Текст книги "Клятва"
Автор книги: Кимберли Дертинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Глава четвертая
На обратном пути Бруклин отказывалась не только говорить со мной, но даже смотреть в мою сторону, хотя я несколько раз перед ней извинилась. Если б я могла объяснить, почему так хотела уйти, она бы меня простила, однако я молчала. Даже моя лучшая подруга не должна была знать о моей способности… о том, что я понимаю любой язык, который слышу.
Оказавшись на западе города в родном районе, где обитали торговцы, я решила отправиться прямо домой. Родители узнают, что я ходила развлекаться, а не гостила у Брук, но ее молчаливый взгляд, направленный прямо, ясно давал понять, что прощать меня она не собирается. По крайней мере, не сегодня.
Однако я не жалела, что заставила ее уйти. Даже следующим утром, в свете нового дня, я была уверена, что поступила правильно.
Вчера я слышала слова Клода, и в них было что-то неправильное…
Почему никогда раньше мне не встречался этот язык? Как такое возможно? В свете угрозы революции, питавшей свои силы за счет окружающих стран, которые надеялись воспользоваться слабостью нашей защиты и невыгодным положением королевы, границы Лудании закрылись, а все иностранцы обязаны были покинуть страну. Туристических паспортов давно уже не выдавали.
Однако я слышала все региональные диалекты термани, паршона и англеза, знала все их интонации, модуляции и ритмы. По крайней мере, так мне казалось до вчерашнего вечера.
Теперь я услышала что-то новое.
Но почему я так уверена, что не должна слышать этот язык?
Невозможно было не думать о том, кто такие Клод и его друг. Шпионы? Революционеры, говорящие на тайном наречии? Кто-то еще хуже?
Эти вопросы и странное звучание нового языка не давали мне уснуть почти всю ночь, преследуя даже во сне.
Но было и другое, что занимало мои мысли и о чем мне не следовало думать. Темно-серые глаза, мягкие губы, дерзкая улыбка.
Я старалась убедить себя, что это глупо, но всякий раз, когда я пыталась выгнать его образ из головы, он находил дорогу обратно.
Следующим утром я с облегчением увидела Бруклин, ждавшую меня на нашем обычном месте. Только я собралась улыбнуться, как поняла, что она делает вид, будто меня не замечает. Арон еще не пришел, нас было только двое. Я осторожно приблизилась, не зная, как заговорить о вчерашнем вечере.
– Привет, – нерешительно сказала я, жалея, что больше не с чего начать.
Брук стояла, скрестив руки на груди и бросив у ног сумку с книгами. Однако, несмотря на ее возмущенную позу, я знала, что она колеблется. Зачем бы тогда ей приходить?
Она дернула щекой, не желая признавать мое присутствие.
– Ну, хорошо, – вздохнула я, понимая, что первый шаг придется делать мне, и досадуя на горький вкус своих извинений. – Бруклин, прости. Я знаю, тебе понравился этот Клауд. – Я намеренно произнесла имя таким образом, надеясь разбить ее непробиваемую скорлупу. Но у меня ничего не вышло: она продолжала смотреть вверх. – Мне трудно это объяснить, просто трудно, – продолжила я. – В них было что-то… странное. Что-то, что меня насторожило. – Яснее выразиться я не могла, но теперь она начала постукивать ногой по земле. Она меня слушала, и это было начало. – Знаешь, я бы не просила тебя уйти, если б не волновалась… – Я замолчала, пытаясь придумать, что еще тут можно сказать.
Бруклин повернулась, и ее безжалостный сердитый взгляд сменился хмурой озабоченностью. Она подумала пару секунд и когда наконец заговорила, мне захотелось вернуться назад во времени. Молчаливое наказание было куда легче, чем правда.
– Дело не в парне, Чарли. Дело в тебе. Вчера вечером что-то произошло, не только в клубе, но и в ресторане. Это ты вела себя странно… – Ее голос упал до едва различимого шепота; она встала так близко, что теперь нас никто не мог подслушать. – Ты то и дело нарушаешь закон. И не обманывай себя: я видела, что ты сделала вчера в школе, когда дала мальчишке печенье. Это опасно. Это смертельно опасно. – Ее рот превратился в узкую линию, она прижалась щекой к моей и едва слышно прошептала:
– Я твой друг, Чарли. Если ты хочешь мне что-то сказать, я слушаю. Я сохраню твою тайну. Но ты должна быть осторожнее. Ради всех, кто тебя окружает.
