Текст книги "Здравствуй, Артек!"
Автор книги: Ким Селихов
Соавторы: С. Фурин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)
Письмо третье
Димка, здорово!
Никогда я не думал, что с девчонками можно дружить, как с мальчишками. Когда уеду из Артека, буду помнить не только Андре и Ребе, но и трёх девчонок. Оксана Нестеренко из Иркутска. У неё большущие глаза и чёрные брови. Как глянет, когда сердится, – всё понятно без слов. Эльза – тихая и смирная. Она живет в ФРГ. Отец работает на заводе, а мать дома, по хозяйству. Третья – Ниннет, из Бельгии. Говорит, как сорока, быстро-быстро, даже трудно что-нибудь разобрать. Подружился я с ними случайно.
Однажды мы пошли на виноградник. Мы там помогаем взрослым. В это время приехали бельгийские ребята. Мы им отсалютовали, барабанщик ударил в барабан, а горнист на весь лагерь протрубил сигнал приветствия «Добро пожаловать». Бельгийские ребята приветливо помахали нам руками. В их группе я заметил Ниннет. Когда мимо неё проходил барабанщик, глаза её заблестели, и она не отрываясь глядела на барабан. На следующий день в наш зелёный домик пришла Оксана. У Оксаны есть авторучка. Необыкновенная. Это подарок самого Манолиса Глезоса. В специальной посылке пришел этот сувенир из Греции в Иркутск. Почему?
Об этом в двух словах не расскажешь. Одно скажу; Оксана – настоящая пионерка. Она долгое время болела, не могла ходить. Даже в школе пропустила целый год. Зато очень много книг прочитала. Так вот, однажды на ручной коляске Оксана поехала на стройку. Собрала рабочих и рассказала им о герое греческого народа Манолисе Глезосе. Потом рабочие поочерёдно подходили к Оксане и в её ученической тетради ставили свои подписи в защиту героя Акрополя. А через год об этом узнал и Манолис Глезос.
Так вот, пришла к нам Оксана и спрашивает меня:
– Ты видел Ниннет?
– Видел.
– Ты знаешь, сколько пионеров в деревне, где живёт Ниннет?
– Не знаю.
– А ты знаешь, что у них никогда в жизни не было барабана и горна?
И тут я догадался, зачем пришла Оксана.
– Давайте подарим им сегодня же свой барабан и горн! – предложил я.
Димка, ты не представляешь, как обрадовалась Ниннет.
– Сейчас в нашей деревне два пионера. Ваш барабан и горн помогут нам организовать отряд, – сказала она.
Когда мы ездили в Севастополь, произошёл такой случай. Все устали. Солнце палило. Хотелось пить. Но воды не оказалось в автобусах. И вдруг из переднего автобуса, где ехали советские пионеры, выпрыгнула Оксана. В руках у неё была фляжка. Все, конечно, бросились к Оксане.
– Всем по капле! Всем по глотку! – крикнула Оксана.
Фляжка пошла по рукам. Достался глоток и мне. Когда фляжка возвратилась к Оксане, она оказалась пустой. Вода кончилась.
Оксана как ни в чем не бывало приложила к губам пустую фляжку (я-то все видел):
– Всем досталось! – улыбнулась она и добавила. – В следующий раз возьмём с собой бочку.
Вот какая она, Оксана!
Эльза тоже славная девчонка. Я тебе уже говорил – она живет в Западной Германии, в каком-то маленьком городке, забыл, как он называется. Отец ее рабочий. Он принимал участие в антифашистской демонстрации. Полицейские сильно избили его, и он заболел. Тогда Эльза взяла бутылку. Да, обыкновенную бутылку, засунула в неё записку, закупорила горлышко и бросила в речку. Бутылка, покачавшись на волнах, поплыла в большую реку. Когда люди найдут бутылку, им, конечно, захочется раскупорить её. И они прочитают записку Эльзы: «Долой фашизм! Да здравствует мир!»
С тех пор Эльза каждый день приходила к речке и отправляла в необычное путешествие свой необычный кораблик.
И вот как-то раз сидели мы на берегу – я, Эльза, Оксана и Ниннет.
Девочки что-то напевали, а я ловил крабов. Между прочим, я сделал одно наблюдение: крабы боятся солнца.
