Текст книги "Мост через туман (ЛП)"

Автор книги: Кидж Джонсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

Кит опустился на колени в нескольких футах от женщины.

– Розали Паромщица из Правобережного.

В темноте блеснули ее зубы.

– Кит Мейнем из Атиара.

Он вытянулся рядом. Трава, жесткая как солома, колола шею и спину. Женщина, не глядя, подала кувшин с чем-то ядреным, точно деготь. Кит аж поперхнулся.

– Я не хотел... – начала он и сразу замялся.

– Ага, – отозвалась Паромщица, и Кит понял, что она услышала недосказанное им, а это «ага» равнозначно пожатию плечами. – Знаешь, в семействе Паромщиков хватает и таких, кто ни разу не переправлялся через туман.

– Но ты... – Он помедлил, осторожно подбирая слова. – Ты переправлялась сотню раз. И думается, тебе это на роду написано.

– Как и тебе на роду написано строить, – тихо произнесла она. – Хорошо, что понял. Ты умный.

– Но теперь это уже не понадобится. Я про паромную переправу. Рыбья кожа нам пригодится, так что рыбаки не останутся без работы, но они...

– Будут удить у самого бережка, – договорила Розали.

– А ты? – спросил он.

– Не знаю, Кит. Поживем – увидим. Может, поплыву через туман, а может, и нет.

Успею ли состариться – что за прок гадать?

– Так тебя это не огорчает?

– Огорчает, конечно. Я и радуюсь, что ты построишь мост, и вместе с тем ненавижу его. Как же я буду тосковать по прошлому, по переправам!.. Но кому охота принадлежать к семье, в которой все умирают молодыми, да вдобавок нельзя усопшего проводить по-людски, предав его тело огню. Если у меня будет ребенок, ему не придется делать тот же выбор, что и мне: или плавать через туман и погибнуть, или благополучно жить на одной половине мира без надежды увидеть другую. Да, кое-что мое дитя потеряет. Но кое-что и приобретет.

После долгого молчания он спросил, боясь любого ее ответа:

– Ты меня ненавидишь?

– Тебя? Ну что ты. – Розали повернулась к нему и поцеловала в губы.

И Кит не знал, чьи соленые слезы он почувствовал на губах – ее или свои.

* * *

Потом надо было собирать над рекой цепи, и на это ушла вся осень.

Через несколько дней после успешной протяжки снова пристегнули к кабестану волов; теперь над рекой повисли два параллельных троса. Тонкая эта процедура требовала бесперебойной связи посредством сигнальных башен, но прошла без сучка и задоринки, после чего Киту удалось как следует выспаться. Если бы трос лопнул, пришлось бы все делать заново.

В последующие дни оба троса заменили канатами из рыбьей кожи, достаточно прочными, чтобы временно удерживать вес цепей. Концы канатов закрепили на оголовках башен, и теперь предстояло собрать первую цепь из восьми. От тяжелого болта, надежно укрытого в анкере, через седловидную опору на верхушке пилона и дальше, по идеально выписанной длиннейшей дуге в двухстах футах над туманом.

К обоим канатам подвесили люльки: вот теперь наконец-то можно переправляться через туман и без лодок. Хотя никто не поспешил прибегнуть к такому способу, кроме сотни верхолазов, как местных, так и столичных. Эти мужчины и женщины были так сильны и ладно скроены, что казались существами иной, высшей породы, нежели люди. Их начальницу Кит знал по прежним стройкам, ее звали Фейлин, а фамилий высотники не носили. У этой женщины было какое-то сходство с Розали.

Дни укорачивались, портилась погода, и Кит удвоил усилия, чтобы смонтировать первые две цепи до зимних дождей: вязнущие в грязи волы не помощники в тяжелой работе. Вопреки расчетам он не был уверен в том, что тросы, даже изготовленные из рыбьей кожи, выдержат вес огромных дуг на протяжении всего холодного сезона. К тому же в реке водится крупняк – а ну как в зимнюю бурю ему придет охота поразмяться и попрыгать в высоту?

Требовалось немало рук, чтобы соединять десятифутовые звенья цепи большущими, в локоть, болтами. И громоздкости только прибавлялось по мере срастания звеньев. С помощью лебедок цепи уже добрались до седловидных опор, после чего труд высотников сделался и вовсе адским: Фейлин и ее люди поднимали звенья и болты в люльки и наращивали цепь уже на весу, выбиваясь из сил и рискуя жизнью. А ведь надо было работать синхронно с товарищами на другом берегу, чтобы не подвергать перегрузкам канат.