Мои глаза округлились, во рту пересохло. Я отшатнулась, потрясенная ее словами и интонациями. Брук редко говорила серьезно, а такая степень беспокойства была ей вообще не свойственна. Я смотрела на нее не мигая. Конечно, она была права – это я вызываю неприятности. Не она. Не Клод.
Над нашими головами проснулся громкоговоритель, и я едва не подскочила от неожиданности:
О ЛЮБОЙ ПОДОЗРИТЕЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ СООБЩАЙТЕ НА БЛИЖАЙШИЙ ПОСТ ПАТРУЛЯ.
Мне очень хотелось рассказать ей все.
Но в эту секунду появился Арон, и момент ушел.
– Чарли, так нечестно. Сегодня я не видел, как ты уходила. Это не считается. – Он криво и бестолково усмехнулся. Но когда он взглянул на нас, застывших, словно расставленные по всему городу статуи королевы, его брови поползли вверх. – Вы как, в порядке?
Я сделала неровный вдох и вопросительно глянула на Бруклин. «Мы в порядке?» – мысленно спросила я.
Не сводя с меня глаз, Брук пихнула меня плечом.
– В порядке, – ответила она больше мне, чем Арону. Устремляясь вперед, она бросила на него косой взгляд. – Возьмешь мою сумку, Крошка?
Я улыбнулась, завидев у лестницы Арона, дожидавшегося меня после занятий. Арон всегда был надежным, уверенным в себе, и при виде его я расслабилась.
Не помню, было ли когда-то иначе? Арон, умный и спокойный, сиял, как маяк в темноте.
Кажется, я так и не привыкла к телу мужчины, возникшему вокруг того мальчика, которого я когда-то знала, однако в нем еще оставались едва заметные следы моего друга детства: прическа, веснушки на носу, постепенно исчезавшие с каждым годом. Он автоматически потянулся к моей сумке.
– Бруклин передала, что ей пришлось уйти пораньше. Ее ждет отец.
Несмотря на его открытую улыбку, я нахмурилась и попыталась вспомнить, когда это его голос успел стать таким низким? Может, я просто этого не замечала?
– Она могла пойти с нами, – ответила я, но в моих словах не было подлинной уверенности. Хотя Бруклин больше на меня не злилась, ей никогда не требовались сопровождающие, если отец звал ее домой.
Он редко обращал на нее внимание, и происходило это лишь тогда, когда возникала необходимость убрать дом или пополнить запасы продуктов. Я знала, что ей обидно чувствовать себя столь малозначимой: ее замечали редко и по сугубо практическим соображениям.
Я начинала его ненавидеть, поскольку сама она была на это неспособна.
– Слушай, Арон, твой отец много болтает… – Это не было вопросом. Мистер Грейсон был из тех, кто нуждался в слухах так, как другие нуждаются в воздухе. Он был бы опасен, не окажись он таким глупцом: его ум был поверхностным, а язык – без костей.
Арон кивнул. Он не обиделся: разумеется, он и сам это знал. И все же он взглянул на меня с заинтересованной улыбкой.
– Ты это к чему?
Я пожала плечами, беспокоясь, не переступаю ли я границы приличия, и осторожно продолжила:
– Он говорил что-нибудь о Бруклин? И об ее отце?
Улыбка исчезла.
– Что ты имеешь в виду?
Мои плечи вновь поднялись.
– Ты знаешь, что я имею в виду. Твой отец когда-нибудь о них говорил? Как они живут? Много ли мистер Мейер работает? Хватает ли ему денег? Брук… – Задать последний вопрос было сложнее всего, хотя я размышляла над ним сотни раз. – Нет ли опасности, что ее могут у него забрать?
