Текст книги "Искатель. 1997. Выпуск №1"

Автор книги: Кир Булычев

Соавторы: Эрик Фрэнк Рассел,Генри Слизар,Юрий Маслов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Взбешенный, он кинулся снова – на этот раз удачнее, и вцепился медвежонку в ухо. На шум драки влетел Вовка. Рэм залез под стул, глухо рыча и скаля зубы.

Стычка с терьером подействовала на Тип-Типа отнюдь не удручающе. Да, его побили, но побежденным он себя не чувствовал. Он сумел побороть страх, изгнал из души его мерзкий, щемящий холодок.

При втором появлении медвежонка Рэм на нападение не отважился: его сопровождал майор. Тип-Тип обегал весь двор, обнюхал незнакомые предметы и остался очень доволен. Майор кормил его конфетами, почесывал за ухом, успокаивая, шептал ласковые слова. Бедный терьер впервые узнал, что такое ревность. Наблюдая, как хозяин обхаживает медвежонка, он – весь сгусток ненависти – лихорадочно дрожал. Сердце пса страдало от предательства.

И все-таки Рэму пришлось смириться. Неизвестно каким чувством, но он понял: связываться с медвежонком – значит сердить хозяина. Этого терьер позволить себе не мог. Так возникла эта дружба – территориальная, по принципу: худой мир лучше доброй ссоры.

Итак, первым делом надо напиться. Тип-Тип проковылял к насосу, потоптался перед ним, словно размышляя, с какого боку лучше подойти, и вдруг нажал на ручку. Внутри насоса что-то заскрипело, забулькало. Тип-Тип, вытянув любопытный нос, ждал. Воды не было. Тогда медвежонок лизнул конец шланга, он ощутил только приятную свежесть. Обозлившись, он вцепился в ручку передними лапами. Вверх-вниз, вверх-вниз… Насос засвистел, затрещал пулеметными очередями. Шланг выделывал замысловатые коленца, струя воды, ударяясь в стоящую рядом бочку, разбрасывала по саду фейерверк серебристых брызг.

Качать воду Тип-Типа научил Вовка. В его обязанности по дому входила поливка сада – для мальчишки занятие скучное, утомительное. Однажды он заметил, как медвежонок бессознательно повторил его движение – нажал ручку насоса и… Вовку осенило. Набив карманы рафинадом, он приступил к дрессировке. Нажмет медведь на ручку – получи кусок, нет – ходи голодный. Тип-Тип оказался сообразительным, даже слишком: поливка сада заканчивалась одновременно с запасами сахара в карманах.

Pэм сидел в кустах и внимательно наблюдал за всеми манипуляциями Тип-Типа. Уши его настороженно торчали, глаза поблескивали. Он и раньше заставал медвежонка за этим занятием, но при этом в саду всегда находился хозяин или его сын. И все было чинно, без суеты, майор был весел, и Рэму частенько перепадали кусочки сахара. А сейчас… Каким-то шестым чувством пес узрел в действиях медвежонка признаки хулиганства. С громким лаем он выскочил из засады. Причем держался поближе к окнам, стараясь обратить внимание хозяина. И точно. Через минуту ставни с треском распахнулись, и в проеме окна показался заспанный майор. Позевывая, он потянулся, добродушно спросил:

– Чего орешь?

Рэм преданно тявкнул, прыгнул в сторону медвежонка. Майор полузакрыл глаза, по-детски улыбнулся, явственно представил себе немую сцену, минуту назад разыгравшуюся в саду, и расхохотался.