Главному архитектору нередко приходилось задерживаться на стройке допоздна, а ночи становились все темнее. Когда хватало лунного света, высотники и прочие мостовики трудились посменно. Строительство велось круглые сутки.

В ту осень он пересек туман шесть раз. Высотники очень не любили подпускать к своим люлькам посторонних, но ведь Кит был главным архитектором, руководителем стройки, поэтому разок воспользовался этим способом переправы, хоть и пришлось побороться с боязнью высоты.

Но предпочтение он отдавал парому.

Однажды Кит плыл вместе с Вало. Парень решил не уезжать, пока не будет закончено строительство и не отпадет нужда в паромах, но на уме у него теперь была только столица. Когда же Кита перевозила Розали, оба молчали, внимая шелесту кормового весла в плотной пене. С каждым днем убывал страх перед туманом, но по какой причине – этого архитектор не говорил даже самому себе.

А причиной было близкое завершение стройки. Если в темное время суток присутствие Кита на объекте не требовалось, а Розали была на этом же берегу, они проводили ночь вместе – могли заниматься любовью, или выпивать, или сшибать кегли в пивном дворике «Оленьего сердца».

Кстати, Кит показал отменные способности в этой игре, чем удивил всех, даже самого себя. Больше они ни разу не говорили о том, чем Розали будет заниматься в дальнейшем. Да и о своих видах на будущее Кит речи не заводил.

Напряженный труд зодчих принес плоды. Когда высотники вгоняли в проушину последний болт, было еще довольно тепло, и чугун не морозил руки. И вот первая цепь готова. Хотя зима сильно затормозила темпы строительства, до весны над рекой протянулись вторая и третья цепи, а остальные встали на свои места к концу лета.

* * *

После того как самые сложные работы были выполнены, многие труженики разошлись или разъехались по домам. Больше половины участников строительства взяли себе фамилию Мостовик или похожую.

– Мы изменили мир, – сказал Кит Дженнеру, невесть в который раз перебравшись на левый берег.

– Нет, – возразил помощник, уже собравший вещи, чтобы отправиться на новое место. – Это ты изменил мир.

Кит промолчал, но слова Дженнера принял близко к сердцу. И потом иногда вспоминал их со смесью гордости и тревоги.

С ним остались высотники, эти смельчаки, которым нипочем карабкаться по несущим цепям и крепить на них подвески. Вот уже два года канатчики, жившие на двести миль выше и ниже по течению реки, плели канаты из рыбьей кожи, предназначенные для поддержки дорожного полотна. Каждому канату было отведено свое место в конструкции, о чем свидетельствовали знаки на канатных ящиках. Аккуратно сложенные штабелями, они ждали своего часа на кишевшем некогда овцами лугу.

Киту осталась бумажная работа – в столицу потоком шли отчеты и обоснования платежей. Но каждый день он выкраивал часок, чтобы посмотреть на четкие, слаженные действия верхолазов. Бывало, заберется на самый верх пилона, глядит на реку, а там нет-нет да промелькнет знакомый изящный силуэт парома в дымчато-серых или блестяще-белых щупальцах марева.

Погиб еще один рабочий, Томмер Волопас. Спьяну поспорил, что залезет в люльку, и сорвался с диким воплем, превратившимся в маниакальный хохот, когда бедняга тонул в тумане. Убитая горем и гневом жена порыдала, земляки ходили несколько дней в платье цвета пепла; между тем мост продолжал строиться. В «Рыжей гончей» у себя в комнате плакал Кит, Розали обнимала его и утешала: «Томмер был хорошим человеком. Хоть и пьяница, а заботился о жене и сыновьях и со скотиной умел обращаться. Люди всегда умирали и будут умирать, и твой мост тут совершенно ни при чем».

А села менялись прямо на глазах. Отовсюду съезжались торговые гости: кто комнату в трактире снимет, кто угол в хижине. Но находились и такие, что сами строили склады для своих товаров или домики под жилье, а то и целые гостиницы.

Часто дельцы пользовались паромами, а потом щедро переплачивали перевозчику «в надежде, что это никогда не повторится». Вало в таких случаях смеялся и на вырученные деньги поил друзей пивом – ему из университета пришло письмо с предложением приступить к учебе в начале зимнего семестра, и надо было со многими душевно проститься. Розали же никому, даже Киту, не говорила, как она распорядится своими сбережениями.

