Текст книги "Пусть всегда светит солнце (Рассказы)"

Автор книги: Ким Панферов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Виктор с сомнением покачал головой:

– Ты не нрав, Саша.

Это меня взорвало, и я наговорил другу много резких слов. Он молча выслушал меня, повернулся и вышел.

Я догнал его уже на верхней палубе, около обреза. Взглянув на светящийся огонек его папиросы, подумал: «Сердится. Ну ничего, сейчас я его расшевелю». И заговорил, как будто между нами ничего не произошло:

– А хорошо у нас сейчас в степи, Витя. Осенью пахнет…

– Ты лучше скажи, – перебил он меня, – в каких это ты заграничных походах бывал? Дед Степан мне письмо написал…

– Ах, дед Степан! – рассмеялся я. – Понимаешь, какое дело получилось? Пристали – расскажи да расскажи. А что я им расскажу? Как я свой расчет тренирую? Кому это интересно? Вот я и приврал малость, чтоб отвязались.

– Не доведет тебя до добра хвастовство, – грустно сказал Виктор, – смотри, как бы не опростоволоситься.

– Ты все о том же, – беспечно засмеялся я. – Не беспокойся, стрельбы опять проведу на «отлично». Да я…

– «Да я», «да я»… – перебил Виктор. – Слишком рано «якать» начал.

Из штаба соединения приехала инспекция. Проверяли боеготовность и состояние не только всего корабля, но и каждого матроса.

Мой расчет лицом в грязь не ударит. Отстреляемся на все пять, – сказал я изрядно волновавшемуся Виктору.

Но вышло не совсем так. Прежде чем мы приступили к стрельбе, на пост зашел один из инспектирующих. Я ожидал, что сейчас прозвучат обычные вводные, которые расчет выполнит, как всегда, с блеском. Но капитан 2 ранга, осмотрев орудие, прищурился и сказал:

– Вышло из строя электрическое управление.

Артиллеристы явно не ожидали такого оборота дела.

Торопливо и суетясь начали переходить на ручную подачу. А инспектирующий не давал опомниться. Он скомандовал данные наводки, намного отличающиеся от тех, на которых было установлено орудие.

Разворачивать орудие вручную – нелегкая работа. Особенно без привычки. А ее-то у моего расчета и не оказалось.

Подошел Свиридов и присел рядом.

– Что? Утешать пришел? – сердито спросил я. – Не нуждаюсь. Вышел в отличники – и радуйся, а меня оставь в покое.

Я отвернулся. Виктор промолчал. Но от одного его присутствия стало легче: рядом сидел друг.

– Ну, держись теперь, – проговорил я. – Разленились. Буду тренировать так, что чертям тошно станет. Семь потов спущу, а снова сделаю отделение отличным.

– Кого это ты так? – усмехнулся Виктор. – Не их ли?

Я обернулся. Позади стояли матросы из моего расчета. И я понял, что никого не надо гонять: расчет переживал неудачу не меньше, чем я сам.

– Выше голову, – сказал Виктор. – Пошли концерт слушать, артисты уже приехали.

И вот я сижу на палубе среди своих товарищей. Может быть, скоро я встану перед ними, чтобы держать ответ за свое поведение. Ну что ж, я готов. Они поверят, что больше такого со мной никогда не случится. Поверят и простят. Но простит ли Лариса, гордая любовь моя?..

В горах

1

горах призывно затрубили маралы. Собираясь в теплые края, закурлыкали, закружили в небе журавли, обучая молодых своему знаменитому строю косяком.

Осень. Золотая осень. Ласково пригревает солнце. Тихо. Ни ветерка. Не шелохнувшись стоят пожелтевшие лиственницы. Но только тронь их, и на тебя дождем посыплются тонкие, словно иглы, листья.

Монгуш мимоходом ударяет плеткой по нижним ветвям одного из деревьев. На мгновение задержав коня, он любуется легким золотистым потоком, сверкающим в лучах осеннего солнца, потом подставляет руку. Листья мягко щекочут ладонь. Монгуш жмурится от удовольствия, полной грудью вдыхает уже по-зимнему прохладный и чистый воздух.

– Хорошо! – смеется он.

