Текст книги "Искатель, 2002 №9"

Автор книги: Кир Булычев

Соавторы: Анна Малышева,Сергей Борисов,Роберт Фиш,Чарльз Гилфорд,Генри Слезар
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

– И я более хрупкая, чем Олив. Возможно, я не проживу долго.

Он вспотел, и по его коже пробежали тысячи маленьких горячих иголок. Как эта женщина могла узнать его скрытый план и намерения? Он был более чем осторожен. Еще казалось, что она точно знает, что он собой представляет. Но еще более странно, что ее, казалось, это не заботило. В действительности, выглядело так, что она предлагала ему перенести свое внимание с Олив на нее. Потому что она, Хейзел, должна умереть раньше. И что тогда? И оставит ему свои деньги! Свои пять миллионов!

В то время как эти мысли бились в его голове, Хейзел вдруг встала.

– Подумайте о том, что я сказала, Джеффри, и мы с вами увидимся в конце недели.

Он попытался задержать ее у двери.

– Понимаете, – сказал он в отчаянии, – я не знаю, о чем вы говорили.

Она спокойно улыбнулась ему.

– О нет, вы знаете, – возразила она. – Или поймете, если получше об этом подумаете. Если я говорила чуть более откровенно, то может лишь потому, что слишком бойкая для девушки, которая училась в лучших швейцарских закрытых школах.

Она вышла, оставив его в необычайном замешательстве. И он не овладел собой ко времени входа парохода в док. Все еще в изумлении он прошел к трапу, сопровождаемый вежливыми жестами сестер Экрайт, которые благополучно высадились, а их багаж был должным образом выгружен. Затем их подхватила машина с шофером; обе они помахали ему, и снова он пообещал встретиться с ними в Тенбери через четыре дня.

Он был доволен, что у него оставалось четыре дня на размышление. Но был совершенно сбит с толку, и в его мыслях царил полный кавардак.

Сначала все ему представлялось относительно простым – как приятным, так и обещающим. Как Джеффри Грейн – и под другими менее очаровательными именами – он имел нескольких жен, и при этом был совершенно законным супругом для всех них. Когда основная масса денег была на исходе, он пускался в манипуляции с законом, ибо верил что просто немыслимо, чтобы его главный брак и крупная сумма денег могли ускользнуть от него из-за некоторой неосторожности в прошлом. В подходящий момент он, конечно, рассказал бы Олив о своих предшествующих семейных неудачах, заверив ее, что в конце концов нашел свою «единственную настоящую любовь».

И денег определенно было достаточно. Десять миллионов в семье Экрайт. Пять миллионов из них принадлежат Олив.

Но теперь и Хейзел была доступна! Лишь некоторые люди могли бы сказать, что между пятью и десятью миллионами долларов практически небольшая разница. Но для таких людей богатство кажется сказочным из-за их неспособности тратить деньги. Но Джеффри Грейн придерживался иного мнения. Десять миллионов в два раза были желаннее, чем пять миллионов. Может, даже больше, чем в два раза. Может, желанность миллионов увеличивалась в геометрической, а не арифметической прогрессии.

Но как извлечь пользу из двух доступных и готовых на все женщин с пятью миллионами долларов у каждой? Сначала эта мысль просто интриговала Джеффри. Затем постепенно она превратилась в навязчивую идею.

Конечно, существовало одно решение. Он едва осмеливался упоминать об этом шепотом самому себе. Но Хейзел Экрайт мыслила в том же направлении, когда сказала: «Я более хрупкая, чем Олив. Возможно, я не проживу долго».

При виде дома Экрайтов – или, вернее, замка в Тенбери – из головы Джеффри Грейна улетучились последние сомнения в том, что Хейзел Экрайт не преувеличила, упомянув, что семейное состояние равнялось десяти миллионам долларов. Замок был огромным архитектурным сооружением эпохи Тюдоров и содержал, видимо, не менее тридцати комнат. Снаружи виноградная лоза покрывала кирпичные стены, на выложенных плиткой террасах была расставлена светлая мебель; на территории поместья находился бассейн, теннисный корт, конюшня, и на многие акры раскинулись лужайки, покрытые сочной зеленой травой.

