Текст книги "Эра Дракулы"

Автор книги: Ким Ньюман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Я повернулся к Арту, но тот исчез. С тех пор я его больше не видел. Здоровой рукой обхватив Ван Хелсинга, я стал отступать от толпы. Граф, закончив дела с Миной, появился из комнаты Харкеров и успокоил пациентов одним взглядом, так же как волков и других диких созданий.

Я вцепился в профессора, ведя его к черной лестнице, по которой, наверное, сбежал Арт. Ван Хелсинг сопротивлялся, все еще бормоча что-то о святых и не-мертвых пиявках. Другой бы его уже бросил, но мною двигала сила, пришедшая, увы, слишком поздно. Из-за меня Люси убили дважды, Куинси и Харкер погибли, а Мина стала рабой графа. Даже Ренфилд оказался на моей совести; я должен был заботиться о нем, а вместо этого ставил на несчастном опыты, как он – на пауках и жуках. Я не мог оторваться от Ван Хелсинга, словно тот был моим спасением, словно, вырвав его отсюда, я мог получить прощение за других.

Мина стояла рядом с графом, уже в агонии обращения. Процесс, как я понимаю, разнится по времени инкубации. С миссис Харкер все произошло очень быстро. Трудно было признать в этой «новорожденной» распутнице в изорванной ночной сорочке, уже не скрывавшей чувственной белизны тела, чопорную и практичную учительницу нижней прослойки среднего класса, которую я встретил всего лишь день или два назад.

От неожиданного шока я почувствовал прилив сил и успокоил профессора. Тот обмяк, и я вытащил его на лестницу. Торопился, думал, нас станут преследовать, но тогда меня и Ван Хелсинга не тронули. Арт, похоже, взял лошадь из конюшни и забыл закрыть за собой дверь, несколько животных бродили по газону. Огонь уже прорывался сквозь нижние окна лечебницы. В воздухе чувствовался запах дыма. Словно спасающиеся бегством безумцы, мы рванули к лесу, обогнув потертую временем черную громаду аббатства Карфакс. Нас разбили полностью и бесповоротно. Вся страна лежала перед графом Дракулой, готовая отворить кровь.

Днями и ночами мы прятались в лесу. Ван Хелсинг потерял рассудок, моя рука превратилась в опухшую булаву боли. Мы нашли лощинку, защищенную от стихий, и сидели там, вздрагивая от любого звука, даже при свете солнца боясь куда-то идти. Вскоре нас охватил голод. В какой-то момент профессор начал есть землю. Во сне меня преследовали видения о Люси.

Недели не прошло, как нас нашли. Их вела Мина Харкер, которая сменила даже костюм: на смену платью пришли брюки и старый твидовый пиджак, а волосы она спрятала под кепкой. Небольшой отряд «новорожденных» состоял из обращенных пациентов и одного санитара. Они искали нас, выполняя приказ графа. Тот уже перенес штаб-квартиру из Перфлита на Пикадилли. Ван Хелсинга схватили и связали, перекинув через спину лошади, чтобы отвезти обратно в аббатство. О его дальнейшей судьбе вспоминать бесполезно – она и так всем известна, – а думать о ней слишком больно.

Я остался с Миной. Она ничем не походила на свою подругу. После обращения Люси стала чувственной, упрямой, а миссис Харкер – более жесткой, целеустремленной. Она приняла участь брошенной любовницы Дракулы, а новое состояние посчитала за освобождение. В жизни Мина всегда казалась сильнее собственного мужа, сильнее многих мужчин, не-мертвой же стала еще опаснее.

– Лорд Годалминг с нами, – сказала она мне.

Я думал, миссис Харкер убьет меня на месте, как и своего глупого мужа. Или сделает меня таким же. Я встал, держа распухшую и грязную руку в кармане, надеясь встретить грядущее с достоинством. Собрался с мыслями, ища подходящие последние слова. Она подошла ко мне, улыбка прорезала ее щеки, острые зубы казались белоснежными в лунном свете. Волнение почти ушло, я потянул за воротник, позволив ночному воздуху коснуться горла.