Брук почти исполнилось семнадцать, она была всего на несколько недель младше меня, и до совершеннолетия, когда она получит право самостоятельно принимать решения, ей оставался год. Но сейчас она находилась в опасности: ее могли объявить содержащейся на попечении королевы. Это означало ссылку в трудовой лагерь – а Бруклин скорее бы умерла, чем туда отправилась, – потерю классового статуса и падение по социальной лестнице. Все сироты переходили в класс слуг.
Арон остановился. Его лицо стало серьезным, глаза необычно погрустнели.
– Кое-что я слышал, – печально ответил он. – Покупатели в нашем магазине иногда говорят о Брук, но дело не в ее положении. Они считают, что она слишком сумасбродна, что отец не занимается ее воспитанием и дает слишком много свободы. Одни считают, что он должен держать ее под замком, другие – что без матери ее некому контролировать. – Он покачал головой. – Никто не говорил, что отец не может ее содержать, но когда упоминают ее имя, я тревожусь. Я боюсь, что однажды их жалобы могут превратиться в кое-что похуже. – Он посмотрел мне в глаза. – В нечто гораздо более опасное.
Мы оба знали, о чем идет речь, и когда я взяла его за руку, у меня перехватило дыхание. Я хотела сказать, что это невозможно – невозможно представить Бруклин изменницей, и никто не посмеет обвинить ее в связи с повстанцами. Но я понимала, что ошибаюсь.
Я ошибалась не потому, что считала Бруклин революционеркой, а потому, что кто-нибудь действительно мог высказать подобное мнение. Иногда – а на самом деле гораздо чаще, чем мне бы хотелось признать, – награда за донос на соседа была достаточной, чтобы соблазнить предателя. А такой человек, как Брук, девушка без матери, с отцом, который не обращал на нее внимания, была легкой мишенью.
– Предупреди меня, если услышишь такие разговоры, – сказала я, не зная, что стала бы делать с этой информацией, но понимая, что не позволю ее арестовать. Не позволю поступить с ней так, как поступили с Чейен Гудвин.
– Конечно, предупрежу, – заверил меня Арон, и я видела, что он говорит правду. Взяв меня под руку, он тем самым напомнил, что остается моим другом. Что я могу ему доверять.
Успокоенная его присутствием, я положила голову ему на плечо.
– Сколько раз говорить, что это была случайность? Я не поняла, когда она перешла на термани. – Я устала оправдываться, но сколько бы раз я ни повторяла одни и те же слова, отец все равно был недоволен.
Он слишком волновался.
Он расхаживал по комнате, и хотя у него был целый день, чтобы прийти в себя после вчерашнего инцидента в ресторане, на его плечах до сих пор лежала тяжесть содеянного мной. Того, что я едва себя не выдала.
– Чарлина, ты не можешь позволить себе такие ошибки. Ты должна быть очень осторожна. Всегда. – Он прижал мозолистую ладонь к моей щеке, и я почувствовала жар его кожи. На лбу отца собрались морщины, брови сошлись на переносице. – Я за тебя беспокоюсь. Я беспокоюсь за всех нас.
– Знаю, – ответила я, упрямо не желая потакать любви моих родителей к паршону. Я предпочитала говорить на англезе. Только на нем. В этом случае не будет никакого взаимного непонимания, никаких ошибок. Хотелось бы мне, чтобы все думали так же, как я.
Он сел на диван в маленькой гостиной нашего дома. С этой уютной комнатой были связаны года воспоминаний. Я знала здесь каждый закуток, каждый камешек, каждую доску и темную щель.
В этом доме я родилась, выросла и сейчас вдруг почувствовала себя недостойной своего убежища, предав доверие отца. Я понимала – возможно, больше, чем кто-либо другой, – какую жертву он принес, чтобы обеспечить нашу безопасность.
Я до сих пор помнила тот вечер; мне было тогда столько, сколько сейчас Анджелине. В дверь нашего дома постучал человек, громко требуя отца и отказываясь уходить без ответа.
Отец затолкал меня в спальню и приказал ждать внутри, пока он не разрешит мне выйти. Или пока не вернется мать. Я подчинилась, спрятавшись под кроватью, как он велел, и была очень испугана.
