Текст книги "Клятва"
Автор книги: Кимберли Дертинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Но секунда миновала, и он отошел с моего пути. В нем было что-то от хищника – возможно, изящество, с которым он двигался, или то, какими сосредоточенными оставались его серебристые глаза. Я сжала в руке коробочку с мазью, напомнив себе, что он не сделал ничего плохого.
– Иди сюда.
Он проводил меня в темный коридор и вывел в клуб. Он остался рядом, придерживая меня за локоть, то ли чтобы я не упала, то ли чтобы не сбежала.
Какое-то время мы молча изучали толпу.
– Вон она. – Его голос был тихим и глубоким, почти – слившимся с музыкальными басами.
У входной двери внезапно началась суета, и все повернулись, пытаясь разобрать, что происходит. Пальцы Ксандра сжали мой локоть. Я понимала, что это ненамеренно. Вряд ли он сознавал, что делал. Стоя подле меня, он замер, в мгновение ока став тревожным и напряженным. Мы наблюдали, как танцующие подвинулись, и толпа разошлась в стороны. Даже оставаясь невидимыми, эти вновь прибывшие зарядили атмосферу клуба, как статическое электричество.
А затем из толпы людей, собравшихся у входа, появилось трое мужчин, и когда они подошли ближе, я сразу узнала его – Макса. Мое сердце едва не выпрыгнуло из груди.
В тот момент я заметила то же, что и встретив его впервые: Макс не принадлежал этому месту.
Не так, как принадлежал ему, например, Ксандр. И даже не так, как я.
Я едва обратила внимание на его спутников, наблюдая только за ним одним, в то время как его ищущий взгляд обегал все помещение. Я не могла не думать – и даже надеяться, – что он ищет меня.
Я оставалась на месте и видела, как мрачно вспыхнули его глаза, наткнувшись на Ксандра. Однако пауза была почти незаметной, мимолетной, и я смогла убедить себя в том, что мне это лишь показалось.
А затем его уверенный взгляд остановился на мне, пригвоздив к полу; не шелохнувшись, не мигая, я смотрела на него.
Задержав дыхание, я ждала, что будет дальше, надеясь увидеть в его глазах намек на узнавание. Мне представилось едва заметное сужение зрачков, легкий подъем уголков губ. Но это случилось так быстро, что я едва успела все осознать, а его длинные шаги ни разу не сбились с ритма.
Макс и его спутники продолжали идти сквозь толпу, и меня охватило разочарование. Глупо было приходить сюда в надежде его увидеть, шить это платье, мечтать о нем и надеяться, что он меня заметит.
– Кто это? – наконец, спросила я Ксандра, имея в виду нечто большее, чем только имена.
Но когда я повернула голову, его уже не было.
Я посмотрела на руку, желая убедиться, что это не сон и Ксандр действительно был здесь.
Кожу больше не жгло, а печать в виде шестиконечной звезды практически исчезла. Раскрыв ладонь, я прикоснулась к коробочке с мазью.
Ксандр был настоящим.
И внезапно я исполнилась уверенности, что у него есть все ответы, которые мне нужны.
Ксандр
– Ну что, Ксан? Это была она?
Иден двигалась, словно живой, дышащий ураган – в ее теле постоянно бурлила энергия. Она села напротив, опустив локти на стол и встретившись с ним взглядом.
Раздраженный тем, что его прервали, Ксандр сунул помятую фотографию под лежавшие перед ним бумаги и по старой привычке провел большим пальцем вдоль неровной линии шрама.
Но Иден была одной из немногих, кому сходило с рук отрывать его от дел.
– Пока не знаю. Она вполне может ею быть. – Затем он исправился: – Почти наверняка.
Доносившаяся из клуба музыка отбивала дикий ритм, отдававшийся в потолок над ними. Так продолжится до самого рассвета.
Иден раздумывала над его словами, поглаживая рукой колючие волосы. Потом она задала другие вопросы, над которыми он размышлял всю ночь.