Монгуш доволен. Только вчера его вызвал к себе начальник погранзаставы капитан Кушнарев, поздравил с присвоением звания ефрейтора.

Выбитая конскими копытами узкая тропа вьется вдоль хребта. Рядом щетинится жнивье уже убранных хлебов, сочно чернеет пахота. Вдалеке самоходный комбайн дожинает широкую полосу побелевшего овса. Слышно, как вдали гудит трактор.

Монгуш крепко сжимает в руке повод узды, придерживая на спусках молодого горячего коня. Он сидит в седло несколько боком, внимательно посматривая по сторонам. Немного отстав от него, на такой же невысокой лохматой лошади следует рядовой Тонча.

Вдруг из-за поворота показался всадник.

– Смотри, твой племянник едет, – сказал Топча.

– Эки[1]1
  Эки – здравствуй (тув.).


[Закрыть], Монгуш, эки, Топча! – весело приветствует, подъезжая, Кулар.

– Эки, эки, – отозвались они. – Куда путь держишь?

– Да вот, собрался к Харакпену на чайлаг[2]2
  Чайлаг – летнее горное пастбище (тув.).


[Закрыть]. Мы с ним на охоту поедем.

– На охоту? Это хорошо, – начал было Монгуш и замолчал, прислушиваясь. Где-то в тайге закричали кедровки.

– Однако, человека видят, – тихо проговорил Монгуш. – Слышишь, какой переполох подняли. Зверь их никогда так не тревожит.

– Да, – согласился Топча, стараясь точнее определить место. – Кажется, у самой границы.

Пограничники резко свернули в тайгу. Вот и контрольно-следовая полоса. Она пролегла по широкой просеке. Даже легкая птица, сев на эту, словно пуховую, землю, оставила бы свой след.

Монгуш немного задержался, определяя, где кричат кедровки, и осторожно поехал влево, взяв на изготовку автомат.

Кедровки замолчали так же неожиданно, как и всполошились. В тайге снова стало тихо. Просека сделала небольшой поворот, и пограничники увидели следы. Они полукругом пролегли на контрольной полосе, выходя с чужой стороны и возвращаясь туда же.

– Овцы, – сказал Топча, – а за ними чабан бежал. Назад ушли, за границу. Видно, какой-то растяпа пасет, упустил отару, еле-еле назад успел повернуть.

Монгуш с сомнением покачал головой:

– Чабан шел сзади отары, видишь – следы отпечатались поверх овечьих. Как же он мог завернуть отару?

Монгуш спрыгнул с коня, бросил повод на луку седла и принялся внимательно изучать следы.

– Так и есть, – сказал он, – здесь прошли два человека. Один шел впереди отары. Он ее и повернул назад. Расчет простой: овцы затопчут следы первого человека, да и идущий сзади старательно на них наступал. Видишь?

– Да, след двойной, – согласился Топча.

– А назад уходит одинарный. Надо вызвать собаку.

Инструктор прибыл быстро. Собака сразу взяла след и повела пограничников в сторону от полосы. Перевалив через невысокий хребет, они очутились в ущелье. След терялся в небольшой речке.

Куда же пошел нарушитель? Вниз, в степь, или вверх, в горы?.. Пограничники разделились. Но нарушитель исчез, словно провалился сквозь землю.

– Ну что ж, – сказал капитан Кушнарев, выслушав последнее донесение, – очевидно, он пошел в горы на чай-лаги. В степи работали колхозники, они б его увидели. – Капитан склонился над картой. – Выходов из этих мест два: один – из ущелья, где потерялся след, другой – далеко в горах, на перевале. Надо закрыть перевал и ущелье.

2

Шаман возвращался домой усталый и злой. Узнав, что на дальнем чайлаге у Иргита заболел ребенок, он поехал туда с надеждой чем-нибудь поживиться. И опоздал. У больного уже побывала фельдшер Тамара Круглова. Правда, Иргит накормил шамана, но дать что-либо в жертву духам гор и тайги отказался:

– Незачем им приносить жертву. Русская эмчи[3]3
  Эмчи – врач (тув.).


[Закрыть] и без их помощи вылечит дочь.

Самба попытался было припугнуть чабана, но Иргит только рассмеялся:

– Старые у тебя стали духи, ленивые, ими теперь только детей несмышленых пугать.