В пятый год строительства, весной, положили дорожное полотно, достаточно широкое, чтобы бок о бок могли пройти два вола; толстые доски для пущей устойчивости сшивались между собой гвоздями. Настил состоял из сотен щитов, их собирали внизу, а затем поднимали наверх и дальше тащили вручную, чтобы уложить и закрепить на прочных чугунных балках.

Однажды жительница Левобережного что-то прокричала на своей стороне, а с другого конца моста в ответ прилетел смех зареченских. Тогда оба села праздновали всю ночь напролет.

Когда вечера удлинились, некоторые жители придумали себе развлечение – приходить на мост, ложиться на краю и смотреть вниз, на далекий туман. В нем шевелись темные силуэты, но крупняка никто пока не заметил. Находились любители ронять тяжелые камни – интересно было глазеть, как расплескивается туман, как пробивается дыра в таинственную глубь. Но соседи обычно вмешивались. «Это непочтительно», – говорили одни. «Сдурел? – вопрошали другие. – Разозлить их хочешь?»

Кит приглашал на мост Розали, но она отмахнулась: «Мне и с лодки видно предостаточно».

* * *

В «Рыбе» на левом берегу Кит прожил пять лет, и теперь его комната выглядела настоящим кабинетом архитектора: на стенах пришпилены планы и расписания, кресло у очага завалено одеждой и книгами, сверху они придавлены отрезом красного шелка (однажды на ярмарке Кит не удержался от соблазна и купил). Уже и не вспомнить, сколько лет назад он в последний раз отдыхал в этом кресле. В папке и на широком столе теперь не чертежи, а транспортные накладные, заявки на материалы, платежные ведомости и копии переписки с имперскими чиновниками.

Окно было растворено. Кит сидел на кровати, смотрел, как пчела порхает в полном солнца воздухе. На столе лежала половинка груши – интересно, доберется ли до нее крылатая труженица? Тут ему подумалось о сотах: у ячейки шестиугольное сечение, не прочнее ли она, чем с квадратным? Как бы поэкспериментировать на досуге?..

В коридоре вдруг раздался частый топот. Распахнулась дверь. На пороге моргала от яркого света Розали. А тот был таким золотым, что Кит и не заметил поначалу ни ее бледности, ни слез.

– Что?! – вскинулся он с кровати.

– Вало, – сказала она. – «Искатель жемчуга».

Кит обнял ее. Пчела улетела, солнце померкло, а он все держал Розали в объятиях, и она покачивалась, сидя рядом на кровати. Лишь когда в окне окрасился пурпуром квадрат неба и на него заполз месяц малого спутника, женщина заговорила.

– Ах... – Это прозвучало почти как рыдание. – До чего же я устала...

Сразу после этого она уснула с непросохшими слезами на щеках.

Кит потихоньку выскользнул из комнаты.

Пивной зал был переполнен, и многие пришли в пепельном; архитектору даже подумалось, уж не принято ли здесь всегда держать траурную одежду под рукой.

Разговоры велись вполголоса, то и дело кто-нибудь всхлипывал.

Брана Гостинщица заметила Кита еще в дверях, вышла к нему из-за барной стойки.

– Как она?

– Плохо. Но сейчас спит. Собери для нее чего-нибудь поесть и выпить.

Брана кивнула, отдала распоряжение проходившей в кухню дочери Ликсе и снова повернулась к Киту.

– Сам-то как? Ты ведь с Вало дружил.

– Ага, – кивнул Кит, вспоминая.

Вот Вало гоняется за ребятней по каменному полю, и вот он смеется на крыше пилона, а вот сидит серьезный в тени недостроенной рыбачьей лодки, в руках тетрадка с расчетами.

– Что произошло? Она мне ничего не рассказала.

– А что тут рассказывать? – развела руками Брана. – С того берега сигнальщик предупредил: Вало отплывает и должен к нам прибыть вскоре после полудня. А он так и не появился. На наш запрос ответили, что парень отчалил сразу после сигнала.

– Может, все-таки жив? – спросил Кит, вспомнив ту ночь, когда они с Розали потеряли кормовое весло и переправа затянулась на несколько часов. – А вдруг весло сломалось и пришлось причаливать ниже по реке?

