Текст книги "Мост через туман (ЛП)"

Автор книги: Кидж Джонсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Кит не искал себе подруг – он так выматывался на стройплощадках и за столом с бумагами, что даже и не думал о женщинах. Разве что в грозовые ночи, когда сна ни в одном глазу, возникало желание – как будто молния пробегала под кожей.

Иногда в такие часы он вспоминал о Розали: одна она сейчас или с кем-нибудь? Может, тоже мается, разбуженная громами?

Они виделись часто, когда оба оказывались на одном берегу тумана. Розали была умна и спокойна, и она единственная не донимала его вопросами насчет моста.

Слова, сказанные про Вало, Кит держал в памяти. Он ведь и сам был молодым, причем не так давно, и знал, какие страсти бурлят в юной крови, как не терпится самоутвердиться в мире. Не то чтобы хотелось убедить Вало в необходимости моста – парень едва вступил во взрослую жизнь и какую ни есть репутацию заработал на паромных перевозках, – просто он нравился Киту: такие же глаза, как у Розали, а порой и такая же способность делать любое дело без видимых усилий.

Со временем Вало заинтересовался стройкой, принялся выяснять подробности, сначала у рабочих, а потом и у Кита. Причем дурацких вопросов не задавал, как– никак в своем деле он уже набрался опыта и даже изготовил несколько лодок по собственным чертежам. Кит начал с азов, с того, что сам мальчишкой узнал от отца на стройках. Показал, как перемещаются огромные блоки, поведал о хитром равновесии между замыслом и воплощением, между чертежами и материалами.

Объяснил, какая нужна сила воли, чтобы к цели, существующей только в твоем воображении, за тобой пошли тысячи. Вало был чересчур честен, чтобы не признать превосходство Кита, но и слишком азартен, чтобы воздержаться от попыток превзойти архитектора на его поле. Как бы то ни было, юноша все чаще появлялся на стройплощадках.

Однажды Кит отвел Паромщика в сторонку.

– Ты можешь строить, было бы желание.

– Строить? – залился краской юноша. – В смысле – мосты?

– Жилые дома, фермы, подпорные стены. И мосты тоже.

Парень нахмурился.

– Менять людям жизнь? Зачем это нужно?

– Жизнь и так постоянно меняется, хотим мы того или нет, – возразил Кит. – Вало Паромщик, ты же толковый парень. С людьми умеешь ладить, схватываешь на лету. Если захочешь, я сам возьмусь тебя обучить или направлю в Атиар, в университет.

– Вало Строитель... – протянул парень раздумчиво, а потом коротко ответил: – Нет.

Но с того дня он постоянно появлялся на участке – когда не водил паром и не мастерил лодки. Кит знал: если вопрос прозвучит снова, ответ будет уже другим.

Чтобы невидимое вышло наружу, нужны время, труд и материалы. Придет срок, и у Вало созреет решение, а пока Кит напишет двум-трем старым друзьям, пусть прикинут, как посодействовать юноше.

* * *

Между тем пилоны и анкеры росли. Прошла зима, потом лето и вторая зима. Не обходилось без несчастных случаев: упавший с высоты рабочий сломал руку, еще двое повредили ребра. В Правобережном с катков сорвался валун и раздробил пальцы на ноге женщины, пришлось ампутировать стопу. Но мост строился, и даже задержка с углублением котлованов после того памятного взрыва не сказалась на графике. У Кита не возникало проблем ни с казначейством, ни с дорожным ведомством, ни с прочими столичными учреждениями. Другое дело – Трипл, откуда то и дело наведывались зловредные чиновники, но и с ними худо-бедно удавалось договариваться.

Кит очень хорошо понимал, что ему везет.

* * *

Беда случилась как раз в тот день, когда Вало наведался на стройку. К началу второй зимы Кит уже три месяца кряду пропадал на правом берегу. Он знал, что такое здешние зимы: хмурые небеса, дожди, временами снегопады. Скоро придется сворачивать самые тяжелые работы и ждать, пока не распогодится. Но тот день, похоже, выдался удачным: каменщики подняли и уложили почти сотню блоков.