Внутри все выглядело не менее грандиозно. Огромный баронский холл с дубовыми панелями, с камином высотой в два этажа. Джеффри особенно понравилась эта комната в тот самый момент, когда он вошел в нее. Он сразу же представил себя прогуливающимся по холлу взад и вперед, в сапогах и в английском твидовом пиджаке, жестикулируя кнутовищем для верховой езды и отдавая лакеям и конюхам свои приказы на день. Сквайр Грейн! О, стать хозяином такого поместья…

Да, хозяином. Но на какой сестре ему следовало бы жениться, чтобы стать хозяином? Эта мысль стала почти столь же важным фактором в его рассуждениях, как и соотношение сумм в десять миллионов и пять миллионов.

– Джеффри, как мило, что вы пришли к нам. – Олив Экрайт приветствовала его, протянув ему руку. Хотя она выглядела подобно фермерской девушке с Среднего Запада, у нее были кое-какие приятные манеры европейца.

Он взял ее руку и сжал довольно крепко.

– Как я мог не прийти? – спросил он. – Я ожидал этого дня с нетерпением.

– Тогда вам следовало прийти раньше.

– О нет. Ожидание само по себе – радость.

И только тут он заметил Хейзел. Она стояла в затемненном углу, сжавшись у огромного камина.

– Хелло, Джеффри Грейн, – обратилась она к нему из мрака. Он подошел к ней, и она также протянула руку. Она была меньше, чем рука Олив, и довольно горячая. Теплота ее руки удивила его, и он заставил себя быстро ее отпустить. Но какой-то огонь вспыхнул в ее глазах, когда она взглянула на него.

– Как вы развлекались последние несколько дней, Джеффри?

– Я совсем ничего не делал, Хейзел. – Праздный ум…

– Мой ум, конечно, не был совершенно бездействующим. Она улыбнулась и больше ничего не произнесла.

Но между ними уже установилась определенная связь. Они стали своего рода партнерами, хотя никто из них не объявлял об этом. И они были все вместе в неком заговоре, хотя никто не обговаривал его детали.

Начиная с этого момента, с этого вечера в пятницу, и в последующие дни и вечера Джеффри Грейн повел двойную игру. Он ухаживал за Хейзел и строил с ней планы, и он ухаживал за Олив и строил совместные планы с ней. Но настоящий план, наметки которого зародились в тайниках его мозга, когда он еще жил в номере одного из отелей Нью-Йорка, приобрел реальные очертания лишь здесь, в огромном баронском холле замка Экрайтов, и Грейн решил приступить к его осуществлению.

Двойная игра была внове даже для него. Прежде он разыгрывал простые игры и стал специалистом в них. Он знал точно, что может прибрать к рукам Олив в любое время, когда захочет, Олив и ее пять миллионов. Но десять миллионов… замок… огромный холл… о, вот это был настоящий приз! И для такого человека, как Джеффри Грейн, выигрыш был так же важен, если не больше, как и удовольствие от выигрыша.

Он ухаживал за Олив открыто и дерзко на глазах ревнивой Хейзел. Украдкой, оставаясь наедине с Хейзел, он уверял ее, что такое поведение было единственно возможным с тех пор, как он повел себя подобным образом на «Малагене» и с момента принятия приглашения Олив приехать в Тенбери.

А Хейзел и впрямь ревновала. Она демонстрировала это Джеффри, если не Олив. В то время как Олив была спокойна, беззаботна, добра, Хейзел исходила яростью. Она обнаруживала свою настоящую натуру, когда говорила о своей дорогой сестре.

– Вы женитесь на ней, Джеффри, из-за денег. Давайте не будем притворяться. Вы женитесь на старой корове, которая готова сидеть и жевать свою жвачку целый день. Вам это быстро надоест.

Но Джеффри лишь улыбался своей мучительнице.

– Если я женюсь на ней из-за денег, как вы говорите, – отвечал он, – я буду едва ли скучать с пятью миллионами долларов.

– Значит, вы гонитесь за деньгами, верно? Вы просто помешаны на деньгах.

– Да я и в самом деле ценю эту дрянь.

– Вы знаете, как среагирует Олив, если узнает об этом? Она ужаснется. Но меня это не волнует. Почему вы не женитесь на мне, Джеффри? Я получу также пять миллионов долларов.