Этот вечер живо стоял у меня в памяти: холодный каменный пол под босыми ногами, то, как я выбираюсь из своего укромного убежища, кукла, которую я прижимаю к груди, и слова, доносящиеся из-за тяжелой двери.
– Я слышал, что она сделала, Джозеф. Тот человек говорил с ней на термани, и она ему отвечала. Она понимала, что он говорит. Она – мерзость! – Голос, полный тревоги и ярости, принадлежал не моему отцу.
– Ты ничего не слышал. Она ребенок. Она просто играла.
– Она не играла, а ты подвергаешь опасности нас всех, держа ее здесь!
Я затаила дыхание, прислонившись лбом к грубо обтесанной двери, единственной преграде, отделявшей меня от отца.
А потом я услышала его голос, твердый и злой.
– Уходи из моего дома. Тебе нечего здесь делать.
Воцарившаяся тишина была такой долгой, такой тяжелой и многозначительной, что даже в тот момент я понимала достаточно, чтобы испугаться до глубины души. Дрожа, я отступила назад, в тихий темный воздух.
Помню, как другой человек заговорил вновь, негромко, почти шепотом.
– То, что она делала, незаконно. Либо ты ее сдашь, либо я.
Отец ответил мгновенно.
– Я не позволю тебе этого сделать.
Я крепко сжала свою куклу и, не оборачиваясь, продолжила пятиться медленными, ровными шагам.
Бесшумно скользнув под кровать, как учил меня папа, я свернулась клубком, и по моим щекам потекли слезы. Я закрыла глаза и заткнула уши, чтобы не слышать раздававшийся из-за двери шум, а потом – пришедшую снаружи звенящую тишину.
Я пряталась в темноте, страшась, что звуки сотрясающейся двери каким-то образом материализуются в спальне. Но этого не произошло, и возникшее следом затишье тянулось, кажется, целую вечность. Я устала, положила голову на холодный пол и просто ждала.
Наконец, входная дверь скрипнула, и мое сердце сжалось. Я чувствовала каждый свой вдох и выдох. Глаза расширились, пытаясь разглядеть в царящей вокруг темноте, чьи это ноги приближаются к кровати. От скребущего звука тяжелых ботинок о камень моя кожа покрылась мурашками.
Я приподнялась на локте, всматриваясь в темноту. В горле застрял комок.
А потом матрас надо мной тяжело просел, и я услышала глубокий вздох.
– Можешь выходить.
Услышав отцовский голос, я быстро выбралась из-под кровати, изо всех сил ползя на животе. Не успела я вылезти целиком, как он подхватил меня и вытащил наружу. Я забралась на его теплые колени, поджав под себя ноги, и обняла худыми руками за пояс, вдыхая знакомый запах.
Он долго обнимал меня прежде, чем заговорить – между нами было много того, о чем говорить не следовало, что должно было остаться невысказанным. Наконец, из груди его вырвался голос, шепчущий мне прямо в ухо.
Он говорил на англезе, и мягкие звуки языка делали смысл его слов не таким жестким, как в разговоре с человеком из соседней комнаты.
– Ты не можешь больше так делать. Ты должна быть осторожна. – Затем он поднял меня с колен, уложил на мягкие подушки и перешел на более гортанные звуки нашего родного языка.
– А теперь спи, малышка. Мне нужно убраться, пока не вернулась мама.
Он подоткнул одеяло и, склонившись, мягко коснулся губами моего лба. Мои веки отяжелели и закрылись; я помню, что чувствовала себя в безопасности, зная, что отец меня защитил, как делал это всегда…
…и постаралась забыть о пятнах крови на его рубашке.
Я вздохнула и посмотрела на отца, понимая, что единственное, чего он хотел, это безопасности для всех нас, для меня и Анджелины. Почему мне было так сложно признать собственную ошибку?
– Ты прав, папа, – наконец, сказала я. – Я буду осторожнее, обещаю.
Он улыбнулся. Улыбка вышла слабой, но я была за нее благодарна.
– Знаю, что будешь, малышка. – Он взял мою руку и крепко сжал пальцы.
Входная дверь распахнулась, и в дом вбежала Анджелина, маленькая, полная энергии, с перепутанными светлыми волосами, делавшими ее похожей на крохотный вихрь. За ней вошла мать.