Вало только-только вернулся с левого берега, там он три недели строил лодку для Дженны Синерыбицы. Сквозь дождь, такой мелкий, что казался туманом, парень глядел на мостовую башню; за этим занятием и застал его Кит.

– А много ты успел, пока меня не было, – заключил Вало. – Какая теперь высота?

Сколько раз в своей жизни Кит слышал этот вопрос?

– Сто пять футов примерно. Это уже треть.

Вало, улыбаясь, покачал головой.

– До чего же хлипко смотрится. Я помню твои слова: основная нагрузка на пилон – это вертикальное давление. И все равно такое чувство, будто может переломиться пополам.

– Когда узнаешь про висячие мосты побольше, они перестанут... вызывать беспокойство. Поглядим, как продвинулась стройка?

У Вало засияли глаза.

– А можно? Не хотелось бы мешать.

– Я сегодня еще не был наверху, а рабочий день заканчивается... По внешней или по внутренней?

К башне примыкали леса с лестницей. Вало взглянул на них и содрогнулся.

– Лучше по внутренней.

Кит последовал за юношей. Внутри пилона шла винтовая лестница шириной три фута. Пять крутых ступенек, площадка слева, снова марш и поворот, и так, кажется, до бесконечности. Для освещения – ниши над каждой третьей площадкой, но фонарей пока не было, и подниматься приходилось на ощупь.

В башне пахло сыростью и землей, примешивался запашок горелого лампового масла. Кое-кто из рабочих винтовую лестницу недолюбливал, предпочитая

забираться и спускаться по лесам; Киту же здесь нравилось. В такие редкие моменты он словно сам становился частицей моста.

Вот и верх, можно осмотреться. Незаконченные ряды кладки, черный силуэт лебедки на фоне тускнеющего неба. Рабочие, кто еще не ушел домой, разбирали треногу, служившую для подъема блоков. Из колодца торчал шест, с него свисала лампа; позже в эту дыру опустят арматуру и зальют раствор. Архитектор кивнул подчиненным, а Вало подошел к краю и посмотрел вниз.

– До чего же красиво, – улыбнулся парень. – И высоко: видно, что делается на каждом дворе... Вон, Тели Плотник свинью коптит.

– Насчет свиньи и без башни понятно, я уже второй день нюхаю, – проворчал Кит.

Вало смешливо фыркнул и спросил:

– А Белый Пик еще не разглядеть отсюда?

– В ясный день виден, – ответил Кит. – Я на него поднимался два раза...

И тут раздался скрежет: клонилось, валилось что-то тяжеленное. А затем вопль.

Кит резко повернулся и увидел лежащую в нескольких шагах женщину, поперек ее груди – бревно от треножника. Лорех Дубильщица, из местных. Он подбежал, упал рядом на колени.

Мужчина, ее напарник, объяснил:

– Соскользнуло... – И взмолился к пострадавшей: – Лорех, ты только держись!

Но Кит уже понял: ей конец. Раздавлена грудь, плечо вывернуто из сустава, сознания нет, дыхание рваное. В хилом свете фонаря пузырившаяся на губах пена казалась черной.

Кит взял холодеющую женскую руку.

– Лорех, все будет хорошо... Ты поправишься...

Конечно, он лгал. Впрочем, Лорех его и не слышала. Зато слышали остальные.

– Надо Холла позвать, – сказал кто-то из рабочих, и Кит покивал, вспомнив, что это имя местного лекаря.

– И за Обалом тоже сходить бы, – услышал он. – А где ее муж?

Рабочий побежал вниз по лестнице, и вскоре его топот растаял в шорохе усилившегося дождя, в чьем-то плаче и в клокочущем дыхании Лорех.

Кит поднял глаза: хватая ртом воздух, Вало стоял рядом и смотрел на женщину.

– Помоги найти Холла, – попросил архитектор, но юноша не шелохнулся, и пришлось повторить.

Вало ничего не ответил, он еще несколько мгновений стоял и смотрел на Лорех, наконец повернулся и устремился к лестнице. Снизу донеслись крики, это первый посланник оповещал селян о беде.

Последний судорожный вздох – и Лорех умерла.

Кит повел взглядом вокруг. Другую руку покойницы держал мужчина, он прижимался лицом к кисти и безудержно рыдал. Еще двое оставшихся на башне рабочих стояли на коленях у Лорех в ногах. Мужчина и женщина держались бок о бок, но Кит знал, что они не семейная пара.