– Рушится жизнь, – ворчал шаман, возвращаясь в свою юрту. Его злило, что какой-то русской девчонке больше веры, чем ему, знаменитому шаману Самбе, у которого не только отец, но и дед, и прадед были великими шаманами.

Топот копыт заставил Самбу поднять голову. В стороне проехали двое пограничников.

«Кого-то ищут, – подумал шаман. – Просто так высоко в горы они не забираются. Что-то произошло».

Но останавливаться Самба не стал, а постарался скрыться незамеченным. Он не любил встречаться с людьми, облеченными властью. Ускорив шаг, шаман все дальше и дальше удалялся в горы, где в полном одиночестве, прижавшись к крутой скале, стояла его юрта. Чайлагов, пригодных для скота, поблизости не было, да и зверь здесь не водился. Так что ни чабаны, ни охотники не забирались в эти края, и шаман мог не опасаться любопытных глаз или неожиданной встречи. Здесь он поселился давно, после того как Кара-бай, спасаясь от правосудия, бежал за границу.

К своей юрте Самба добрался уже к вечеру, когда сумерки опустились на горы. Сняв с коня узду и седло, шаман пустил его пастись, а сам вошел в юрту. Кряхтя, он опустился на колени перед очагом, высек огонь и разжег костер. Достав трубку, неторопливо раскурил ее и вдруг увидел человека, сидевшего на кошме по другую сторону очага. Свет костра позволял разглядеть его. Это был невысокий, но крепко сложенный мужчина, одетый в ватный халат и сапоги, сшитые из сыромятной кожи. На первый взгляд его одежда ничем не отличалась от одежды любого тувинца. Заставляло задуматься лишь то, что очень уж она была старая и рваная. Так давно не одевался ни один тувинец.

– Кара-бай?! – с ужасом произнес Самба.

– Он самый, – скрипуче рассмеялся мужчина. – А ты надеялся, что я уже сдох? Нет, у меня слишком много счетов еще здесь, на этой земле. Ну, что же ты не принимаешь гостя иль не рад мне?

Что ты, что ты! – заторопился Самба, доставая свои нехитрые припасы. – Плохо жить стало, ой плохо, – пожаловался он, глядя, как Кара-бай жадно набросился на еду. – Проклятая русская эмчи, как кость, поперек встала.

– А ты бы ее… – Кара-бай выразительно чиркнул себя пальцем по горлу.

– Как можно, как можно! – испуганно замахал руками шаман. – И так уж местные власти на меня косятся.

– Трусишь, – зло сказал Карай-бай, – ну тогда и не ной.

В юрте наступила тишина. Только потрескивали дрова в костре да слышалось чавканье Кара-бая.

– Так это, значит, тебя ищут пограничники? – спросил Самба.

– Где? – вскочил Кара-бай и быстро сунул руку за отворот халата.

– На Шинтанском перевале, когда ехал домой, – сказал шаман, – я видел двух пограничников.

– А-а-а, – успокоился Кара-бай и опять уселся около очага. – Там пусть ищут.

Кара-бай отложил в сторону пустую пиалу и достал трубку.

– Слушай, Самба, – сказал он, – завтра утром ты поедешь в аул, разыщешь там Даву. Он мне нужен. Только, смотри, никому не проболтайся, что я у тебя. А то… – Кара-бай достал из-за отворота халата маузер и многозначительно подбросил его на ладони. – А вот это спрячь, – протянул он шаману стеклянные ампулы. – Да осторожнее – это сибирская язва.

Самба согласно закивал головой.

– А теперь посоветуй, где мне лучше переждать несколько дней, пока ты разыщешь Даву и пока пограничники успокоятся. У тебя в юрте оставаться опасно.

– Не беспокойся, – усмехнулся шаман. Он подошел к стене юрты и открыл ловко замаскированную дверцу. – Вот сюда в случае чего уйдешь. Здесь пещера. Юрта стоит вплотную к скале, снаружи ничего не видно.

3

Харакпен обрадовался внуку, засуетился, захлопотал. Вскоре яркие языки пламени весело заплясали на куче хвороста, закипела вода в котелке. Кулар ножом отрезал от плитки зеленого прессованного чая и бросил в кипяток. Подождав немного, снял с огня котелок, поставил на землю, плотно прикрыл крышкой и накинул сверху ватную телогрейку.

