Текст книги "Мэдисон Эйвери и сумеречный жнец"

Автор книги: Ким Харрисон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

2

Туман пустоты медленно отступал, оставляя после себя противные покалывания и звуки двух спорящих голосов. Мне было плохо, но не от боли в спине, из-за которой я едва могла дышать, а от страха и беспомощности – вдруг эти немолкнущие приглушенные голоса вернулись из моего прошлого? Мне даже почудился отдающий плесенью запах, как от шерсти моего игрушечного зайца. Я свернулась клубочком, слушала и страшно боялась этих двоих, в которых заключался весь мой мир. Оба говорили мне, что я ни в чем не виновата, но и это нисколько не умаляло моего горя. Того самого горя, что пришлось держать в себе, пока оно не стало частью меня. Вросло в меня до самых костей. Расплачусь на груди у мамы – значит, я люблю ее больше. Разревусь у папы на плече – значит, его. Вот так я и росла. Паршиво, ничего не скажешь.

Но это… это не родители. Спорили, скорее, двое ребят моего возраста.

Дышать стало легче. Остатки тумана таяли все с тем же покалыванием, легкие работали, но дышать было так больно, словно у меня на груди кто-то сидел. Я сообразила, что лежу с закрытыми глазами, открыла их и обнаружила прямо перед носом какую-то черную пелену. Сильно пахло пластиком.

– Ей было шестнадцать, когда она села в машину. Это ты дала маху! – горячо заговорил парень странно приглушенным голосом. Судя по всему, спорили они уже довольно давно, но я помнила лишь обрывки разговора вперемешку с тревожными мыслями ни о чем.

– Нечего на меня сваливать, – откликнулась девушка, так же приглушенно и так же решительно. – Когда он подбросил ее монетку, ей было семнадцать. Это твой промах. Черт возьми, да она была у тебя под носом! Как ты умудрился ее упустить?

– Упустил, потому что ей не было семнадцати! – огрызнулся парень. – Когда он ее забрал, ей было шестнадцать. Откуда мне было знать, что у него на уме? Почему тебя там не было? Здорово ты оплошала!

Девушка едва не задохнулась от обиды. Мне было холодно. Я вздохнула поглубже и почувствовала прилив сил. Покалывало меньше, но боль не утихала, даже наоборот. Было душно, и тепло дыхания возвращалось ко мне, словно от чего-то отражаясь. Но это не темнота. Это я была внутри чего-то.

– Ах ты, маленький негодяй! – взорвалась девушка. – Хватит меня винить! Она умерла в семнадцать лет. Потому меня там и не было. Меня никто не предупредил.

– Шестнадцатилетки не моя забота! – капризно заявил парень. – Я думал, ему нужен мальчишка.

Я вдруг поняла, что черная завеса, от которой отражается мое дыхание, – это слой целлофана. Я подняла руки и в приливе внезапного страха проткнула его ногтями. Едва сдерживая ужас, села.

Я что, на столе? Похоже на то, он такой твердый. Я сорвала целлофан. Двое ребят, стоявших у грязнобелых открывающихся в обе стороны дверей, удивленно обернулись. Бледная девушка залилась краской, а парень отступил на шаг, словно смущенный тем, что его поймали на споре с ней.

– Ой! – девушка перекинула длинную черную косу за спину. – Ты проснулась. Ну, привет. Я Люси, а это Барнабас.

– Привет. Ты как? – парень опустил глаза и с глупым видом помахал мне.

– Ты был с Джошем. – Я ткнула в его сторону дрожащим пальцем, и парень кивнул, по-прежнему не глядя на меня.

Девушка была в шортах и майке, и он в своем бальном костюме выглядел рядом с ней странновато. У обоих на шеях висели кулоны с серыми камнями. Камни как камни, но они бросились мне в глаза, потому что больше ничего общего у этих двоих не было. Кроме взаимной злости и удивления при виде меня.

– Где я?

Барнабас вздрогнул и зашаркал ногами по плитке.

– Где Джош? – я заколебалась. Кажется, я в больнице, но… Минуточку! Я что, была в этом отвратном пакете для тел? – Я в морге? Что я делаю в морге?