– Нет, – помотала головой Брана. – Конечно, всем нам хочется в это верить.

Раньше мы бы и ждали до последней возможности. Да только Аза, высотница из приезжих, сегодня работала наверху. Она слышала, как опрокинулась лодка, как он кричал. Правда, ничего в тумане не разглядела и не поняла, что это было.

– Еще бы три месяца, – Кит не то чтобы к собеседнице обращался, а, скорее, отвечал собственным мыслям, – и достроен был бы мост. И этого бы не случилось.

– Это случилось нынче, – возразила Брана твердо. – Не через три месяца.

Человек умирает, когда приходит его срок. Мы его оплакиваем и живем дальше. Ты уже давно с нами, Кит. Пора бы понять, как мы смотрим на такие вещи... А вот и поднос, держи.

* * *

Кит забрал поднос и вернулся в комнату, где застал Розали спящей. Сидел и смотрел на нее в полумраке, не желая зажигать лампы; горела только та, которую он прихватил внизу.

«Человек умирает, когда приходит его срок».

Но никак не избавиться от дум про мост и почти готовый настил.

«Еще бы три месяца. Еще бы месяц...»

Розали, проснувшись, даже улыбнулась ему; ее лицо было изможденным, но спокойным. Потом вспомнила и вновь заплакала. Позже вняла уговорам Кита и поела хлеба с рыбой и сыром, запивая разбавленным вином. Все это она делала послушно, как ребенок.

Потом они лежали, и Розали прижималась к Киту, и ее спутанные волосы лезли ему в рот.

– Ах, почему так... – вздохнул Кит. – Ведь мост почти готов, еще три месяца, и...

Она отодвинулась.

– И что? Этого бы не случилось? Того, что не случиться не могло? – Она встала и посмотрела на Кита в упор. – Его смерть не стала бы необходимой, это ты хочешь сказать?

– Я... – начал Кит, но Розали перебила:

– Кит, он погиб. Необходимость тут ни при чем, и бесполезность тут ни при чем, просто случилось то, что случилось. Его больше нет, но я-то жива, и скажи, что мне делать теперь? Я потеряла отца, тетку, сестру, брата и племянника. А будет достроен мост, я потеряю еще и туман. И что потом? Кем я стану? Кем станут Паромщики?

Ответ был известен Киту: что бы ни изменилось вокруг, она останется Розали, ее родичи всегда будут сильными, красивыми и умными, и туман никуда не денется, и не исчезнет крупняк. Но она бы не услышала его слов. Прежде чем услышит, пройдут, наверное, даже не дни, а месяцы.

Поэтому он лишь обнимал плачущую женщину и не мешал своим слезам бежать по лицу, стараясь ни о чем не думать.

* * *

Через несколько дней после того, как лето перевалило на вторую половину, был устроен праздник – официальное открытие моста. Для имперских представителей отвели участок на спешно расчищенном поле недалеко (но и не слишком близко) от Левобережного и поставили там палатки, чтобы высокие гости могли репетировать свои речи, дожидаясь начала торжества.

Село неудержимо расползалось в северном направлении, западный пилон теперь стоял в окружении домов. Былое пастбище у подножия башни заполнилось ярмарочными шатрами и временными торговыми рядами, среди них попадались и вполне основательные заведения из камня и дерева – здесь можно и койку на ночь снять, и вообще купить все, что нужно путешественнику. Кит гордился предмостными улочками. Ведь это он организовал производство прочных брусков для мощения – в последний год у главного архитектора появился досуг, и надо было его как-то тратить. А вот новые колодцы – уже заслуга Дженнера, они были запланированы с самого начала, Кит лишь позаботился, чтобы их доделали.

Только что от Дженнера пришло письмо с хорошей новостью: строительство моста в горах Кейча идет под его началом по графику; место ему досталось удачное.

Ярмарка не только взобралась на склон насыпи, но и растянулась поверху.

Среди лотков и шатров одиноко бродил Кит. Многие местные и неместные здоровались с ним, другие лишь показывали на него своим друзьям: «Видите того смуглого коротышку? Это он построил мост». А некоторые и вовсе не обращали на него внимания, для них он был просто незнакомцем в толпе. Когда Кит объявился в этих краях, в Левобережном каждый знал любого, будь то здешний или приезжий. И вот он снова почувствовал себя одиноким и бездомным – приедет, построит что-нибудь и уедет.