– Нет, доктор, – сказала она и ушла во тьму, оставив меня одного в лесу. Я принялся рвать на себе одежды, затем разрыдался.

Глава 17
СЕРЕБРО

Перед пабом на углу Уордор-стрит два «новорожденных» уличных цветка сдержанно предлагали свои услуги. В их безмолвном защитнике Борегар признал бандита из Лаймхауса, татуировки которого скрывало долгополое бархатное пальто. Куда бы Чарльз ни направлялся в Лондоне, да и во всем мире, он никак не мог скрыться от паутины, сотканной людьми из мира теней. Заметив Чарльза, бандит не подал вида, но каким-то образом девочки поняли, что им не следует тревожить этого джентльмена.

Нужный Чарльзу дом находился на Д'Арбле-стрит, неприметная вывеска затерялась между мастерскими столяра и ювелира. В витрине краснодеревщика красовался богатый выбор гробов, от обыкновенных коробок из досок до роскошно украшенных саркофагов, подходящих для усыпальниц фараона. Пара «новорожденных» ворковала над особенно изысканным гробом, достаточно большим для целой семьи и достаточно вычурным, чтобы ввергнуть жену любого чиновника в приступ молчаливой зависти. Во втором магазине красовались ювелирные наборы и кольца в форме летучих мышей, черепов, глаз, жуков-скарабеев, кинжалов, волчьих голов или пауков; такого рода безделушки любили «новорожденные», предпочитавшие готический стиль. Их нередко звали «мургатройдами», по имени семьи из «Руддигора», прошлогодней оперы, поставленной в Савое, которая столь успешно высмеяла эту породу.

Жители Сохо были гораздо более склонны к чудачествам, нежели их отчаявшиеся родственники в Уайтчепеле. Мургатройды, например, никогда не забывали об украшениях. Большинство женщин, появлявшихся на улицах квартала после захода солнца, приехало из других стран: Франции, Испании или даже Китая. Они носили платья, похожие на саваны с плотными паутинными вуалями, ярко красили алым губы и ногти, а из всех причесок предпочитали длинные, по пояс, локоны блестящих черных волос. Их кавалеры следовали моде, установленной лордом Ратвеном: клетчатые, бесстыдно узкие и свободно висящие штаны с высокой талией, георгианские манжеты, кружевные рубашки алых или черных расцветок, объемные прически с лентами и высветленными полосами в виде молний. Многие вампиры, особенно из старейшин, смотрели на тех, кто крался по кладбищенским могилам в плащах, напоминающих крылья летучей мыши, и черных перчатках без пальцев, так же, как какой-нибудь эдинбургский джентльмен – на янки, постоянно щеголяющего килтами и широкими поясами, предваряющего каждое замечание цитатой из Бернса или Скотта и клянущегося в любви к волынкам и телячьему рубцу с потрохами, при этом имея в роду одного-единственного деда из Шотландии.

– Бэзингстоук, – пробормотал Борегар, вспомнив магическое слово Гилберта, которое превращало одержимого мраком мургатройда в смиренного сельского обывателя.

Он направился к заведению Фокса Моллесона и вошел внутрь. Магазин пустовал, все прилавки и полки были сняты, окно – закрашено зеленой краской. Вампир бандитской наружности сидел на вечной страже у входа, ведущего в мастерские. Борегар показал «новорожденному» свою визитку. Тот встал, повертел ее перед глазами и толкнул дверь, кивком разрешая Чарльзу пройти. Следующую комнату загромождали коробки для перевозки чая, в которых среди охапок соломы были упакованы серебряные предметы домашнего обихода: чайники и кофейники, обеденные приборы, крикетные кубки-трофеи, кувшинчики для сливок. На подносах грудами возвышались останки колец и ожерелий, из которых давно вынули все драгоценные камни. Тяжелый перстень привлек внимание Борегара, выемка на нем казалась пустой глазницей. Чарльз задумался, не состоит ли Фокс Моллесон в доле с ювелиром по соседству.

