерь вернулись в расположение наших войск.

У доставленного ими связного был обнаружен приказ по 112-й немецкой гренадерской дивизии, в котором говорилось о Ярцевской проделке так: «…в результате неосторожного выстрела, теперь уже трудно установить с чьей стороны, и происшедшей из-за этого роковой ошибки, вылившейся в настоящий бой между подходившим на смену 3-м батальоном и сменяемым 1-м батальоном полка, погибло у последнего 7 человек и ранено 10, у первого убито 86 и ранено 228 человек…» Кроме того, связной на допросе рассказал, что бой остановил командир дивизии, а то бы они совсем уничтожили третий батальон.

Судя по приказу и показаниям «языка», немцы так и не догадались о том, кто же был настоящим виновником «роковой ошибки».

ЭПИЗОД ПЯТЫЙ

Меня всегда интересовало, как же, при каких обстоятельствах человек попал в разведку. Поэтому я старался при благоприятных условиях, располагающих к откровенности, спрашивать об этом у прибывающих к нам разведчиков.

Как-то ночью, когда над нами мерцали холодные звезды и мы сидели возле неугасающего ротного костра в ожидании возвращения с задания поисковой группы, я задал вопрос Косте:

– Слушай, Ярцев, а как ты попал в разведку?

Он подумал немного, затянулся папиросным дымом и, выпустив его тонкой струйкой, ответил:

– Было это в первую военную осень на Волховском фронте.

Немцев, рвавшихся к Ленинграду, мы остановили, но все же они то тут, то там пытались переходить в наступление. Прощупывали нас, чтобы определить слабое место в нашей обороне. Они готовились к прорыву и генеральному штурму Ленинграда. Разведка немцев – авиационная, артиллерийская и войсковая – не давала нам покоя. Особенно досаждала нашей дивизии ночными поисками войсковая разведка врага. За месяц фашисты взяли у нас семь «языков»!

Постепенно выяснилось, что действовала-то одна и та же немецкая разведгруппа. Поиск ведется ночью, в темноте. Стреляют те, у кого берут «языка», и те, кто берет, При свете от вспышек выстрелов очень даже хорошо все можно вблизи увидеть. Группа у немцев была настолько умелая и хитрая, что за все то время даже ни одного своего разведчика не потеряла, убитых и раненых не оставляла, а наших «языков» брала.

Наш комдив собрал офицерский состав дивизии и поставил такую задачу перед командирами: «Не дать впредь возможности безнаказанно действовать вражеской разведке в полосе пашей обороны, постараться захватить этих разведчиков как «языков». В крайнем случае – уничтожить эту разведгруппу».

Мы много сделали, чтобы не дать немцам скрытно подобраться по нейтралке к нашей обороне. И все-таки немецкая разведка, словно насмехаясь над нашими мерами, бесшумно подкралась и снова взяла у нас, почти подряд, двух «языков»: одного связиста и одного офицера – командира батареи.

Провели тщательное расследование, установили, что поиск совершила все та же группа вражеских разведчиков. Участники той группы были без головных уборов, несмотря на постоянные холодные дожди и даже заморозки. Наша осень для фрицев холоднее, чем их зима. А тут наперекор холодам вся группа без шапок?! Кроме этого, успели заметить, что командовал во всех поисках один и тот же офицер: высокий, с большой лысиной, отдававший команду низким, басовитым голосом.

Ушла немецкая разведгруппа, будто сквозь землю провалилась. Наши открывали шквальный огонь по нейтралке, но никого там не оказалось.

Пришел наш взводный от батальонного начальства и стал говорить сержантам и солдатам с укором, мол, как же это так получилось, что упустили вражеских разведчиков, да еще с нашим «языком»?!

А мой дружок, сибиряк, в прошлом охотник-профессионал, Стрельников и ответил ему: «Чем себя казнить, лучше бы посмотреть место подле батареи, где были фрицы. Не может того быть, чтобы они на влажной земле следов не оставили. Может быть, пришли они не через боевые порядки нашей роты, а, скажем, соседней».

Рассвело. Взводный отправил меня со Стрельниковым на то место у батареи, на котором прошлой ночью взяли комбата. Ходили мы, смотрели, изучали землю, отыскивая отпечатки немецких сапог. Они ведь, знаете, носят сапоги отличные от наших. У фрицев каблуки повыше, и на них обязательно подковки набиты. На подошве гвозди металлические, ну вроде как шипы. Так что сразу можно отличить их следы от наших.