– А что насчет телохранителей? Они ее видели? Они знают, кто она?
На это у него не было ответа, и он пожал плечами.
– Не знаю. Они точно ее видели и, думаю, поняли, что она со мной, даже если не знали почему. Но я понятия не имею, догадываются ли они, кто она такая. – Он помолчал, размышляя, стоит ли задавать следующий вопрос. Он доверял Иден – доверял ей свою жизнь, – но видел, что она тревожится, и не хотел усиливать ее беспокойство.
Она встала и прошлась по темной комнате под клубом, ставшим одной из их последних баз. Они не смогут здесь больше оставаться. Неизвестно, следят ли за ним, но рисковать он не мог. В клубах можно было отлично скрываться и передавать информацию, но они никогда не чувствовали себя спокойно, слишком долго находясь в одном месте. Если б они расслабились, их бы арестовали, выяснили все планы и раскрыли все тайны. К рассвету им придется уйти.
Иден проверила тайник с малокалиберным оружием, которое они держали под рукой, воспользовавшись ключом, доступ к которому был только у нее и Ксандра.
Наконец, он спросил:
– Ты видела, кто сегодня с ними был?
Ее взгляд метнулся в его сторону, и он сперва решил, что она не ответит. Черные глаза Иден были полны беспокойства, страха и тревоги. Она взяла ручной гранатомет и покачала его, словно ребенка.
– По-моему, с ними был Макс.
Макс
Он приблизился к королеве так же, как и всегда: с подозрением и опаской.
В комнате было жарко, даже чересчур, но теперь так было постоянно, ибо королева состарилась, и с каждым днем ее тело становилось все более хрупким. Однако его беспокоило не тело. Ум этой женщины оставался все таким же острым, а настроение – все таким же переменчивым.
Ее нельзя было недооценивать.
– Ваше Величество, – промурлыкал он на королевском языке, услышав, как оба его спутника повторяют эти слова, склоняясь перед ней до земли.
Прошли доли секунды, и она с явным нетерпением отрезала:
– Встаньте! У меня нет времени для всей этой чепухи. Переходите к делу. – Она посмотрела в глаза темнокожему человеку. – Ты хочешь что-нибудь сказать?
Поскольку она говорила не с ним, Макс отступил, убрав руки за спину и дожидаясь, пока к нему обратятся.
– Ваше Величество, мы уверены, что нашли их последний командный центр. Очередной городской клуб. Сейчас мы проверяем информацию и, как только добудем подтверждение, начнем действовать.
Прежде, чем ответить, королева обдумала эти сведения, разглядывая стоявшего перед ней гиганта. Человек не столь твердый сжался бы от страха под ее пронзительным взглядом, но Зафир мог выдержать внимание своей правительницы. В королевскую гвардию отбирали только бесстрашных.
– Что-нибудь еще? – Она посмотрела на второго гвардейца не менее внушительного роста.
– Нет, Ваше Величество. – Ответ Клода был кратким.
Наконец, она перевела взгляд на Макса, третьего в этой комнате человека в форме, и впервые за все время обратилась к нему.
– Что насчет девушки? Есть о ней какие-нибудь новости?
Он посмотрел на королеву, на ее сморщенную серую кожу, призрачные глаза, и подумал, как она до сих пор видит сквозь покрывавшую их пелену? Однако от нее ничто не ускользало. Кроме, возможно, одного.
– Нет, Ваше Величество. О девушке нам ничего не известно.
Ложь легко соскользнула с его языка, и он подумал, что так, возможно, покатится и его голова, когда гильотина отсечет ее от тела, если королева узнает правду.
Подумал он и о том, почему ничего не сказал, почему решил сохранить информацию в тайне. Она была его королевой, а его долг – передавать ей все, что она хотела знать.
Он представил бледную девушку с серебристыми волосами, которую дважды видел в клубе, и сказал себе, что он, в общем-то, не врал. Он не знал, кто она такая. И понятия не имел, та ли это девушка, которую они ищут.