После завтрака все разошлись по своим делам: майор – на работу, Майя Яковлевна, его жена – по магазинам, а Вовка, зажав пальцами уши, засел штудировать историю Древнего Рима. Тип-Тип, томимый бездельем, болтался в саду. Озорные глазенки так и шныряли в поисках развлечений. Нового ничего не предвиделось. Бочку катать надоело, малину он давно обобрал, муравьиную кучу разграбил. Посмотреть, может, что делается на воле? Дырка в заборе хоть и небольшая, но обзор из нее хороший. Видна часть улицы, магазины, вечно спешащие куда-то люди, а все остальное заслоняли дома. Интересно, что за ними? Может быть, лес с его кажущейся тишиной, необыкновенными дразнящими запахами, прохлада реки, небольшие солнечные полянки, на которых он так любил резвиться? Может, где-нибудь там гуляет и мать? Образ ее стал стираться в памяти Тип-Типа, и при воспоминании о ней он ощущал лишь что-то ласковое, доброе, заслоняющее от всех бед и несчастий. А вот и тропинка, по которой уходил и возвращался майор. Медвежонок часто поджидал его. Прильнув к глазку забора, он нетерпеливо всматривался в прохожих – не мелькнет ли знакомая фигура. Заметив хозяина, он начинал радостно повизгивать, хрюкать, метаться вдоль калитки. Он очень привязался к майору, хотя на ласки последний был не так уж и щедр. От каждого его слова, прикосновения медвежонок испытывал необъяснимое удовольствие. Он важно вышагивал, терся лбом о ноги хозяина, что-то урчал, словно бы разговаривал с ним на одном понятном им языке.

Тип-Тип смотрел на играющих в футбол ребятишек и от возбуждения вздрагивал. Ему тоже хотелось погонять этот желтый кожаный мяч. Но что делать? Забор крепок. Не выберешься. Медвежонок отвернулся, выказывая всем своим видом полнейшее безразличие к происходящему, деланно зевнул и побрел к яме с песком – покувыркаться. Он всегда так делал, когда испытывал зуд. Около старой сосны остановился. Ствол ее, могучий и шершавый, упирался в небо. Легко приподнявшись на задние лапы, медвежонок передними с силой ударил по коре. Раз, еще раз, еще… Он точил когти, бессознательно чувствуя, что это – его оружие и что оно ему еще пригодится.

…Тип-Тип возился в песочнице и неожиданно – с детьми это бывает часто – беспричинно развеселился. Он кувыркался, делал всевозможные кульбиты, подбрасывал вверх песок. Вместе с песком попадались и мелкие камушки. Падая, они ударяли медвежонка. Он жмурился, блаженно пофыркивал, нелепо махал лапами, делая вид, что защищается. Неожиданно боковым зрением Тип-Тип заметил курицу. (Куры были соседские и часто промышляли по чужим огородам.) Бестолково прыгая, она склевывала падавшие сверху камушки, тут же выплевывала и кидалась за следующим. Сидя неподвижно, как изваяние, Тип-Тип с любопытством рассматривал ее. Так близко он видел курицу впервые. Песок ниточкой струился из передних лап медведя. Не подозревая опасности, курица подходила все ближе и ближе. Вот она и рядом – жирная, пахучая, глупая. Тип-Тип резко опустил лапу.

Трудно сказать, ради чего было совершено это убийство. Ради озорства, прихоти? Скорее всего он сделал это непроизвольно, подчиняясь минутной, но властной силе инстинкта.

Курица трепыхнулась и закатила глаза. Тип-Тип перевернул ее с боку на бок, придавил лапой, обнюхал.

Первая схватка, первая добыча. Медвежонок чувствовал острое, непередаваемое волнение, у него кружилась голова, гулко и часто билось сердце.

Тип-Тип снова перевернул жертву. Что делать? Бросить добычу – грех. Съесть? Не хочется. И опять инстинкт пришел зверю на помощь. Повинуясь его зову, Тип-Тип рысцой пустился в кусты. Недалеко от яблони вырыл яму, сунул туда курицу, засыпал, а сверху придавил камнем.

День обещал быть жарким. Припекало. Тип-Типу захотелось вздремнуть. Он еще раз осмотрел свой тайник и, убедившись, что все в порядке, побрел в малинник. Он шел, важно покачиваясь, самодовольный, чуть усталый, и не подозревал, с каким неослабевающим вниманием следил за всеми его действиями спрятавшийся за опрокинутой тачкой Рэм.

Исчезновение первой курицы соседи расценили как нелепую случайность, но через неделю, когда недосчитались шестой и наконец поняли, что есть кто-то, кто умышленно крадет или убивает их белоснежных хохлаток, пришли в неимоверную ярость. Но кто? Сгоряча решили: лиса! Дед Антон, возбужденно почесываясь, отправился дежурить на сеновал.

Ночь прошла спокойно. Дед хорошо выспался и утром, когда куры разбрелись по двору, ушел в дом – завтракать и досыпать. Хозяйка расщедрилась, налила ему стопку, а к обеду, пересчитав кур, тихо ахнула: пропала рябая несушка.

