Текст книги "НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 14"

Автор книги: Кир Булычев

Соавторы: Роман Подольный,Генрих Альтов,Дмитрий Биленкин,Валерий Демин,Виктор Колупаев,Александр Горбовский,Георгий Шах,Г. Лавров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Вечером он проводил меня до трамвая, и все мельтешил от темы к теме, все стремился навести меня на откровенность. Он понял, что я не все сказал, но уже и того, что я сказал, было достаточно, чтобы он заволновался.

– Послушайте, – сказал я ему наконец. – А вы уверены, что это морально? Вот это самое, о чем вы говорите – залезать в чужую душу и тэ дэ. Не даете ли вы в руки иному гражданину самое сильное оружие насилия над другой личностью?

– Вы говорите, как дилетант, – отвечал он с самоуверенной улыбкой, и это тоже было странно в нем, человеке подчеркнутой обходительности. – Врачи, ученые решают только научные задачи. Вопрос их применения в компетенции других.

– Но залезть в душу трехлетнего страдающего малыша…

– Да ведь для его же пользы! У врачей свои представления о том, что должно и не должно. Тот, кто открыл сахарную болезнь, попробовал мочу больного на вкус. Это вовсе не обязан делать первый встречный.

– Но я-то не врач, – сказал я. – И мне не доставляет удовольствия пробовать на вкус душу ребенка, душу сумасшедшего… А душа бабочки – это еще беднее, чем душа ребенка или сумасшедшего. Еще скуднее. Еще отчаяннее.

– Должен ли я так вас понять?.. – спросил он испуганно. – Нет, вы, наверное, не то имели в виду. Теперь, когда мы, наконец, вышли на прямую дорогу, и все благодаря вам, вам, вы собираетесь нас бросить…

Подошел трамвай и остановился, поджидая пассажиров. Я сел на свободное место у самой двери. Шрамов стоял, держа в руке зонтик.

– Еще только один эксперимент… Тринадцатый… – просительно произнес он.

Я молчал.

– Понимаю, – сказал он. – Как же я сразу не догадался. Это все равно, что наколоть живое насекомое на булавку, верно? То самое, из-за чего вы не собираете гербариев… Но еще только один опыт! Окончательный! Решающий!

Трамвай дал звонок.

– Вы разрешите хотя бы позвонить вам? – жалобно спросил старик.

– Пожалуйста, звоните, – сказал я. Я знал, что он будет часто, много звонить. Но так же точно я знал, что переубедить меня не удастся. Мне и так придется затратить много сил, чтобы отвыкнуть от этих вылазок в чужой мир, которые стали для меня, похоже, чем-то вроде наркотика.

Г. Лавров
НОВОЕ ПОКОЛЕНИЕ

В коридоре хлопнула дверь.

– Ноги вытирай, – сказала женщина, стоявшая у плиты.

Послышалось нарочито громкое пыхтенье и шарканье. Слух женщины сейчас же уловил в этих звуках фальшь.

– Нечего притворяться, – сказала она. – Или вытирай, или сними совсем.

Сын вбежал в комнату без ботинок, бросил в угол портфель и полез под стол.

– Куда тебя понесло?

– Тапочки, – сообщил он из-под стола сдавленным от неудобной позы голосом.

Наконец тапочки были выловлены и надеты.

– Ну, что в школе? – спросила мать. – Троек не принес?

– Да нет, ничего не принес…

– Иди руки мой, вечно надо напоминать.

Мальчик пошел в кухню и сунул руки под кран. Как всегда, он запустил слишком сильную струю. Мать косилась на летящие брызги, но молчала.

– А сегодня у нас история была. Интересно!

– Что проходили?

– Ленинградскую блокаду. И фильм показывали. Про памятники войны в Ленинграде.

– Фильм? Ну-ну… Вытирай руки и садись есть.

– А я чего притащил, – сказал мальчик с набитым ртом. – Вещь!