Вдруг Эльза говорит:
– Володя, принеси-ка, пожалуйста, бутылку.
Я догадался, в чём дело, и пошёл за бутылкой.
Когда я вернулся из лагеря, девчонки показали мне листок бумаги. На нём по-русски, по-английски и по-французски было написано: «Мы – дети мира. Нам очень хочется, чтобы не было войны. Наш далёкий друг! Будь всегда с нами».
– Может быть, эту бутылку найдёт какая-нибудь турецкая девочка, – сказала Оксана.
– А может быть, болгарская? Или итальянская? – задумчиво проговорила Эльза.
На мою долю выпала техническая работа. Я аккуратно свернул в трубочку листок бумаги и вложил его в бутылку. Потом плотно закупорил бутылку пробкой.
– А теперь залей сургучом, – посоветовала мне Оксана.
Я и сам знал, что надо залить сургучом. Но где его взять? Снова выручила Оксана. Она протянула мне кусочек сургуча:
– На почте выпросила…
Мы развели маленький костёр, расплавили сургуч и залили им пробку.
– А кто будет бросать? – спросил я.
– Эльза! – сказали Оксана и Ниннет. Бутылка, брошенная Эльзой, закачалась на волнах. Мы стояли на берегу и смотрели, как она плывёт.
Вот и всё, Димка. Скоро кончается смена, и я приеду домой. Купи мне, пожалуйста, учебники для 8-го класса. Не забудь.
Володя.
Письмо четвертое
Привет, Димка!
Что у нас вчера творилось, ты представить себе не можешь! Как только ребята узнали, что Титов вслед за Гагариным полетел в космос, все сбежались на Костровую площадь. Здесь были пионеры из отрядов «орлят», «корчагинцев», «гарибальдийцев». Все галдели, шумели, кричали. Каждому хотелось что-то сказать. Кричал и я. Президент нашего совета Андре Салем Аллег встал на ящик и поднял руку. Все притихли. Андре сказал:
– Совершилось чудо! Чудо из чудес. Человек штурмует космос. И это – советский человек. Я родился в Алжире, но сегодня я чувствую себя советским человеком.
Выступило очень много ребят. Димка! Говорил и я.
Потом все вместе мы сочинили телеграмму и отправили её в Кремль, товарищу Хрущёву.
Вечером состоялся большой праздник. Фейерверк, костры в море… Такая красота, Димка, что описать не могу. Нужно быть поэтом. Потом все собрались на большой костровой площадке – концерт, танцы, песни. Вдруг кто-то заорал, да так громко, радостно:
– Титов! Ура! Титов!
Представь себе, это Боб кричал. Ну да, тот самый Боб, который из всего хочет «делать бизнес». Боб размахивал панамкой и показывал на небо. Мы подняли головы. Действительно, летел какой-то самолёт. И всем в эту минуту хотелось верить, что это корабль Германа Титова. В тот вечер Боб был на седьмом небе. Он ходил, тыкал себя пальцем в грудь и говорил:
– Это я, Боб, первым увидел Титова. Это Боб первым увидел Титова.
Димка, скоро мы увидимся. В Артеке на костре дружбы каждый берёт уголёк от этого костра на память. Я возьму два – для себя и для тебя.
До скорой встречи!
Володя.
Подарок
Для того, чтобы стать смелым, вовсе не обязательно иметь шрам. Понял?
Во время войны Рене-старший воевал в горах против фашистов. Однажды в ночной стычке его ранили. С тех пор и остался на лице синий рубец.
– Пойдём-ка, сынок, в сад. Повозимся с розами. Это куда интереснее, чем разговор о шраме. Нет в мире цветка прекрасней, чем роза, – говорит обычно отец.
Бабушка думает иначе:
– Розы не для красоты. Они выращиваются ради денег. Кредиторы должны вовремя получать очередной взнос.
Поди разберись, кто из них прав. Наверно, всё-таки отец. Но когда на столе появляется головка сыра – любимое лакомство Рене, получается, что права бабушка…
Как-то раз Рене-старший прикатил свою тележку раньше обычного.
– Эй, кто есть дома! Идите же сюда скорее! «Вероятно, продал розы по самой высокой цене.
И купил мне ботинки», – подумал Рене-младший. Мать подумала другое: «Муж получил постоянную работу в городском цветнике». А бабушка проворчала:
– Ну что там случилось? Рассказывай скорее, у меня макароны подгорят…
– Рене! – позвал отец. – Достань-ка, сынок, свою географическую карту. Живо!