Не помня себя, я высунула ноги из пакета и сползла на пол, едва удержав равновесие, каблуки жутко щелкнули в унисон. На резиновой ленте вокруг моего запястья висела бирка, я оторвала ее, зацепив вместе с ней несколько волосков. Юбка была распорота и вся в пятнах какого-то жира. Я была измазана грязью и зеленью и провоняла травой и дезинфекцией. И как теперь возвращать платье?

– Кто-то ошибся, – сказала я, засовывая бирку в карман.

– Барнабас, – фыркнула Люси.

Тот шумно втянул воздух, а потом снова набросился на нее:

– Да не я! Ей было шестнадцать, когда она села в машину. Шестнадцатилетками я не занимаюсь! Откуда мне было знать, что у нее день рождения?

– Да что ты?! Ну ладно, умерла-то она в семнадцать. Ты и разбирайся!

Умерла? Они что, ослепли?

– Знаете что? – Я чувствовала себя все увереннее. – Можете спорить хоть до скончания века, а мне нужно найти кого-нибудь и сказать, что я цела. – И, стуча каблуками, я направилась к дверям.

– Мэдисон, подожди, – сказал парень. – Тебе нельзя.

– Вы только посмотрите на меня. Папа будет проо-осто в бешенстве.

Я прошагала мимо них, но через двадцать шагов со мной что-то произошло. Странное ощущение нахлынуло из ниоткуда, голова закружилась, и я положила руку на пустой стол. Рука будто прилипла, я отдернула ее, как от огня – казалось, холод металла проник до самых костей. Я стала какой-то… мягкой. Словно таяла. Тихое гудение вентиляторов сделалось приглушенным. Даже стук сердца, казалось, доносился откуда-то издалека. Я обернулась, приложив руку к груди, и постаралась все вернуть.

– Что за…

На другом конце комнаты Барнабас пожал худыми плечами:

– Ты умерла, Мэдисон. Извини. Ты отошла слишком далеко от наших амулетов и стала терять телесность.

Он указал на каталку, и я взглянула туда.

Дыхание пресеклось, колени подогнулись, и я едва не рухнула на пустой стол. Я по-прежнему лежала там. На каталке. В порванном пакете, чересчур маленькая и бледная, вечернее платье сбилось в одну кучу – превосходный образчик позабытого и несвоевременного изящества.

Так я умерла? Но я чувствую, как бьется мое сердце.

Ноги подкосились, и я начала оседать на пол.

– Вот замечательно. Совсем слабенькая, – сухо сказала Люси.

Барнабас бросился вперед, чтобы меня подхватить. Его руки скользнули вокруг меня, моя голова безвольно упала. Но как только он прикоснулся ко мне, все нахлынуло вновь: звуки, запахи, даже сердце снова забилось. Руки и ноги дрожали. В нескольких сантиметрах от моего лица оказались стиснутые губы Барнабаса. Он был совсем близко, и я, кажется, уловила запах подсолнухов.

– Придержи язык, а? – обратился он к Люси, усадив меня на пол. – Нет бы посочувствовать. Это же твоя работа, сама знаешь.

От кафельного пола тянуло холодом, и он словно разогнал остатки серого тумана перед моими глазами. Неужели я умерла? Разве мертвые теряют сознание?

– Я же не умерла, – неуверенно сказала я.

Барнабас помог мне сесть поудобнее и прислониться к ножке стола.

– Умерла-умерла. – Он опустился рядом, карие глаза широко раскрыты, взгляд сосредоточенный, искренний. – Мне, правда, жаль. Я думал, он пришел за Джошем. Они обычно не оставляют улик вроде машины. Видно, ты особый случай.

Мысли понеслись вскачь и тут же остановились на всем ходу. Я приложила ладонь к животу. Джош – он ведь был там. Я помню.

– Он думает, я умерла. Джош, я имею в виду.

– Ты и умерла, – язвительно заметила Люси.

Я бросила взгляд на каталку, но Барнабас подвинулся, чтобы мне ничего не было видно.

– Кто вы? – спросила я, когда перестала кружиться голова.

– Мы собираем данные и исправляем ошибки. Служба «Жизнь: направление естественного цикла. Оценка и восстановление», – Барнабас поднялся.

Я подумала. Служба… жнецов?

Вот черт! Сердце снова застучало как сумасшедшее. Я вскочила, не сводя глаз с каталки. Но я же здесь. Живая! Может, это и я – там, на каталке, – но еще одна я стою здесь!