– Как это случилось?

– Когда оно поехало, я пыталась оттолкнуть. – Женщина прижимала к животу руку, очевидно, даже не понимая, что та сломана. – Но все равно попало.

– Притомилась она, вот и перестала беречься, – добавил мужчина, имея в виду Лорех.

Слова из этих двоих сыпались, как брызги крови из раны. Кит не перебивал. Им сейчас нужно было говорить, и чтобы кто-то слушал. Вот он и слушал, и когда появились другие – вдовец с побелевшими губами и дикими глазами, врачеватель Обал и шестеро рабочих, Кит выслушал их и постепенно вывел из башни, пошел с ними на свет и тепло.

Ему уже приходилось терять людей. И раньше бывало ничуть не легче, чем в этот раз.

Нынче ночью в Правобережном прольется много слез. Кто-то будет злиться на Кита и на мост, немало упреков достанется провидению, дозволившему случиться беде. Не обойдется и без тоскливого молчания, и без кошмарных снов. Иные займутся любовью, а кому-то захочется побыть с детьми или собаками – светочами жизни в мозглой зимней ночи.

* * *

Однажды его преподавательница, имевшая привычку отвлекаться от свойств материалов и принципов архитектуры, сказала:

– Рано или поздно начинаются неприятности.

Была зима, и они вышли на прогулку, невзирая на снегопад. Скосса хотела что-то купить для усовершенствования своего костыля.

– На долгой стройке очень привыкаешь к местным, забываешь даже, что ты на самом деле не один из них, – продолжала она. – И вдруг – несчастный случай. Для тебя он как оплеуха. Что чувствуешь при этом? Вину, жалость, одиночество... беспокойство за график. Но разве это важно? Нисколько. Важны чувства тех, кто вокруг тебя. Поэтому надо прислушиваться к людям. Понимать, каково им. – Она приостановилась, задумчиво постукивая тростью по земле. – Хотя нет, это неправда. Твои чувства тоже многое значат, ведь это и для тебя тяжелое испытание, и не факт, что ты найдешь в себе силы. Возможно, их придется черпать из другого источника.

– Ты о друзьях? – с сомнением спросил Кит.

Он уже выбрал для себя карьеру – такую же, как у отца. И не намеревался подолгу задерживаться на одном месте. Несколько лет – и другая стройка.

– Да, о друзьях. – На волосах Скоссы копился снег, а она как будто и не замечала.

– Знаешь, Кит, беспокоюсь я о тебе. С людьми общий язык находить ты умеешь, это видно. Ты хорошо относишься к ним. Но слишком уж узкие рамки у этого хорошего отношения.

Он хотел было возразить, однако преподавательница жестом велела помолчать.

– Да-да, знаю, о людях ты заботишься. Но только в должностных рамках. Сейчас у тебя учебные задачи, а потом начнутся мосты и дороги. У твоих подчиненных, Кит, будет собственная жизнь, проходящая большей частью вне стройплощадки. К людям нельзя относиться как к инструментам, даже как к любимым инструментам. Ты ведь тоже человек, и твоя жизнь не должна замыкаться в границах проекта. Будет очень плохо, если нагрянет беда и окажется, что до тебя никому нет дела.

* * *

Кит брел через Правобережное, держа путь к «Рыжей гончей». На улицах ни души, жители сидят по домам и кабакам, как будто село невидимой стеной от него отгородилось. Впрочем, слышен топот – кто-то догоняет.

Когда бегущий приблизился, архитектор, готовый к самому худшему, резко обернулся. Не так уж редко понесшие утрату мстят тому, кого считают виновными в своей беде.

Но это Вало. Кит, хоть и увидел сжатые кулаки, сразу понял: парень зол, хотя драки не ищет.

Как же не хотелось ничего выслушивать! Добраться до своей комнаты, упасть в койку и проспать тысячу часов. Но у Вало были совершенно шальные глаза. У Вало, который так похож на Розали.

Хоть бы Розали и Лорех не оказались родственницами или подругами.

– Что же ты по улицам бегаешь в такую холодину? – мягко спросил Кит. – Шел бы домой.