Ходили мы, шарили взглядом по множеству отпечатков подошв и каблуков на влажной осенней земле, но все попусту. Что, думаем, за чертовщина! Просто сами себе не поверили, были же тут фрицы!

Решили еще раз все проверить. Снова стали внимательно смотреть на следы. Только отпечатки наших сапог!

Вдруг заметили: среди всех следов один отпечаток с ракушкой, прибитой на одном, правом носке подошвы. Посмотрели мы на обувь батарейцев, но у них ни у кого сапога с подбитой ракушкой не обнаружили… Стрельников говорит мне:

– Пойдем по этому следу! Чей он и куда нас приведет?

Покрутились мы, покрутились подле батареи и пошли. Только он нас ни к передовой, куда ушли немецкие разведчики, повел, а, наоборот, в наш тыл. Что ж, пошли мы в тыл. Скорее всего просто так, для очистки совести.

А след повел нас по сильно заболоченному перелеску, свободному по этой причине от наших войск, и уперся прямо в озеро.

Ну что делать?

Вернулись и рассказали все взводному. Он отнесся к нашему сообщению без всякого интереса, но сразу же доложил ротному, а тот – батальонному командиру.

Комбат распорядился дать мне еще двух солдат, и чтобы мы вчетвером на всякий случай осмотрели хорошенько вокруг озера.

Озеро-то довольно большое. Мы пошли берегом. В одном месте, на песчаном берегу, заметили свежие следы сапог, а среди них тот самый – с ракушкой. След повел нас по давно не езженной, заброшенной дороге. Шли мы, шли по ней, иногда теряя след с ракушкой, возвращались назад и, найдя его, снова двигались дальше. Наконец, дорога, покрутившись по лесу, дошла до небольшого луга и на нем оборвалась, а с ней кончились и следы.

А что, если перейти через луг и выйти в лес? Может, снова на какую-либо дорогу выйдем, а на ней опять след найдем?

Со мной согласились.

Разомкнулись в цепь. Прошли так по лесу с полчаса и выбрались на поляну, а на ней – дом стоит. Лес вокруг заболоченный, а поляна сухая, и, может, потому тот дом на самой середине поляны стоял. След с ракушкой, между прочим, опять появился и прямо по тропинке к дверям этой лесной избушки повел.

К избушке мы не пошли, а, таясь, обогнули ее лесом, чтобы посмотреть, не идут ли следы через полянку, на которой стоял домик, снова в лес.

Нет, не выходят. Значит, думаем, следы обрываются у двери избушки. Посоветовались между собой, выходить из лесу на поляну не стали, а забрались в кусты, начали наблюдать за избушкой.

Все окна, кроме крайнего, чем-то завешены, но дверь, видим, закрыта. Из трубы дым не идет. Стекла в окнах целые, не побитые. Кто-то в ней должен жить. Но никто из избы не выходит.

Уже хотели выйти из кустов, подойти к избушке, осмотреть ее, как вдруг увидели в глубине того окошка, которое не занавешено, вспыхнул огонек и тут же погас. Вроде бы от спички или зажигалки. Кто-то есть!

Наблюдать нам больше уже нельзя, времени прошло много. К тому же нас только четверо, а кто его знает, сколько в избушке людей!

Со всеми предосторожностями мы повернулись и ушли к себе. На обратном пути дорогу незаметно отмечали то сломанной веткой, то пучком желтой травы на кусте, чтобы потом, если будет нужно, не плутать. Вернувшись, доложили взводному. Тот сообщил выше, и так дошло до комдива. Он заинтересовался нашим сообщением, приказал выделить мне людей.

Я отобрал четырнадцать человек, вооружили их всех автоматами. Тогда мало у нас их было, собрали автоматы чуть ли не со всего батальона. Взяли гранаты. И пошли засветло к избушке. Скрытно залегли и стали наблюдать за ней. Дождались темноты и тихо, без малейшего шума, подползли к домику с той стороны, где не было окон. Подобрались к двери. Осторожно надавили на нее, но дверь не открылась. Судя по всему, она была заперта изнутри.