– Опять небось со свалки. Ну, зачем? Пошел бы и купил. Лучше бы я денег дала, чем ты разную дрянь в дом тащишь!

– Ну, мам, это не дрянь. В магазине такого не купишь. А я же… я ведь машину времени строю…

– Да-да, – вздохнула женщина. – Только не суйся больше в розетку! Опять пробки пережжешь.

– Ладно, как-нибудь на батарейке… Сегодня контрольная была по арифметике, – вдруг вспомнил он. – Я две задачки решил, а с примером на дроби запутался.

Мать огорченно нахмурилась.

– Потому что ерундой занимаешься, а уроки как следует не делаешь. Значит, опять тройка?

– Мам, я исправлю…

– Исправлю! Получать не надо. И о чем ты только думаешь? Ведь третья четверть уже. А ты по свалкам шаришь да электричество переводишь. Это бы электричество, что ты для забавы извел, да в Ленинград… когда люди сидели с коптилками.

– Я не для забавы, – тихо сказал мальчик.

– А! – раздраженно отмахнулась мать. – Неужели не стыдно тройки получать? Сыт, одет, кино вам в школе показывают. У нас вон и учебников-то почти не было, а мы учились. И старались.

– А правда, что с голоду умирали в Ленинграде? – спросил мальчик.

– Да, – жестко сказала мать. – Умирали.

– Совсем нечего было есть? – мальчик осторожно поднял глаза.

Мать помешивала ложкой в кастрюле, и лицо у нее было такое, будто что-то болит.

– Кипяток пили. И хорошо, если был хлеб. Не такой хлеб – блокадный. Ты бы его в рот не взял.

Мальчик опустил голову, машинально водя вилкой по голубой каемке на тарелке.

– Не скрипи! – прикрикнула мать. – И немедленно доедай! Ишь, от котлеты он нос воротит…

Мальчик вздохнул.

– Не вздыхай, чего тебе вздыхать? Я в твоем возрасте помогала развалины разбирать, в очередях стояла часами. А ночью ходили с подружкой за водой. Да еще с дырявым ведром.

– Даже воды не было?

– Ничего не было. Только голод, холод и обстрелы.

– Как же можно было выжить?

– Выжили. И еще работали. И учились, не то что ты. И воевали. И… не приставай ко мне. Для тебя это просто так, а мне тяжело вспоминать.

Они помолчали.

– Знаешь, моя машина готова.

– Ну-ну, – сказала мать, не отрываясь от плиты.

– Так хотелось попасть в будущее, – шепнул он через некоторое время.

Мать усмехнулась.

– Сначала почини свет в коридоре. Хоть какая-то от тебя польза.

Мальчик охотно вскочил.

– Просто лампочка перегорела, – сообщил он через минуту. – Сейчас вверну новую.

– И у детей совсем не было игрушек? – спросил он, возвращаясь на кухню.

– У каких детей?

– Во время блокады.

Мать отвернулась от плиты и посмотрела на сына.

– Погулял бы ты, что ли, – устало сказала она.

– Да…

Он пошел к своему шкафчику. Там лежала большая жестяная коробка. В коробке была проделана щель для монет. Эти деньги он копил на большой аккумулятор. На аккумуляторе машина времени могла бы проделать много перемещений. А на батарейке… Мальчик взял коробку и некоторое время держал ее в руках. Металл был тяжелый и холодный. Потом он взял отвертку и, просунув острие под крышку, со всей силы ударил по ручке. Банка опрокинулась, крышка отскочила, и монеты высыпались на пол. Описывая дуги, со звяканьем ложились они на паркет.

– Что ты там шарахаешься? – спросила мать. – Не разбей чего-нибудь!

– Копилку я уронил, – ответил мальчик. Встав на колени, он начал подбирать деньги и класть их в карманы. От тяжелой мелочи брюки обвисли.