Миг – и карта лежала на столе.
– Как называется эта страна? – спросил отец.
– Советская Россия, – ответил Рене, в недоумении глядя на отца.
Тот молчал. И вдруг Рене подпрыгнул от радости и закричал:
– Браво! Я еду в Советскую Россию! Ты выполнил своё обещание!
Улыбалась мать. Весело смеялся отец. И только бабушка покачала головой.
– Ещё потеряешься где-нибудь…
Рене вопросительно посмотрел на отца. Потом на карту. Между Ниццей и Россией лежало несколько стран.
– Не пропадём, – засмеялся Рене и щёлкнул языком. Но тут же им овладело сомнение.
– Конечно, отец, ты меня проводишь до Парижа?
– Конечно… не провожу! – ответил тот.
– Но почему?
– Да потому, что за мой серый пиджак в скупочном магазине дали столько франков, сколько стоит твой билет до Парижа.
Только сейчас Рене заметил, что отец вернулся без пиджака. Стало немножечко грустно.
– Ничего, сынок, – гладя его чёрные вихры, произнёс отец, – пиджак купим после второго урожая, а такая поездка бывает один раз в жизни.
Рене-старший и сам не раз мечтал побывать в России. Удивительная страна! Удивительный народ! Ещё в партизанах он подружился с одним русским. Сашей его звали. Как он рассказывал о своей родине! И когда профсоюз предложил Рене-старшему путёвку для сына в Артек, он не задумываясь дал согласие.
На другой день Рене уехал. Когда в Париже он сошёл с поезда, то сразу растерялся. Что делать? Куда идти? Вокруг были незнакомые люди. Все куда-то торопились. И вдруг в толпе мальчик заметил невысокого человека в тёмно-синем берете. 'На груди его висел плакат: «Рене Паолини, тебя ищут. Иди сюда!»
– Вот я, Рене Паолини! – обрадовано крикнул мальчик. – Бонжур, месье!
– Габриэль Пери – вожатый «Союза отважных», – представился незнакомец.
– Вы тоже едете в Советский Союз? – спросил Рене.
– Да, мы едем вместе.
– Отлично, месье. Я думаю, мы с вами поладим. Не так ли? – степенно проговорил Рене, протягивая руку Габриэлю, а сам подумал: «Всё же нужно доказать советским ребятам, что я неплохой циркач».
Утром, когда горн пропел подъём, Рене вышел из комнаты… на руках и прямо по дорожке направился к столовой. Среди зелени мелькали его загорелые ноги. Возле столовой стоял Габриэль. Он остановил Рене и поставил его на ноги. Ничего не сказал, только укоризненно покачал головой. Рене вернулся в спальню в самом весёлом настроении. Он был уверен, что ребята поражены его трюком. Но все занимались своими делами: кто заправлял кровать, кто чистил тапочки. Рене удивился: никто не похвалил его. Даже новый друг Володя Белкин. «Ну, ничего, – про себя подумал он, – ребята просто не заметили…»
В столовой Рене решил показать новый номер. Неожиданно для всех он выскочил из-за стола и подбежал к дежурной Оксане. Ловко подхватил поднос с чашечками кофе. На глазах у изумлённой Оксаны поднос закружился на руке у Рене, как волчок. Оксана зажмурилась и вскрикнула. Когда она открыла глаза, то увидела перед собой всё тот же поднос и улыбающегося Рене. Ни одна капелька кофе не вылилась из чашек.
– Мерси! – вежливо поблагодарил он Оксану и как ни в чем не бывало уселся за стол завтракать. «Теперь-то они поймут, на что я способен», – подумал Рене.
Но и на этот раз ребята молчали. Конечно, трюк Рене им понравился, но все знали, что такие шутки не для столовой, а для вечера-фокусов и загадок.
– В конкурсе фокусников ты можешь надеяться на приз заметил Володя Белкин.
Долгое время Рене не мог привыкнуть к некоторым артековским словечкам. Он не находил их даже в разговорнике. Особенно часто спотыкался он на слове «абсолют». По-французски оно означало «безусловно», а по-артековски «тихий час».