– Тимофеич!

Майор подошел к окну. У калитки стоял дед Антон и, постукивая палкой, недоверчиво косился на медвежонка.

– Чего тебе?

– У твоего медведя, по-моему, рыло в пуху.

– Это по-твоему, – добродушно проговорил майор.

– Не «по-моему», а точно, – осерчал дед. – Сам глянь!

– Ты серьезно?

– А ты думал, шучу? – огрызнулся дед. – Восьмая уже, небось, пузыри пускает.

Майор вышел в сад и, осмотрев медвежонка, заметил у него за ухом прилипшее куриное перышко. Повертел в руках, сдунул, подумав, спросил:

– Ну и что? Их здесь полно.

– Подозрение у меня есть. Сегодня одна забралась к тебе под дом и – как в воду канула. – Дед подслеповато мигнул. – Ты уж извини. Без надобности тревожить бы не стал.

– Обыск, значит, хочешь учинить?

– Обыск не обыск, а погляжу, – обиделся дед. – Курица – она, конечно, скотина бестолковая, а яички все любят.

– Вот именно – бестолковая, – рассмеялся майор. Он ухватил медвежонка за ошейник и увел в дом. – Давай, ищи.

Продал медвежонка Рэм. Как только майор и Тип-Тип скрылись за дверью, он бросился к тайнику и, распаляя себя гневным ворчанием, неистово заработал лапами.

Майя Яковлевна наблюдала за этой сценой из окна. Как только Рэм откопал последнюю, восьмую, курицу, она резко и раздраженно постучала костяшками пальцев по подоконнику. Лицо ее заострилось, побелело, уголки плотно сжатых губ вызывающе вздернулись. Глаза стали сухи и решительны.

– Я думаю, разговоры излишни, – услышал майор скованный голос жены. – Я тебя предупреждала…

В гарнизоне Тип-Типа встретили приветливо – поставили на довольствие, сколотили дом. Солдаты набросали туда старые ватники, тряпки, и берлога вышла на славу. Живи, мишка, радуйся!

Сложна аэродромная служба. Свои порядки, свои законы, строгая дисциплина. Тип-Тип поначалу тяготился этими, как он думал, дурацкими правилами, но потом привык и, как ни странно, служакой оказался исправным.

Он вставал вместе с солдатами – в шесть ноль-ноль. Труба играла подъем. Тип-Тип открывал глаза, вскакивал и без размышлений вылезал из будки.

Из казармы с грохотом выпрыгивали полуголые люди, махали руками и ногами. Тип-Тип поглядывал на них с изумлением. Нелепые движения солдат он воспринимал как приглашение поиграть и от возбуждения повизгивал. Иногда, забывшись, бросался к ним, но цепь с силой откидывала его назад. Он злился, рвал стальные звенья, дико рычал.

Затем наступал завтрак. Солдаты, хохоча, тащили ему пару мисок жирной пахучей каши, сахара. Медвежонок голодным не бывал и частенько, съев сахар, оставлял кашу на потом. Но у солдат это, по-видимому, считалось нарушением дисциплины. Кашу отбирали, и приходилось терпеть до обеда. Тип-Тип обижался, злобно фыркал, но в конце концов смекнул, в чем дело, и вылизывал миски точно за десять минут, как раз за то время, что отводилось солдатам на еду.

После завтрака медвежонок приводил себя в порядок и, довольный, урча, отправлялся на наблюдательный пункт – огромный пень, торчащий шагах в пяти от будки. Отсюда хорошо просматривалась дорожка, ведущая от проходной к аэродрому. По ней ровно в девять должен был пройти майор.

Морда медвежонка приобретала выражение сосредоточенного внимания и озабоченности. Он всматривался в каждого прохожего, нетерпеливо пофыркивал, туго, до звона, натягивал цепь. Наконец майор появлялся. Тип-Тип радостно подпрыгивал, вертелся и громко визжал от волнения. Он представлял, как хозяин повалит его на землю, прижмет, потреплет по загривку и как минут пять они будут самозабвенно возиться. Потом он получит конфету или пряник, майор попрощается, строго пригрозит пальцем: смотри, мол, не балуйся, – и они расстанутся до вечера.

А по дорожке все будут идти и идти люди – служащие гарнизона, и каждый будет считать своим долгом поздороваться с забавным медвежонком, угостить чем-нибудь или просто обласкать.