– Я ухожу, – заглянув в комнату, сказала мать. – Вернусь к семи. Со двора не убегай. Розетку не трогай. Уроки начинай делать пораньше.

Хлопнула дверь. Мальчик посидел еще немного на полу, потом пошел к своей машине. То, что она доставит его в «когда угодно», он не сомневался. А вот как он возвратится… Вдруг батарейки не хватит?.. Вдруг что-нибудь еще?.. Он понимал, чем рискует.

Магазины были рядом, на Невском. Сын взял большую полосатую хозяйственную сумку, висевшую на кухне, и накинул пальто. Уже из передней он вернулся и положил на дно сумки своего старого желтого медведя с блестящими глазами…

…По заснеженному берегу вилась тропинка. Отчетливо были видны рубцы от полозьев санок. Вся тропка заледенела от брызг. Утром по левой стороне люди шли с санями и просто с ведрами на Неву, по правой возвращались с полными ведрами, в которых плавали поверху кусочки льда. Но иногда и ночью люди приходили к Неве и так же в темноте возвращались. Ночью было безопаснее. Правда, требовалось быть осторожным. Тропинка петляла среди ям от снарядов и бомб. И каждый день пролегала немного по новому курсу – огибала свежие воронки.

Той ночью по дорожке брели две девочки. За собой они волокли санки с ведром воды. Ведро было худое, и девочки по очереди зажимали дырочку, от этого на рукавицах образовались ледяные наросты. Останавливаться было опасно полозья примерзали к снегу. Но они все-таки остановились. На дорожке стояла непривычная вещь – большая полосатая сумка. Сумка мешала проехать, и одна из девочек хотела ее сдвинуть с дороги. Но наклонившись, она вдруг уловила совершенно неправдоподобный запах… Она запустила руку внутрь и вытащила… батон колбасы. В безмерном удивлении девочки уставились на колбасу, потом друг на друга, оглянулись вокруг, но увидели неподалеку только какого-то мальчика, стоявшего над кучей металла. На мальчике было легкое пальто, он засунул руки в рукава и притопывал ногами.

На горизонте возник звук. Девочки знали его значение. Они рванули санки, схватили сумку и побежали туда, куда указывала фанерная стрела. Раза два они оглянулись, но только в убежище поняли, что мальчик не побежал за ними, что он не сдвинулся с места, а просто стоял и как-то странно смотрел им вслед. Но тотчас девочки забыли об этом, потому что все заслонила собой тяжелая драгоценная сумка…

Где-то позади, откуда они только что прибежали, глухо рвались бомбы.

На следующий день тропинка сделала новый поворот…

– Куда же он все-таки запропастился? – спросил отец – Одиннадцатый час.

Мать, присматриваясь, ходила по квартире.

– Портфель, где бросил, там и лежит. Значит, за уроки даже не брался. Копилку выгреб дочиста… Машину свою знаменитую, слава богу, унес куда-то. Но зато стену ободрал, и на полу валяется штукатурка. И даже в голову не пришло подмести. Ну что за дети пошли, господи!

– Сама набаловала, – буркнул отец.

– Еще и сумку унес, – донесся голос матери из кухни – Теперь либо разорвет, либо вымажет. Совсем новенькая была сумка, я ее не трепала. Я ее купила потому, что она мне напомнила детство.

– Да, знаю… – отозвался отец. – Кажется, пора его выпороть.

– А вдруг что-то случилось? – медленно сказала мать после паузы.

– Брось, что с ним случится? Времена не те!

ФАНТАСТЫ УЛЫБАЮТСЯ

Роман Подольный
ЗАКРЫВАТЕЛЬ АМЕРИК…

Они хитрили, и Аллах хитрил, но

Аллах самый хитрый из хитрецов.