Он знал, что Розали сейчас за рекой, в Правобережном. Хотелось увидеться с ней. С того дня, как погиб Вало, они встретились лишь раз, провели вместе несколько минут. Кит сам пришел тогда к ней в «Суку». Она держалась замкнуто, но с горем справлялась. Его это свидание настолько вывело из душевного равновесия, что с тех пор он Розали не разыскивал.

Но теперь, вдень завершения огромной работы, нестерпимо захотелось увидеть Паромщицу.

Когда у нее очередная переправа?

Поймав себя на этой мысли, Кит рассмеялся. Уж кому, как не ему, знать, чего теперь стоит перебраться с берега на берег. Пять минут ходьбы, и вся недолга.

Движение по мосту еще не открылось, но ведь Кит был главным архитектором.

Сборщики пошлины только кивнули ему и подняли шлагбаум. Внизу жестикулировали несколько человек, заметивших Кита у моста. Что-то прокричала Уни Каменщица, державшая пучки лент в руках, но он не разобрал ни слова. Улыбнулся ей, помахал рукой и пошел дальше.

Он и раньше проходил по мосту, когда были уложены тяжелые дубовые рамы, а по ним – узкий щитовой настил от берега до берега. Прежде чем империя прислала сборщиков дорожной пошлины, едва ли не каждый рабочий сыскал предлог, чтобы хоть раз перейти через туман. А Кит в последние два месяца шагал по нему чуть ли не ежедневно, преодолевая страх высоты.

Но в этот раз все иначе. Это уже не его мост, он принадлежит империи и жителям Левобережного и Правобережного.

Сейчас он смотрел на творение своих рук глазами чужака. Каменный наклонный въезд длиной в четверть мили поднимался очень полого – так легче взбираться гужевому транспорту. Ограждения для скотины (и для людей, страшно же глядеть вниз с этакой высоты) еще не поставлены, любой мост не обходится без недоделок, да и невозможно учесть все заранее. Въезд расширялся по мере приближения к пилону и плавно сворачивал – здесь повозка с двумя волами в парной упряжке может аккуратно въехать в арочный проем. А вот две повозки не разъедутся, так что возчикам с разных берегов придется соблюдать очередность.

«Это сейчас, – размышлял Кит. – Позже мост расширят или второй поставят».

Вот только не он этим займется. Другие. Небо успело затянуться оловянного цвета облаками, далеко внизу их металлический блеск отражался от тумана. Да, плохо, что нет нормальных перил, только веревки из рыбьей кожи протянуты между подвесками. Волам и коням это не понравится. Впрочем, и гулкий стук копыт по настилу будет их пугать.

Ветерок, давно уже дувший с юго-запада, покачивал дорожное полотно. Вроде и не сильно шатает, но неплохо бы добавить чугунные парапеты или фермы жесткости – ездить и ходить будет удобнее.

Империя уже прислала нового инженера – Джейю Тезант, специалиста по доводке объектов. Надо бы поделиться с ней соображениями.

Кит подошел к краю – захотелось посмотреть вниз. Сюда уже не добирались с берега звуки, их поглощал туман, и легко было вообразить, что ты один-одинешенек в целом мире. Донизу несколько сотен футов, но там не видать ничего, что могло бы сравниться по величине с махиной из кованого металла. Проплывают силуэты, однако крупняк это, или кто помельче, или просто уплотнения тумана не разглядеть, даже зная, кого высматриваешь.

Он все же напряг глаза и различил новые силуэты, как будто там резвился косяк.

А ведь и правда рыба. Одна отделилась от косяка, вздыбилась в тумане; ее спина показалась едва ли не прямо под Китом. Темная и шишковатая, она влажно блестела. Рыбина была плоской, как скат, длиной футов тридцать, а то и все сорок; над поверхностью она держалась целую вечность и при этом извивалась, показывая свое брюхо или то, что Кит принял за брюхо. С гибких чешуйчатых плавников шустрыми червячками сбегал туман. Появилось какое-то пятно – может, глаз? Или целая гроздь глаз? А затем Кит увидел пасть, дугообразную, как несущие цепи. Пасть раскрылась, в ней показалась другая дуга, кривая полоса не то слизи, не то хряща.

Тварь перевернулась и канула, превратилась в тень, и вот уже нет ничего, кроме сомкнувшегося над ней тумана.