– Мистер Би, добро пожаловать, – произнес низенький старик, появившийся из-за занавески. Грегори Фокс Моллесон обладал таким количеством подбородков, что, казалось, между его нижней челюстью и воротником нет ничего, кроме слоев желе. Вид он имел добродушный и смешливый, носил грязный фартук, нарукавники из черного шелка и защитные очки с прозеленью, сейчас воздетые на лоб.

– Всегда приятно встретиться с джентльменом из клуба «Диоген».

Он был «теплым». Впрочем, для серебряных дел мастера едва ли оставался другой выбор. «Новорожденный», стоящий на входе, не осмеливался даже зайти в мастерскую Фокса. Крохотные частицы серебра в воздухе могли проникнуть в легкие и обречь вампира на долгую и мучительную смерть.

– Думаю, вы будете довольны тем, что я для вас сделал. Идите, идите сюда…

Он отвел в сторону занавес и пропустил Борегара внутрь. В кузнице постоянно горели раскаленные угли, над которыми стояли сосуды с расплавленным серебром. Неуклюжий подмастерье плавил мэрскую цепь, скармливая ее тиглю звено за звеном.

– В наши дни так тяжело с материалом, все эти новые правила и постановления! Но мы справляемся, мистер Би, о да, мы справляемся. Нашим собственным способом.

На лавке охлаждались серебряные пули, словно булки на подносе пекаря.

– Задание из дворца, – сказал Фокс Моллесон с гордостью. Он поднял пулю, зажав ее между двумя пальцами с подушечками, сплошь покрытыми застарелыми ожогами. – Для Карпатской гвардии принца-консорта.

Борегару стало интересно, как солдаты-носферату заряжают пистолеты. Или у них имеются «теплые» подручные, или толстые кожаные перчатки.

– Серебро вообще-то не слишком подходит для пуль. Очень уж мягкое. Лучший эффект получается с сердцевиной из свинца. Такие заряды называют «серебряные пиджаки». Они разрываются прямо в ране. Уложат любого, не важно, живой он или немертвый. Очень коварная штука.

– Дорогое оружие, как я полагаю? – спросил Чарльз.

– О да, мистер Би. Дизайн Рида. Американского джентльмена, который говорит, что пули должны быть дорогими. Это напоминание о том, что жизнь имеет цену и ее не стоит тратить попусту.

– Прекрасная мысль. Удивительно для американца.

Фокс Моллесон был одним из лучших серебряных дел мастеров в Лондоне. На какое-то время профессия оказалась полностью вне закона, и его бросили в Пентонвилль. Но здравый смысл возобладал. Любая власть основана, в конце концов, на способности убивать, а потому средства для этого должны быть доступны хотя бы нескольким избранным.

– Взгляните, настоящее произведение искусства, – Фокс протянул Чарльзу распятье, из которого уже вынули драгоценные камни, но и без них было видно, с каким мастерством выполнена фигура Христа. – Даже в очертании конечностей видно подлинное страдание.

Борегар осмотрел крест. Некоторые «новорожденные», не исключая, по-видимому, самого принца-консорта, боялись христианских символов, но большинство вампиров относились к ним равнодушно. Отдельные мургатройды даже носили сережки из слоновой кости в виде крестов, тем самым подчеркивая свое пренебрежение суевериями.

– Папские глупости, конечно, – с некоторой грустью продолжил Моллесон, отдавая распятие на переплавку. – И все равно иногда я скучаю по творчеству. Пули и клинки прекрасны, но они так функциональны! Никакой формы, о которой стоило бы говорить.

Борегар был в этом не столь уверен. Ряды пуль, как строй солдат в сияющих шлемах, сверкали и радовали глаз.

– Вот потому задание вроде вашего – это удовольствие, мистер Би, истинное удовольствие.

Фокс достал с полки длинный, тонкий сверток, укутанный грубой тканью и перевязанный леской. Кузнец обращался с ним так, словно держал Экскалибур, а сам был рыцарем, ожидающим возвращения Артура.