– Я пойду... Уже был дома, но подумал: может, встречу тебя... Потому что...

Парень замерз до дрожи.

– Пойдем-ка лучше под крышу...

– Нет, – отказался Вало. – Сначала я должен узнать. Что, всегда вот так? Если я этим займусь, в смысле, если буду строить, такое тоже может случиться? Кто-нибудь погибнет?

– Да, может. И, вероятно, случится когда-нибудь.

И тут Кит услышал то, чего совершенно не ожидал:

– Понятно. А ведь она только что замуж вышла.

Он мигом вспомнил кровь на губах Лорех, последние клекочущие вздохи раздавленной груди.

– Да, – подтвердил Кит. – Только что.

– Я просто... хотел узнать, нужно ли мне быть готовым к такому.

Другому эти слова могли показаться жестокими, но Кит знал: паромщики вовсе не бессердечны. Просто они слишком часто видят смерть. И сами готовы принять ее в любой миг.

– Надеюсь, я выдержу...

– А может, тебе не придется. – Кит уже стучал зубами под усиливающимся дождем. – Шел бы ты домой.

Парень кивнул.

– Жаль, что там не было Розали, она бы помогла... Тебе тоже надо домой, вон как дрожишь.

К черному ходу «Суки» он пробрался через конюшню. По пути встретился хозяин заведения, он кивнул постояльцу, направляясь в пивной зал с гроздьями кружек в руках. Видсон Содержатель Двора был мрачен, но враждебности не выказал.

«Это хорошо, – подумал Кит. – В такие дни прекрасно все, что не слишком плохо».

Наконец он прошел к себе, затворил дверь и привалился к ней спиной, как будто хотел наглухо отгородиться от мира. Здесь уже кто-то побывал: зажжена лампа, растоплен очаг, а у окна, на холодке, ждут хлеб, сыр и светлое пиво.

И тут он заплакал.

* * *

Сигнальные флажки отправили новость за реку. Ни на следующий день, ни через день работа на стройке не велась. На людях Кит держался невозмутимо, делал все, что от него требовалось, а печали и раскаянию предавался в одиночестве, сжимаясь в комок подле очага.

На третьи сутки с левого берега переправилась Розали, привезла громадный штабель ящиков с северными травами – их путь лежал дальше на восток.

Кит сидел в пивном зале «Суки», слушал разговоры. Мало-помалу местный люд превозмогал боль утраты. Надо было жить сегодняшним днем и в будущее смотреть бодро. Ничего, скоро распогодится, и у всех полегчает на душе. Вот бы еще показать селянам прямо сейчас какое-нибудь достижение. Нечто необычное и важное. Они бы повеселели, увидев перед собой прямой и ясный путь к цели.

Кит не заметил, как в зал вошла Розали, лишь почувствовал ее руку на своем плече и услышал предназначенный только для его уха шепот:

– Пойдем.

Он обернулся, посмотрел недоумевающе, словно на незнакомку.

– Пойдем, Кит, – повторила она. – Прогуляемся.

Шел дождь, но Кит лишь натянул на голову шарф, когда по лицу побежали студеные капли.

Пока они шлепали по лужам Правобережного, Розали не сказала ни слова. Кит не знал, куда его ведет Паромщица. Радовало, что не надо ничего решать самому.

Не надо быть сильным.

Наконец, она отворила дверь и впустила спутника в полную света и тепла комнатушку.

– Это мой дом, – сказала она. – Вало тоже здесь живет. Он все еще в лодочной мастерской. Да ты присаживайся. – Розали сняла висевший над огнем горшок, зачерпнула из него кружкой, подала ее Киту. – Пей.

Он глотнул крепкого пива с пряностями, и от тепла в груди чуть-чуть ослаб тугой узел.

– Спасибо.

– Говори, – велела она.

– Я знаю, для вас это тяжелая потеря, – произнес он. – Ты хорошо знала Лорех?

Розали замотала головой.

– Это не мне нужно, а тебе. Поговори со мной.

– У меня все в порядке. – Не дождавшись отклика, Кит повторил уже сердито: – Розали, за меня беспокоиться не нужно. Я как-нибудь переживу.