– Пусть потомится, – сказал он.

Харакпен одобрительно кивнул головой. Он сидел, прислонившись спиной к юрте, курил трубку и смотрел, как на вертело жарятся куски мяса.

Где-то далеко в горах зашумел, загрохотал обвал.

– Танды-эзи, хозяин высоких гор балуется, – сказал Кулар.

Харакпен чуть заметно усмехнулся:

– Гроза в горах, дожди идут.

– Слушай, Харакпен, – пододвинулся к нему Кулар. – А ты видел когда-нибудь Танды-эзи?

– Танды-эзи не видел, а вот Кижи-бюрюса видеть приходилось.

– Кижи-бюрюса? Человека-обезьяну? – с любопытством спросил Кулар. – Расскажи, Харакпен, какой он из себя.

– Какой из себя? – переспросил Харакпен. – Что-то среднее между человеком и обезьяной. Говорят, что раньше он был человеком и жил среди людей. Но плохим он был человеком – хитрым, жадным. Как-то в племени, где жил Кижи-бюрюс, охотников долго преследовала неудача. Окончились уже последние запасы мяса, люди начали голодать. И тут они узнали, что Кижи-бюрюсу повезло: в тайге он свалил сохатого. Обрадовались люди – теперь конец голоду. Но Кижи-бюрюс и не подумал поделиться мясом с другими. «Мне самому мало, – заявил он, – пусть охотники не ленятся и идут в тайгу добывать зверя». А наутро, проснувшись, сытый и довольный Кижи-бюрюс увидел, что он остался один. Люди его племени перекочевали в другое место. С тех пор так и повелось – куда бы Кижи-бюрюс ни приезжал, люди сторонились его, никто не хотел жить с ним рядом, потому что он нарушил извечный закон охотников. Кижи-бюрюс одичал и стал мстить людям. Беда охотнику с ним в тайге повстречаться – убьет и съест.

– Ты все шутишь, – разочарованно протянул Кулар.

Харакпен ничего не ответил. Он увидел выехавшего из тайги всадника.

– Хо-хо! Харакпен! – закричал тот, не слезая с лошади. – Что я вижу? Ты стал настоящим нойоном. Вон сколько у тебя овец.

Харакпен вгляделся и узнал Самбу.

– Или ты опять пасешь чужих овец? – продолжал тот.

– Я пасу своих овец, – возразил Харакпен. – Это овцы…

Но шаман перебил его:

– Своих, говоришь? Так что же ты плохо встречаешь гостя? Я устал и голоден. Давай зарежь барашка и накорми меня.

– Этого делать нельзя, – твердо сказал Харакпен.

– Ну а тогда зачем же ты говоришь, что пасешь своих овец, если ты не можешь ими распоряжаться? Или, может быть, ты перестал уважать обычай и не хочешь накормить голодного путника?

– Что с тобой говорить? – спокойно ответил Харакпен, догадавшись, что Самба просто над ним издевается. – Ты многого не понимаешь. А если ты голоден, то сойди с коня и идем в юрту. У меня достаточно еды – есть хлеб, и мясо, и масло.

– Как-нибудь в другой раз, – скрипуче рассмеялся шаман. – А сейчас я тороплюсь. – Он нагнулся с коня и прошептал: – Большая беда идет, Харакпен. Когда я узнал об этом, я вспомнил о тебе. Хоть ты и обидел меня, но я не держу на тебя зла. И я поспешил тебя предупредить. – Самба воровато оглянулся и зашептал еще тише: – Духи разгневались на русских. Скоро здесь наступит тьма, и на землю падет мор. Уезжай отсюда, Харакпен. Уезжай, пока не поздно.

– Ты опять принялся за старое, Самба? – насмешливо спросил Харакпен. – Каркаешь как ворона. Но никто тебя не боится.

Шаман выпрямился в седло и злобно сверкнул глазами:

– Помяни мое слово, Харакпен. Ты еще придешь ко мне и будешь молить о помощи. Но смотри, чтоб это было не слишком поздно.

Самба ускакал.