Королева пристально смотрела на него, помутненным взглядом изучая с ног до головы, и по антипатии на ее лице он понял, что она считает его работу неудовлетворительной. Хотя в истинности его слов не сомневается.
– Вон, – приказала она, разрешив им, наконец, удалиться из ее жаркой комнаты.
Глава шестая
Почти всю ночь я бодрствовала, без конца вспоминая момент, когда Макс вошел в клуб, а затем сознательно меня проигнорировал. Проснувшись, я с разочарованием обнаружила, что проспала и родители ушли без меня. Занятий сегодня не было, и мне хотелось с головой зарыться в одеяло, полежать еще, отключившись от окружающего мира и притворяясь, что прошлой ночи никогда не было. К сожалению, меня ждали родители, и я не могла их подвести.
Я быстро оделась, убрала волосы так, чтобы они не падали на лицо, и выскочила на улицу, навстречу толпам и жаркому солнцу.
Утро на рынке всегда было моим любимым временем суток. Мне нравилось оживление, снующие повсюду слуги, выполнявшие поручения своих хозяев. Именно тогда из печей вынимали первые буханки хлеба и заваривали свежие чайные листья. В это время англез был единственным языком, поскольку владельцы магазинов должны были торговать на общем.
Но теперь улицы были битком забиты, и пока я пробиралась в плотном людском потоке, меня со всех сторон стискивали беженцы.
Я остановилась лишь раз, как и все окружающие, когда обнаружила, что за ночь на площади сменили флаги. Белые знамена Лудании, чистые и бодрящие, исчезли. Их место заняли флаги королевы, где над кроваво-красным полем золотился ее профиль.
Еще одно напоминание о том, что королева превыше страны. Я чувствовала, как сжимается ее жесткая, словно удавка, хватка, и думала, чем все это закончится.
Я с радостью вернулась в толпу, вызывавшую у меня клаустрофобию.
Добравшись до ресторана и увидев, кто меня там ждет, я быстро пожалела, что не осталась в постели, и замерла на ступенях, с трудом удерживая себя от того, чтобы не сбежать.
За одним из маленьких боковых столов передней части ресторана сидел Макс, небрежно вытянув перед собой длинные ноги. Я подавила внезапно возникшее смущение, вспомнив, как легко и без колебаний он отказался вчера вечером со мной общаться. И как бы я ни старалась выгнать его из головы, воспоминания упрямо держались, как и в прошедшую ночь.
«Я еще могу уйти», – подумала я. Он не заметил моего прихода.
Однако в эту секунду он поднял голову, и наши взгляды встретились. Я застыла. Дыхание сбилось. В меня то и дело врезались спешащие люди, но я не могла найти в себе сил сдвинуться с места.
В ярком дневном свете, вдали от теней клуба, он казался моложе, чем я его помнила. Вряд ли он был намного старше меня: лет восемнадцать – девятнадцать. Его взгляд был пристальным, и я вновь почувствовала, что не должна на него смотреть, что мне следует отвернуться. Однако его глаза не только тревожили, но и затягивали, завораживали. И я была околдована.
Я попыталась вновь найти те чувства, которые испытала в первую ночь, ту тревогу и ощущение неминуемой опасности, вынудившие меня сбежать из клуба при звуках речи его друзей. Но здесь, на залитом солнцем рынке, они не появлялись. И чем дольше я стояла, глядя ему в глаза, тем сложнее было представить, что я их вообще испытывала.
Я боялась его, и мое сердце билось слишком быстро, но не по тем причинам, что испугали меня в первый вечер.
Когда я нерешительно приблизилась, он поднялся из-за стола; я попыталась разобрать выражение его лица, как и прошлым вечером в клубе, однако у меня ничего не получилось.
Нахмурившись, я спросила:
– Что ты здесь делаешь?