Тип-Тип был самостоятельным, общительным и на редкость сообразительным медвежонком. Его все любили, и он платил тем же. Но особенно Тип-Тип привязался к солдату второго года службы Федькину. Федькин был родом из Восточной Сибири, любил природу, зверье, и воинскую службу, с ее строгим распорядком, уставом от «а» до «я» переносил плохо. Он скучал по дому, по таежным тропам, где был сам себе хозяин, где живи, как хочешь, и бреди, пока ноги идут.

Каждый вечер Федькин неслышным шагом подкрадывался к медвежонку, валил его наземь, валился сам и, дыша ему в морду, жаловался:

– Надоела, брат, мне эта местность, вот так! – энергичным жестом Федькин резал себе горло. – Бросить бы все, уехать!.. – Он садился, удивленно вопрошал: – И как здесь живут? Шум, гарь, податься некуда! Одни трубы! – Задумывался. – Хотя, конечно, столица… А плевать мне на эту столицу! Я – вольный!.. И тебе, брат, плохо. Я вижу. – Он ерошил медвежонку шерсть. – Вот кончится служба, заберу тебя с собой. Поедешь? Тайга наша тебе по нраву придется. Заживем! – Федькин улыбался, представляя себе, как они заживут.

Медвежонок смотрел в лицо солдата, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону, и, казалось, все понимал: его умные, обычно насмешливые глазенки были серьезны и озабочены. Он сочувствовал солдату. Что-то роднило их.

К десяти часам медвежонок оставался один. Все, кто только сейчас смеялся, с чьих лиц не сходила беспечная улыбка, становились вдруг серьезными, молча взглядывали на часы и торопливо уходили.

Аэродром раскатисто вздыхал, мышцы его тренированного тела взбухали, напрягались, превращались в задания, экипажи, полеты. Начинался рабочий день.

Тип-Тип приобщался к таинству происходящего. Он ложился на землю, нутром чувствуя в ней свое спасение, и со страхом и любопытством наблюдал за могучими чудовищами. Вот одно из них нагнулось и, рыча, медленно поползло вдоль полосы. Развернулось, сверкнув на солнце ребристым оперением, замерло. Рык усилился. Чудовище дрогнуло и понеслось, набирая скорость. Насколько это было сильное животное, Тип-Тип ощущал по дрожи земли, по горячему дыханию воздуха. Он съеживался, замирал, но глаз от чудовища оторвать не мог. Оно приковывало взгляд стремительностью линий, изяществом, быстротой движения. Легко приподняв красивые, зализанные морды, исполины один за другим поднимались в воздух. Гул стихал, становился мягче и, наконец, терялся где-то высоко в небе.

Тип-Тип недоумевал. Что нужно этим птицам на такой высоте? Ведь земля так прекрасна! Жизнь полна чудес и неожиданностей. Сколько встреч, сколько открытий впереди, а они… Странные птицы! Тип-Тип сокрушенно качал головой и задумывался.

Незаметно пролетела осень. Дни стали короче, по ночам подмораживало, лужи к утру подергивались прозрачной корочкой льда.

Тип-Тип ел до отвала и к этому времени стал гладким и жирным. Его все чаще тянуло в сон. Он стал вялым и раздражительным и уже не так охотно вылезал из своей берлоги.

Однажды, продрав глаза, медвежонок увидел, что вход завален снегом. Он конечно, мог раскидать его, но… В будке тепло, уютно, и так сладко спится. Тип-Тип зарылся мордочкой в шерсть, повертелся, устраиваясь поудобнее, и задремал.

Спал медвежонок три дня. До весны не дали солдаты. Им стало скучно, и они откопали своего четвероногого друга.

Тип-Тип выскочил из будки злой и взъерошенный и, недолго думая, с ревом набросился на солдата, колотившего палкой по крыше его дома. Но тот был начеку. Ноги сработали быстрее мысли.

Рывок цепи отрезвил Тип-Типа. Он рыкнул, но уже не грозно, скорее так, для порядка, осмотрелся и в удивлении замер. Кругом было белым-бело. Только серой лентой уходила вдаль взлетно-посадочная полоса.

Из столовой появился улыбающийся Федькин. Тип-Тип потянул носом и, уловив запах наваристого борща, сменил гнев на милость.