– Так вы – мрачные жнецы! – воскликнула я и обошла стол, чтобы он оказался между нами. Пальцы на ногах начали коченеть, и я остановилась, глядя на амулет на шее Барнабаса. – О, господи, я умерла, – прошептала я. – Но как же так… Я еще не готова. Я ничего не успела. Мне всего семнадцать!

– Никакие мы не мрачные жнецы, – Люси скрестила руки на груди, словно защищаясь. Видно, я наступила на больную мозоль. – Мы белые жнецы. Черные жнецы убивают людей до того, как придет срок подбросить их монетку. Белые жнецы стараются спасти их. А мрачные жнецы – коварные изменники, много хвастаются, но сами и не доживут до того мига, когда все обратится в первозданный прах.

– Мрачные жнецы – это белые жнецы, которых обманом завлекли… на другую сторону. – Барнабас смущенно зашаркал ногами. – Они нечасто срезают души – черные им не позволяют. Но стоит где-нибудь прокатиться волне смертей – они тут как тут, стараются поскорее выхватить несколько душ до срока. Никуда не годные халтурщики.

Последние слова он произнес с горечью. Да у них настоящее соперничество! Я отступила еще на несколько шагов, пока не начала снова таять. Не сводя глаз с амулета, я осторожно двинулась вперед – и мерзкое ощущение опять схлынуло.

– Вы убиваете людей! Сет так сказал. Сказал, что срежет мою душу! Вы – убийцы!

– Да нет, – Барнабас почесал шею. – По большей части, нет. – Он взглянул на Люси. – Сет черный, темный жнец. А мы приходим, только когда они метят в кого-то до срока. Или в случае ошибки.

– Ошибки? – я в надежде подняла голову. Может, они вернут меня обратно?

– Видишь ли, – Люси выступила вперед, – ты не должна была умереть. Темный жнец забрал тебя до того, как пришло время подбросить твою монетку. Наша задача – останавливать их, но иногда не получается. Мы здесь, чтобы принести тебе официальные извинения и отправить туда, где теперь твое место. – Она хмуро взглянула на Барнабаса. – И как только он признает свою вину, я уйду.

Я застыла, не в силах смотреть на саму себя на каталке.

– Никуда я не пойду. Ошиблись – отлично. Просто верните меня назад! Я же здесь. – Я шагнула вперед. Мне было страшно до потери сознания. – Вы ведь можете?

Барнабас поморщился.

– Вроде как… поздно. Все уже знают, что ты умерла.

– Плевать! – крикнула я. И тут же похолодела от внезапной мысли. Папа. Он думает… – Папа… – прошептала я в ужасе. Вздохнула поглубже, повернулась к дверям и бросилась бежать.

– Мэдисон! Подожди! – завопил Барнабас, но я толкнула двери и ринулась вперед, и хотя они успели открыться всего на ладонь, я уже оказалась в следующей комнате. Кажется, я прошла сквозь двери. Как будто меня и вовсе не было.

За столом сидел какой-то толстяк-лаборант. Услышав скрип приоткрывшихся дверей, он поднял голову. Вытаращил глаза и ахнул, да так и застыл с раскрытым ртом, указывая на меня пальцем.

– Ошибочка вышла, – выпалила я, направляясь к сводчатому проходу в тускло освещенный коридор. – Я не умерла.

Но тут снова вернулось то жуткое чувство. Я опять истончалась, таяла. Растягивалась. Звуки поплыли, и смотрела я словно в тоннель, по краям которого все сделалось серым.

Барнабас вылетел из дверей за мной. И тут же все вернулось в норму. Это и правда амулет дает мне силы. Надо как-то достать себе такой.

– Она умерла, – Барнабас схватил меня за запястье. – Вам все это почудилось. Ее здесь на самом деле нет. И меня тоже.

– Откуда вы взялись? – испуганно выдавил из себя толстяк. – Как вы попали внутрь?

Тут подоспела и Люси и, выходя, так грохнула дверью по стене, что мы с толстяком аж подпрыгнули.

– Хватит упрямиться, Мэдисон. Тебе пора.

Это для лаборанта было уже слишком. Он потянулся к телефону.

Я попробовала вырвать руку, но Барнабас не отпускал.

– Мне нужно поговорить с папой! – воскликнула я, но он дернул меня так, что я чуть не упала.

– Уходим, – глаза Барнабаса снова стали тревожными. – Сейчас же.