Он посмотрел на нее задумчиво и позволил ей понять, что он сделал бы это.

– Вы очень хотите выйти замуж, не так ли? – спросил он наконец.

– Конечно, хочу. Какая женщина не хочет этого?

– И по какой-то странной причине вы хотите выйти замуж за меня.

Она холодно улыбнулась.

– Да, по какой-то странной причине.

Он улыбнулся ей в ответ.

– Но, моя милая девочка, разве вы не понимаете, что Олив настаивает на этом же?

– Почему она?

– Потому что я цивилизованный человек, вот почему. Олив ждет – ну, ожидает чего-то от меня. И если я теперь сделаю от ворот поворот и женюсь на ее сестре, это будет слишком жестоко.

Хейзел засмеялась.

– Вы бы не думали о том, и кто вы на самом деле, если бы перед вами не маячили пять миллионов.

Джеффри тоже засмеялся.

– Но, моя милая девочка, – подчеркнул он, – я могу получить в свои руки пять миллионов не будучи жестоким, оставаясь в то же время вполне цивилизованным.

Он покинул ее, подбросив эту мысль. Он играл в теннис с Олив, плавал с ней, катался с ней верхом, в то время как Хейзел оставалась большей частью в своей комнате с ее пилюлями и порошками, сама дозируя всякого рода концентраты, ссылаясь на то, что она нездорова. У нее, конечно, была болезнь, но не того рода, которая нуждалась в лекарствах. Ее болезнью была ревность.

Их следующий разговор был не спокойным и слегка решительным по тону. Хейзел поймала Джеффри, когда он возвращался после долгой прогулки с Олив по зеленым газонам. Она увлекла его в оранжерею, и они укрылись среди пальм.

– Вы проделали тяжелую работу за свои пять миллионов, – сказала она ему злобно. – Олив никогда не позволит вам отдохнуть ни минуты, не так ли?

– Пять миллионов стоят небольших усилий, – сказал он ей.

– Вы глупы.

– Я? Может не настолько, как вы думаете. Но я честолюбив.

– Ради чего? Пять миллионов.

– Пять миллионов чего-то стоят. Но я хочу получить больше.

Она пристально смотрела на него. Впервые они искренне удивленно взглянули друг на друга.

– Что вы имеете в виду? – спросила она, слегка колеблясь.

– Я имею в виду, что пять миллионов – это хорошо. Но имеются также и более значительные суммы. И, как я сказал вам, Хейзел, Олив стоит на вашем пути.

На самом деле он не произнес ничего определенного и в то же время сказал достаточно много и смело. Это ее сильно поразило, но, как он и ожидал, не покоробило. Она оправилась через мгновение, и ее голос стал спокойным, как обычно.

– Вы гораздо безжалостнее, чем я представляла, – проговорила она.

– Я ужасно безжалостный.

– Вы отдаете предпочтение моей сестре?

– Я должен.

– И вы хотите устроить заговор со мной против Олив?

– О, нет, – поправил он ее. – Я такого не говорил. Я не собираюсь организовывать с вами заговор. Я лишь установил несколько очевидных фактов. Я тщеславен. Жесток. Жаден. Но я могу уже идти своим путем, как вы видите. А вы нет. Вы так или иначе сейчас вне игры. И это ваша проблема. И я не собираюсь советовать вам, как ее решить.

Ее взгляд был теперь полон ненависти.

– Олив – моя сестра, – начала она. – Я люблю ее…

– Так любите, что готовы украсть меня у нее.

– Да, хочу. Но я не хочу причинить ей боль.

– Тогда оставим все как есть, не так ли? И, пожалуйста, не нападайте больше на меня в холлах. Я достаточно связан с вашей сестрой, вы знаете. И мы не должны совершить предательство по отношению к ней.

Он прошагал мимо Хейзел, вышел из оранжереи и отправился в свою комнату, чтобы надеть плавки. Он достиг того, чего хотел: посеял семя.

Если в дальнейшем что-то могло быть сделано, как сказал он Хейзел, то это должно было стать ее деянием. Он многим рисковал, когда возникли эти обстоятельства. Он держал пари на пять миллионов, на которые рассчитывал, чтобы приобрести десять миллионов. Но он не собирался рисковать своей жизнью, совершив убийство.