Кулар, внимательно слушавший разговор, затеребил деда:

– Кто это?

– Шаман Самба, – устало ответил Харакпен.

– А о какой беде говорил Самба?

– Не знаю. Наверно, просто пугает… Знаешь что, Кулар, поезжай к Монгушу и расскажи, о чем тут говорил Самба. Странно, что он появился в этих местах. Он давно откочевал в горы и здесь не показывался.

4

Время шло, а капитан Кушнарев все еще не мог найти потерянный след. Выставленные им секреты в ущелье и на перевале, закрывшие выходы с горных пастбищ, ничего не обнаружили. Не дали результатов прочесывание чайлагов и опрос чабанов. Да разве найдешь человека в горах, в зарослях? Можно десятки раз пройти около него и не заметить. Но капитан не отчаивался. Секреты он не снимал, осмотр пастбищ продолжался.

Громкий топот копыт во дворе отвлек Кушнарева от его мыслей. Он подошел к окну. У коновязи стоял спрыгнувший с лошади Монгуш. Капитан вышел на крыльцо.

– Что еще случилось? – спросил он, взглянув на взволнованное лицо ефрейтора.

– Товарищ капитан, – начал докладывать Монгуш, – я с отцом разговаривал. Подозрительные вещи он о шамане рассказывает.

И Монгуш рассказал капитану о посещении Самбой Харакпена.

– Самба ускакал, – закончил он. – А после него в тех местах появилась сибирская язва. Ее никогда там не было.

– Сибирская язва? – переспросил Кушнарев. – Тогда все ясно. Надо сейчас же обыскать юрту шамана.

Но когда пограничники добрались до становища шамана, юрта была пуста – ни Самбы, ни Кара-бая в ней не оказалось.

5

Кулар стоял около ствола столетней лиственницы, сжимая в руках карабин и пристально вглядываясь в темноту. Ныли ноги, от усталости болела спина, хотелось потянуться, прилечь на землю, но Кулар даже не шевелился. У ног его, опустив голову на лапы, лежал Волчок– огромная рыжая лайка. Где-то далеко за горами брезжил рассвет, но Кулар с трудом различал небольшую трону, ведущую к водопою. Казалось, тишина непроницаемой стеной окружила тайгу – ни звука, ни шороха, ни ветерка.

Вдруг Волчок насторожился, шерсть на загривке вздыбилась. Кулар взглянул на него и прислушался: ничего не было слышно. Но Кулар знал, что Волчок напрасно не насторожится. Вот и он уже явственно различил тихий шорох, сухой треск сломанной ветки.

Сердце Кулара забилось часто-часто, когда он увидел в кустах клыкастую голову кабана. Медленно подняв винтовку к плечу, он повел стволом. Грянул выстрел, и все исчезло.

«Неужели промазал?» – тревожно подумал Кулар, вгоняя в ствол новый патрон. Он знал, каким опасным становится раненый кабан и с какой яростью он набрасывается на своего обидчика.

Но все было тихо. Кулар осторожно пошел к кустам, куда почти одновременно с выстрелом бросился Волчок. Не успел он сделать несколько шагов, как пес выбежал навстречу и весело запрыгал вокруг, стараясь лизнуть в лицо.

– Уйди, Волча! – прикрикнул Кулар и осторожно раздвинул кусты.

– Убил, Волча, убил! – радостно закричал он, увидев лежавшего на земле кабана. Волчок залился звонким лаем, но вдруг резко прыгнул в сторону и замер – невдалеке раздался еще один выстрел.

– Харакпен это, Волча, Харакпен, – сказал Кулар и заторопился к лошадям.

Вскоре веселые и довольные Харакпен и Кулар ехали верхом на конях. Позади каждого к крупу лошади была приторочена тяжелая кабанья туша. Кулар взволнованно рассказывал, как он услышал шорох, как увидел кабана.

Но вот тайга кончилась, и перед всадниками открылась местность, густо заросшая невысоким караганником.

– Сделаем привал, – сказал Харакпен. – Отдохнем да перекусим немного.

Расседлав коней, они привязали их около небольшой кудрявой березки и устроились на берегу речки.

– Кто это? – вдруг спросил Кулар.