– Не пора ли нам в постель? – Я подхватила сестру на руки, используя это как предлог для избавления от чувства, будто я разочаровала отца.
Анджелина кивнула, хотя сна у нее не было ни в одном глазу.
Я кивнула, прощаясь с родителями, отнесла свою растрепанную сестренку в нашу общую спальню и усадила на единственную кровать. Оставив ее раздеваться, я отправилась за мокрым полотенцем, чтобы стереть грязь, которую она умудрилась собрать на себя в течение дня.
– Ты грязнуля, – обвиняюще произнесла я, стирая пятна с ее белоснежной кожи. Она улыбнулась, обнажив полный рот зубов. – И Маффин тоже грязнуля, – пожаловалась я, глядя на неопрятную игрушку, которую она повсюду таскала с собой – изношенного, потрепанного кролика, мой подарок.
Годы не пощадили Маффина. Его мех стал таким тонким, что местами был прозрачен, и игрушка выглядела, словно больная чесоткой. Из-за грязи мягкий белый мех покрылся коричневыми нездоровыми пятнами.
Анджелина схватила старого кролика, не желая, чтобы я его вытирала.
К тому моменту, как я отмыла сестру и переодела ее в ночную рубашку, Анджелина прижималась ко мне, едва в состоянии держать голову.
– Ну вот, соня, – прошептала я, укладывая ее под одеяло и пристроив рядом грязного кролика. Анджелина никогда не спала без Маффина.
Я забралась на кровать рядом с ней, придвинула поближе лампу и вытащила подаренную Ароном ткань. Я уже разрезала ее на куски, придумав собственную модель, и скрепила их булавками. Вытащив иглу из катушки на прикроватном столике, я начала работать, вновь отметив ощущение, возникавшее от движения шелковой ткани между пальцами, и подумав, каково это – носить нечто столь возмутительно тонкое.
Ступни Анджелины переместились под холодными простынями и забрались под мои ноги в поисках тепла.
Так моя сестра желала спокойной ночи.
Это был единственный способ, которым она могла это сделать.
Глава пятая
Уговорить Бруклин сходить в клуб не составляло труда, и я не сомневалась, что в этот раз все пройдет гладко. Брук была вполне предсказуема.
– Ну и кто он? – спросила она заговорщическим шепотом, придвинувшись поближе и ухватив меня под руку. Она подмигнула Анджелине, которая сидела на кровати, скрестив ноги, и в восхищении глядела на Брук. – Я тебя там ни с кем не видела, но ты никогда не ходила в клубы дважды в неделю.
Она была права: с того вечера в «Добыче» я не переставала думать о глазах цвета грозового облака. А это было два дня назад. Ни один парень не занимал мои мысли так долго.
Я не понимала, что нашла в Максе. Он пугал меня почти так же сильно, как и интересовал. И все же, хотя меня беспокоила возможность наткнуться на его приятелей, я отчаянно хотела увидеть его вновь.
– Все не так, – попыталась объяснить я, но Бруклин не желала слушать моих оправданий.
– Правда, Чарли? Я тебе ни на секунду не верю, особенно если ты хочешь надеть это. – Она с подозрением прищурилась, рассматривая меня.
Я слегка улыбнулась. Хотя я сшила это платье сама, оно казалось слишком вычурным. Или наоборот, слишком простым. Я не Бруклин. Я не привыкла чувствовать себя настолько открытой: одно плечо было обнажено, на другом – лишь тонкая полоска темного шелка. Ткань казалась прозрачной и туго облегала фигуру, чего никогда не делали мои свободные хлопковые платья.
– Неважно. Если ты не хочешь рассказывать… – Брук состроила выражение, безотказно действовавшее на любого парня. – Она тебе ничего не говорила? – обратилась она к моей сестре.
Анджелина покачала головой, опустила подбородок на руки и выжидательно склонилась вперед, широко раскрыв глаза.
– Серьезно, Брук, ничего нет. Просто он… очень необычный. Мне бы хотелось с ним поговорить. Это не то, о чем ты думаешь.