Дни тянулись. При общем согласии уик-энд Джеффри превратился в почти постоянное пребывание. Он продолжал свой раунд атлетической активности с Олив, и их отношения созревали. Он прекрасно знал, что она ожидала его предложения с явно возрастающим нетерпением и что рано или поздно, если он не заговорил бы, это сделала бы она.

В течение недели он почти не разговаривал с Хейзел и никогда не оставался с ней наедине. Но она поймала его в конце концов, и он позволил ей это сделать, потому что хотел узнать о ее решении. Они разговаривали в библиотеке, серьезные, сосредоточенные, среди высоких рядов книг в кожаных переплетах, книг старого мистера Экрайта.

– У меня совсем выпало из памяти, – сказала Хейзел. – У меня постоянная головная боль, и я не могу спать, и никакие таблетки мне не помогают. Это ваша вина, Джеффри. Ведь все это из-за той идеи, которую вы мне подсказали.

– Хорошо. Я рад слышать, что вы думаете об этом.

– Я слишком много думаю об этом. И даже зашла так далеко, что стала планировать осуществление этой идеи. Балкон под окнами спальни Олив. Он довольно высоко расположен, и под ним мощенная плиткой терраса. Падение, конечно же, стало бы смертельным. И если кого-либо заподозрят, это вряд ли будете вы, поскольку падение произойдет из спальни. Таким образом, вы окажетесь в безопасности. А я даже не представляю, как можно доказать, что я толкнула ее. Тяжесть доказательств ляжет на них, а не на меня.

– Хорошее рассуждение, – поздравил он ее с искренним удовольствием. – Когда же вы собираетесь осуществить этот план?

– Я не собираюсь.

– Как же так?!

– Я не убийца, начнем с этого. И Олив – моя сестра.

– Теперь вы говорите банальности, милое дитя.

– Я просто не могу этого сделать, вот и все. – Внезапно она кинулась к нему, обвила руками его шею и крепко прижалась к нему лицом. Он ощутил жар ее кожи, казалось, ее лихорадило. – Но я люблю тебя, Джеффри, – умоляла она. – Может, ты не любишь меня, но по крайней мере предпочитаешь меня Олив. Я знаю, что это так. Женись на мне. У меня так же много денег, как и у нее. Женись на мне. Пожалуйста, Джеффри…

Твердо и не слишком деликатно он отстранил ее и наконец оттолкнул так сильно, что она едва не потеряла равновесие.

– Все в порядке, – сказал он. – Я четко понял твои слова: ты не можешь сделать этого. Так что не стоит больше и обсуждать. Ясно? Мы квиты.

Поодиночке. Он не хотел, чтобы они убили друг друга одновременно. Но они не сделают этого, он уверен. Он ошибся в Хейзел. Она была не тем человеком, чтобы совершить холодное, просчитанное, преднамеренное убийство даже во имя любви.

Согласно своему заранее продуманному плану, он начал заниматься Олив сразу же, как только потерпел неудачу с Хейзел. Основа была заложена. Олив была озабочена своего рода заявлениями о любви, он пока не дал ей ничего.

И теперь, вместо того чтобы подкрепить свои заявления, он выдвинул препятствие.

– Олив, я думаю, что слишком злоупотребил вашим гостеприимством. Итак, я завтра уезжаю и огромное спасибо вам…

– Ох, нет, – прервала она. – Вы не должны уезжать. Вы не можете… – Она с трудом подбирала слова.

– Я не могу оставаться здесь навечно как какой-то нахлебник, – пояснил он мягко.

– Но вы не нахлебник. – Выражение боли пробежало по его лицу и заставило ее умолкнуть. Она смотрела на него, стараясь понять причину этой боли. – Почему вы чувствуете себя нахлебником? Это такой большой дом. – Выражение его лица стало еще более красноречивым. – Быть может, во всем виновата Хейзел, а?

Теперь на его лице ясно читалось, что, как бы ему ни хотелось утаить этот факт, в действительности, вина лежит именно на Хейзел. Он отвернулся.