…Шел снег, погода стояла нелетная, и скоро вокруг Тип-Типа собрались друзья. Медвежонок любил эти сборища. Он чувствовал себя в центре внимания и обычно, чтобы выпросить лишний кусок сахара, вытворял черт знает что: кувыркался, прыгал, хлопал в ладоши, а то просто, скорчив обиженную физиономию – вы посмотрите, как жизнь моя горька! – просил подаяние.

Жалостливы люди. Все сразу же лезли по карманам, искали, чем бы угостить медвежонка, а если не находили, посылали кого-нибудь в столовую, за конфетами.

Но сегодня Тип-Тип был в миноре. Его пытались расшевелить, одобрить – нет, он отказывался веселить публику. Он устал, ему хотелось отдохнуть. Но взгляд – воровской, наметанный – лениво скользил по толпе, ощупывая карманы. Медвежонок пытался определить, у кого действительно есть сахар, а кто валяет дурака. На последних можно было вообще не обращать внимания, но зато с первыми… Тип-Тип умел их обрабатывать.

Генерал появился неожиданно. Он втиснулся в толпу откуда-то сбоку, и, оставаясь незамеченным, молча наблюдал за баловнем-медвежонком. Тот в это время деланно зевал, и весь вид его, казалось, говорил: «Ох, и скучно же с вами, братцы!»

Тип-Тип первый обнаружил новенького и сразу же смекнул, что можно поживиться. Он боком, словно побаиваясь, подошел к генералу, обнюхал его и потупился, выражая смирение. Генерал почесал медвежонка за ухом

– Он конфету просит, товарищ генерал, – подсказал присутствующий при этом Федькин.

Генерал сунул руку в карман, но ничего там не нашел. «А с какой стати я должен таскать с собой конфеты?» – говорил его удивленный и вместе с тем озабоченный вид.

Тип-Тип, видя, что генерал колеблется, зацепил его зубами за ногу.

– Все, – хохотнул один из офицеров, – теперь не отстанет.

Генерал рассмеялся и призвал на помощь подвернувшегося под руку Федькина.

– Сходи, пожалуйста, в буфет за конфетами.

Федькин козырнул и исчез, причем так стремительно, что генералу показалось, что не было ни солдата, ни денег, которые он только что держал в руках.

А Тип-Тип продолжал насиловать генеральский ботинок. Он то усиливал, то ослаблял хватку, близоруко щурился, подмаргивал, словно хотел сказать: «Не бойся, больше, чем полноги, не откушу».

Точно из-под земли вырос Федькин:

– Порядок, товарищ генерал. – Он протянул ему кулек с конфетами «Мишка на севере». Генерал взял конфету, поморщился, выражая неодобрение.

Федькин ухмыльнулся:

– Думал как лучше, товарищ генерал.

Первую конфету медвежонок есть не стал, засунул под себя. Вторую – тоже. Генерал, осерчав, дал третью. Тип-Тип сгреб и ее, но ботинок не выпустил. Он, очевидно, смекнул, что кулек полон, и решил выманить все конфеты до единой. Наконец они кончились. Генерал смерил медвежонка презрительным взглядом:

– Что ж ты такой жадный! Неужели мало?

Тип-Тип будто и не слышал. Не отрываясь, он продолжал следить за вытянутой рукой Федькина с зажатым в ней белоснежным кульком. Он, по-видимому, считал, что в пакете кое-что осталось.

Сцена затягивалась. Солдаты уже откровенно хохотали, офицеры, пытаясь скрыть улыбки, тактично отворачивались.

Выбрав момент, генерал с силой рванул ногу. И тут – случилось неожиданное. Медведь взревел – как потом выяснилось, генерал прищемил ему язык – и бросился на обидчика. Цепь лопнула.

Генерал улепетывал, как заяц. Но разве уйдешь от взбешенного медведя? Тип-Тип догнал его шагах в тридцати от проходной и страшным ударом лапы свалил наземь. Неизвестно, чем бы все кончилось, если бы не Федькин. Он вцепился медвежонку в загривок и не отпускал до тех пор, пока не подоспели солдаты.

Генерал встал без посторонней помощи, отряхнулся и, чуть прихрамывая, ушел в штаб.