Но, в конце концов, мои мотивы не имели значения: Бруклин пошла бы все равно. Тем вечером, оказавшись у красной стальной двери, я с облегчением увидела, что «Добыча» все еще открыта и это все еще клуб. Однако сегодня я чувствовала себя гораздо неуютнее, чем когда пришла сюда в первый раз.
Впрочем, некоторые вещи не меняются: другой вышибала, тот же ритуал.
Бруклин, как всегда, наслаждалась вниманием, меня же оно оскорбляло и унижало больше, чем обычно, поскольку на этот раз моя кожа была обнажена.
Вышибала разрешил нам войти, поставив печать с галлюциногеном. Не успели мы убрать паспорта, как кожу под печатью начало жечь. Я едва на нее взглянула, вертя головой и осматривая клуб в поисках чего-то – кого-то, – хотя знала, что скоро на руке появится волдырь.
С той же легкостью, с какой нам удалось миновать вышибалу, мы получили выпивку у синеволосой барменши, и на этот раз она даже отдала Брук сдачу, впрочем, оставив себе щедрые чаевые.
Сегодня в клубе было еще больше людей, и я посмотрела на сцену, где танцевали девушки, теперь украшенные не бусами, а яркими султанами из перьев. Они завораживали, словно экзотические птицы фиолетовой, синей и зеленой окраски.
Брук тащила меня сквозь толпу, поддавшись соблазнам музыки, мужчин и наркотика, гуляющего по ее венам.
Мои глаза бегали туда-сюда в поисках…
Этим вечером Макса не было. Искала я и его друзей, говоривших на странном гортанном языке, хотя по другой причине. Встречи с ними я предпочла бы избежать.
Бруклин сказала, что хочет потанцевать, и я отпустила ее. Я очень надеялась, что Макс все же придет, краем глаза заметив, как легко она скользнула между телами, отыскав себе местечко на танцполе.
Моя голова тяжелела, но я понимала, что это действие попавшего в кровь наркотика. Я взглянула на воспаленную кожу. Шестиконечная звезда.
Закрыв глаза, я ждала, пока неприятное ощущение исчезнет, но внезапно в помещении стало слишком жарко, слишком тесно и громко. Мне надо было на свежий воздух.
Я посмотрела на вход, где вышибала хищно скользил взглядом по коже очередной несовершеннолетней, и мне стало совсем нехорошо. Наверняка отсюда можно было выйти как-то иначе, например, через заднюю дверь.
Я отошла от поручней, осматриваясь в поисках выхода. Я не знала, куда идти, и для начала выбрала направление, противоположное вышибале. Это было единственное, что пришло мне в голову.
– Простите, – бормотала я, проталкиваясь между извивающимися на танцполе телами. Я поискала Бруклин, но не нашла ее – она затерялась в бесконечном море лиц.
Мне хотелось найти место, где можно присесть и переждать временное помутнение сознания. Но из-за подкатывавшей к горлу тошноты я хотела убраться подальше от царившего вокруг хаоса.
Оказавшись с другой стороны танцпола, я поднялась по ступеням к одной из платформ, ища выход наружу, но так ничего и не нашла.
Остановившись, я обратила внимание на двух мужчин и женщину, которые страстно обнимались, гладили и целовали друг друга. Волосы девушки цвета полированного черного дерева меняли свои оттенки под действием падающего на них света. Торчащие волосы одного из мужчин были ярко-алыми, а мягкие кудри другого – золотистыми.
Действия троицы казались выверенными и гармоничными, как движения танцоров на платформах сверху. Расположенная за ними огромная зеркальная стена отражала переплетавшиеся руки и ноги, словно каждый из них стремился превратиться в продолжение своего соседа.
И именно там, сбоку от зеркальной стены, я заметила тяжелый черный занавес с бахромой и толстыми золотыми шнурами. За таким занавесом вполне могла прятаться дверь. Я сбежала вниз, загоревшись желанием узнать, что за ним скрывается. Все вокруг пульсировало в тяжелом ритме басов.
Я волновалась, что один из троицы может меня заметить и попытаться остановить, как будто они были стражами этого места. Но никто не обратил на меня внимания, и я незаметно проскользнула мимо.
Коснувшись плотной ткани, я осторожно приподняла край и заглянула за него.