Его брови чуть приподнялись, и я ощутила то, чего ощущать не следовало: всю меня вдруг охватил жар. Однако я не собиралась раскрывать ему, насколько сильно он меня волнует.
– Я пришел увидеть тебя, – легко ответил он.
– Догадываюсь. – Оглядевшись, не следят ли за нами, я скрестила руки на груди и подняла подбородок. Мне совсем не хотелось, чтобы родители начали задавать вопросы. – Зачем?
– Похоже, ты не настроена на разговор. – Он изучал выражение моего лица, и я заметила, что в его темно-серых глазах мелькнуло удивление. В глазах, о которых я думала слишком часто. Но меня это не впечатлило. Наконец, он громко вздохнул.
– Если честно, не знаю, почему я пришел. Меня вообще не должно здесь быть. Но ты меня интригуешь, и мне хотелось вновь тебя увидеть.
– Ты видел меня прошлым вечером, но тогда я тебя не заинтриговала. Ты не обратил на меня внимания.
Макс колебался, хмурясь.
– Это не так. Я заметил… – Он понизил голос, а его рука потянулась к моей. Это было тихое предупреждение. – Тебе следует осторожнее выбирать людей, с которыми общаешься.
Я вопросительно подняла брови, предлагая ему закончить свою мысль, но на самом деле этого не требовалось: я помнила, как он смотрел на Ксандра.
– Поэтому ты притворился, что не знаешь меня? – Я отдернула руку.
Он приблизился, и мое сердце сжалось так, что едва не остановилось. Мне бы хотелось, чтобы это был страх, и я сказала себе, что Макс мне угрожает. Но это была неправда – я чувствовала совсем другое. И он удивил меня, тихо спросив:
– Почему ты так рано ушла в первый вечер?
Мне было страшно отвечать, но он стоял передо мной в ожидании. Я запрокинула голову, глядя ему в глаза. Помедлила, решая, что же ответить, и, наконец, сказала:
– Плохо себя почувствовала.
Он смотрел на меня сверху вниз, и у меня возникло странное ощущение, будто он знает, что я лгу. Но Макс лишь вздохнул, и на его губах появилась вынужденная улыбка.
– Ты со мной погуляешь? – спросил он.
Было бы легче ответить на этот вопрос, если б я могла дышать и если бы мое сердце не колотилось так бешено. Я отрицательно покачала головой, не в силах оторвать от него взгляда.
– Нет, – наконец, ответила я. – Мне надо идти. У меня полно работы.
– Чего ты боишься? – Он спросил это так мягко, так нежно, что я с трудом осознала, что говорит он не на англезе. И не на паршоне, втором языке, который я имела право понимать.
Звуки этого диалекта я слышала только раз, в клубе, когда его друзья разговаривали с Бруклин.
А закон на этот счет выражался ясно.
Я моргнула, на секунду дольше положенного удерживая его темный взгляд, и опустила голову. На этот раз мое сердце стучало о ребра совсем по другой причине: из-за страха, смятения и угрозы.
– Не понимаю, что ты говоришь.
Я молила, чтобы он мне поверил. Он приподнял мой подбородок и посмотрел в глаза.
Его взгляд был угрюмым, но было ли в нем что-то еще? Жаль, что я не могла понять это выражение с той же легкостью, с какой понимала слова.
И в этот момент мы услышали восторженный рев, донесшийся с центра рыночной площади. Казнь.
Я не шевельнулась, даже не мигнула.
Но Макс отреагировал. Он вздрогнул так, словно его ударили по лицу, а глаза наполнились такой печалью, что мне показалось, будто он прочел мои самые потаенные мысли.
Мысли, которые говорили: «Как можно такому радоваться? Почему люди хотят это видеть?»
Из-за казней я каждый день обходила центр площади.
Я огляделась, встревоженная, что кто-то мог заметить его реакцию. Закон не утверждал, что мы обязаны выражать радость во время таких событий, но привлекать ненужное внимание столь явным отвращением не следовало – вокруг было слишком много граждан, готовых друг на друга доносить.