Коран

И город был серым, и день, и настроение – все было серым, как пепел, падавший с моей сигареты в чашечку с недопитым кофе. И кофе тоже был уже серым…

Командировка не удалась. И у человека, который сидел напротив меня в гостиничном буфете, дела тоже были не ай-яй-яй. Сигарету за сигаретой мусолит. Чуть начнет, гасит, задумается, новую тянет.

– Вы чем-то расстроены? – спросил я.

Он поднял крупную голову с огромным квадратным лбом. Маленькие острые глаза почти физически оттолкнули меня. Я смутился и растерялся.

– Извините, не хотел.

– А! Вы правы. По Уитмену: если тебе захотелось поговорить с незнакомым человеком, почему бы тебе этого не сделать?

– Виктор.

– Николай, – ответил я, поняв, что это он мне представился.

– Значит, оба победители. Один по латыни, другой по гречески. Что же, полутезка, пойдемте ко мне? У меня есть в номере бутылка полусухого, а здешний кофе вам, должно быть, уже осточертел.

…За полчаса я успел рассказать о своих злоключениях с заводом-поставщиком. Раньше конца квартала станков не дают, а мы когда свой план выполнять должны, интересно!

И главное, директор у них такой вежливый, спокойный, все так логично объясняет, поневоле веришь. Мне мой директор по междугородному кричит, чтоб я того за глотку брал, а при нем даже голос повысить неудобно.

Нет, раньше хорошо было: держали специальных толкачей, те свое дело знали, старшие инженеры на месте сидели, а не валандались без толку…

Я передохнул и выжидающе посмотрел на собеседника, точнее – слушателя. Давно пора было и ему начать высказываться.

– А у вас? Тоже оборудование не дают?

– А! – Он махнул рукой. – Если бы. Дали. В том-то и беда, Коленька. Никуда мне не деться теперь – надо эксперимент ставить.

– Физик?

– Экспериментатор, – он вздохнул.

– Кокетничаете? – усмехнулся я.

– Нет. Увы. Рад бы.

– Хотите менять профессию?

– Не хочу. Но, может, придется. Думал об этом, когда вы со мной заговорили.

– А что, неудачи, что ли? – Я окинул взглядом его поношенный пиджак, дешевенькую рубашку, пузырившиеся на коленях брюки. – У вас ведь, слышал, если в тридцать не кандидат, а в тридцать пять не доктор, так уже за бездарь держат.

– Доктор я. Даже член-корреспондент, – физик дернул плечом.

Обиделся, подумал я. Что ж, сделаю вид, что поверил.

– Ну, что же стряслось? Расскажите… Если не секрет.

– Какой там секрет! Сейчас все знают, кто хочет, а скоро даже те, кто не хочет, узнают. Вы меня спросили, не физик ли я. А я ответил: экспериментатор. Не знаю, какой я физик, а экспериментатор хороший.

Он выбросил на стол руки – огромные красные руки в веревках, бечевках и нитках вен.

– Меня не голова вывела в физики, а вот эти две пятерни. Стекло, металл, дерево, пластмасса – со всем могу работать. Ухаживал аспирантом за микробиологичкой, делал ей стеклянные трубки сверхтонкие… До сих пир, кроме одного японца, никто таких не умеет. Отдел у меня сейчас, набрал мастеров первого класса, условия для них выбил, настоящие ребята – любому нос утрут.

Вся эта хвастливая тирада была произнесена весьма унылым голосом.

– Что вас в этом огорчает?

Он не ответил на мой вопрос. Помолчали.

Потом большие красные руки взяли меня за лацканы пиджака, и я увидел у самого лица его твердые глаза.

– Ладно. Попробую рассказать. Решите, наверное, что у меня мания величия. Но психиатров не вызывайте. Сам к ним ездил. Еще в прошлом году. Впрочем, началось все лет восемь назад. Помните, может быть, один француз опубликовал сообщение о частицах, движущихся быстрее света. Метафотонах.

– Как же! Это обошло всю прессу. Потом, правда, выяснилось, что он напутал.