– Зачем «безусловно» спать днём, когда для этого есть ночь? – говорил он и, убегая к морю, ложился на горячую гальку. Загорал, смотрел, как разбиваются на камнях волны, и как ни уговаривал его Габриэль, ни за что не соглашался идти спать.
Но однажды Габриэль не нашёл Рене на обычном месте. Он прибежал в лагерь, поднял ребят. Звено рассыпалось цепочкой по парку и берегу. Первым подал сигнал Володя. Он стоял возле опрокинутой лодки и махал рукой. Ребята подбежали к нему.
Под лодкой, свернувшись калачиком, сладко спал Рене.
– Слышите… храпит, – улыбаясь проговорил Володя.
Ребята подняли лодку, отнесли её в сторону. Рене продолжал спать. Тогда Володя взмахнул рукой, и по его команде все громко и дружно проскандировали:
– Аб-со-лют! Аб-со-лют!
Рене вскочил, испуганно глядя по сторонам.
С тех пор он понял, что означает у артековцев «абсолют»!
Конечно, трудно привыкать к новым порядкам, но Реие старается: научился сразу же вскакивать по сигналу горна, и аккуратно застилать постель, и дежурить в столовой. Последнее ему особенно нравится. В белоснежном фартуке и колпаке он носится от столика к столику.
– Рене! Рене! – раздаётся со всех сторон.
И Рене всё успевает. Одним подаёт соль, другим – суп. А третьим – добавку компота.
– Кушайте здоровье! Кушайте здоровье! – весело приговаривает он.
Сибирячка Таня Свиридова, высокая курносая девочка, вместе с поваром взяли шефство над Рене.
– Приедешь в Ниццу, научишь бабушку делать сибирские пельмени, – говорит Таня, раскатывая тесто.
Рене внимательно смотрит и мечтает о том, как скажет дома бабушке:
– А не сварить ли нам на ужин пельмени?
– Какие пельмени? – удивится бабушка.
– Сибирские! – с гордостью ответит Рене. – Приготовь тесто и мясо. Всё остальное сделаю я. Вот будет здорово!
Много друзей в Артеке у Рене, но больше всех ему нравится Володя. Он весёлый и умный, он учит Рене русскому языку. Рассказывает так интересно о своём городе, об отце, который во время войны был офицером, дошёл до Берлина. А Рене рассказывал о своём отце. Однажды Рене неожиданно попросил:
– Володя, сделай мне один презент.
– Конечно, Рене, – с готовностью согласился Володя.
– Я так и знал, что ты не откажешь мне. Хочу получить вот этот пионерский галстук.
Володя сел рядом с Рене, обнял его.
– Галстук я тебе подарить не могу. Понимаешь?
– Не понимаю.
– Пионерский галстук – это не марка и не значок… Хочешь, я тебе свой альбом с этикетками отдам?
– Значит, не можешь?
– Не могу.
– А я думал, что ты мой друг…
– Ах, Рене! Ну разве можно так говорить? Мне не жаль галстука, но заслужить его нужно… Подумай об этом.
– Хорошо, я подумаю, – соглашается Рене.
Он думает об этом весь вечер и всё утро. Ему хочется поделиться своими мыслями с Володей, но его нигде нет – ни на берегу, ни в палатке, ни в морском клубе. Как в воду канул. Рене грустно. Куда запропастился Володя? А вот и он. Идёт навстречу Рене, улыбающийся, весёлый. В руках у него маленький ломик и лопата.
– Зачем инструмент? Клад будешь искать? Без меня? – Рене забрасывает Володю вопросами.
– Что ты, Рене! Какой клад? Мы строим дорогу серьёзно отвечает Володя. – Ребята первого лагеря узнали, что недалеко от Артека идёт стройка. Прокладывают дорогу. Участок трудный. Вот пионеры и решили помочь рабочим.
– Что вы будете от этого иметь? – интересуется Рене.
– Радость и крепкие мускулы, понял?
– Но вам заплатят? Володя кивает головой.
– А что вы себе купите на эти деньги?
– Купим игрушки… Только не себе, а детям Алжира. Пошлём им посылку. Теперь понял?
Рене Паолини молчал. Ему вспоминается демонстрация в Ницце. Отец Рене нёс плакат, на котором было написано: «Свободу Алжиру! Долой грязную войну». Полицейский ударил его резиновой дубинкой по голове. Потом несколько дней Рене-старшего держали в полицейском участке.