В конце концов, тот, кого сейчас повесили на площади, считался преступником – врагом королевы, даже шпионом.
А возможно, это был человек, который не стал опускать голову, услышав чужой язык.
Он вновь взял меня за руку, проведя по чувствительной коже на тыльной стороне ладони, где заживала печать клуба.
– Ты точно не передумаешь и не пройдешься со мной? Хотелось бы узнать тебя получше. Думаю, ты нечто большее, чем просто симпатичная девушка с острым языком. – Он улыбнулся, прищурив глаза с почти мальчишеским обаянием. Я постаралась это проигнорировать.
– Нет. Я простая девушка из семьи торговцев. И я опаздываю на работу. – Когда я повернулась, оставив его у столика, голова моя гудела. Я как можно быстрее пересекла зал, а добравшись до служебной двери и войдя в знакомую кухню, сразу ощутила, как мои мышцы расслабляются.
Я и не понимала, насколько была напряжена в его присутствии, я практически окаменела.
И почти все это время сдерживала дыхание.
Вой сирен, взорвавших ночное спокойствие, шел будто изнутри темной спальни. Я подскочила на кровати – тело отреагировало гораздо быстрее мозга. Рядом вздрогнула Анджелина и вытянула руку, вцепившись в меня пальцами.
Я мигнула, пытаясь прогнать сон и понять, что случилось. На улице продолжали выть сирены.
«Это нападение, – постепенно начала сознавать я. – На город напали». Судя по звукам, это была не учебная тревога.
Дверь в спальню распахнулась, ударившись о стену. Я вновь подпрыгнула.
В комнату влетел отец, на ходу бросая мне ботинки и куртку. Мать уже подняла Анджелину и натягивала на нее одежду.
На то, чтобы медлить и раскачиваться, времени не было. Я влезла в рукава куртки.
– Бери сестру и бегом в шахту, – отрывисто и деловито сказал отец.
Мать протянула мне руку Анджелины, и я взяла ее, пытаясь дрожащей ногой попасть в расшнурованные ботинки.
– А вы? Вы с нами не идете?
Опустившись на колени, отец принялся завязывать мне шнурки, а мать гладила волосы сестры. Она поцеловала нас, едва сдерживая слезы.
– Нет. Мы останемся здесь на случай, если придут войска. Если мы с матерью будем здесь, они могут решить, что нас только двое и мы живем одни. – Завязав мне ботинки, он встал и наткнулся на мой встревоженный взгляд. – Тогда, надеюсь, они не станут искать тебя и твою сестру.
Его слова ничего не прояснили – все это вообще не имело никакого смысла. С чего вдруг войска заинтересуются нами, с родителями или без? Зачем им искать двух девочек, двух детей, исчезнувших в ночи?
Я покачала головой, собираясь возразить ему, сказать, что без них я никуда не пойду, но не смогла выговорить ни слова.
– Иди, Чарлина. Быстрее же. – Он подтолкнул меня к дверям. – Нет времени спорить.
Как я ни упиралась, он был сильнее и без труда преодолел мое сопротивление.
Анджелина повисла на мне, обхватив руками шею и сжимая Маффина в побелевшем кулачке. Ее большие глаза были наполнены ужасом.
Под пронзительным, отдававшимся в ушах воем сирен я уступила, понимая, что обязана увести Анджелину в укрытие.
– Мы придем, когда будет безопасно. – Увидев, что я, наконец, иду к дверям, отец смягчился.
За спиной слышались всхлипывания матери.
На улице я влилась в людское море из сотен и тысяч горожан, выбежавших из своих домов. Меня толкало и швыряло во всех направлениях, и я чувствовала, как толпу охватывает паника.