– Хейзел заставила вас почувствовать себя здесь неуютно? – требовательно спросила Олив.

Он повернулся к ней и сознался в своей страсти: наконец-то наступил психологически подходящий момент.

– Она неприветлива, да, – сказал он, – но ее нельзя упрекать. Она видит, что происходит. Она видит, что я влюбился в вас. Она понимает, что однажды я осмелюсь просить вас выйти за меня замуж. И кто знает, что она почувствует, когда узнает о вашем ответе? Но ее образ жизни и ее покой поколеблены; естественно, она относится недружелюбно к человеку, нарушившему привычный ход вещей.

– Но я не позволю этого! – почти вскричала Олив. – Я не позволю Хейзел встать между нами!

Джеффри печально и обреченно улыбнулся.

– Боюсь, что она уже стоит между нами, дорогая. Вы ее сестра, ее единственная родственница. Она нуждается в вас. Есть еще кое-что, чего богатство не может заменить. Хейзел не может купить того, что она получает от вас: любовь, дружбу, понимание. Я не хочу сказать, что она дает вам то же самое. Но она больная женщина, полностью зависимая. Я не знаю, конечно, нуждается ли она в вас больше, чем я.

– Джеффри, дорогой! – Она подошла к нему, но он слегка отстранился.

– Где мы будем жить, Олив, если поженимся? Поедем ли куда-нибудь еще и оставим Хейзел совсем одну в этом большом доме? Или же она должна уехать и найти себе другое пристанище? Неужели вы не понимаете? Любая альтернатива абсолютно невозможна.

– Но, дорогой Джеффри, я уже думала об этом. Мы будем жить здесь, как и Хейзел. Это дом Экрайтов, для обеих, для Хейзел и для меня.

Он мягко покачал головой.

– Это будет самым наихудшим решением из всех, моя дорогая. Не заметили ли вы еще кое-что? Хейзел влюблена в меня.

Олив прижала ладонь к губам, чтобы остановить зарождающийся стон.

– Нет! – выдохнула она.

– О да. Потому мое проживание здесь в качестве вашего мужа сделает Хейзел еще более ревнивой и несчастной, чем сейчас.

Олив заломила руки.

– Что же нам делать? Что мы можем сделать?

– Мы ничего не можем сделать, – сказал Джеффри. – Все в руках судьбы.

– Судьбы?

– Хейзел – неуравновешенная женщина. Но вы конечно знаете это, дорогая. И я заметил ее мрачное, отчаянное настроение. Будь я на вашем месте, я бы не спускал с нее глаз, иначе она покончит с собой в один из этих дней. Но что бы ни случилось, я всегда приеду к вам, моя дорогая, и утешу вас.

Хорошее начало. Насколько хорошим – стало очевидным во время ближайшего разговора наедине с Олив. Он справился по телефону о расписании поездов, когда она схватила его за руку и потянула в пустой с раскатами эхо огромный холл.

– Вы правы, Джеффри. Хейзел влюблена в вас и она ревнует.

– Я же говорил, – подтвердил он.

– Насколько она больна в действительности, как вы думаете?

– Я не могу сказать. Вы должны знать лучше меня.

– Доктора говорят, что это, скорее, ее воображение.

– Иногда их утверждения свидетельствуют лишь о том, что они не понимают сути заболевания.

– О, Джеффри…

– Да, дорогая?

– Я не хочу поступить несправедливо по отношению к моей сестре. И вместе с тем обязана также думать о собственном счастье. Я хочу выйти за вас замуж. Вы все еще хотите жениться на мне?

– Больше всего на свете, Олив.

В этот день он так и не попал на поезд. По просьбе Олив, он остался. Прошла еще половина недели. Он был весьма нетерпелив, но не терял уверенности. Затем его уверенность внезапно поколебалась.

– Я просто не могу сделать этого, Джеффри.

Сначала он не верил своим ушам. Олив обезумела от любви к нему. Она ясно видела, что ее дорогая сестра и больна, и несчастна. Однако Олив отказалась действовать!

Но он продолжал свою игру, еще отчаянно полный надежды.

– Конечно, вы не можете, моя дорогая. У вас такая неиспорченная нежная душа.