– Не хотите ли осмотреть?

Борегар развязал узел и сдернул покрывало. Его меч-трость отполировали и переточили. Черное дерево с красноватым оттенком блистало.

– Так приятно видеть подобную работу, мистер Би. Тот, кто сделал это, настоящий художник.

Чарльз нажал на рычаг, опустил ножны и выставил клинок перед собой, повернув запястье так, чтобы металл ловил отблески красного пламени, бушующего в кузне. Те сверкали, искрились и танцевали.

Вес не изменился, балансировка была идеальной. Меч казался легким, будто ивовый хлыст, но от любого движения кисти рождался мощный режущий удар. Борегар рассек воздух и улыбнулся, услышав характерный свист.

– Прекрасно, – прокомментировал он.

– О да, мистер Би, прекрасно. Как истинная леди, красива и остра.

Чарльз приложил большой палец к лезвию и почувствовал его гладкость.

– Хочу попросить вас об одолжении, – сказал кузнец, – не режьте им сосиски.

Борегар рассмеялся:

– Клянусь, Фокс Моллесон.

Он взял трость и со щелчком загнал клинок в ножны. Теперь он станет чувствовать себя в Уайтчепеле безопаснее, зная, что может защититься от кого угодно.

– А теперь, мистер Би, вы должны расписаться в Книге ядов.

Глава 18
«МИСТЕР ВАМПИР»

– Идите быстрее, мисс Ди, – сказала Ребекка Космински. – Это Лили. Ей плохо.

Хладнокровная девочка-вампирша, тщательно и прилежно исполнявшая любые поручения, повела Женевьеву по улицам прочь от Холла. Пока они шли, Женевьева справлялась о том, как поживает Ребекка и ее семья. Ребенок давал ответы с неохотой, если вопросы касались ее достойного жалости положения. «Новорожденная» имела независимый нрав. Она одевалась как маленькая взрослая и молчала, когда ее спрашивали о любимых куклах. Ребекка уже расставалась с детством собственного тела, а самым жестоким для нее был вопрос «Кем бы ты хотела стать, если бы смогла вырасти?».

В Майнорис Женевьева снова почувствовала, что за ней кто-то следит. Последние несколько ночей она почти неосознанно, но постоянно ощущала чье-то присутствие. Какого-то прыгающего существа в желтом.

– А вы очень старая, мисс Ди? – спросила Ребекка.

– Да. Шестнадцать лет «теплой» жизни и четыреста пятьдесят во тьме.

– Вы старейшина?

– Думаю, да. Мой первый бал состоялся в 1429 году.

– А я тоже буду старейшиной.

Едва ли это могло случиться. Обычно вампиры жили примерно столько же, сколько провели бы на Земле, не обернувшись. Если Ребекка сможет миновать свой первый век, то, скорее всего, протянет и еще несколько.

– Если я стану старейшиной, то такой, как вы.

– Будь осторожней в своих надеждах, Ребекка.

Они подошли к железнодорожному мосту, и Женевьева увидела, что под арками уже собралась небольшая толпа. Преследователь тоже остановился, почувствовала она. По ощущениям, это существо казалось по-настоящему древним, но не совсем мертвым.

– Сюда, мисс Ди.

Ребекка взяла ее за руку и повела к людям. Центром всеобщего внимания была сидящая прямо на булыжниках Кэти Эддоус, держа голову Лили у себя на коленях. Обе «новорожденные» выглядели плохо. За несколько ночей проститутка похудела еще больше. Ее щеки и лоб покрывала густая сыпь. Шарф, повязанный вокруг головы, не мог скрыть количество пятен. Зеваки расступились перед Женевьевой, и Эддоус ей улыбнулась. С Лили случился какой-то припадок, глаза ее закатились, виднелись лишь белки глаз.

– Она себе чуть язык не проглотила, бедная крошка, – сказала Кэти. – Мне пришлось ей палец в рот засунуть.

– Что с Лили? – спросила Ребекка.