– Да не все у тебя в порядке, – возразила женщина. – Лорех погибла, и получается, она отдала жизнь ради твоего моста. И что, ты не считаешь себя виноватым? Не поверю.

– Конечно, считаю, – буркнул он.

Розали повернулась к нему лицом, на широких скулах заиграли золотистые отсветы огня. Но напрасно Кит ждал от нее каких-то слов. Паромщица лишь смотрела на него.

– У меня и раньше такое случалось, – с удивлением услышал Кит свое признание.

– Мой первый самостоятельный проект – ворота через дорогу, для сбора пошлины. Сущий пустяк, ничего мудреного. Мы не успели положить замковый камень: провалился шаблон и обрушилась вся арка. На такой ерундовой стройке потерять человека... Он был молод. Высокий, стройный. Прихрамывал. Растил сестру, совсем ребенка, не старше десяти. Она пришла с ним на стройку в тот день, но не видела, как рухнула арка. Когда погиб брат, девочка гуляла в ближних полях. Дафуэн? Науз? Как же его звали?.. А сестру?

«Я обязан их помнить, – подумал Кит. – Я так много им должен...»

– Всякий раз, когда у меня на стройке кто-нибудь гибнет, – нарушил он затянувшуюся паузу, – я вспоминаю всех. Их уже двенадцать. За двадцать три года. Вообще-то не так уж много. У некоторых список куда длиннее. Строительство – работа небезопасная.

– Но разве это имеет значение? – спросила Розали. – Ведь тебе кажется, что это ты убил каждого из них, Как будто своими руками с моста сбрасывал.

– Да, я в ответе. Первый, Дуар... – Имя всплыло, и узел в душе еще больше затянулся, а по лицу побежали горячие слезы.

– Все правильно, – тихо сказала Розали и положила ему на плечи ладони. И не убирала их, пока Кит не выплакался.

– Откуда ты знаешь? – спросил он наконец.

– В семье Паромщиков я теперь самая старшая, – ответила она. – Семь лет назад не стало тети. А четыре года назад я провожала брата. Был прекрасный день – ни ветерка, ни тучки, – но брат не добрался до берега. Он меня подменил: я тогда почувствовала, что с рекой неладно... Наверное, надо было все-таки плыть самой... Так что я знаю. – Она распрямила спину. – И большинство людей знают. Вот Петро Плотник отправил дочку в горы присмотреть лес для нового сруба, а она не вернулась – не то волки загрызли, не то под молнию угодила. Спрашивается, кого винить? Петро? Или волков? Молнию? А может быть, сама виновата, сделала какую-то глупость? Ну да, Петро, получается, виноват: не послал бы туда дочь, она бы там и не оказалась... А мать? Сама не знала страха и дочку приучила ничего не бояться... А Тому Грину понадобилась пристройка к дому... Выходит, все, кроме разве что волков, чувствуют себя виноватыми – кто больше, кто меньше. Но это путь в никуда. Все равно бы Лорех умерла рано или поздно. – Помолчав, Розали тихо добавила: – Все мы умрем.

– Ты так спокойно относишься к смерти? – спросил он. – И даже к своей?

Она выпрямилась, на лице вдруг проступила усталость.

– А что делать, Кит? Кто-то должен водить паром, и для такой работы я подхожу лучше многих. Не только потому, что это у меня в крови. Я люблю туман, его потоки, его запах. И силу ощущать в своем теле на переправе... Уверена, когда пришли волки, дочь Петро умирать не хотела, но ей так нравилось выбирать деревья...

– А если смерть придет к тебе? – спросил Кит мягко. – Встретишь ее вот так же беспечно?

Она рассмеялась, и печали как не бывало.

– Пожалуй, нет. Буду проклинать звезды и сопротивляться до последнего. И все же переправа через туман останется самым упоительным занятием на свете.

* * *

Во время учебы у Кита были связи с женщинами. На лекции ходила уйма слушателей, по улицам бродили толпы студентов, вечерами пивные были забиты молодежью. Но технари издавна держались замкнутым лагерем. В университете шутили, что пуще архитекторов трудятся только пивовары. Поэтому Кит почти не расставался с товарищами по профессии – и в стенах учебного заведения, и за их пределами. Вместе зубрили, спорили, выпивали и ночевали.