Совсем обезумев, я изо всех сил наступила ему на ногу. Барнабас взвыл, неуклюже сложился почти пополам и отпустил меня. Люси засмеялась, а я бегом бросилась в коридор. «Попробуйте-ка меня остановить», – подумала я и тут же врезалась во что-то большое, теплое и пахнущее шелком. Я отпрянула. К моему ужасу, это был Сет. Ему не удалось убить меня, пустив машину под откос, и тогда он заколол меня клинком, который не оставляет следов. Он темный жнец. Моя смерть.

– А почему вас здесь двое? – спросил Сет, глядя на Барнабаса и Люси. Интонации казались знакомыми, но сам звук его голоса резанул мне слух. И пахло от Сета теперь не морем, а тухлятиной. – Ах да, точно, – добавил он, переводя взгляд на меня. – Ты же умерла в свой день рождения. Ну надо же! Мэдисон, да ты прямо как королева на подмостках – сплошные трагедии. Рад, что ты проснулась. Нам пора.

– Не трогай меня! – я отступила, вне себя от страха и подозрений.

– Мэдисон! – крикнул Барнабас. – Беги!

Но куда? Только обратно в морг. Люси загородила меня и раскинула руки, словно одной своей волей могла остановить Сета.

– Что тебе здесь нужно? – голос ее дрожал. – Она уже умерла. Дважды монетку не подбросишь.

Сет самоуверенно расшаркался.

– Ты же сама сказала, это я подбросил ее монетку. И если я захочу, она моя.

Барнабас побледнел.

– Вы никогда за ними не возвращаетесь. Ты… – Он бросил взгляд на камень в кулоне у Сета. – Ты не черный жнец?

– Нет, – Сет осклабился, словно Барнабас удачно пошутил. – Немножко повыше рангом. Тебе не справиться. Давай, Барнабас, уходи, да и все. Тогда останешься цел.

Я беспомощно уставилась в карие глаза Барнабаса. Он понял, как мне страшно. И явно собирал в кулак всю свою храбрость.

– Барнабас! – в голосе Люси звучал ужас. – Не надо!

Но тот уже бросился на темную фигуру в черном шелке. Сет обернулся. Одно небрежное и оттого еще более пугающее движение ладони – тело Барнабаса обмякло, он отлетел назад, ударился о стену и уже без сознания сполз на пол.

– Беги! – крикнула Люси и подтолкнула меня в сторону морга. – Оставайся на солнце. Не позволяй черным крыльям коснуться тебя. Мы найдем подмогу. Кто-нибудь тебя разыщет. Выбирайся отсюда!

– Как? – воскликнула я. – Он загородил единственную дверь!

Теперь Сет направил удар на Люси. Она рухнула, где стояла. Я осталась одна. Лаборант куда-то смылся или прятался под своим столом. У меня зуб на зуб не попадал. Я выпрямилась во весь – какой-никакой – рост и одернула платье. Вот я и влипла хуже некуда.

– Она хотела сказать, – голос Сета по-прежнему казался знакомым и чужим одновременно, – беги сквозь стены. Скорее спасешься от черных крыльев на солнце, чем от меня под землей.

– Но я не могу… – начала было я, а потом взглянула на двери. Я же прошла сквозь них, когда они приоткрылись всего сантиметров на десять. Да кто я теперь? Призрак?

От улыбки Сета меня пробрал озноб.

– Рад тебя видеть, Мэдисон. Теперь, когда я и в самом деле тебя… вижу, – он развязал маску, и она соскользнула вниз. Красивое лицо, словно у ожившей статуи.

Я облизнула губы и тут же похолодела, вспомнив о поцелуе. Прижала руку к груди и попятилась – тогда амулеты Барнабаса и Люси перестанут на меня действовать и я смогу пройти сквозь стены. Раз этот мистер Мурашка думает, что мне такое под силу, – может, он прав?

Сет следовал за мной по пятам.

– Мы уйдем вместе. Никто не поверит, что я срезал твою душу, пока я не брошу тебя к их ногам.

Я отступала, стуча каблуками. Барнабас и Люси были по-прежнему распростерты на полу.

– Спасибо, я, пожалуй, останусь.

Сердце колотилось, и вот я уперлась спиной в стену. От неожиданности вскрикнула. Так далеко от этих двоих я бы уже начала таять. Но нет. Я уставилась на серый камень на шее у Сета. Точно такой же, как у них. Проклятье!