Солдаты взволнованно обсуждали случившееся. В том, что медвежонку это даром не пройдет, не сомневался никто. Но насколько строго будет наказание? Приказ явился в виде растерянного дежурного офицера: «Ввиду того, и т. д… опасен для жизни… убрать медведя с территории аэродрома в 24 часа или… пристрелить. Впредь никаких животных без особого на то разрешения не заводить».

Солдаты совещались долго, но так ни до чего и не договорились. Одни предлагали отвезти медвежонка в какую-нибудь глухомань и там отпустить на все четыре стороны. «А где она, твоя глухомань? – резонно отвечали другие. – Леса давно в порядок приведены: повырублены, расчищены. Из Брянска Смоленск видать. Да и потом не годится это, медвежонок ручной – с него на следующий же день шкуру сдерут».

Третьи советовали сдать в зоосад, четвертые – взять на поруки, а Федькин высказал мнение отправить его тихой скоростью к нему на родину, мотивируя тем, что там воздух, люди и вообще обстановка что надо. Но предложение не прошло. Солдаты решили, что медвежонок или в пути от голода умрет, или его на месте на сало пустят.

– Надо бежать за майором, – наконец решил старшина. – Знаешь, где он живет? – обратился он к понурившему голову Федькину.

– Знаю.

– Вот и дуй. Скажи, так, мол, и так, товарищ майор, выручать надо. – Старшина задумался, уверенно закончил: – Он что-нибудь придумает.

И снова Тип-Типу пришлось менять свое местожительство. Он визжал, сопротивлялся, не хотел лезть в машину. Но его скрутили, затолкали на заднее сиденье, по бокам уселись старшина и Федькин, и медвежонок, оскорбленный в лучших чувствах, рыдая, покинул аэродром.

Прошла долгая зима, наступило лето, а Тип-Тип все еще не мог привыкнуть к своей новой жизни. Да разве это была жизнь! Кругом ни кустика, ни травинки, все голо, плоско, выжжено. С трех сторон – скалы с прорубленными в них ходами и пещерами, то бишь берлогами, а с четвертой – ров, наполненный водой, и высоченная каменная стена. Дальше – куда пи кинь взгляд – то же самое: кирпич, стекло, бетон. С ума сойдешь!

За каменной стеной вечно кричат и бегают дети, тыкают в тебя пальцем, дразнят, а то еще какой-нибудь мерзкий мальчишка, раздосадованный тем, что ты не обращаешь на него внимания, запустит в тебя камнем. Разве не обидно? Взрослые, правда, поспокойнее. Стоят, смотрят на тебя пристально-изучающим, реже жалеющим взглядом, размышляют о чем-то своем, изредка одергивают расшалившихся ребятишек.

Скучно. Не с кем поиграть, поговорить, некому пожаловаться. Четверо сородичей день и ночь спят или валяются, устремив в пространство стеклянные безжизненные глаза. Они родились и выросли здесь, в неволе, и не знают, что такое голод и страх, опасность и ярость схватки.

Бедные животные надоели друг другу. Между ними часто вспыхивали драки и ссоры. Редкие минуты перемирия они проводили в одиночестве. Ели отдельно, бросая по сторонам косые взгляды, полные презрении и злобы.

Тип-Тип внес некоторое оживление в эту зачерствелую компанию. Больше других ему приглянулся немощный, его возраста медвежонок с большими, как лопухи, ушами. Они-то и привлекли его внимание. Тип-Тип подошел к нему сзади и со свойственной ему бесцеремонностью ухватил за ухо. Ушастый взвыл и бросился наутек. Медвежонок в два прыжка догнал его, преградил дорогу. «Мир или война? Выбирай!» Ушастый долю хныкал, просил пощады, но когда понял, что его бить не собираются, успокоился, хотя взгляд оставался колючим, недоверчивым. Тип-Тип ласково боднул его, приглашая поиграть. Медвежонок попятился, уперся в стену, наконец смекнул, что от него требуется. Через полчаса друзья вместе гоняли по площадке деревянный шар.

Три остальных медведя были несколько старше Тип-Типа, мрачнее, чем их четвертый собрат, и, кажется, посильнее. Предусмотрительный медвежонок не стал навязывать им свою дружбу, но про себя решил: будут приставать – дам сдачи. Но те и не думали приставать и обращали на резвящихся медвежат столько же внимания, сколько на пролетавших мимо мух.