Архитектор, обмерший при виде рыбины, встряхнулся и пошел дальше. Крупняк (или крупняк-середняк) с такой высоты не показался слишком большим и жутким.

У Кита было тяжело на душе; осознав это, он удивился. С чего бы ему печалиться?

Правобережное встретило яркостью праздничных красок и веселым многолюдьем, но Розали не попадалась на глаза. Он купил кружку ржаного пива и пошел искать уединенное местечко.

* * *

Когда стемнело и имперские представители разбрелись по палаткам, стража сделала послабление – сначала пустила на мост своих друзей-приятелей, а затем и всех местных, кто изъявил желание прогуляться над туманом. Каждый участник стройки получил бумагу, разрешающую ему до конца жизни ходить по мосту бесплатно. Многие же из тех, кто лишь со стороны наблюдал за работой, теперь пытались уговорить, подкупить или даже соблазнить охранников, лишь бы пропустили. С факелами вход был строжайше воспрещен, поскольку канаты из рыбьей кожи покрывались для лучшей сохранности маслом, но дозволялись  крытые лампы. Кит наблюдал с насыпи, как вдоль моста плывут тусклые и зыбкие светлячки, тут и там прячась за подвесками или настилом.

– Кит Мейнем из Атиара.

Кит встал и повернулся на голос.

– Розали Паромщица из Правобережного.

Она пришла в синем и белом, босиком. Черные волосы стянула лентой; обнаженные плечи светились. Она вся сияла в лунном свете, как туман.

Захотелось до нее дотронуться, поцеловать. Но ведь они даже словом не перемолвились за столько дней.

Розали шагнула вперед, забрала у него кружку, хлебнула тепловатого пива, и тотчас же все встало на свои места. Закрыв глаза, Кит позволил нахлынуть чувствам. Взял ее за руку. Они сидели в прохладной траве и смотрели на мост – черную сеть из прямых и кривых – и туман, отражающий бело-синий лунный свет.

Через некоторое время он спросил:

– Ты все еще Розали Паромщица? Или возьмешь новую фамилию?

– Может быть, и возьму.

Она повернулась в его объятиях, чтобы он мог видеть ее лицо, светлые глаза.

– А ты? Все еще Кит Мейнем? Или теперь кто-то другой? Кит, Который Построил Мост Через Туман? Кит, Который Изменил Мир?

– В столице фамилии не всегда хранят смысл тех слов, из которых они состоят, – рассеянно ответил Кит и вспомнил, что уже говорил это однажды. А впрочем, какая разница. – Я и правда изменил мир?

Он знал ответ.

Несколько секунд Розали смотрела на Кита, словно пыталась измерить его чувства.

– Ну да-а... – протянула она и подняла взгляд к редкой цепочке колышущихся огоньков. – И вот доказательство, вечное, словно камень и небо.

– Вечное, словно камень и небо, – повторил Кит. – Я сегодня видел, как качается мост. Здорово гуляет на ветру. На такие деформации он не рассчитан, хотя позднее, наверное, удастся его как-нибудь укрепить. Ну а вдруг молния? Да по тысяче причин он может рухнуть, чего уж там. Не в этом году, так в следующем, не через сто лет, так через пятьсот. – Он вспахал пятерней шевелюру от лба к затылку. – А вам тут кажется, что он вечный.

– Нет, – покачала головой Розали, – нам так не кажется. Да и с какой стати, мы же не атиарцы. Это ты Паромщицу убеждаешь, что все когда-нибудь кончается? Рано или поздно рассыплются камни, истлеют канаты. Но останется мечта о переправе через туман, о связи между берегами. Мы знаем теперь, что такое возможно, и знание это никуда от нас не денется. Я потеряла мать, деда... Вало. – Она помолчала немного, чтобы совладать с горем. – Да, мы умираем не своей смертью, но если кому-то нужно на ту сторону тумана, всегда найдется Паромщик.

Мостостроители и перевозчики не такие уж разные люди.

Розали наклонилась вперед, преодолев пространство между ними, и они поцеловались.

* * *

– Когда уезжаешь?

Розали и Кит долго ласкали друг друга на насыпи, на холодной траве. Уже в свете заходящих лун вернулись в «Оленье сердце», взяли пива. Толпа к тому времени подрастаяла, местные расходились по своим домам, чужаки – по снятым комнатам или палаткам.