На третьем году обучения он познакомился с Домху Канной. Случилось это в торговых рядах, где он покупал велень и хлопковую бумагу. Девушка была невысока, лицо сердечком, шевелюра, как черное облако, – кудри удавалось частично укрощать только с помощью серых лент. Родилась Домху на востоке, в прибрежном городе, и отправилась за две тысячи миль учиться философии.

Она очаровала Кита. У нее был шустрый, словно рыбка, склонный к внезапным решениям и непостижимым для него ассоциациям ум. Все на свете Домху воспринимала как метафоры, как символы, обозначающие нечто иное. Чтобы лучше понимать людей, говорила она, надо сравнивать их с животными, временами года, песнями или азартными играми.

Киту думалось, что и в его профессии можно найти такие же образы и сравнения.

Подчас люди похожи на волов, ведомых в упряжке. Или на металл, расправляемый и заливаемый в форму. А может, на камни для сухой кладки: их тщательно отбирают по размеру и прочности и столь же добросовестно укладывают в стену.

Последний образ нравился Киту больше других. Эти камни удерживаются на месте не раствором, а собственным весом, да еще точным расчетом каменщика.

Однако сравнение оказалась негодным: да, что-то такое есть, но на самом деле люди не камни.

Кит так и не понял, что нашла в нем Домху.

О том, чтобы узаконить отношения, они не думали. Когда у Кита дошел до  середины пятый учебный год, она вдруг вернулась в свой город – помогать в создании нового университета. Да и вообще, в ее краях не были популярны формальные браки. Расставались друзьями, не без печали.

И лишь спустя годы Кит впервые задумался о том, что все могло быть иначе.

* * *

Хотя зима выдалась дождливой, но пригодные для работы дни все же выпадали, и ни один из них не был потерян. Весной еще погибали люди, на обоих берегах, но эти смерти не имели отношения к стройке. Селянка умерла родами, и ребенок в своей коротенькой жизни не успел сделать ни одного самостоятельного вздоха. На реке сгинули два рыбака, у них опрокинулась лодка. Еще несколько человек скончались – кто от старости, кто от болезни.

За весну и лето удалось закончить анкерные массивы, бесформенные громады из блоков и известкового раствора, намертво скрепленные с матерой породой.

Сооружения эти почти полностью скрывались под землей, сверху возвышались лишь считаные ряды кладки. Огромные, длиной в человеческий рост анкерные болты прятались в глубине проемов для цепей.

К середине третьей зимы был готов пилон на правом берегу, задолго до того, как достроили левобережную башню. Усовершенствованная Дженнером и Тениант Планировщицей сигнальная система позволяла обмениваться подробными сведениями, а с каждым паромом туда или сюда прибывала письменная документация. Вало, хоть и проводил много времени вместе с Китом, успел переплыть реку двадцать раз, а Розали все шестьдесят восемь. Главный архитектор перебирался на другую сторону лишь по требовательному зову флажков.

Ранней весной, когда Кит работал на правом берегу, пришел сигнал «Имперская печать». Надо было, не теряя ни минуты, бежать к Розали.

– Не могу, – сказала она. – Я только вчера там была. Крупняк...

– Мне срочно нужно, а Вало в Левобережном. Из столицы поступили новости.

– Новости и раньше приходили. И преспокойно ждали на берегу.

– Как бы не так. Это вы заставляли их ждать.

– А флаги на что? – В ее голосе появилось легкое раздражение.

– Так ведь имперская печать. Никто, кроме меня и Дженнера, не вправе ее сорвать. А он тоже здесь. – Говоря эти слова, Кит думал о ее брате, который погиб четыре года назад.

– Если умрешь, никто уже не сможет прочесть, – проворчала Розали.

Они отправились в тот же вечер. «Если уж плыть, то чем раньше, тем лучше», – сказала Паромщица.

Когда Кит спустился на ближнюю пристань, по небу уже протянулись ярко-зеленые и золотистые ленты, это облака отражали последние солнечные лучи.

Сумерки почти скрыли туман, дыбившийся гладкими курганами двадцатифутовой высоты; ветерок меж насыпей был слабым и ровным.