Женевьева положила на ребенка руку и почувствовала, как ту трясет. Кости двигались под кожей, словно скелет пытался принять новую форму, уродуя плоть.

– Я точно не знаю, – признала Дьёдонне. – Она пытается перевоплотиться, но у нее плохо получается.

– А я бы хотела оборотиться, мисс Ди. Могла бы стать птицей или большой кошкой.

Женевьева посмотрела на Ребекку и заставила ту взглянуть на Лили. Девочка все поняла.

– Похоже, мне лучше подождать, пока я стану старше.

– Не забывай об этом, Ребекка.

Мургатройд из Вест-Энда обратил Лили забавы ради. Женевьева решила найти «новорожденного», чтобы тот осознал всю ответственность за оставленное им дитя-во-тьме. А если озорник не послушает, то придется со всей жестокостью убедить его никогда больше не шутить с Темным Поцелуем. «Осторожно», – одернула себя Дьёдонне, поняв, насколько ветхозаветными вдруг стали ее мысли.

Больше всего пострадала рука Лили, полностью превратившись в иссохшее и мертвое крыло летучей мыши, кожистая мембрана натянулась среди костистых шипов. Крохотная бесполезная кисть торчала из узла на ребрах.

– Она больше не полетит, – сказала Женевьева.

– А что делать-то? – спросила Кэти.

– Я заберу ее в Холл. Может, у доктора Сьюарда найдется какое-нибудь средство.

– И что, нет никакой надежды?

– Надежда всегда есть, Кэти. Не важно, как сильно ты страдаешь. Тебе тоже надо показаться доктору, я уже тебе говорила об этом.

Эддоус поморщилась. Она боялась врачей и больниц больше, чем полицейских и тюрем.

– Черт побери! – выругался кто-то. – Что, ради крови Господа, это такое?

Женевьева обернулась. Большая часть толпы уже растворилась в тумане. Остались только она, Кэти, Лили и Ребекка. Из сумрака к ним что-то приближалось.

Наконец она могла встретиться лицом к лицу со своим преследователем. Дьёдонне осмотрелась вокруг. Пролет моста был примерно двадцати футов в высоту, сквозь него мог пройти тяжелогруженый фургон. Создание шло с той же стороны, откуда и они, из Олдгейта. Сначала Женевьева услышана его, словно кто-то медленно бил в барабан. Тварь скакала, как резиновый мячик, но неестественно размеренно, будто паря в воде. Из мглы проступил силуэт. Существо оказалось высоким, увенчанным шляпой с кисточками; рукава длинного желтого платья свисали с раскинутых рук. Когда-то давно оно было китайцем и все еще носило шлепанцы на крохотных ступнях.

Ребекка уставилась на пришельца.

– Вот это, – произнесла Женевьева, – настоящий старейшина.

Оно продолжало подскакивать, словно Джек-Попрыгунчик. Дьёдонне различила лицо, как у египетской мумии, с клыками, словно бивни, и длинными усами. Тварь уселась в нескольких ярдах от них и резко опустила руки, при этом когти, похожие на ножи, заскребли по булыжникам. Самый старый вампир, которого когда-либо видела Женевьева, наверное, заработал свои морщины за неисчислимые столетия.

– Чего ты хочешь от меня? – спросила она, сначала на мандаринском, затем на кантонском наречии. Почти десять лет вампирша путешествовала по Китаю, но с тех пор прошло полтора века, и она забыла большую часть языков. – Кэти, отведи Ребекку и Лили в Холл. Ты меня понимаешь?

– Да, мэм, – ответила «новорожденная», явно испытывая ужас.

– Сделай это прямо сейчас, если тебя не затруднит.

Кэти встала, баюкая Лили на плече, и взяла Ребекку за руку. Все три поспешно исчезли, пройдя сквозь арку. Чтобы вернуться в Олдгейт и Спиталфилдз, им придется обогнуть станцию Фенчёрч-стрит.