– У тебя нет выбора, – сказал Сет. – Я тебя убил. Ты моя.

Он схватил меня за руку. В мгновенном приливе сил я вырвалась.

– Да черта с два! – И пнула его по голени.

Сет согнулся, хрипя от боли, но не отпустил меня. Зато я сумела дотянуться до его волос и вцепилась в них, а потом двинула ему коленкой по носу. Противно хрустнул хрящ.

Ругаясь на чем свет стоит, Сет выпустил мою руку.

Надо было выбираться. А для этого – оставаться материальной. С колотящимся сердцем я взялась за ремешок и сдернула с Сета кулон. Камень огнем жег руку, но я только крепче зажала его в ладони. Я готова была терпеть, лишь бы больше не таять.

Сет упал, все лицо его залило кровью, словно он напоролся на стеклянную стену.

– Мэдисон… – прохрипел с пола Барнабас.

Я обернулась. Глаза его были полны боли, и он никак не мог сфокусировать на мне взгляд.

– Беги, – с трудом выговорил он.

Сжимая в руке амулет, я кинулась в коридор. И побежала.

3

– Пап!

Я стояла на пороге и с бьющимся сердцем прислушивалась. В доме – папа всегда содержал его в чистоте и порядке – было тихо. Только за моей спиной жужжала на утреннем солнце газонокосилка. Золотое сияние лилось внутрь и вспыхивало на паркете и перилах лестницы, ведущей на второй этаж. Я всю дорогу бежала – на каблуках и в этом противном платье. Люди на меня пялились. А я вдобавок совсем не устала, и это меня слегка встревожило. Сердце стучало не от напряжения, а от страха.

– Пап?

Я шагнула внутрь, на глаза навернулись слезы, когда сверху донесся дрожащий недоверчивый голос:

– Мэдисон?

Я перепрыгивала через ступеньки, путалась в подоле, хваталась за перила и наконец взобралась наверх. И вот я на пороге своей комнаты, в горле ком. Папа сидел среди моих открытых, но так и не распакованных коробок. Он словно постарел, худое лицо было совсем изможденное от боли. Я не смела двинуться с места. Просто не знала, что делать.

Он смотрел широко раскрытыми глазами, будто меня здесь и не было.

– Ты даже вещи не разложила, – прошептал папа.

Горячая слезинка капнула из ниоткуда и скатилась мне на подбородок. Увидев папу таким, я поняла, что и правда должна напомнить ему о лучших временах. Я нужна ему. Нужна как никогда и никому на свете.

– Пап… прости, – только и смогла беспомощно выговорить я.

Он перевел дыхание и встряхнулся. Лицо его осветилось любовью. Он вскочил.

– Ты жива?!.. – шепнул он, и вот уже нет тех трех шагов, что разделяли нас, и папа крепко-крепко меня обнимает. – Мне сказали, ты умерла. Ты жива?!

– Со мной все хорошо. – Я всхлипнула, уткнувшись носом в его грудь, мне стало до боли легко. Он весь пропах своей лабораторией, маслом да чернилами, и это был лучший в мире запах. Слез было не удержать. Я умерла – наверное. У меня был амулет, но даже с ним я чувствовала себя совсем беспомощной: я ведь не знала, смогу ли остаться здесь. – Все хорошо, – проговорила я, икая от рыданий. – Но они ошиблись.

Чуть не смеясь от радости, папа слегка отстранил меня и заглянул мне в лицо. Глаза его блестели от слез, а улыбка, казалось, теперь так и останется на лице навсегда.

– Я был в больнице, – сказал он. – Видел тебя. – Воспоминание о той боли промелькнуло в папином взгляде, он дрожащей рукой коснулся моих волос, словно хотел убедиться, что я настоящая. – Ты в порядке. Я пробовал позвонить твоей маме. Она, наверное, подумает, что я окончательно сошел с ума. Я так и не сумел оставить сообщение, сказать, что ты попала в аварию. И бросил трубку. Но с тобой и правда все хорошо.

У меня ком стоял в горле. Я громко шмыгнула носом. Никому не отдам амулет. Никогда.

– Прости, пап. – У меня до сих пор текли слезы. – Не надо было ехать с тем парнем. Ни за что. Прости. Прости, пожалуйста!