Здесь, на открытом месте, рев сирен оглушал: громкоговорители, стоявшие через каждые сто футов, в подобных ситуациях служили системой тревожного оповещения. Анджелина зарылась в мою куртку, пытаясь спрятаться от резких звуков. Среди воя сирен до меня доносились плач и крики испуганных, отчаявшихся людей, но не было ничего, что указывало бы на военные действия. Ни шума моторов над головами, ни взрывов бомб, ни далеких ружейных выстрелов.
Впрочем, неважно: сирен вполне достаточно, чтобы двигаться дальше.
В городе были специальные убежища, располагавшиеся в церквях, школах и даже в заброшенных переходах под улицами. Именно туда держало путь большинство людей. Там семьи договаривались встретиться на случай, если боевые действия начнутся в опасной близости от дома.
Однако мы с Анджелиной направлялись не в такое бомбоубежище, поскольку отец считал, что эти укрытия чересчур на виду. Они не смогли бы никого уберечь. Их стены не спасут от войск, которые готовились войти в город с востока, или от повстанцев, сражавшихся, чтобы свергнуть королеву Сабару. Иногда людей следовало бояться больше, чем оружия – по крайней мере, в разгар войны. Люди могут быть жестокими, беспощадными, смертельно опасными.
Мы прятались в другом месте. В стволе шахты за городом.
Обхватив Анджелину, я пробиралась сквозь толпу, тяжело стуча ботинками по мостовой, наклонившись вперед и периодически натыкаясь на людей. Чем дальше мы уходили от центра, тем меньше вокруг становилось беженцев, и, в конце концов, мы остались вдвоем, если не считать редких путников, быстро скрывавшихся в ночи.
Мы приближались. Я уже видела окружавшие город стены, выстроенные ради нашей безопасности, чтобы остановить врагов, но теперь ставшие для нас ловушкой. Только они отделяли нас от скрытых за ними шахт.
Я смотрела, как по этим стенам взбираются люди, которые, по всей вероятности, рассуждали так же, как мой отец.
Мы достигли периметра, и теперь между нами и нашей целью высилась бетонная баррикада. Я опустила Анджелину на землю.
– Ты пойдешь первая, – сказала я.
Она напряглась, но возражать не стала. Я подняла ее как можно выше и изо всех сил подтолкнула. Я слышала, как она упала на землю с другой стороны стены, но сейчас было не время чувствовать себя виноватой.
Я начала карабкаться следом, цепляясь ботинками за выбоины в бетоне и подтягиваясь на руках. Почти добравшись до верха, я почувствовала, как моя нога соскальзывает, и больно ударилась правой щекой о предательский бетон. Рот наполнился кровью, глаза мигом заволокло слезами. Я была уверена, что сломала скулу, но не спрыгнула обратно, вцепившись в стену и до боли в мышцах подтягиваясь вверх. Наконец, мне удалось перебросить через стену ногу и вытянуть за собой остальное тело.
По ту сторону было темно; свет городских огней не достигал этих мест.
– Отойди, – сказала я Анджелине, не видя, где она стоит.
Я спрыгнула со стены, тяжело приземлившись на ноги и погрузив руки в сырую траву. Там, в темноте, меня нашла Анджелина: ее маленькие руки коснулись меня всего через несколько секунд после того, как я оказалась на земле. За спиной продолжали выть сирены.
Не теряя времени, я обхватила ее за пояс, подняла, не обращая внимания на ломоту в руках и ужасную боль в щеке, и побежала к шахтам.
Кусты и лозы, выросшие вокруг входа, напоминали призрачные контуры острых зубов. Я ломилась сквозь них, не глядя по сторонам и не думая, что нас может кто-то увидеть. Мне надо было внутрь, в укрытие.
В шахте стояла почти полная темнота, но я не замедлила шага. Вытянув руки, я коснулась скошенных стен. Я знала эти туннели: в детстве мы часто гуляли здесь с Ароном и Брук, исследуя переходы, разбивая лагеря и притворяясь, будто шахты – наше личное королевство.
А сейчас я молила о том, чтобы они послужили убежищем для меня и моей сестры.