Нового приятеля Тип-Типа звали Кинг. Он оказался смышленым и не лишенным юмора медвежонком. Оба большие проказники и шутники, они составили великолепный тандем. Кинг старался во всем походить на своею кумира и следовал за ним по пятам как тень. Он был прирожденным комиком. В его подражании Тип-Типу было столько выдумки и озорства, что оценить по достоинству его искусство смогли бы, пожалуй, только такие мастера своего дела, как Олег Попов и Юрий Никулин. Неказистый, рахитичного телосложения, с тугим, как барабан, животом и с двумя лопухами вместо ушей, Кинг сам по себе невольно вызывал улыбку и симпатию, а когда он залезал на вертящуюся бочку и начинал вытворять там черт знает какие номера, зрители просто ревели от восторга. В довершение ко всему этот безобразный медвежонок имел мужественнее сердце. Он никогда не плакал и не жаловался, дулся редко, а все невзгоды и унижения, которым подвергался довольно часто, переносил стоически.

Тип-Тип уважал своего нового друга, подкармливал и, если тому случалось вляпаться в какую-нибудь неприятную историю, защищал. Однажды, когда они, вдоволь набегавшись, отдыхали, кто-то из зевак швырнул им бублик. Ударившись о камень, он отскочил к другому, мрачному, мишке. Тот поднял недовольную заспанную морду – мол, кто это его посмел побеспокоить – и лениво встал, чтобы полакомиться. Но Кинг был тут как тут. Он считал, что добыча по праву принадлежит ему. И делиться с кем-либо, тем более с этими лентяями, не собирался. Cxвaтив бублик, он дал тягу. Медведь на секунду опешил, затем взревел и бросился в погоню. Но тут же затормозил. Перед ним стоял ощетинившийся Тип-Тип. Глаза его воинственно поблескивали, и весь вид говорил, что отступать – не в его правилах.

Медведь окинул Тип-Типа свирепым, оценивающим взглядом, но на нападение не отважился. Поворчав, звери разошлись. Это была большая победа Тип-Типа. Но еще важнее она оказалась для Кинга. Она помогла преодолеть ему робость, страх перед своими косматыми собратьями, он поверил в добро, в настоящую мужскую дружбу.

В воскресенье и праздничные дни, когда народу в зоопарке было особенно много, друзья закатывали концерты.

К вольеру, где обитали медвежата, невозможно было пробиться. Малыши, пыхтя от усердия, вскарабкивались на спины взрослых и, подбадривая их ударами пяток, старались прорваться в первые ряды. Папы, смущаясь и проклиная тот день, когда решили обзавестись потомством, вклинивались в толпу, тихо переругивались между собой, но все же продвигались.

Тип-Тип прекрасно чувствовал зрителя. Все действия его носили четко продуманный характер. Он умел вовремя выкинуть какой-нибудь фортель, рассмешить, заставить задуматься. В самый разгар веселья, когда ребятишки буквально цепенели от восторга, он вдруг неожиданно становился упрямым и несговорчивым. Кинг, который во всем подражал своему товарищу, моментально превращался в жалкого оборванца, не подать которому – взять грех на душу. Друзья садились рядышком, хватались за животы, изображая, какие они голодные и несчастные. На них сыпались конфеты, летели баранки и пирожки.

Набив ненасытные желудки, медвежата снова принимались дурачиться. Но опытный глаз, всмотревшись, мог уловить то, что неведомо было неискушенному зрителю. Теперь действия медвежат носили не целеустремленный характер, теперь они возились в свое удовольствие, от нечего делать, не утруждая себя заботами о хлебе насущном.

Тип-Тип скучал. Он скучал по людям – ему не хватало человеческого тепла, внимания, к которому он так привык. Тоска настигала его вечером, когда звери разбредались по своим местам. Тип-Тип зарывался мордой в лапы и тихо скулил. Он вспоминал майора, юного дрессировщика Вовку, добродушного Федькина. Порой ему казалось, что они где-то здесь, рядом, к стоит лишь открыть глаза, как он снова увидит их. И майор будет благодушно подтрунивать над ним, Вовка гонять мяч, а Федькин весело пританцовывать. Во сне Тип-Тип ощущал их ласковые прикосновения, слышал голоса, играл с ними.

Пробуждение приносило разочарование. Не слышно было ни потявкивания грозного терьера, ни гула моторов, ни знакомых голосов.