– Тс-с-с. – Папа обнял меня и начал укачивать, но я только сильнее расплакалась. – Все хорошо. Ты в порядке. – Приговаривал он и гладил меня по голове.

Вдруг папа затаил дыхание, словно какая-то мысль поразила его. Он опять немного отстранил меня, от его взгляда я похолодела и с последним тихим всхлипом перестала плакать.

– С тобой и правда все хорошо, – удивленно заметил папа. – Ни царапины. – Его рука соскользнула с моего плеча.

– Пап, – я тревожно улыбнулась, – мне нужно тебе сказать… Я…

У двери кто-то тихонько зашаркал, папа взглянул туда поверх моего плеча. Я обернулась. На пороге с неловким видом мялся Барнабас, а рядом с ним стоял коротенький человечек в колышущемся свободном одеянии вроде тех, что носят мастера боевых искусств. Он был худой и прямой как палка, с очень темной кожей и острыми чертами лица. Судя по морщинам в уголках темно-карих глаз и по тому, что его жесткие курчавые волосы поседели на висках, он был уже стар.

– Прошу прощения. – Папа чуть развернул меня, теперь я стояла с ним рядом. – Вы привезли мою дочь? Спасибо.

Физиономия, которую скроил Барнабас, мне совсем не понравилась, и я едва не спряталась за папиной спиной. Но он по-прежнему обнимал меня одной рукой, и мне не хотелось двигаться. Вот елки! Кажется, Барнабас притащил своего начальника. Я хочу остаться здесь. Черт возьми, я не хочу умирать! Так нечестно!

Лицо старика изобразило сожаление.

– Нет, она добралась сама, – произнес он, приятно чеканя слова. – Бог знает, как ей это удалось.

Я испуганно потерла глаза.

– Они меня не привозили. – Я беспокойно переминалась с ноги на ногу. – Я их не знаю. Парня как-то видела, – добавила я, – а старика – ни разу.

Папа неопределенно улыбнулся, стараясь разобраться, что к чему.

– Вы из больницы? – спросил он, и лицо его закаменело. – Кто сказал, что моя дочь умерла? Кто за это отвечает? Не сносить ему головы.

Барнабас съежился, а его начальник одобрительно фыркнул.

– Точнее и сказать нельзя, сэр. – Он обвел взглядом мою комнату – розовые стены, белую мебель, нераспакованные коробки, – и снова воззрился на меня. И что, интересно, он тут высмотрел? Моя так внезапно оборвавшаяся жизнь совсем как эта комната: все здесь, но так и лежит в коробках. А теперь их снова закроют и уберут в шкаф, и никто не узнает, что же хорошего было внутри. Я еще ничего не успела.

Я вся напряглась, когда старик, умиротворяюще подняв руку, шагнул в комнату.

– Нам нужно поговорить, девочка.

От его слов меня точно холодом обдало. О, боже! Он хочет забрать меня с собой.

Я крепче сжала амулет. Папа поймал мой испуганный взгляд и наконец сообразил, что что-то не так.

– Мэдисон, звони в полицию. – Он встал между мной и теми двумя.

Я потянулась к телефону на прикроватном столике. Уж его-то я распаковала.

– Да всего на минутку, – сказал старик.

И взмахнул рукой, как плохой актер в фантастическом фильме. Гудок прервался, а на улице затихла газонокосилка. Я в недоумении перевела взгляд с телефона на папу, который по-прежнему стоял между мной и гостями. Стоял не шелохнувшись.

Ноги сделались ватными. Я поставила телефон на место и изумленно рассматривала папу. Вроде бы с ним все было нормально. За исключением того, что он застыл как вкопанный.

Старик вздохнул, и я подняла на него глаза. Сын дохлого щенка. Мне было холодно и страшно. Но сдаваться без боя я не собиралась.

– Отпустите его. – Голос мой дрожал. – А то я… я…

Барнабас язвительно скривился, а старик поднял брови. Глаза у него стали серо-голубые. Но я готова поклясться, что раньше они были карие.

– Ну, и что ты сделаешь? – Он стоял на ковре у двери, решительно скрестив руки на груди.

Я взглянула на застывшего папу и пригрозила:

– Закричу. Или еще что-нибудь.

– Кричи. Хлоп! И все – пустота, да так быстро, никто и не услышит.