Но Кит чересчур разволновался и не смог бы нипочем уснуть, так что они с Розали в конце концов очутились у кромки тумана, на пристани. Считаные часы оставались до наступления утра, взошла самая малая из лун; порядком стемнело, даже туман померк.

– Через несколько дней. – В «Рыбе», в его комнате, ждали битком набитые кофры и сумки. Вот только папка похудела и вообще утратила солидный вид. Сколько на нее попало воды, тумана и пота... Надо будет при случае новую купить. – В столицу вернусь.

На том берегу горели огни. Праздник или не праздник, мост или не мост, а рыбакам с рассветом выходить на промысел. Стало быть, кое-что все-таки остается неизменным.

– Ага, – произнесла Розали. Для нее ответ Кита не содержал сюрприза. – И чем займешься?

Кит потер лицо; щетина колола пальцы. Бритье не бог весть какой хлопотный ритуал, а все же приятно отдохнуть от него несколько деньков.

– Сначала буду спать сто лет. А потом – новый мост, ниже по реке, возле устья.

Местечко называется Улей. Там ширина тумана – почти миля. Начну, наверное, в середине зимы.

– Миля, – повторила Розали. – А справишься?

– Почему нет? С этим ведь справился. – Он повел рукой вокруг, указывая на цепи моста, на тонкую каменную башню, на сидящую рядом с ним женщину, от которой пахло потом и солью. – Говорят, возле Улея есть острова, хоть и невысокие. Это упрощает задачу. Глядишь, и удастся сложить из камня несколько арочных пролетов... А ты? Лодки строить?

– Нет. – Она наклонила голову, и Кит почувствовал ухом ее щеку. – Зачем мне это? Денег я скопила достаточно. Родня пускай лодки делает, а мне другое по нраву: плавать через туман.

– Жить не можешь без тумана, – произнес Кит, и это не было вопросом.

На его руку легла сильная женская кисть.

– М-м-м... – протянула Розали, и в этом звуке не было ответа.

– То есть для тебя сама переправа важна? – сообразил он. – Как и для меня, но по-другому?

– Да, – ответила она, а помолчав чуть-чуть, добавила: – Вот сижу и думаю: крупняк, он в Туманном океане до каких размеров вырастает? И что еще там водится?

– Но ведь за океаном нет ничего, – возразил Кит. – У переправы должен быть конец, иначе какой в ней смысл?

– Переправиться можно через все на свете. Ведь есть же вода под Туманной рекой, и она куда-то течет. У всех остальных рек и озер тоже где-то имеются истоки. Под Туманным океаном лежит океан воды. Плывешь-плывешь, а потом глядишь – под тобой уже она.

– Но это же разные среды, – сказал Кит. – Для тумана нужна лодка легкая, с широким дном и покрытая рыбьей кожей. А на воде не обойтись без глубокого киля.

Она кивнула.

– Хочу переделать рыбацкую лодку и сплавать, посмотреть. Кит, мне кажется, там должны быть острова. Большие острова. И крупняк. Крупняк-огромняк! А вдруг там окажется целый новый мир? Так что против имени Розали Океан я, пожалуй, возражать не стану.

– Поедешь со мной в Улей? – спросил Кит, уже зная: поедет.

И проживет с ним, быть может, месяц, а может, и год. Они будут спать в обнимку в гостинице или трактире наподобие «Рыбы» или «Суки», а когда Розали переделает лодку, она поплывет через океан. Кит останется строить мост или дорогу, а может, вернется в столицу, чтобы преподавать в университете. Либо вообще уйдет на покой.

– Поеду, – ответила она. – Только ненадолго.

И тут в его груди вдруг зажглось глубокое и сильное чувство при мысли о том, что с ними уже случилось и еще случится. О переменах в Левобережном и Правобережном, о конце паромной переправы, о смерти Вало, о будущем расставании с Розали: может быть, первой уйдет она, а может, он.

– Прости, – сказал Кит.

– Не стану. – Розали подалась к нему и поцеловала, ее губы были теплы, полны солнца и жизни. – Я ни в чем тебя не виню. Что сделано, то сделано. И сделано правильно.

Столько было потерь и сколько еще будет... Но хотя бы одну он в силах предотвратить.

– Когда придет время, – сказал Кит, – и ты пустишься в плавание, я буду рядом.

«A fo ben, bid bont», – гласит валлийская пословица. «Чтобы стать вождем, надо стать мостом».