– Да. Метафотоны закрыли. Я закрыл.

– Вы?

– Ага. Очень был доволен. Доктором стал. Никак мне не давали до этого защищаться. Чего ты, говорили, на отрицательных результатах за степенью лезешь? Понимаете, слава у меня дурная. Студент один даже кличку приклеил; губитель гипотез. Выдвинут теоретики что-нибудь этакое позаковыристей, а я их – с неба на землю.

Слышали про кварки? Ох, была заварушка! Американцы их на Солнце нашли, англичане в морской воде, австралийцы в космических лучах выловили.

Теоретики предсказали: элементарные частицы должны из сверхэлементарных состоять. Назвали эти сверхэлементарные кварками, рассказали нам, какие они, и стали экспериментаторы работать.

Я составил план эксперимента – и в Канаду, международный семинар проводить. Бросил опыт на Скруплева. Хороший физик. Даже экспериментатор хороший.

Через две недели телеграмма от него – кварки в каменном угле нашел. Радость! К Нобелевской премии примериваемся, государственную в уме держим. Возвращаюсь. Ставлю со Скруплевым повторную серию. Что за черт?! Нет кварков. Третью ставлю. Опять ничего. Скруплев на себе волосы рвет. Ребята другие просто ничего не понимают. Публикуем результаты. И тут начинается: австралийцы насчет космических лучей извиняются. Американцы говорят, что неправильно линии солнечного спектра интерпретировали. Англичане – те долго молчали. Пока итальянцы их опыт не повторили. Нет кварков, и все тут!

Теоретики на дыбы. Уж чересчур им мир из кварков нравился. Потом передумали. Есть кварки, говорят, только другие. И выдают нам описание.

Знаете, слон на буйвола больше похож, чем новые кварки – на старые. Хоть бы имя сменили, что ли. Ладно. Ищем – и этих нет. Тут новую сверхсенсацию подбрасывают из Кембриджа – опровергли они на опыте одно предсказание Эйнштейна. Проверяю: Эйнштейн прав.

Австриец предположил, что намагниченное тело тяжелее себя ненамагниченного. Мура оказалась.

Наш физик еще что-то такое нашел, – я и его опровергаю.

Губитель гипотез, в общем. На капустнике студент один под меня вырядился, корону напялил и доску на грудь: «Король отрицательного результата». Вот как!

– А что вас здесь огорчает?

– Сначала – только то, что отрицательный результат неэффектно как-то выглядит. Представьте: за открытие кварков и Нобелевскую не жалко. А за закрытие? Опыт же, между прочим, один, только результат разный.

– И из-за этого вы хотите бросить физику?

– Не хочу. И не из-за этого. Но вот представьте, звонит мне Хишмэн из Оксфорда…

– Ого!

– Слышали, значит. Звонит, извиняется ужасно и просит его опыта последнего не повторять. Суеверный он, мол.

Я от души рассмеялся.

– Ну, вам я настроения не подниму, но мне-то вы его подняли, Виктор. Вот Хишмэн-то, а?

– Не смейтесь. Рановато. Видите ли, я ему не сказал, но уже поставил один эксперимент. К его опыту он прямого отношения не имел, да и начат был года на три раньше…

Виктор встал с кресла, повернулся ко мне спиной, подошел к окну и глухо сказал:

– Я не стал проверять эксперимент Либермана по изменению гравитационной постоянной. Я очень сомневался в его результатах, но проверять их не стал.

– И?..

– Держится. Проверяли Либермана. Другие. Подтверждали.

– Так и вы бы подтвердили.

– Наверно. Но мой эксперимент был поставлен строго. Я взял три крупных открытия и отложил проверку на пять лет. Перед выездом сюда я проверил два из трех – кроме эффекта Либермана.

Теперь уже и я вскочил на ноги:

– Неужели? Не может быть!

– Может. Их тоже до меня проверяли и повторяли. А я – закрыл.