Тишина. Тип-Тип чувствовал ее вяжущий привкус на языке и с отвращением отплевывался. Оставаться одному больше не было сил, и он брел к Кингу.

Кинг испуганно вскакивал, вопрошающе таращил глаза. Он видел, что Тип-Тип огорчен и расстроен. Но как помочь другу?.. Он тыкался медвежонку в плечо, выражая этим свою преданность, и в знак солидарности тяжко вздыхал. Тип-Тип ложился рядом с Кингом, друзья обнимались и через некоторое время засыпали. Вдвоем было спокойнее.

День стоял солнечный, жаркий. Медвежата только искупались и сейчас, лежа на выступе скалы, сохли. Тип-Тип грел спину, Кинг – живот. Ом беспрерывно вертелся, дрыгал лапами и то и дело сваливался набок. Публика хохотала. Обсохнув, медвежата полезли на вертящуюся бочку. Этот аттракцион пользовался большим успехом у зрителей, и друзья пускали его в ход, когда были особенно голодны. Ловко перебирая ногами Тип-Тип раскручивал бочку до неимоверной скорости, а затем, выбрав момент, соскакивал. Кинг, который больше глазел на толпу, чем на ноги, обычно не успевал уловить это мгновение и, замешкавшись, кубарем катился вниз. Так было и на этот раз. Тип-Тип раскрутил бочку, осмотрелся и вдруг… замер. Бочка выкинула их обоих с такой силой, что медвежата раз пять перевернулись через голову. Тип-Тип, не обращая внимания на боль и шишки, мгновенно вскочил. «Неужели показалось?» Нет! Он не ошибся. У каменной ограды вольера стояли улыбающийся майор и Boвка. А рядом – Федькин. Он демобилизовался и перед отъездом на родину пожелал еще раз увидеть четвероногого друга.

– Тип-Тип, привет! – Вовка пронзительно свистнул.

Майор, дав сыну подзатыльник, помахал медвежонку фуражкой, и Федькин, расплывшись в улыбке, погрозил кулаком. Мол, попадись ты мне сейчас, задал бы я тебе, бродяга, перцу.

Сердце медвежонка не выдержало. Обезумев от радости, ничего не видя и не слыша, он бросился навстречу друзьям.

– Осторожно! – крикнул майор. Но было поздно. Тип-Тип сорвался и загремел в ров. Ванна не охладила его. Вынырнув, он бросился на приступ почти отвесной стены. Какой-то метр отделял медвежонка от друзей, и тот должен был преодолеть его.

Тип-Тип срывался, с головой уходил под воду, но надежды выбраться не терял. С неимоверным упорством продолжал он свой безуспешный штурм.

Зрители заволновались. Тип-Тип задыхался, захлебывался. Воздух с хрипом врывался в легкие, и медвежонку все труднее и труднее были держаться на поверхности.

Майор быстро разыскал служащих зоопарка, объяснил суть дела. Ему и Федькину разрешили войти. Первым в вольер вошел сторож. Тугой струей воды он загнал разнервничавшихся животных по своим местам, а затем вместе с Федькиным бросился на помощь Тип-Типу.

Медвежонок был при последнем издыхании. Когда его вытащили, он не мог стоять на ногах. Но даже в этом, полубессознательном состоянии медвежонок узнал своих. Тяжело дыша, он ткнулся майору в ноги, радостно заскулил. Ему стало плохо. Зацепив лапой ботинок Федькина, словно тот мог куда убежать, Тип-Тип смущенно отвернулся. Бедняга, видно, вдоволь наглотался воды.

Майор трепал медвежонка по густой шерсти, сочувственно выговаривая:

– Что же ты такой сумасшедший? Ну разве можно так? Дурной ты мой!

Федькин расчувствовался и от волнения все разводил руками. Вовка чуть не плакал.

Наконец медвежонок пришел в себя. Радости его не было предела. Он вскакивал, ложился, бросался то к майору, то к Федькину, лизал им руки, лез целоваться.

Федькин вытащил из кармана кулек с конфетами. Тип-Тип съел одну, другую, только хотел проглотить третью, как вдруг встрепенулся – и вспомнил своего приятеля. Тот сидел за бочкой и жалобным повизгиванием питался обратить на себя внимание. Тип-Тип позвал его. Кинг вылез из укрытия и осторожно приблизился.