Харакпен проследил за его взглядом и увидел выходившего из тайги человека. На нем был старый, потрепанный ватный халат, кожаные сапоги и меховая шапка. На руке висела плетка. Он подошел к костру и поздоровался по-тувински:

– Эки, эштер!

– Эки, эки! – отозвался Кулар с любопытством разглядывая незнакомца.

«Откуда он? Вроде в нашем районе я его никогда не видел. Странно, как будто идет издалека, судя по одежде и обуви, а никаких припасов с собой не имеет. Даже ружья нет. Как это он в тайгу без него идти решился?»

Но Кулар был настоящим тувинцем, и поэтому он молча налил в кружку чай, пододвинул незнакомцу хлеб и мясо.

«Здорово же он проголодался», – опять невольно отметил Кулар, видя, как тот жадно набросился на еду.

Некоторое время все молча ели. Потом пришелец отодвинул в сторону кружку. Харакпен протянул ему кисет с табаком. Тот достал трубку, набил ее, выкатил из костра уголек, прикурил и неторопливо заговорил.

Из его рассказа Харакпен и Кулар узнали, что его зовут Кок-оол, он из соседнего района, приехал сюда к своему дальнему родственнику. По дороге с ним приключилось несчастье – во время переправы через горную реку его коня сорвало с брода и унесло.

– Видно, чем-то я прогневил Танды-эзи, – вздохнул Кок-оол.

– Зачем неправду говоришь? – сказал Харакпен. – Я узнал тебя, Кара-бай.

Кара-бай зло взглянул на Харакпена, но сдержался и лишь засмеялся:

– Ну что ж, узнал так узнал, тем лучше. Мне нужны лошадь и карабин.

Харакпен покачал головой:

– Ни лошади, ни карабина ты не получишь. Придется тебе об этом попросить в нашем Совете.

Харакпен медленно поднялся с земли и пошел к лошадям. И тут Кара-бай неожиданно вскочил на ноги, догнал Харакпена и ударил его ножом в спину. Харакпен упал как подкошенный. Ошеломленный Кулар бросился к камню, где лежали карабины. Кара-бай погнался за ним. Он уже занес нож, но навстречу ему поднялся ощетинившийся Волчок.

Кара-бай выругался и круто повернул назад к лошадям. Вскочив на одну, он хлестнул плеткой другую так, что она галопом рванулась в сторону, гикнул и поскакал.

– Волчок! – закричал Кулар. – Возьми!

Собака рванулась вслед за Кара-баем. Кулар подбежал к Харакпену и, разорвав на нем гимнастерку, туго перевязал рану полосами от рубашки.

Харакпен застонал и открыл глаза:

– Кулар… где Кара-бай?

– Ускакал.

– Его нужно задержать! Садись на лошадь и скачи на погранзаставу. Это его, наверное, ищут.

– А как же ты?

– Я здесь полежу… Не теряй времени…

Кулар схватил карабин, поймал лошадь и ускакал.

Дорога вилась среди зарослей караганника. Колючие ветви хлестали по лицу, рукам, цеплялись за одежду, но Кулар все погонял и погонял лошадь.

Вдалеке блеснула широкая лента Хемчика. Кулар подскакал к парому и спрыгнул с лошади.

– Давай быстрее на ту сторону, – растолкал он спавшего в юрте паромщика.

– Нельзя, – позевывая, ответил тот.

– Почему?

– Видишь, вода как поднялась – в горах дожди прошли.

Кулар посмотрел на реку. Серые, грязные воды Хемчика вышли из берегов и стремительно катились мимо, неся вырванные с корнем деревья, коряги, кустарник.

– Что же делать? – растерянно спросил Кулар. – А лодка есть?

– Куда там на лодке – смотри, какие бревна несет.

«Что же делать, что же делать? – лихорадочно думал Кулар. – Там Харакпен раненый лежит. Кара-бай скроется».

Кулар взглянул на туго натянутый трос парома.

– Вот что, Оюн, – сказал он паромщику, – давай садись на мою лошадь и езжай к Харакпену. Он около ущелья лежит, раненный.

– Что с ним? – забеспокоился Оюн.

– После расскажу, – отмахнулся Кулар. – Есть у тебя веревка?

– Есть.

– Давай сюда!