Женевьева посмотрела на старого вампира и снова заговорила по-английски. С определенного возраста старейшины не нуждались в словах, читая все, что им надо, прямо в разуме других.

– Ну… теперь мы одни.

Существо прыгнуло и приземлилось прямо около нее, голова к голове, положив руки ей на плечи. Мускулы червями двигались под тонкой кожей на лице китайца. Его глаза были закрыты, но древний вампир явно все видел.

Женевьева нанесла ему удар в сердце. Она рассчитывала, что кулак пройдет сквозь ребра, но тот как будто врезался в каменную горгулью. В Китае существовали весьма необычные кровные линии. Не обращая внимания на боль, Дьёдонне извернулась в странном объятии вампира, уперлась ногой ему в живот и оттолкнулась, воспользовавшись неподвижной фигурой как опорой. Выставив вперед руки, сейчас больше напоминавшие пружины, она приземлилась на камни по другую сторону моста и сжалась в круге света от фонаря, как будто тот давал защиту. Колено болело. Женевьева вскочила на ноги и посмотрела назад. Китайский вампир исчез. Или он не хотел причинить ей вреда по-настоящему, или просто играл со своей жертвой, но Женевьева уже понимала, чувствовала, какой из этих вариантов более правдопобен.

Глава 19
ПОЗЕР

Лорд Ратвен стоял на подиуме, одна рука, сжатая в кулак, уверенно покоилась на обильно изукрашенной оборками груди, вторая – на внушительной стопке книг. Карлейль премьер-министра, заметил Годалминг, все еще лежал с неразрезанными страницами. Ратвен был одет в черный, как полночь, фрак с рюшами на воротнике и рукавах, на его голове красовалась шляпа с волнистыми полями; лицо казалось задумчиво пустым. Портрет назовут «Великий человек» или еще как-то столь же внушительно. Милорд Ратвен, вампир и политик.

Годалминг несколько раз позировал художникам, но постоянно страдал от сколь внезапного, столь и неудержимого желания почесаться, мигнуть или дернуться. Ратвен же обладал удивительным свойством: он мог неподвижно стоять весь день, терпеливый, как ящерица на камне, ждущая, пока рядом не проползет подходящая добыча для ее быстрого языка.

– Позор, что мы лишены чудес фотографии, – объявил премьер-министр, не размыкая губ. Годалминг видел несколько попыток запечатлеть вампиров на снимке. Изображение получалось размытым, и если камера и могла уловить чей-то образ, то лишь в виде туманного силуэта с лицом, как у мертвеца. Законы, влияющие на зеркала, каким-то образом препятствовали и фотографическому процессу.

– Но только художник может запечатлеть внутреннюю сущность, – сказал Ратвен. – Человеческий гений всегда будет выше механико-химических фокусов.

Сейчас над картиной работал Бэзил Холлуорд, портретист, известный в высших кругах общества. Он умело сделал серию эскизов, готовясь к ростовому портрету. Скорее модный, чем вдохновенный, Холлуорд не был бесталанным. Даже Уистлер неохотно выжал из себя несколько добрых слов о его ранних работах.

– Годалминг, что вы знаете о деле Серебряного Ножа? – неожиданно спросил Ратвен.

– Об убийствах в Уайтчепеле? Три жертвы, насколько мне известно.

– Вы всегда все знаете. Это прекрасно.

– Я всего лишь просмотрел газеты.

Бэзил отпустил премьер-министра, и Ратвен спрыгнул с места, желая взглянуть на этюды, которые живописец тут же прижал к сердцу.

– Ну, давайте же, одним глазком, – уговаривал его старейшина, расточая подлинное очарование. Иногда он казался веселым и забавным человеком.

Бэзил показал наброски, и премьер-министр пролистал их, выражая одобрение.

– Очень хорошо, Холлуорд, – прокомментировал он. – Мне кажется, вы действительно уловили суть. Годалминг, посмотрите сюда, взгляните на выражение лица. Разве это не я?

Артур согласился с Ратвеном. Тот обрадовался.