После того, как смолкли сирены, мы еще долго оставались в шахте. Раненая щека продолжала пульсировать, следуя ритму сердца, и скоро я поняла, что мой глаз заплывает.
Охваченная усталостью, я закрыла глаза. К наливавшемуся синяку прикоснулись кончики пальцев Анджелины, и прежде, чем я успела ее остановить, моей щеки коснулись ее губы. Поцелуй был легким – так целует мать.
Глядя в темноту, я накрыла рукой ее пальцы, но было поздно. Я уже чувствовала покалывание от ее прикосновения, а боль постепенно начинала стихать.
– Не надо, – прошептала я, радуясь, что сейчас темно, и нас никто не видит. – Нельзя это делать. Нельзя, понимаешь?
Она взглянула на меня, и я возненавидела вспышку боли, которую разглядела на ее лице. Я не хотела напугать ее или отругать. Только уберечь и защитить. Но это прикосновение, напомнившее мне, почему я здесь и почему была ранена, заставило выкинуть из головы сирены, панику и боль.
Мы не могли рисковать раскрытием наших тайн перед кем бы то ни было. Никогда.
– Все в порядке. Теперь мы в безопасности. – Я обняла сестру, и скоро она расслабилась у меня на руках.
В конце концов, Анджелина погрузилась в беспокойный сон, оставив мне небольшой шанс на то, что и я этой ночью смогу поспать. Я устала, обессилела, но страх то и дело выдергивал меня из дремы. Ко всему этому добавлялся постоянный дискомфорт.
Тонкая ночная рубашка под курткой едва сохраняла тепло – Анджелина грела меня лучше. Я прижалась к каменной стене, стараясь не беспокоить сестру, но мою руку свело, а спина и плечи болели.
Я не могла не думать о словах отца: мы должны спрятаться, чтобы приближавшаяся армия не нашла меня и Анджелину. Казалось, в его объяснении чего-то не хватает.
Темноту разогнал свет лампы, отбрасывавший болезненные блики и обжигавший глаза. Но в эту секунду я увидела Арона, а он – меня, и внезапно мы с Анджелиной поняли, что больше не одиноки.
Теперь я могла видеть и других беженцев. Здесь сидели семьи, жавшиеся друг к другу в поисках тепла, и люди, рядом с которыми никого не было. Одних я знала, других – нет. Но сейчас мы были едины, обретя убежище в подземных туннелях.
Арон улыбнулся и быстро покинул свою семью, направившись к месту, где съежились мы с сестрой. Его отец, сплетничавший с соседями, не заметил отсутствия сына, а мачеха была слишком робкой, чтобы об этом сказать.
– Я надеялась, что вы сюда придете, – проговорила я с благодарностью, когда Арон подошел ближе. Вглядевшись в темноту за его спиной, я спросила:
– А где Брук?
Арон покачал головой.
– Здесь ее нет. Может, отец увел ее в одно из городских убежищ?
– Кстати, – я скептически посмотрела на отца Арона, – как твой папа перелез через стену?
И попыталась представить Арона, подсаживающего отца, как я подсадила Анджелину.
– Ты удивишься, каким резвым он может стать, если у него за спиной война. – Брови его поднялись, но я понимала, что он не шутит, и меня это впечатлило.
Арон сел рядом, и я прислонилась к нему, испытав в его обществе такое облегчение, которое вряд ли можно передать словами.
– Как она? – спросил Арон, кивнув на Анджелину.
Я ощетинилась, хотя знала, что в его словах нет никакого подтекста. Если заглянуть в его глаза, в них не будет невысказанного вопроса, почему она всегда молчит, почему не может говорить так, как все дети в ее возрасте. Вопросы, которые тревожили меня всегда и вынуждали думать, что люди могут что-то подозревать, догадываться, что отличия Анджелины этим не заканчиваются.
– Она в порядке, – резко ответила я. А потом добавила, уже не так враждебно: – Просто устала.