Передо мной был черный коридор, освещенный тусклыми вспышками света, проходящими из клуба сквозь образовавшуюся щель. Я не поняла, куда он ведет, но мне было необходимо выбраться наружу и сделать глоток свежего воздуха.
Я скользнула внутрь, опустив за собой черную ткань, и задержала дыхание, опасаясь, не заметил ли меня кто-нибудь. Сердце колотилось, мышцы напряглись. Я думала, куда ведет этот коридор и можно ли вообще здесь находиться? Наверняка его скрыли не просто так.
Вспышки света не проникали за плотную черную ткань, и мои глаза очень медленно приспосабливались к темноте, однако, в конце концов, я начала различать пол, стены и едва заметные очертания двух закрытых дверей. Убедившись, что меня не раскроют, я направилась вперед, игнорируя голос здравого смысла и делая осторожные, небольшие шаги.
Остановившись у первой двери, я прижала ладонь к ее деревянной поверхности. Во мне проснулся удушливый страх. Я подергала ручку, но дверь была заперта.
Я выдохнула, опустив плечи.
Когда я приблизилась ко второй двери в конце темного коридора, на моей верхней губе проступили капли пота. На этот раз под рукой оказалась холодная металлическая поверхность.
Наконец-то, подумала я. Эта дверь мне и нужна.
Пальцы нащупали ручку. Я нажала ее, легко повернув щелкнувший замок, и в этот момент скорее почувствовала, чем услышала за своей спиной музыку.
Только я собралась открыть дверь, как чья-то рука крепко ухватила меня за плечо. Мое сердце едва не вырвалось из груди, заколотившись в безудержном ритме.
Я повернулась, наткнувшись на могучие мышцы, и тут же подумала о вышибале у входной двери. Это заставило меня соображать быстрее и постараться преодолеть действие наркотика.
– Могу я вам помочь? – спросил мужчина. Я сразу поняла, что это не вышибала – его мерзкий голос ни с чем нельзя было перепутать. Но разобрать интонации мне не удалось. Что было в его тоне? Любопытство? Недоверие? Или еще хуже – угроза?
– Я… я… – Объяснить свой поступок было непросто. – Я потерялась, – наконец, выпалила я.
Он протянул руку к стене. Раздался мягкий щелчок, и нас осветили лучи красного света, идущие от лампочки, вмонтированной в потолок. Передо мной стоял человек с подозрительным и хмурым взглядом. Его темные волосы свободно лежали на плечах, а челюсть не встречалась с бритвой уже несколько дней или недель. Но его глаза – кошачьи, хищные – не отпускали меня, отражая бивший в лицо красный свет.
– Тебе нельзя здесь находиться, – ровно сказал он. – Это опасно.
Я невольно потерла тыльную сторону руки, где покалывало и жгло кожу.
– Мне надо на воздух, – с трудом произнесла я. Сердце колотилось все быстрее, и я пошатнулась.
Он удержал меня, схватив за запястье, и спросил:
– Не хочешь присесть?
Я кивнула, моргнув.
– Да, – хрипло ответила я, царапая печать. – Было бы неплохо. – Казалось, пол под моими ногами качается; от лица отхлынула кровь.
Он обнял меня за талию, опасаясь, как бы я не упала прямо в коридоре, и повел, но не обратно в клуб, а к первой двери, – той, что была заперта. Вытащив из кармана ключ, он открыл ее прежде, чем я успела возразить.
Спустя секунду я упала на бархатный зеленый диван, пропахший дымом запрещенных и разрешенных наркотиков, откинула голову и закрыла глаза.
До сих пор я ни разу не бывала в приватных комнатах. Говорили, что в некоторых клубах высоко над барами и танцполами имелись роскошные апартаменты, где с элитой – то есть с теми, кто хорошо платил хозяевам, – всю ночь обращались как с королевскими особами. Другие комнаты, по слухам, были похожи на бордель, в котором исполнялось любое самое дикое желание… за соответствующую цену.
Это место оказалось непохожим ни на то, ни на другое – менее пугающим и совсем не богатым.