– Вы пока слишком молоды, только недавно обратились и еще не забыли своего лица, Годалминг, – сказал Ратвен, проводя пальцами по щеке. – Когда я едва остыл, как вы сейчас, то клялся, что этого никогда не случится. Ах, решимость юности. Все прошло, прошло, прошло.

От философии премьер-министр переключился на естественные науки.

– На самом деле, это неправда, что вампиров не видно в зеркалах. Просто отражение не показывает того, что находится в реальном мире.

Годалминг, как и всякий «новорожденный», смотрел по несколько часов кряду в зеркало для бритья, не уставая удивляться. Некоторые вампиры исчезали полностью, другие видели пустой костюм. Артур наблюдал лишь черное пятно, как на фотографиях, о которых упоминал премьер-министр. Проблема зеркал обычно считалась самой непостижимой тайной не-мертвых.

– В общем, Годалминг… Серебряный Нож? Этот ужасный убийца. Он преследует только наш род, не так ли? Перерезает горла и пронзает сердца?

– Так говорят.

– Бесстрашный убийца вампиров, как ваш бывший коллега Ван Хелсинг?

Артуру стало жарко; если бы он еще мог краснеть, то это случилось бы прямо сейчас.

– Прощу прощения, – произнес премьер-министр с очевидной искренностью. – Я не хотел поднимать этот вопрос. Для вас он, скорее всего, неприятен.

– Все изменилось, мой господин.

Ратвен взмахнул рукой:

– Вы потеряли невесту из-за этого Ван Хелсинга. Пострадали от его руки даже больше, чем принц Дракула, а потому вам простили ваше невежество.

Артур вспомнил, как Люси билась на колу, вспомнил ее шипящую, плюющуюся кровью смерть. Смерть, которой не должно было быть. Мисс Вестенра могла стать одной из первых леди двора, как Вильгельмина Харкер или карпатские любовницы принца-консорта. Он бы потерял ее все равно.

– У вас есть резоны проклинать память голландца. Вот почему я желаю, чтобы вы представляли мои интересы в деле Серебряного Ножа.

– Я не понимаю, о чем вы.

Ратвен снова вернулся на подиум, встав точно в такую же позу. Быстрые пальцы Холлуорда набрасывали детали на большом этюднике.

– Дворец заинтересовался этим делом. Наша дорогая королева очень расстроена. У меня есть личное письмо от Вики. Она сделала вывод: «Убийца определенно не англичанин, а если это так, то он точно не джентльмен». Крайне проницательно.

– Уайтчепел – известное гнездо иностранцев, мой господин. Королева может быть права.

– Ошибаетесь, Годалминг. Мы все склонны верить, что наши соотечественики не способны на такую жестокость, но это не так. В конце концов, сэр Фрэнсис Варни родом из Англии. Нам же стоить уделить пристальное внимание исключительной разборчивости убийцы в своих полуночных хирургических экспериментах.

– Вы думаете, он – доктор?

– Едва ли это свежая теория. И она сейчас не важна. Нет, дело в том, что он – убийца вампиров. Маньяк и безумец, это почти наверняка, но одновременно убийца вампиров. Принимая во внимание деликатность положения, он ходит с обществом по лезвию ножа. Не важно, сколь сильным окажется наше недовольство, как громко мы станем кричать: «Монстр!» – всегда будет существовать иная точка зрения, по которой наш умалишенный обернется героем вне закона, Робин Гудом из сточных канав.

– Но англичане такому не поверят, не правда ли?

– Вы запамятовали, что значит быть «теплым», Годалминг? Как вы себя чувствовали, когда следовали за Ван Хелсингом по кладбищу Кингстед с молотком и колом наперевес?

Артур все понял.

– Я ни при каких обстоятельствах не стану отдавать такой приказ, но если бы этот сумасшедший вонзил серебряный нож в какую-нибудь «теплую» проститутку и таким образом продемонстрировал свою всеохватывающую манию, для нас это бы стало наилучшим развитием событий. После такого всякое сочувствие к убийце исчезло бы без следа.

– Это правда.