– Но я согласна, Джеффри, что нужно действовать. Как ради Хейзел, так и ради нас. И ради Хейзел по двум причинам. Из-за ее ревности и ее плохого здоровья. Но только я не могу заставить себя сделать это.

– Я понимаю.

– Вы сделаете это для меня, Джеффри.

– Нет!

Почти испуганный, что она сможет даже предложить такое, он отвернулся от нее. Он был слегка обозлен. По крайней мере у Хейзел хватило такта не вынуждать его пойти на убийство.

Не будь Джеффри Грейн игроком по натуре и не нацелься он стать единственным и абсолютным хозяином владений Экрайт, он должен был бы согласиться на пять миллионов и на одну из сестер Экрайт. Возможно, он выбрал бы Хейзел по той причине, что она нравилась ему больше, чем Олив, и еще потому, что, как она сказала, возможно, ей осталось недолго жить.

И он может всегда отказаться от своей позиции, он это чувствовал, удовлетворившись половиной пирога. Тем не менее ему следовало сделать все возможное, чтобы получить двойной приз. Согласно плану он еще раз объявил о своем намерении покинуть Тенбери. Хейзел встретила новость в угрюмом молчании. Олив открыто выражала свое отчаяние. Когда они сидели за завтраком, слезы так и бежали по ее упругим румяным щекам.

– Куда вы отправитесь, Джеффри? – поинтересовалась она.

– Возможно, мне удастся попасть на другой пароход, – последовал приготовленный ответ. – Мне все равно, какой он и куда будет направляться.

– У вас какая-то цель?

– Может быть. Возможно, где-то меня ждет приключение.

– Вы имеете в виду женщину?

– Кто знает?

Такого сорта разговор взволновал обеих сестер, но он не увидел немедленного результата. В три часа дня шофер отвезет его на станцию; сразу после ланча Дфеффри наблюдал за прислугой, которая грузила его багаж в лимузин.

То самое, долгожданное, неминуемое, произошло тогда, когда машина медленно увозила его по подъездной дорожке. Пронзительный крик разнесся в послеполуденном воздухе. Джеффри узнал голос Хейзел.

Спустя мгновение раздался другой звук. Резкий перестук женских каблуков по тротуару. Затем из-за угла показалась сама Хейзел, с развевающимися волосами, с вытаращенными глазами, выражение ее лица было трагическим и испуганным. Она издала другой, тихий крик и бросилась в объятия Джеффри.

– Это Олив, – сообщила она судорожно, – должно быть, упала… из окна спальни… на вымощенный тротуар… истекает кровью… По-моему, она мертва.

Джеффри оставил рыдающую Хейзел, вместе с шофером побежал к месту, где случилось несчастье. Они нашли Олив в том месте, о котором говорила Хейзел. В виде бесформенной кучки под балконным окном ее спальни. И диагноз Хейзел оказался совершенно точным. Олив Экрайт была, без сомнения, мертва.

Когда дворецкий вызвал полицию Тенбери, Хейзел присоединилась к Джеффри в большом холле. Улыбка триумфатора на ее лице отражала схожее чувство в нем. Он играл и победил, и он уже здесь хозяин.

– Вы ее, конечно, вытолкнули, Хейзел?.. – начал он.

Она кивнула. Ни тени угрызений совести не промелькнуло на ее лице.

– Я ведь сделала то, что вы хотели, не так ли?

– Но вы сделали то, чего не хотели делать.

– Кое-что произошло, и это изменило мое намерение, – проговорила она загадочно.

– В самом деле? Что же? – Он был в искреннем недоумении.

– Прежде всего, – ответила она, – я хочу вознаграждения для себя. Вы никогда не целовали меня, Джеффри. Думаю, теперь я заслужила поцелуй.

Он был так счастлив угодить! Он заключил Хейзел в свои объятья умело, используя технику, которую совершенствовал благодаря многим женщинам. Хейзел ответила на поцелуй и задрожала. Она, казалось, ослабела в его объятьях.

Он завершил поцелуй, затем, еще обнимая ее, отстранился и посмотрел на нее. Она была очень бледной, лишь два больших пунцовых пятна горели на ее щеках. Он улыбнулся про себя. Его ухаживание оказалось даже более искусным, чем он подозревал. Поцелуй он ее раньше, и она совершила бы убийство ради него без всякого промедления и убеждений.