Стали прислушиваться, и нам почудились какая-то возня и шорохи в избушке. Терпеливо стояли по обоим сторонам двери, ждали и слушали… Ждали около часа, а может, и больше. Ноги прямо-таки затекли от неподвижности. Я уже подумывал отойти в лес, как неожиданно раздались шаги. Кто-то тихо, крадучись, изнутри приблизился к двери. Постоял, вроде прислушиваясь, осторожно отодвинул засов. Открылась дверь, и на пороге показалась фигура человека. Он осмотрелся, пошел к куче хвороста, лежащей около дома. Я растерялся: смотрю и ничего не предпринимаю.

Человек набрал охапку хвороста, направился обратно к дому. Тут хворост, видимо, закрыл ему обзор, а, может быть, осенняя темнота помогла, шел он прямо на нас. Я же нервничаю и думаю, что предпринять?! Может, это наш солдат или гражданский человек, а мы на него нападем! Но почему он таится? Подозрение решило все. Он подошел к самой двери, я его стукнул по голове. Да так сильно, что он без звука рухнул на землю. Мы ведь тогда еще не знали, как бить и куда бить, не умели соразмерить силу удара. Тихо оттащили его к глухой стене дома, где не было окон, и фонариком осветили. Смотрим: а вроде фриц. Хотя он в нашей форме, но на поясе у него, спереди, в кобуре пистолет «вальтер», а с боку финка, немецкая, со свастикой на черенке. Вошли в открытую дверь и на цыпочках стали проходить в сени. Когда нас вошло восемь человек, я из сеней осторожно открыл дверь в горницу и фонариком осветил ее.

На полу, на сене, покрытом плащ-палатками, спят семеро фрицев. А их старший, тот самый лысый офицер – он чуть в сторонке лежал, – приподнялся и спрашивает по-немецки: «Гюнтер, это ты?» В ответ я как гаркнул:

– Встать! Хэнде хох! – Один попытался выстрелить из пистолета, но не успел. Мы его прошили автоматной очередью. Остальные не сопротивлялись.

Что же оказалось, когда привели их в штадив?

Фронт установился, немцы уже не могли свободно заходить к нам в тыл, как они это делали во время наступления. А им надо было вести разведку, знать наши силы, намерения, расположение. Вот фрицы и придумали. Подобрали группу из очень опытных разведчиков, некоторые знали русский язык. Офицер их хорошо владел русским. Их отлично снарядили, посадили на самолет и ночью сбросили на парашютах в нашем тылу. Немецкие разведчики с тыла подошли к нашему переднему краю. Они знали, что за озером, на большом заболоченном участке, нет наших войск. В лесу они наткнулись на избушку лесника, не обозначенную на их картах. Старика лесника и его жену убили, а сами обосновались в доме. Фашистское командование давало им задания по радио. Выполняли они их так. Поскольку из одежды на них ничего немецкого не было, за исключением пилоток, то они, когда шли на выполнение задачи, снимали пилотки. А наши советские сапоги не оставляли таких следов, как немецкие.

Обычно они выходили на дорогу у нас в тылу, останавливали приглянувшегося солдата или офицера. Представлялись нашими особистами и приводили в лесную избушку. Там допрашивали. Ну люди, думая, что это наши, выкладывали много, что знали. После этого нашего солдата уводили к дороге, откуда его взяли, там убивали.

Потом немецкое командование потребовало от группы брать наших людей с передовой. Они брали наших солдат и даже офицеров под видом поиска, разыгрывая все так, будто совершали его с нейтралки. Уходили с «языком» не в сторону своих окопов, через нейтралку, а в наш тыл, переплывали озеро на надувной резиновой лодке, приводили «языков» в лесную избушку. Допрашивали, убивали, а результаты сообщали по радио своему командованию. А командир их – высокий, лысый офицер, был настоящий ас своего дела. За свои подвиги во Франции, Польше, Голландии, Норвегии и России он был награжден всеми орденами, учрежденными для офицеров в фашистской Германии.

На допросе он удивлялся, что взяли их, как он говорил, «голыми руками», даже не контрразведчики. Комдив вызвал нас, тех, кто участвовал в той операции, и представил ему, чтобы убедился в том, что мы обыкновенные советские солдаты. Немецкий офицер сказал комдиву с грустью: «Господин полковник, с такими солдатами вы должны выиграть войну…»

Нас всех представили к награде, только мы ее почему-то так и не получили. А меня и Стрельникова комдив приказал перевести в разведвзвод полка.

Так вот я и попал в разведку.