– Но даже мое высокое положение не дает власти над разумом неистовых. Жаль.

– Что мне надо сделать?

– Потолкайтесь вокруг, Годалминг. Мы уже опаздываем. Множество заинтересованных сторон разыскивают этого человека. Карпатцы проводят дознание и слоняются без дела во всяких злачных местах. А твой знакомый, некто Чарльз Борегар, действует в интересах нашей самой секретной службы.

– Борегар? Он же щелкопер…

– Он – член клуба «Диоген», а у них очень хорошие связи.

Найдя языком небольшую складку губ между зубами, Артур прикусил ее, проглотив каплю крови. Это уже вошло у него в привычку.

– Борегар последнее время ведет себя таинственно. Я недавно видел его невесту. Она расстроена пренебрежением отношением со стороны Чарльза.

Ратвен засмеялся:

– А вы всегда играете роль кудрявого распутника, да, Годалминг?

– Ничего подобного, – солгал Холмвуд.

– В любом случае, присмотрите за Борегаром. У меня нет никаких сведений о нем, только официальные данные, и отсюда следует вывод: адмирал Мессерви и его команда хотят держать сей блестящий маленький инструмент исключительно для собственного пользования.

Артур с трудом мог себе представить, что Чарльз знает, где находится Уайтчепел. Но он был в Индии. Пенелопа делала какие-то странные намеки, и теперь у Годалминга возник смутный образ человека, совсем непохожего на скучного собеседника, известного ему по ночным посиделкам у Флоренс Стокер.

– В любом случае через полчаса мы ожидаем визита сэра Чарльза Уоррена. Я стану изрыгать огонь и внушу ему важность поспешного и счастливого завершения сей оказии. После чего обременю комиссара вашим присутствием.

Артур тихо гордился собой. Умный «новорожденный» может значительно продвинуться по карьерной лестнице, оказав такую услугу премьер-министру.

– Годалминг, у вас есть возможность навсегда стереть пятно с вашей репутации. Приведете нам Серебряного Ножа, и все станет так, словно вы никогда не встречали Абрахама Ван Хелсинга. Очень малому количеству людей представляется шанс изменить свое прошлое.

– Благодарю вас, премьер-министр.

– И запомните, наши интересы совпадают. Если убийца предстанет перед судом, справедливость восторжествует. Но наиболее важная сторона этого дела никак не связана с судьбами покойных demi-mondaine.[18]18
  Дамы полусвета, женщины легкого поведения (фр.).


[Закрыть] Когда все закончится, на безумца должна излиться брань, а не почтение.

– Мне кажется, я не совсем вас понял.

– Позвольте привести пример. В Нью-Мехико десять лет назад один «новорожденный» сошел с ума, убивая всех подряд без всяких раздумий. «Теплый» человек по имени Патрик Гарретт зарядил дробовик шестнадцатью серебряными долларами и прострелил ему сердце. Вампира звали Генри Антрим, или Уильям Бонни, и это был тупой кровопийца, заслуживающий своей участи. Но вскоре в народе стали ходить разные истории, а вульгарные романчики только подкрепляли его юный и героический образ. Теперь убийцу называют Билли Кид, Билли Кровь. Отвратительные злодеяния и мелкие преступления забыты, и на американском Западе появился собственный вампирский полубог. В дешевой прессе можно прочитать, как он спасал прекрасных дев, а те награждали его, с жаром расточая свои симпатии, как он вступался за бедных фермеров против скотозаводчиков, как он стал душегубом, дабы отомстить за смерть своего отца-во-тьме. Все это болтовня, Годалминг, сладенькая ложь для газет. Билли Бонни опустился настолько низко, что обескровил собственную лошадь. В нашем случае этого не случится. Когда Серебряного Ножа посадят на кол, я хочу, чтобы он отошел в мир иной безумцем, а не бессмертной легендой.

Артур понял.

– Уоррен и остальные хотят покончить с Серебряным Ножом к концу 1888 года. Я желаю, чтобы вы уничтожили его навсегда.