– Вы счастливы, Джеффри? – спросила она со все еще закрытыми глазами. – Счастливы с вашими десятью миллионами?

– Невероятно счастлив, – ответил он. – Но вы не рассказали мне, что же изменилось в вашей голове и заставило вас сделать это.

Она улыбнулась.

– Я решилась на это, когда начала чувствовать боль.

– Боль? Какую боль?

– От яда, которым Олив накормила меня во время ланча. Тогда я поняла, что вы убедили ее сделать то, что вам не удалось заставить сделать меня. – Она хихикнула, и в звуке этом прозвучал сарказм. – Тогда я перестала чувствовать, что Олив моя сестра. Я вспомнила, что вы хотели заставить меня сделать. Столкнуть ее с балкона. И вот я сделала это.

Смешок издевательский, дьявольский раздался снова. Затем он прервался, и девушка повисла смертельным грузом в его руках.

Полиция Тенбери, прибывшая, чтобы осмотреть труп, обнаружила два. А также гостя по имени Джеффри Грейн, который не в состоянии был ничего объяснить, а лишь что-то бормотал и тупо глядел перед собой. Помешался, решили они. От горя.

Перевел с английского Ст. Никоненко

Роберт ФИШ

ПАРИ

Полагаю, я бы не сильно удивился, если б, наблюдая прямую телевизионную трансляцию высадки на Луну, увидел, как из командного модуля вылезает Кек Хюигенс. И уж тем более не удивился бы, если б подозрительные таможенники задержали и обыскали Кека на борту авианосца. Кек, видите ли, из тех людей, которые могут объявиться в самых неожиданных местах. К тому же, таможенные службы едва ли не всех стран числят его среди самых талантливых контрабандистов этого мира. Поляк по рождению, с голландской фамилией, обладатель настоящего американского паспорта, говорящий на многих языках, мастер своего дела, Кек не по зубам бюрократам, считающих высшим пилотажем полые каблуки и чемоданы с двойным дном. Время от времени Кек позволял мне публиковать в своей колонке подробности некоторых из его авантюр. При последней нашей встрече я застал Кека за самым что ни на есть обыденным занятием. Под неусыпным взглядом официанта, со стаканом пива, он сидел за столиком в маленьком ресторанчике Центра Рокфеллера.

Прежде чем подсесть за его столик, я попытался оценить ситуацию. Отменный загар, отдохнувший вид, но костюм чуть лоснился, а манжеты пообтрепались. Отсутствовала и привычная бутоньерка.

– Я задолжал три порции коньяка, в Вадуце, не так ли… так что угощаю, – с этими словами я сел за столик.

– Ты – человек чести, – он подозвал официанта, заказал самый дорогой коньяк. – Да, вывод ты сделал правильный, но причина не из тех, какие могут прийти тебе в голову. Ты видишь перед собой бедность, ставшую результатом полного успеха. С неудачей еще можно как-то сжиться, но, пожалуй, самое трудное – контролировать успех…

За философскими рассуждениями Кека Хюи-генса всегда скрывалась какая-нибудь любопытная история. Но, чтобы услышать ее, на начальном этапе требовалось проявлять полнейшее безразличие.

– Да, – кивнул я, – о неудаче судишь ты сам. А вот успех оценивают со стороны. Я думаю…

– Хочешь ты выслушать историю или нет? – оборвал меня Кек. – Только учти, в колонке использовать ее нельзя.

– Может, со временем?

– Может, со временем, если будут отменены все эти варварские таможенные правила. Если ангелы спустятся на землю. А пока история эта предназначается только для твоих и моих ушей.

На языке Кека сие означало: «Надо подождать, пока уляжется суета».