Розали ждала молча, в ее руках свивалась кольцами веревка. Рядом стояли две женщины – возвращавшиеся с плантаций Глота торговки пряностями. С ними была собака, она суетилась и выла. Кит нес тяжелые ящики с листами велени и хлопковой бумаги; на свернутые в плотную трубку документы был натянут непромокаемый чехол. Торговок и собаку Розали усадила на носу парома, после чего молча отвязала швартов и оттолкнулась от причала. Кит сел рядом с ней.

Она стояла на корме, опираясь на весло. На миг Киту даже представилось, что паром плывет по воде; вот сейчас послышится плеск...

Но широкая лопасть перемещалась в тумане совершенно беззвучно. Было так тихо, что он слышал дыхание Розали, тревожное пыхтение собаки и собственный учащенный пульс.

Затем «Спокойная переправа» заскользила вверх по длинному гребню туманного бархана. Конечно же, это никакая не вода.

До ушей Кита донеслось слабое сипение. Видно было недалеко, но запоздалые отсветы показали, как вспучился склон холма – будто в горячем грязевом озере образовался большой пузырь. Выпуклость разрасталась – и вот она лопнула под испуганное аханье пассажирок. Появившийся горб (заметно, что длинный, а больше в темноте ничего не разглядеть) устремился прочь.

– Что это? – спросил Кит изумленно.

– Рыба, – шепнула в ответ Розали. – Причем не мелкая. У нее клев по вечерам. Не надо бы нынче здесь плыть.

Между тем уже наступила ночь, вышла первая, малая, луна, чуть поярче проступили звездочки, а потом засветились и другие небесные тела. Розали аккуратно вела паром среди зыбких холмов, ее лицо было обращено к небу.

Поначалу Кит принял это за молитву, но затем догадался: Паромщица ориентируется по звездам. Снова и снова выныривали рыбы, и всякий раз было шипение, появлялся едва различимый силуэт. А однажды донесся человеческий голос, очень-очень далекое пение, и оставалось лишь догадываться, как такое чудо возможно.

– Рыбаки, – объяснила Розали. – Они сейчас держатся ближе к насыпям. Хотелось бы мне...

Паромщица не договорила, и Кит не узнал, в чем заключалось ее желание. Они уже преодолели глубокий туман, и едва ли архитектор мог сказать, как он это определил. Ему вдруг представились мост над головой, черная полоса поперек звездного неба, с параболами цепей: пройдет время, по этому прямому, как стрела, прогону будут разгуливать люди, вовсе не думая о том, какие опасности таятся под ногами. Может быть, кто-то заметит внизу шевеление, но с огромной высоты не отличит рыбу от прочих теней. Это если он вообще остановится у перил и вглядится в туман. Конечно, появление крупняка, этих таинственных, сверхъестественных существ не останется незамеченным, но оно лишь вызовет легкий трепет – как рассказанная на ночь страшная сказка.

Розали как будто привиделось то же, что и Киту. Она вдруг произнесла:

– Твой мост все изменит.

– Прости, но так будет лучше, – сказал Кит. – Мы не должны плавать через туман.

– Мы не должны попадать на тот берег иначе, как переплывая через туман. Кит, знаешь... – Розали оборвала фразу в самом начале. Через секунду она вновь

заговорила, но уже тише, словно отвечала собственным мыслям: – Часто жизнь зависит от сиюминутного выбора: с Дирком Кожемякой я заночую на горном поле или одна под своей крышей, куплю на ярмарке ленты или вино, из какого дерева – камфорного или грушевого – сделаю носовую деку парома. По-твоему, это мелочи?

Поцелуй, лента, пылинка, упавшая на ту или иную чашу весов... Нет, Кит Мейнем из Атиара, это не мелочи. Наши души ждут от нас ответов, и любой изменяет нас...

Вот почему я не спешу решать, как мне относиться к твоему мосту. Я буду ждать, пока не пойму, какая перемена случится со мной.

– А если понять так и не удастся? – спросил Кит. – Ведь это будет означать, что ты ждала зря.

Неподалеку раздался всплеск.

– Тихо!

В светлое время путь занял бы меньше часа, но теперь Киту казалось, что прошло много больше времени. Да и не казалось, наверное. Если на звезды глядеть, не поймешь, то ли продвигается лодка вперед, то ли стоит на месте.