– Рене, – добродушно говорит Володя, – и ты можешь с нами поработать. Согласен?
– Браво! Бьен! Согласен! – кричит Рене и на радостях делает стойку.
Утром отряд вышел на строительство дороги. Над сводной колонной неслась задорная песня:
Есть местечко в Крыму,
Отовсюду к нему
Пионеры стремятся гурьбой.
Снизу – горы и лес,
Сверху – купол небес,
И внизу неумолчный прибой.
В тот день Рене работал за двоих. Копал землю, подвозил рабочим щебёнку, а когда ему предлагали отдохнуть, отвечал:
– Ни капельки устал.
И снова брался за лопату.
В лагерь вернулись уставшие, запыленные. Умылись и – прямо в столовую.
Володя уже несколько минут поглядывал на стол. Где Рене? Когда он появился, Володя недовольно сказал:
– Снова опоздал! Первое уже остыло, второе подают. Где ты пропадаешь?
– Рене нигде не пропадает. Рене научился уважать девочек.
– Причём тут девочки?
– Как причём! Сам учил их уважать… всем дорогу уступал. А девочек у нас в лагере двести девять. Я точно сосчитал, не ошибся. Всех пропустил, никого не обидел, – добавил Рене, уплетая за обе щеки украинский борщ.
* * *
Стоят в море вблизи Артека две скалы. Они близнецы. В тихую погоду их ласкают волны. В шторм они с шумом и рёвом набрасываются на скалы, разбиваясь на тысячи пенящихся брызг.
Адалары несут вечный караул у Артека. И как бы высоко ни летели птицы, в дождь и туман они разыщут гостеприимный дом братьев-близнецов, где можно найти приют по пути в тёплые края. Недаром говорят легенды, что «артек» означает место отдыха птиц.
Вот плывёт к Адаларам катер отряда Володи Белкина. На носу катера сидит Рене. Вокруг, прижавшись к Генуэзской скале, утопает в зелени кипарисов третий лагерь. Высоко и гордо подняв могучую каменную голову, громоздится скала Шаляпина. Там второй лагерь. Под горой Аю-Даг приютился лагерь – победитель. А в самом низу, там, где днём и ночью слышится неумолчный прибой, – четвёртый международный.
На носу катера сидит Рене. В руках у него флаг. Рене волнуется. Отряд оказал ему большую честь. Он, Рене, установит на Адаларах артековский красный флаг.
* * *
Вечером, перед фестивалем состоялась лагерная линейка.
Чётко, как на параде, звучат рапорты. Рене слушает и не хочет верить, что завтра вечером его уже здесь не будет. Завтра вечером он не увидит ни моря, ни молчаливых Адаларов, ни своих друзей… И вдруг… о ком это говорит вожатый? Да о нём же, о Рене.
– Рене Паолини – наш друг. Он хорошо поработал на строительстве дороги. Рене заслужил эту награду. Мы дарим ему наш пионерский галстук. Два шага вперёд, Рене Паолини!
– Ну же, выходи, – подтолкнул его Володя. Рене, взволнованный, стоял перед строем. Когда вожатый повязывал ему галстук, он, красноречивый Рене, вдруг растерял все знакомые слова. Ничего не мог сказать Рене. Потом вдруг убежал к себе в палатку и через несколько минут вернулся со свёртком в руках. И заговорил быстро-быстро, так что Габриэль едва успевал переводить:
– Когда я уезжал, отец положил мне это в чемодан. Здесь семена роз. Возьмите, пожалуйста, подарок от Рене-старшего.
Мой первый репортаж
И вот настало время, когда мне нужно было выйти к микрофону. Откашлявшись несколько раз, я поправил галстук. Посмотрел вокруг и вдруг почувствовал, что до Вадима Синявского мне очень далеко. Он, вероятно, никогда не волнуется, говорит как заведенный, сто слов в минуту. Я ещё рта не открыл, а поджилки трясутся, и сердце бешено колотится, и как-то даже подташнивает. Очень неприятное состояние.