Я решила попробовать и набрала было воздуха, но старик только головой покачал и шагнул в комнату. Я шумно выдохнула и начала медленно отступать. Но ко мне он не приближался. Вместо этого отодвинул от туалетного столика белый стул и примостился на краешек. Облокотился на спинку и подпер лоб ладонью, словно совсем устал. Странное зрелище: старик, а рядом музыкальный центр и прочее девичье барахло.

– Ну почему все так сложно? – пробормотал он и потрогал пальцем моих керамических зебр. – Это шутка такая? – продолжил он громче, обращаясь к потолку. – Смеешься? Покатываешься над всем этим со смеху, да?

Я взглянула было на дверь, но Барнабас предостерегающе покачал головой. Ладно. Оставалось окно – но если прыгать в этом платье, недолго и убиться. Стоп. Я же и так мертвая.

– С папой все хорошо? – я осмелилась тронуть его за плечо.

Барнабас кивнул, и старик снова перевел взгляд на меня. Судя по выражению лица, он наконец что-то надумал и протянул мне руку.

– Приятно познакомиться, – решительно сказал он. – Мэдисон, верно? Рон, меня обычно так зовут.

Я удивленно уставилась на него, и старик медленно опустил руку. Глаза его снова стали карими.

– Барнабас рассказал мне, что ты сделала. Можно посмотреть?

Я встревожилась, пальцы соскользнули с папиного локтя. Вот гадость. Все в мире остановилось, а я разгуливаю тут мертвая. Так что замороженный папа – это еще не самое страшное.

– Посмотреть что?

– Камень.

Легкая тревога в голосе Рона обожгла меня.

Он хочет его забрать. Но только благодаря камню я остаюсь живой. Или не совсем мертвой.

– Вряд ли.

На лице старика отразилось беспокойство. Значит, камень этот точно ценный. Пальцы скользнули по его прохладной поверхности.

– Мэдисон, – начал уговаривать Рон, вставая, – я просто хочу посмотреть.

– Вы хотите его забрать! – крикнула я с колотящимся сердцем. – Только благодаря ему я не таю. Я не хочу умирать. Ваши ребята перепутали. Я не должна была умереть. Вы ошиблись!

– Да, но ты же все-таки умерла, – Рон протянул руку. Дыхание с шумом вырывалось из моей груди. – Просто дай мне посмотреть.

– Не дам! – завопила я.

– Нет, Мэдисон! – В глазах старика загорелся страх. – Не говори этого! – И он бросился ко мне.

Я стиснула камень и отступила, выйдя из-под сомнительной папиной защиты.

– Он мой! – пронзительно крикнула я и в тот же миг уперлась спиной в стену.

Рон резко остановился и уронил руки, на его старом лице ясно проступил испуг. Казалось, весь мир закачался.

– Ох, Мэдисон, – вздохнул старик, – правда, не стоило.

Я всматривалась в него, не понимая, почему он остановился. Потом ледяная дрожь поднялась от ладони, сжимавшей амулет, и прокатилась по всему телу. Как будто меня током ударило. Биение сердца отдавалось во мне, отражаясь от кожи изнутри, потом заполнило меня целиком, словно я снова была… живая. Мгновение спустя лед сменился огнем, будто для равновесия, а потом… Потом все закончилось.

Дыхание перехватило, и я так и застыла, прижавшись к стене. С бешено бьющимся сердцем я посмотрела на Рона. Бедный старик в диковинном одеянии стоял тихо-тихо и казался совсем несчастным. Я боялась шевельнуться. Но амулет у меня в руке изменился. Он до сих пор чуть искрился той странной силой, и, не удержавшись, я разжала пальцы, чтобы взглянуть на него. От удивления я оторопела.

– Смотрите, – оглушенно сказала я, – он стал другим.

Рон, согнувшись, плюхнулся на стул, еле слышно что-то бормоча. Я потрясенно выпустила камень из рук и держала его теперь за ремешок. Когда я сорвала его с черного жнеца, это был самый обычный серый камень, обкатанный речными волнами. Теперь он стал абсолютно черным, словно с ремешка свисала капелька пустоты. Да и сам черный ремешок отливал теперь серебром, бросая отсветы на всю комнату. Черт. Сломала я его, что ли? Но как он может быть сломан, если стал такой красивый?