– Но ведь бывают… – я копался в складах памяти, пытаясь найти какое-нибудь объяснение, но нашел только аналогию. – Виктор! Бывает так. В «Известиях» читал лет пять назад. Две группы ученых спорили о каких-то, не помню уже каких, свойствах кристаллов. Одна группа эти свойства находила, другая нет. Лет десять спорили. А потом и первая группа тоже перестала находить. А раньше опыты вроде бы не менее чистые были. Да что вы расстраиваетесь! Не с одним вами. А положительные результаты – будут. Знаете, у вас получается совсем как в стихотворении Тютчева «Колумб»:

 
Так связан, съединен от века
Союзом кровного родства
Разумный гений человека
С творящей силой естества…
Скажи заветное он слово
И миром новым естество
Всегда откликнуться готово
На голос родственный его.
 

– У меня, видите ли, наоборот. – Виктор вернулся в кресло, крутил в руке полупустой стакан, смотрел сквозь вино на лампу, холодная зеленоватая жидкость переливалась голубым и фиолетовым. – Совсем наоборот. Марк Твен сказал: «Удивляются, что Колумб открыл Америку. Однако было бы еще удивительнее, если бы ее не оказалось на месте». Удивительнее!

– Подойдите к этому по-другому. Английское «Wonderful» можно перевести и как «удивительно» и как «замечательно». «Замечательно, что Колумб открыл Америку, но было бы еще замечательнее, если бы ее не оказалось на месте».

– Замечательнее?! – он поставил стакан на стол, расплескивая остатки вина. – Я топлю материки, я Колумб наоборот.

– Ну и ну! – я не мог не засмеяться. – Так вы и вправду решили, что это зависит от вас?

– Я говорил вам уже, что ходил к психиатрам. Они считают меня нормальным.

– А вы считаете, что от вас зависят свойства мира?

– Я был обязан создать не противоречащее фактам объяснение. У меня получилось примерно вот что… Как бы объяснить, чтобы вы это поняли…

– Спасибо.

– А! Оставьте обиды. Представьте себе… Нет, не так. Человек осознает природу, правильно? И открывает ее законы.

– Но они существуют и до открытия.

– Да. Но в неоформленном виде… Атомное ядро… Его можно себе представить твердым телом, жидкостью, газом. Есть разные модели – для разных случаев. Какое оно на самом деле? А законы природы… Ученый заставляет природу формулировать их. И только.

– Ого! Только? Значит, при Птоломее Солнце вращалось вокруг Земли?

– Что же, с точки зрения достаточно общей теории, это и сегодня правильно.

– А когда Эйнштейн придумал теорию относительности и все штучки с пространством – временем, – я говорил медленно, весело придумывая новые варианты, во мне почти иссяк интерес к Виктору, оказавшемуся всего-навсего остряком, но не к его чрезвычайно занимательной шутке… – Нет, вы только представьте себе, как Вселенная скрипит и корчится, принимая требования маленького Альберта! Впрочем, Коперник тоже устроил хороший кавардак в местных масштабах.

– Я знал, что это смешно. Но вы не знаете, как это грустно.

Я присмотрелся к нему. Ей-ей, он действительно не шутил.

– Что же тут грустного?

– Я – Колумб наоборот. Того, что я ищу, не оказывается.

– Но ведь открыть, что чего-то нет…

– Да, я знаю, что это называется открытием. Но сейчас дело не в ценности результата. Я должен поставить опыт над собой, а не над материей. Психиатры… Хочу узнать, правы ли они.

– И?..

– Я должен попытаться «закрыть» что-нибудь такое, что-нибудь такое, что не может исчезнуть. Оно не исчезнет, и я успокоюсь.

– А если исчезнет?

– Через месяц увидим. Я приезжал сюда за оборудованием для опыта.

– Какого?

– Я хочу проверить, существуют ли атомы.