Ребят на стадионе собралось много, из всех лагерей. На трибунах алеют галстуки. Кое-где попадаются голубые. Там сидят пионеры из ГДР и Норвегии. Выходит, придётся краснеть не только перед своими, но и перед гостями. И кому это в голову взбрело назвать меня, Колю Коробельникова, вторым Синявским? Но что поделаешь: назвался груздём – полезай в кузов. Я и полез. Беру себя в руки и твёрдым шагом иду к микрофону. Улыбаюсь… Потом ребята рассказывали, что улыбался я несколько грустно. Постучал по микрофону: работает.
– Внимание, внимание! Хелло, хелло! Позор, позор! Ахтунг, ахтунг! Увага, увага! – начал я сразу на пяти языках.
Смотрю на трибуны. Там все улыбаются, панамками мне машут. Чувствую: первый блин не комом.
– Итак, дорогие друзья и дорогие гости, – продолжаю я, – наш микрофон установлен на новом пионерском стадионе «Дружба». Через несколько минут начнутся финальные соревнования по лёгкой атлетике.
Я перевёл дух и огляделся. Ребята из нашего отряда подают условный сигнал. Мол, жми, Николай, на все педали, всё в порядке.
– До начала соревнований остаётся две минуты. Простите, одна минута тридцать пять секунд чистого времени. Я вижу, некоторые зрители волнуются. В чём дело? Ага, догадываюсь. Вас смущают грабли, носилки, сваленные прямо на поле? Не волнуйтесь! Всё будет в полном порядке.
Запели трубы, ударили барабаны. В воздух взлетели голуби. Над стадионом зазвучала песня. Пою я неважно, откровенно говоря, но тоже стал подтягивать. Ведь песня-то наша любимая:
Поднятие флага, туман Аю-Дага,
Тебя, наш любимый Артек,
И Крымские горы, и Чёрное море
– Мы вас не забудем вовек.
И вмиг всё поле стало разноцветным, как ковёр. В голубых, белых, красных, сиреневых майках вышли победители соревнования, участники строительства клуба – советские и болгарские пионеры четвёртого лагеря. Раздаётся команда начальника лагеря:
– Победителям убрать инструменты и совершить круг почёта!
От себя я добавляю:
– Надеемся, что лопаты, грабли, носилки и катки ещё не раз послужат нам. Теперь вы поняли, дорогие гости, почему был беспорядок на поле?
В общем, я окончательно освоился у микрофона. Говорю свободно, без бумажки и ничуть не смущаюсь. Затем на беговой дорожке появились участницы эстафеты 4Х100. На последнем этапе за нашу команду бежит Таня Березкина.
– Итак, друзья, сейчас по сигналу помощника судьи Алика Сайфулина начнётся интересный поединок. Вот Алик поднимает стартовый пистолет. Внимание!
Я даже сам зажмурился в ожидании выстрела, Но его не последовало. Осечка. Девчонки сорвались со старта. Их вернули обратно. Ох, и ругал же я Алика! Правда, не по микрофону, а про себя. В микрофон же я сказал:
– Произошла заминка.
Выстрел, наконец, раздался, и стадион загудел. Со всех сторон неслось:
– Оля, Валя, Таня, Рая! Дава-аай.
Вряд ли даже Синявскому приходилось вести репортаж в таких тяжёлых условиях. У него как-никак специальная будка. Я же под открытым небом.
На последнем этапе произошло непредвиденное: при передаче Таня уронила палочку. Стадион ахнул. И вдруг умолк. Я заорал в микрофон:
– Таня! Не всё пропало! Дава-а-й!
Таня не растерялась, подхватила палочку и полетела к финишу. Обогнала одну девочку, другую. До финиша двадцать, пятнадцать, десять метров. Я так разволновался, что даже глаза закрыл. Но когда я открыл их, то увидел на Таниной груди белую финишную ленточку.
– Ура! Ура-а-а! Наша взяла! – закричал я вместе со всеми, кто болел за Таню. И вдруг я заметил, что в судейской коллегии заминка какая-то произошла. А радиокомментатор не должен молчать. Он обязан всё время говорить. И я сказал в микрофон:
– Пока судьи заседают, хотите, я вам свои стихи прочитаю?
И, не ожидая согласия, начал читать:
С Амура и Волги, с Оки, Енисея,
С Дуная и Рейна, с реки Янцзыцзян
Под знамя Артека, что гордо здесь реет,
Становятся дети из множества стран.
Мне стали так громко, так восторженно аплодировать, что я даже немножко растерялся. Никак я не рассчитывал на такой успех. А аплодисменты тем временем всё нарастают, все встали.