– Что ты хочешь делать?! – закричал Оюн, увидев, что Кулар влез на столб, к которому был прикреплен трос.

– Я на ту сторону переберусь, – ответил Кулар. – Мне надо на погранзаставу попасть. А ты не теряй времени, скачи к Харакпену и привези его сюда.

И Кулар, цепляясь руками и ногами, медленно пополз по тросу. Сначала все шло хорошо, и Кулар уверенно продвигался вперед. Потом устали руки.

«Далеко еще, – тревожно думал он, – только бы не сорваться».

А трос под тяжестью Кулара провисал все ниже и ниже. Казалось, волны вот-вот захлестнут и унесут Кулара.

Напрягая последние силы, медленно, метр за метром, продвигался он к другому берегу. Вот и земля. Кулар встал на ноги, облегченно вздохнул. Дрожащие от напряжения руки не слушались, и Кулару никак не удавалось развязать петлю на веревке, которой он прикрепился к тросу. Вынул нож и перерезал ее.

До заставы оставалось десять километров.

«Далеко еще, – подумал Кулар, – и, как назло, ни одного всадника».

Но надо было торопиться, и Кулар побежал по дороге. Не успел он войти в лес, как его окликнули. Кулар оглянулся. Из кустов вышел сержант-пограничник.

– Куда идешь? – спросил он.

– К вам, – обрадовался Кулар.

– К нам? – удивился пограничник.

– Да, на погранзаставу. Харакпен велел. Кара-бай убежал…

– Подожди, не тараторь, – остановил его сержант. – Какой Харакпен, какой Кара-бай? Рассказывай все по порядку.

6

Кара-бай кружил по степи. Волчок вертелся вокруг лошади, хватал ее за морду, за хвост, заворачивая назад, к ущелью, где лежал Харакпен. Кара-бай пытался ударить собаку плеткой, но Волчок ловко увертывался.

Кара-бай злился. Все шло хорошо: незаметно проскользнул через границу, установил связь с нужными людьми. И надо же было этому Самбе так сглупить!

Когда шаман вернулся от Давы и рассказал, что он бросил одну ампулу в урочище и припугнул Харакпена, Кара-бай выругался и ударил Самбу:

– Засохшая баранья лопатка! Кто тебе позволил самовольничать?

Шаман ползал у него в ногах, просил прощения.

– Ладно, – сказал Кара-бай. – Что сделано, то сделано. Надо уходить отсюда, и как можно скорее.

Уже далеко в горах, немного успокоившись, Кара-бай стал думать, как лучше выполнить задание. «От Самбы надо избавиться, – мелькнула у него мысль, – стар стал, болтлив». И тут случилось непредвиденное: в ущелье они напоролись на засаду. При первых же выстрелах под Кара-басм пал конь, а шаман в страхе ускакал назад.

Кара-бай отстреливался до последнего патрона. У него были еще и гранаты. Не раздумывая, он положил их под большой камень и взорвал. Камень покатился вниз, увлекая за собой все новые и новые глыбы. Обвал задержал солдат. Зато он очень помог Кара-баю: пока шумело и гудело в горах, он скрылся.

«Надо пробираться в степь, – решил он, – достать лошадь и отсидеться где-нибудь, пока пограничники ищут меня здесь».

Казалось, удача опять улыбнулась ему. Он сумел добыть у Харакпена лошадь и ускакать в степь. Правда, не удалось захватить оружия, да еще привязалась эта проклятая собака. Она не так уж страшна, но страшны ее визг и лай. Чего доброго, услышат пограничники.

Кара-бай спрыгнул с коня и пошел пешком. Он мог еще метнуть в эту чертову собаку ножом. И при первом же удобном случае он сделал это. Однако Волчок увильнул из-под удара и еще пуще залаял.

Обессилевший, Кара-бай сел на землю. Невдалеке устроился Волчок. Высунув язык, он дышал отрывисто и часто, не спуская глаз с Кара-бая.

Тогда Кара-бай снова вскочил на коня. Он зло ударил в его мокрые бока каблуками, но в это время сзади грохнул выстрел.

«Пограничники, – догадался Кара-бай, – выследили».

…Через месяц Кара-бая и шамана Самбу судили.