* * *

Все началось в Лас-Вегасе, рассказывал Хюигенс, по той причине, что друг на друга наложились два неприятных фактора: во-первых, я произнес вслух слово banco^[4], а во-вторых, меня услышали. Я до сих пор не уверен, что против меня не играл из лучших шулеров мира. В любом случае, у него то и дело оказывалось девятнадцать очков, тогда как я едва набирал шесть. Мне оставалось лишь наблюдать, как тают мои денежки, а когда от них ничего не осталось, я встал, чтобы уступить место другому желающему попытать счастья, и направился к выходу. В сейфе отеля меня дожидалась заначка, которой аккурат хватало на оплату проживания в отеле и обратного билета до Нью-Йорка: эту меру предосторожности я рекомендую всем, кто не может остановиться, сев за стол для игры в баккара. Несколько долларов оставалось и в кармане, но, думаю, мое финансовое положение не позволяло рассчитывать на кредит даже в самом лояльном банке. Я не сомневался, что какая-то работенка подвернется и она обязательно подвернулась бы, но я не ожидал что произойдет это так скоро, потому что остановили меня еще до того, как я добрался до двери.

Мужчина крайне дружелюбно коснулся моей руки. Я вспомнил, что видел его среди зрителей у стола, за которым играл. Вроде бы лицо его показалось мне знакомым, но за столом для игры в баккара о знаменитостях не думаешь: к нему садятся не для того, чтобы просить автограф. Мужчина был невысокого роста, плотный, смуглый, из тех, что с первого взгляда зачастую производят отталкивающее впечатление. Обратился он ко мне, и это сразу заинтриговало меня, на французском.

– M’sieu Huuygens^[5]?

К моему полному изумлению, фамилию он произнес правильно. Мне пришлось признать, что я – мсье Кек Хюигенс.

– Я бы хотел переговорить с вами и угостить вас выпивкой.

– Выпить мне сейчас самое время, – кивнул я и позволил ему увлечь себя в бар.

Я заметил, что двое мужчин, которые стояли неподалеку вроде бы внимательно изучая свои ногти, последовали за нами и уселись за соседние столики, чтобы вновь заняться изучением ногтей. Казалось бы, изучать свои ногти – одно из самых скучных занятий, но эти двое придерживались иного мнения. Поэтому, усаживаясь, я более внимательно пригляделся к толстяку и внезапно меня осенило.

Он, должно быть, понял, что мне открылась истина, и улыбнулся, продемонстрировав великолепные белые зубы, произведение искусства, которым мог бы гордиться любой дантист.

– Да, я – Антуан Дювивье, – и он махнул рукой официанту. Мы сделали заказ, и я вновь сосредоточился на моем хозяине. Дювивье, как ты должен знать – полагаю, даже газетчики слушают радио – был президентом острова Сен-Мишель в Карибском море, до тех пор, пока его верноподданные не решили, что президента должно избирать. После этого он покинул остров, глубокой ночью, захватив с собой едва ли не всю казну. Он, конечно, читал мои мысли, пока я пытался понять, как использовать эту информацию с выгодой для себя, вежливо ожидая, должен отметить, пока я откажусь от этой затеи, и лишь потом нарушил затянувшуюся паузу. – Я наблюдал, как вы играли в баккара.

Нам принесли полные стаканы, и я пригубил свой, ожидая продолжения.

– Вы – хороший игрок, мсье Хюигенс, но, разумеется, у вас такая работа, что иначе просто нельзя. – Он заметил мои взлетевшие брови и холодно добавил: – Да, мсье Хюигинс, я наводил о вас справки. Но, позвольте объяснить, что мною дви-жило не праздное любопытство. Я бы хотел обратиться к вам с деловым предложением.

Я нахожу, что в таких ситуациях чем меньше говоришь, тем лучше. Поэтому промолчал.

– Так вот что я хотел бы вам предложить… – он вдруг задумался. – Нет, пожалуй не предложить. Я хотел бы заключить с вами пари. Пари, которое, я в этом уверен, не оставит безучастным такого игрока, как вы.

На этот раз от меня определенно требовался ответ.

– Да?

– Да, – кивнул он, довольный тем, что я такой понятливый. – Я готов поставить двадцать тысяч моих долларов против двух ваших на то, что вы не сможете привезти некий предмет с Карибского моря и, миновав американскую таможню, вручить мне его в Нью-Йорке.

Должен признать, прямота меня восхищает, хотя оригинальным такой подход и не назовешь.

– Ставки более чем приемлемые. Не могу не отметить вашей щедрости. О каком предмете идет речь?