Вот это да… не ожидал… И так приятно в горле от волнения защекотало. Стал я раскланиваться во все стороны. Красиво раскланиваюсь, как настоящий артист. Только смотрю, на меня никто и внимания не обращает. А над стадионом настоящая буря аплодисментов. Что таке? Поворачиваюсь и… глазам своим не верю. На стадион в сопровождении дежурных входит… ну, конечно, он, Поль Робсон, с женой своей Элеонорой. Наш Поль Робсон.
– Дорогому Полю Робсону ура! – закричал я в микрофон, и эхо замерло где-то у Аю-Дага.
Поль Робсон, высокий богатырь, медленно шагает, руки к сердцу прикладывает, всем улыбается.
– Дорогие друзья! – сказал я в микрофон. – Мы рады приветствовать нашего дорогого гостя – Поля Робсона с супругой. Знаменитому певцу и борцу за мир мы говорим: «Добро пожаловать!»
Тут я сделал паузу.
– Хочу вам напомнить, что Поль Робсон, в прошлом отличный боксёр, футболист, замечательно играл в баскетбол. Поступило предложение избрать наших дорогих гостей в почётные судьи.
Снова над стадионом гром аплодисментов.
Соревнования продолжались.
И вот с этой-то минуты начались мои «заикания». Репортаж не клеился. Да и какой уж тут репортаж, когда мой дружок, рыжий Мишка Никитин, сидит рядом с Полем Робсоном и о чём-то беседует с ним! А я торчи у этого проклятого микрофона. И возненавидел же я его в эту минуту! Испортился бы он, что ли. Но микрофон, как назло, работал отлично. Когда нужно, он не ломается.
Между тем определились и остальные победители. Я объявил их имена. Поль Робсон вручил им алые майки чемпионов, медали. И, конечно, лавровые венки. И всем победителям крепко руки пожимает. Если бы вы знали, как я им завидовал!
Мне ничего не оставалось делать, как закончить репортаж.
– Поздравляем победителей! Желаем им новых побед!
Я постучал по микрофону и добавил:
– Репортаж вёл Николай Корабельников.
Вдруг… что это? Поль Робсон встаёт и направляется прямо ко мне. Не может быть!.. Сердце у меня стало стучать где-то в правом боку: тик-так, тик-так, тик-тик-тик…
Поль Робсон подошёл ко мне и крепко обнял.
– Коля-Николай? – громко сказал он, и по всему стадиону разнеслось моё имя. Микрофон-то я еще не выключил.
– Молодец, Коля-Николай, молодец, – добавил он, смягчая твёрдое «д».
А я стою как вкопанный. Поль Робсон попросил разрешения сказать несколько слов в микрофон, а я молчу, будто воды в рот набрал. Потом опомнился, схватил микрофон:
– Конечно! Пожалуйста! Хоть час говорите!
Робсон засмеялся, погладил меня по голове. Раскатистый бас зазвучал над стадионом:
– Мои дорогие маленькие советские друзья. Я и моя супруга счастливы быть рядом с вами, где столько солнца, столько цветов. Цветы я вижу на трибунах. Это – счастливые дети счастливой страны! Моё сердце – с вами. Большое спасибо за тёплую встречу. Сегодня я хочу петь. Как у вас говорят по-русски – от всей души.
Кто-то выкатил рояль на поле. Принесли ноты. Я, конечно, свой микрофон туда же поставил. Стою рядом с Полем Робсоном, не шелохнусь. Не помешать бы.
И вот над горами, над морем зазвучала грустная песня о негре-водоносе. Лицо Робсона как-то вмиг постарело, отчётливее стали видны морщинки. А потом лицо Поля осветила добрая улыбка – он запел колыбельную песню.
Затем он подошёл к микрофону:
– А сейчас, дорогие ребята, давайте споём вместе. Ну-ка!
И он запел: «Широка страна моя родная, много в ней лесов, полей и рек…»
Весь стадион дружно подхватил. Песня, вдохновенная и гордая, взлетела могучей волной и поплыла над Артеком. И покрывая сотни звонких голосов, звучал могучий бархатный бас:
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек.
Кто бы мог подумать, что мой репортаж закончится так удачно! Впрочем, это не моя заслуга.