Я посмотрела на человека в кресле напротив. Наклонившись вперед, он оперся локтями о колени и пристально глядел на меня. Я не знала, могу ли находиться с ним в одной комнате. Откуда он шел, когда меня заметил?
– Это ваш клуб? – спросила я.
Он сердито нахмурился, и я увидела шрам, идущий от конца брови до края прямой челюсти.
Это была старая рана, бледная и выцветшая, но когда он сводил брови, серебристые края шрама выделялись на фоне темной кожи.
– Нет, клуб не мой. Но его владельцы позволяют мне заниматься здесь своими делами.
Интонации, с которыми он произнес последнее слово, намекали на что-то незаконное.
Постоянное пульсирование огней проникало в комнату через большое окно, занимавшее целую стену. Свет, падавший на его лицо, создавал постоянно меняющуюся радугу цветов.
По ту сторону окна я увидела знакомую троицу, двоих мужчин с черноволосой женщиной, продолжавших целоваться и обниматься, и вспомнила зеркало, перед которым они стояли.
Я поднялась с дивана, обошла несколько плохо сочетавшихся между собой предметов мебели и встала перед стеклом. Пальцем я обвела контуры их общей, спаянной воедино фигуры.
– Они нас не видят? – пораженно спросила я. Мне никогда не доводилось слышать о подобных вещах.
Загадочный человек встал за моей спиной.
– Нет. С той стороны – зеркало, и видно только отсюда.
– Странно, – прошептала я.
Голова кружилась до сих пор, и сосредоточиться было сложно. Все движения казались замедленными, в сжатом горле было сухо, веки отяжелели. Беспрестанно чесалась рука.
Он проследил за моим взглядом, когда я рассматривала ожог.
– Можно? – спросил он, протянув мне ладонь. По его костяшкам зигзагом шли белые шрамы.
Я смотрела на него, на рубец, чуть прикрытый длинными волосами, на его странные глаза с серебристыми крапинками. Я смотрела долго, пытаясь прийти к какому-то решению. Кожа под его щетиной обветрилась, лицо было жестким, но выражение казалось вполне искренним, и он так терпеливо ждал моего ответа, что я подумала: ничего страшного, если я разрешу ему посмотреть.
И взять меня за руку.
Его кожа оказалась сухой и холодной. Кончиком загрубевшего пальца он провел по вспухшей печати. Потом опустил руку в карман и вытащил маленькую черную коробочку. В ней была мазь со странным резким сочетанием ароматов земли и свежего лимона, хотя этот запах не казался неприятным.
На этот раз он не спрашивал разрешения, а просто смазал обожженную кожу, большим пальцем втирая мазь.
Я не знала, что и думать. Часть меня говорила, что не стоит позволять мужчине, которого я не знаю и которому вряд ли могу доверять, втирать в мою кожу неизвестную мазь. Кто знает, из чего она сделана?
Но была и другая часть, которая просто молча смотрела и с любопытством размышляла о том, как легко я поддалась его пристальному взгляду.
– Ну вот, – сказал он, закрывая коробочку и вкладывая ее мне в ладонь. – Скоро тебе полегчает.
Он ошибался. Мне уже становилось легче. Кожу под печатью перестало покалывать, голова больше не кружилась. Мысли постепенно прояснялись.
– Кто вы? – наконец, спросила я.
Он с улыбкой склонил голову набок.
– Меня зовут Ксандр. А тебя, – он поднял брови, – Чарли.
Я вздрогнула, насторожившись. Откуда он знает мое имя?
Ксандр тихо усмехнулся и объяснил:
– Я видел тебя у клубов. Тебя и твою симпатичную подругу.
Конечно, он имел в виду Бруклин. Все обращают внимание на Бруклин.
Трудно представить, что прежде я никогда его не замечала. Такого человека невозможно не заметить.
– Прости. Приятно было познакомиться, Ксандр, но мне пора найти свою подругу.
Я говорила правду. Когда голова прояснилась, я осознала свое положение: никто не знает, где я и с кем.
На секунду мне показалось, что он может возразить или заставить меня остаться. Он стоял между мной и выходом, и в комнате наступила долгая, напряженная пауза. Я задержала дыхание, пытаясь успокоиться.