У него стиснуты челюсти, а мышцы, все до единой, напряжены. Попытавшись расслабиться, Кит понял: нет, это не страх, а нечто иное, идущее извне.

– О нет! – воскликнула рядом Розали.

Теперь он тоже улавливал это – звук не звук, похоже на пение органных труб самого низкого регистра; гул до того слабый, что его едва различает ухо. Но от него почему-то кости превращаются в жидкость, а мышцы – в шелушащуюся ржавчину.

Вдруг стало тяжело дышать, из груди рвались хрипы, в голове гулко ухала кровь.

Движения давались не легче, чем мухе, увязшей в меду. Все же он кое-как поднял руки, прижал ладони к вискам. Розали была почти не видна – словно пятно чуть светлее мглистого фона, – но слышались ее слабые, полные боли вздохи, как у раненой собаки.

Барабанный бой гремел теперь во всем теле, растворял, разъедал. Хотелось кричать, но в легких не осталось воздуха. Вдруг Кит понял, что под ними уже не плоская поверхность: туман вспухал, вздымался, горбился за бортами парома.

«Так я мост и не достроил, – подумал он. – И ее не поцеловал».

А Розали – жалеет ли сейчас о чем-нибудь?

Туманный горб все рос, превращался в курган, в гору, и вот она уже застит полнеба. Затем гребень растаял, развеялся туманными завитками, и обнажилась тварь – громадная, темная, как сама ночь, она заскользила вниз, в образовавшуюся ямину. При этом казалось, будто она вовсе не двигается, хотя Кит понимал: это из-за непомерной длины. Целый век минует, прежде чем тварь проплывет перед ним вся... А больше он и не увидел ничего – глаза закрылись сами собой.

Неизвестно, сколько времени он пролежал на дне лодки. Просто в какой-то момент пришел в себя, а чуть позже к нему вернулась способность двигаться, мышцы и кости пришли в норму. На носу парома лаяла собака.

– Розали? – слабо позвал он. – Мы что, тонем?

– Кит? – Ее голос был тонок как нить. – Так ты жив? А я думала, умер.

– Это был крупняк?

– Чего не знаю, того не знаю. Настоящего крупняка еще никто так близко не видел. Может, это был крупняк-середняк.

Кит вымученно хихикнул.

– Вот же зараза! – ругнулась в потемках Розали. – Я весло обронила.

– И как теперь быть? – спросил Кит.

– Есть запасное, но с ним и плыть дольше, и к причалу не попасть. Ладно, приткнемся где-нибудь, а дальше пешком, за помощью.

«Я жив, – подумал Кит. – Могу теперь хоть тысячу миль прошагать».

До Левобережного они добрались уже почти на рассвете. Как раз всходили две большие луны, когда паром пристал к берегу в миле южнее пристани. Торговки пряностями сразу ушли вместе с собакой, Кит с Розали задержались, чтобы привязать лодку, а потом побрели берегом. На полдороге встретили Вало, он бежал со всех ног.

– Я жду и жду, а тебя все нет и нет... – Парень задыхался, в лице ни кровинки. – А тут они, пассажирки эти, говорят, ты добралась, и я...

– Вало... – Розали обняла его, крепко прижала к себе. – Малыш, мы живы. И мы здесь. Все кончилось.

– Я думал...

– Знаю, о чем ты думал, – перебила она. – Прости, я так вымоталась, просто с ног валюсь. Сделай одолжение, подгони «Переправу» к пристани. А я домой. Буду спать до вечера, и даже если самой императрице понадоблюсь, пускай ждет и зря не топает ножками.

Она отпустила юношу, одарила Кита усталой улыбкой и пошла вдоль насыпи.

Архитектор проводил ее взглядом.

* * *

«Имперская печать» оказалась письмом из Атиара от какого-то мелкого, но наглого чиновника – он требовал разъяснить ранее представленные Китом цифры.

Едва ли это стоило переправы даже в ясный день, не то что в такую ночь. Кит проклинал и столицу, и всю империю, но затем все же послал требуемое, добавив суровое замечание насчет печатей и надлежащего пользования ими.