Я знала, что Арон поймет.
Мы молча слушали тихие голоса окружавших людей, которые гадали, что может происходить за городскими стенами.
В такие моменты деление на классы исчезало, однако я чувствовала все вариации голосов, интонаций и языков. И хотя я не могла поделиться услышанным с Ароном, мне было понятно каждое слово.
Люди говорили о возможности полномасштабного нападения на город.
Некоторые выдвигали мысль о ложном срабатывании городской системы защиты.
Я надеялась и молила о последнем, не отваживаясь представить ничего иного, поскольку мои родители все еще оставались там.
И вдруг откуда-то из темноты донесся голос, эхом отразившись от каменных стен. А затем еще один, и еще, и вскоре все вокруг уже вставали, повторяя знакомые слова Обета.
Я подняла Анджелину, не желая отпускать ее или будить, и присоединилась к остальным.
– Своим дыханием я клянусь почитать королеву превыше всех остальных.
Своим дыханием я клянусь подчиняться законам нашей страны.
Своим дыханием я клянусь уважать старших.
Своим дыханием я клянусь вносить вклад в развитие своего класса.
Своим дыханием я клянусь сообщать обо всех, кто может, причинить вред моей королеве и моей стране.
Клянусь соблюдать этот Обет, пока дышу.
Сейчас, в такую ночь, эти слова несли больше смысла, чем когда-либо прежде. Не знаю, был ли это страх или патриотизм, но в ту минуту я действительно присягала своей королеве. Молила ее о защите, дать которую была способна одна она.
Потом мы опустились на землю, и разговоры постепенно стихли. Стояла глубокая ночь. Я поддалась усталости и обняла Анджелину, прислонившись спиной к согревавшему меня Арону.
В какой-то момент из выбора сон превратился в неизбежность.
Эхо торжествующих, радостных голосов перекатывалось по коридорам шахты. Эти крики разбудили меня, и я расправила уставшие плечи, разминая затекшие руки и шею. Анджелина уже сидела, делая вид, что нашептывает свои тайны Маффину на ухо.
Я прикоснулась к ее ноге.
– Ты как, нормально?
Она кивнула.
Снаружи сияло солнце, и я легко могла разглядеть проходы, которых достигал дневной свет.
Я взглянула на Арона, до сих пор сидевшего рядом с нами.
– Сюда кто-то приходил?
Он кивнул, и в этот момент я осознала, что из шахты ушли почти все, включая его семью.
Я улыбнулась, глядя на Анджелину, продолжавшую играть с Маффином.
– Что это было? – спросила я. – Из-за чего выли сирены?
– Войска королевы Елены прорвали оборону нескольких небольших городков на востоке. Сирены включили как меру предосторожности, на случай, если они подойдут ближе.
Новости были хорошие – пока что Капитолий находился в безопасности. Кроме того, система оповещения сработала не вхолостую. Тревога была реальной. Значит, сиренам можно доверять.
Еще лучше было то, что скоро за нами должен прийти отец.
– Арон, ты не обязан здесь оставаться. Ты можешь пойти домой, к семье.
Он сморщил нос, взглянув на меня так, словно я молола чепуху, и, покачав головой, ответил:
– Чарли, ты прекрасно знаешь, что без тебя я никогда бы не ушел.
Я действительно это знала – он мог не объяснять.
Ухмыльнувшись, я пожала плечами.
– Забавно. А вот я бы тебя мигом бросила.
Арон не медлил с ответом:
– Врунишка. Ты бы никогда меня не оставила.
Когда нас с сестрой нашел отец, то крепко обнял обеих, пообещав никогда больше не отпускать. Даже Арон заслужил объятие. Отец целовал нас с сестрой, шепча на ухо то слова радости, то извинения. Анджелина засияла от счастья, когда он подбросил ее в воздух и поймал прежде, чем она долетела до земли. Это немного напоминало гризли, играющего с перышком.
А самое главное – мы снова были в безопасности.
На время.