– Когда я его забрала, он был другой, – сказала я, но тут же осеклась, увидев, с каким сожалением смотрит на меня Рон. Позади стоял Барнабас, в лице ни кровинки, в глазах едва ли не ужас.

– Это ты верно подметила, – с горечью сказал Рон. – У нас была надежда покончить с этим, как положено. Но не-е-ет, теперь он твой. – Лицо старика исказилось неудовольствием. – Поздравляю.

Я медленно опустила руку. Он мой. Рон сказал, камень мой.

– Но этот камень… Тот парень был не жнец, но камень у него, как у черного жнеца, – к моему удивлению, в голосе Барнабаса звучал страх. – Она – черный жнец!

– Эй, погодите! – я открыла было рот.

– Черный жнец! – завопил Барнабас. Я остолбенела, когда он достал откуда-то из складок рубашки маленький клинок, точь-в-точь такой, как у Сета, и одним прыжком оказался между мной и Роном.

– Барнабас! – взревел тот и отвесил ему затрещину. Барнабас отлетел назад к двери. – Она не черный жнец, идиот! И даже не белый. И быть им не может. Она человек, даже после смерти. Убери это, пока я не состарил его до ржавчины!

– Но это камень черного жнеца, – заикаясь, проговорил Барнабас и ссутулил узкие плечи. – Я сам видел, как она его взяла.

– И откуда же она узнала, что это такое, а, Барни? – поддразнил его Рон, и парень отступил, смущенно пригнув голову.

Я с бьющимся сердцем стояла у стены, до боли в пальцах сжимая амулет. Рон презрительно смотрел мимо нас обоих.

– Это не камень черного жнеца. Черный жнец не настолько силен, чтобы оставить после себя материальное свидетельство своего существования, или… – продолжил он, подняв руку, чтобы Барнабас не перебивал, – или вернуться за срезанной душой. Она обладает чем-то помогущественнее камня, и они за этим еще придут. Будьте уверены.

Отлично. Просто превосходно.

Барнабас, казалось, пришел в себя, и выглядел теперь обеспокоенным и испуганным.

– Он сказал, что не жнец, но я подумал, он просто хочет нас запугать. А вдруг это правда?

– Я пока не знаю. Но кое-какие соображения у меня есть.

То, что Рон признался в своем неведении, было хуже всего, и мне снова стало страшно. Я вздрогнула, старик заметил это и вздохнул.

– Нужно было следить, – пробормотал он. И, обращаясь к небесам, крикнул: – Хороший вышел бы докладец!

Его слова отдались эхом в приглушенной пустоте, поглотившей мир. Я вспомнила, что эти люди на самом-то деле не совсем люди, и взглянула на папу. Он все стоял без движения, как манекен.

Они же не навредят ему? Чтобы скрыть эту ошибку со мной?

– Снова от пыли к звездам, все сначала, – тихо сказал Рон. – Мы просто сделаем все, что в наших силах.

С тяжелым вздохом он поднялся. Я тут же встала между ними и папой. Рон посмотрел на мою поднятую руку, как скучающая собака – на котенка, который хочет преградить ей дорогу и с которым ей просто лень связываться.

– Я никуда не пойду. – Я встала перед папой, как будто и в самом деле могла что-то сделать. – А вы не тронете папу. У меня есть камень. И мое тело, я больше не таю. Я живая!

Рон посмотрел мне в глаза.

– Камень у тебя есть, но обращаться с ним ты не умеешь. И никакая ты не живая. А притворяться и обманывать саму себя не очень-то хорошая мысль. Но поскольку камень у тебя, а твое тело – у них…

По взволнованному лицу Барнабаса я поняла, что это правда.

– Сет? Мое тело у него? – Мне опять стало страшно. – Почему?

Рука Рона легла мне на плечо, и я чуть не подпрыгнула от неожиданности. Ладонь была теплая, и я сразу почувствовала его поддержку – но поняла, что ничего для меня сделать он не может.

– Чтобы ты не смогла перейти на нашу сторону и отдать нам камень навсегда? – предположил он, и его темные глаза наполнились сочувствием. – Пока твое тело у них, ты застряла здесь. Этот камень явно могущественный. Он изменился под стать твоим возможностям смертного. Очень немногие камни на такое способны. Обычно смертного, посягнувшего на камень, просто разносит на атомы от перенапряжения.

Я раскрыла рот, и Рон задумчиво кивнул: