Текст книги "Чуть свет, с собакою вдвоем"

Автор книги: Кейт Аткинсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Раньше ему это в голову не приходило.

Они случались везде и повсюду – в машине, в лесу, в переулках, в тонкостенной спальне квартиры, где она жила с подругой. Ничего общего с тем, что он делал в постели с Маргарет, – словно раз за разом навязывал жене непристойности, а та делала вид, будто это не так. Антея творила такое, о чем Рэй прежде и не слыхал. Да уж, получил образование. Лен Ломакс все время его покрывал. Врет как дышит. Сейчас образованию конец, Антея сказала, что в длительные отношения не верит, боялась, что он станет «эмоционально зависим» от нее. Ему несказанно полегчало – он жил в ужасе, как бы не узнала Маргарет, но отчасти тосковал о простоте.

– Ах, ебля без осложнений, – со знанием дела сказал Лен.

– Ну да, – сказал Рэй, хотя его передернуло: грубо, в его жизни таким словам не место.

– Ты прямо как старушка, – засмеялся Лен.

Может, он потерял сознание стоя: в следующую секунду повара уже ругались и орали бог знает что. Один через всю кухню швырнул громадную кастрюлю, и она приземлилась с оглушительным грохотом.

Он выполз прочь, проковылял в бар. Налетел на Рекса Маршалла.

– Блядь, Стрикленд, – сказал Маршалл, – ну ты назюзюкался. Выпей.

Если поднести спичку, Рэй вспыхнет. Сгорит синим пламенем. Он ткнулся лбом в стойку. А Лен Ломакс где?

– Мне надо домой, – прошептал Рэй, когда подошел Уолтер Истмен. – А то помру. Вызови такси, а?

Истмен сказал:

– Вот еще, блядь, глупости – на такси тратиться. Вызови полицию!

Вокруг хрипло заржали. Истмен позвонил с барного телефона, и потом – через десять минут или, возможно, десять лет, нормальный мир уже порвал отношения с Рэем, – в бар вошел молодой констебль и сказал Истмену:

– Сэр?

Славные были времена.

* * *

– А тычто тут делаешь? – спросила Трейси.

– Шоферю, – ответил Барри Крофорд. – Один детектив-констебль нажрался, Истмен просил забрать и домой отвезти.

– Жополиз.

– Ну, все лучше, чем сидеть с маманей и говно это новогоднее по телику зырить. – Он курил, непринужденно прислонившись к машине.

Трейси от холода околевала. Надо было надеть терможилет. Когда из «Метрополя» кто-нибудь выходил, шум и свет вырывались на улицу клубами.

Там прямо римская оргия, – сказал Барри.

– М-да?

Что Барри знает о римлянах и оргиях? Крайне мало, подозревала Трейси. Они вместе учились в полицейском колледже – уже там было ясно, что он амбициозен и ленив. Вероятно, далеко пойдет. Ему «нравилась» девушка по имени Барбара, шустрая девчонка из отдела косметики «Шофилдза», у которой на голове башня вместо прически; Барри боялся позвать Барбару на свидание.

– А ты? – спросил он.

– Дежурю. Как видишь, – ответила она, обмахнув рукой форму. – На вызове, там у них беспорядки. Драка в кухне. Наверное, узнали, что им не заплатят сверхурочных за работу после полуночи. – Как Барри умудрился раздобыть патрульную машину? Трейси подала заявку на водительские курсы – до сих пор нет ответа.

– Одна? – спросил он.

– С Кеном Аркрайтом. Он в сортире. Какого констебля везешь?

– Стрикленда.

А вот и он, Барри, твой сегодняшний пассажир. Господи, ты глянь на него. Все первое января будешь блевотину отмывать.

Рэя Стрикленда выволакивали из «Метрополя» – его подпирали два дородных мужика из Управления уголовных расследований.

– Отъебись, – любезно сказал Барри, уронил сигарету и затоптал уголек.

Подтянулся Кен Аркрайт.

– Опля, – сказал он Трейси. – Там уже развязали Третью мировую войну. Эти итальяшки, они же вообще не умеют воевать. Пошли устроим перемирие, пока они друг друга не поубивали.

– Ну, – сказала она Барри, – приятного тебе извоза, а мы пойдем по-настоящему поработаем.

– Отвали.

– И тебе с кисточкой, – жизнерадостно ответила она. – С Новым годом.

– Ага, мальчонка, с Новым годом, – сказал Аркрайт.

Трейси обернулась, увидела, как старший детектив-суперинтендент Истмен склонился к водительскому окну, услышала, как он произносит адрес Стрикленда. Потом Истмен что-то сунул Барри – деньги или выпивку, Трейси не разглядела.

– Вот гондон, – сказал Аркрайт.

– Барри Крофорд?

– Да нет, Рэй Стрикленд.

– Ну что, шеф, домой? – спросил Барри.

– Нет, – сказал Рэй.

– Не домой?

– Нет. – Стрикленд наклонился и промычал адрес в Лавелл-парке, а Барри переспросил:

– Вы уверены?

– Ну еще бы я, блядь, не уверен. – Стрикленд рухнул на спинку сиденья и закрыл глаза.

В Лавелл-парке он чуть не выпал из машины. Барри смотрел, как Стрикленд шатко плетется к подъезду. Бедный ублюдок, хоть бы лифты работали.

На полпути Стрикленд развернулся и торжественно отсалютовал полупустой бутылкой скотча.

– С Новым годом! – заорал он. Проковылял еще несколько ярдов, опять развернулся и заорал еще громче: – А зовут-то тебя как?

– Крофорд! – гаркнул Барри. – Констебль Барри Крофорд. С Новым годом, сэр.

Опасность

Четверг

Трейси разбудил вскрик – зачаточный звук во тьме. В своей коме она решила, что это лисы, – они приходили в сад почти еженощно, и их совокупления аранжировками смахивали на смертоубийства. Снова вскрик – и через несколько секунд она вспомнила, что в доме не одна.

Кортни!

Трейси выкарабкалась из постели и сонно доползла до спальни – девочка лежала на спине, тяжело дыша ртом. Трейси уже собралась уйти, и тут Кортни опять вскрикнула – каркнула, словно испугалась. Взмахнула рукой, будто врага отгоняла, а спустя мгновение застыла трупом. Трейси хотела было ее встряхнуть, но тут, к счастью, девочка вздрогнула и заскулила, точно спящая собака.

Трейси присела на постель, – может, Кортни снова проснется. Неудивительно, что ей плохо спится, – не понимает, где она, не понимает с кем. На миг Трейси устыдилась – зачем выдернула ребенка из естественной среды обитания? – но потом вспомнила зверское лицо Келли Кросс в «Меррион-центре». Трейси видала тьму-тьмущую поколоченных, покалеченных детей, соцработниками оставленных в семьях, которым и пса не доверишь. В семье отнюдь не всегда распрекрасно, особенно детям.

Вероятно, она уснула; очнулась неуклюже распростертой в изножье узкой кровати, и дневной свет омывал уродливые обои. Ни следа Кортни – приступ паники великанской рукой скрутил сердце. А вдруг настоящая мать явилась под покровом ночи и стибрила девочку обратно? Или какой-нибудь чужак влез в окно и унес ее на крыльях духов? Каковы шансы, что ребенка похитят дважды за одни сутки? Пожалуй, не так уж и малы.

Однако, ввалившись в кухню, мутноглазая Трейси обнаружила девочку за столом – та стоически черпала сухие хлопья из плошки.

– Вот ты где, – сказала Трейси.

Кортни мельком на нее глянула.

– Ну да, – сказала она. – Тут. – И давай дальше хлопья уминать.

– Хочешь молока? – Трейси ткнула пальцем в плошку.

Девочка подчеркнуто кивнула и кивала, пока Трейси не посоветовала ей прекратить.

Не поймешь, что больше пугает – потерять ребенка или найти.

Спала Трейси в линялой ночнушке с Винни-Пухом из «Бритиш Хоум Сторз», которая едва доставала до могучих бедер, волосы торчали во все стороны. Она торопливо натянула старые треники – теперь ансамбль завершен. Выглядела она чудовищно, наверняка вылитая Келли Кросс с утра пораньше, только гораздо крупнее. И однако, можно надеть пакет для мусора, а Кортни и не заметит. Детям неинтересно, какой ты снаружи. Очень это бодрит, когда рядом маленький человек, который тебя не судит.

Сама Кортни приложила старания и приоделась – выбрала из вчерашних обновок. Кое-что надела задом наперед, но в целом подход верный. Парикмахерские потуги Трейси не вполне увенчались успехом. В жестоком свете дня ребенок выглядел самоделкой. Кортни доела хлопья и теперь смотрела в пустую плошку а-ля Оливер Твист.

– Тост? – предложила Трейси.

Девочка показала большой палец – «во!».

Трейси порезала тост на треугольники и разложила их на тарелке. Ела бы одна, плюхнула бы ломоть хлеба на одноразовое полотенце – и дело с концом. Когда есть о ком заботиться, все иначе. Действуешь аккуратнее. «Осознаннее», как сказали бы буддисты. Она в курсе, потому что очень давно несколько недель встречалась с буддистом. Хиленький паренек из Рексэма, держал букинистический магазин. Трейси надеялась на просветление, а заработала мононуклеоз. Прощай, духовность.

Трейси припарковала Кортни на диване перед телевизором – та завороженно смотрела шумный и непонятный мультик, странный и к тому же японский. Ясно, что ребенку надлежит заниматься чем-то более полезным для ума – играть в «Лего», учить алфавит, что там еще делают четырех– или, может, трехлетние дети?

Трейси включила ноутбук, подождала, пока он не проснется и не разогреется, и принялась листать каталоги агентств недвижимости. Приятные дома в красивых местах – в Долинах, на Озерах – стоят в два с лишним раза больше, чем она выручит за дом в Лидсе. За границей гораздо лучше – по многим причинам. Затеряться в сельской Франции, в беспокойной городской жизни Барселоны – на них там и не глянет никто.

Испания: испанская недвижимость – не баран начхал, британцы уезжают косяками. Растить ребенка на солнце. На бандитском побережье [96]96
  Имеется в виду Коста-дель-Соль, Солнечный берег, где в 1970—1980-е нередко селились преступники, сбежавшие из Великобритании: по причине напряженных отношений Великобритании с Испанией из-за Гибралтара экстрадиция между двумя странами не поддерживалась.


[Закрыть]. Многие профессиональные преступники так и поступают, отчего же нельзя людям, которые не смогли их поймать? Mi casa es mi casa [97]97
  Мой дом – мой дом ( исп.).


[Закрыть]. Такой недвижимости онлайн не купишь. Придется лететь в Испанию. И не возвращаться. Как только она сделает девочке паспорт. Может, подальше? Новая Зеландия, Австралия, Канада. Лесли расскажет про Канаду. Там всюду дикие земли, есть где потеряться. Далеко ли надо убежать, чтобы не поймали? В Сибирь? На луну?

Когда закончился мультик, Трейси включила телеканал «Доброе утро» – надо новости послушать. В новостях страны ничего, в местных ничего, ребенка по-прежнему никто не терял. Едва потеряешь, заметишь сразу. (Да?) Келли Кросс – мать Кортни. Иначе никак. Никаких сомнений. Вообще никаких.

Нужно убить еще целый день, а потом Трейси дадут ключ от коттеджа. И чем заняться? В Хедингли, в кинотеатре «Коттедж-роуд», идет детское кино. Или, к примеру, в Лидсе есть «Сумасшедший склад» – игровой комплекс при пабе, воплощенная мечта выпускника курсов Бесполезных Родителей, а еще она часто проезжала мимо какой-то «Раскопайки» неподалеку от Каслфорда, где детям разрешают водить строительную технику. Когда-нибудь Строитель Боб [98]98
  Строитель Боб (Bob the Builder) – персонаж одноименного английского детского мультсериала (с 1999), который учит дошкольников позитивному мышлению, жизни в коллективе и умению решать возникающие проблемы.


[Закрыть]за все ответит.

Трейси запулила письмо Лесли в «Меррион-центр» (не Гранту, полицейскому кадету-недоделку. В какой-то деревне недосчитались дурачка): мол, увидимся после отпуска, сегодня не приду, «все еще не оклемалась, не хотелось бы вас заразить». Вот они удивятся – на Трейси пахать можно. Бычья конституция. Телец, родилась под знаком Быка. В эту ерунду, конечно, не верит. Ни во что не верит, если нельзя потрогать. «Ах вот оно что, эмпирик», – сказал мужчина из клуба одиноких. Университетский преподаватель, горячо бахвалился и холодно подсчитывал. Повел ее в «Гранд» на «Семь невест для семи братьев» [99]99
  «Семь невест для семи братьев» ( Seven Brides for Seven Brothers,1954) – киномюзикл американского режиссера Стэнли Донена на музыку Сола Чаплина и Джина де Пола. Сценарий основывается на рассказе американского писателя Стивена Винсента Бене The Sobbin’ Women(1937), а тот, в свою очередь, на сюжете из легендарного периода истории Древнего Рима: Рим был заселен мужчинами и, чтобы раздобыть им жен, Ромул устроил праздник, пригласил соседние племена, люди явились с семьями, а во время праздника римляне отняли девушек у гостей. Последовала война, битва с сабинянами была особенно тяжела, но в итоге похищенные женщины, уже привязавшиеся к своим римским мужьям, прекратили кровопролитие.


[Закрыть]«на основе по большей части мифического „надругательства над сабинянками“, – сказал он, – хотя в мюзикле, как и в историческом контексте, это raptioозначает просто „похищение“. Считается, что интерьер копирует миланский Ла Скала». И так далее и так далее. И тому подобное.

Через неделю он повел ее на «В случае убийства набирайте, „М“» [100]100
  «В случае убийства набирайте „М“» ( Dial М for Murder,1954) – триллер англо-американского режиссера Альфреда Хичкока по одноименной пьесе Фредерика Нотта.


[Закрыть].

– Это тебе ближе, – сказал он.

Кортни посмотрела на Трейси и посетовала:

– Я есть хочу

– Опять?

– Ага.

М-да, прожорливый ребенок. Вероятно, что-то компенсирует.

– Кортни? – нерешительно сказала Трейси. – Вот смотри, тебя зовут Кортни, да? – (Девочка кивнула. Вероятно, ей скучно, хотя и в минуты ясности по ее лицу толком ничего не прочтешь.) – Я тут подумала, может, раз у тебя теперь новый дом… – (Кортни скользнула глазами по безобидной гостиной), – может, тебе и имя новое завести?

Кортни глядела равнодушно. Может, у нее уже бывали новые личины, – может, она вовсе не Кортни. И поэтому ее никто не ищет – ищут совсем другого ребенка, Грейс, Лили, Поппи? (Или, скажем, Люси.) В горле у Трейси заклокотала кислая желчь. Поднялась, вероятно, из бездны ужаса, распахнувшейся в глубинах нутра. Что она натворила? Она закрыла глаза, пытаясь выключить угрызения, – тщетно, – а когда открыла, девочка стояла перед ней и смотрела с любопытством.

– А какое имя? – спросила она.

Надо бы вкачать в ребенка свежий воздух. Осунувшаяся девочка, будто всю жизнь в подвале росла.

– Пошли, – сказала Трейси, когда Кортни проглотила еще тост, – выяснилось, что она любит мармайт. – Погуляем, воздухом подышим. Я быстро. – Кортни уставилась на нее, и Трейси прибавила: – Переоденусь.

Она влезла в менее удобный наряд и вернулась в гостиную – девочка выбралась из-за стола и уже нацепила розовый рюкзачок. Послушная, как собачонка, только хвостом не виляет воодушевленно.

Но не успели они выйти, в двери закопошился ключ. Почему у кого-то есть ключ? Почему кто-то входит в дом? Трейси будто в стену уперлась – никаких версий. На одну безумную секунду подумала, что это таинственный телефонный незнакомец. Следующая секунда оказалась еще безумнее: Трейси решила, что это Келли Кросс, и поспешно оглядела коридор, раздумывая, чем бы вооружиться. Открылась дверь.

Янек! Про него-то Трейси напрочь забыла.

От ее удивления он растерялся, потом увидел Кортни в дверях кухни и восторженно заулыбался.

– Привет, – сказал он.

Кортни смотрела будто сквозь него.

– Племянница, – сказала Трейси. – Моя сестра гораздо младше меня, – прибавила она, внезапно смутившись: Янеку, наверное, она кажется древней старухой.

Но ведь у него тоже дети, так? Поляки, наверное, очень любят детей. Иностранцы обычно любят детей больше, чем англичане.

– Мы как раз уходим, – выпалила она, пока они не углубились в дебри девочкиного происхождения. И прибавила: – На кухне печенье.

Всего день прошел – а какая разница.

* * *

Он проснулся, не понимая, где он и как сюда попал. От алкоголя бывает.

Джексон был не один. Рядом носом в подушку лежала женщина – под спутанным колтуном почти не видать лица. Сколько на свете невоздержанных женщин – не устаешь удивляться. В припадке паранойи он проверил ее дыхание – нормально, кислое и ровное. Кожа синюшная и восковая, трупная, но, вглядевшись, Джексон уверился, что это просто размазался и пошел пятнами вчерашний макияж. Крупным планом, даже в свете с улицы, он разглядел, что она старше, чем он думал. За сорок или чуть моложе. Или постарше. Такого сорта женщина.

Судя по электронным часам, полшестого. Надо полагать, утра. Зимой и летом он просыпался в это время – внутренний будильник, заведенный много лет назад, еще в армии. Жаворонки только проснулись. Кажется, Джексон никогда не видел жаворонка. Да и не слышал, если вдуматься. Вскрой жаворонка – музыку найдешь, / Серебряные свернутые трели [101]101
  Эмили Дикинсон, 861. Пер. А. Грибанова.


[Закрыть]. Какой женщине придет в голову такой образ? Джексон почти не сомневался, что Эмили Дикинсон никогда не просыпалась с похмелья в обществе незнакомого мужчины.

Рассвет только-только вспарывал небо. Приятно облапошить день. Время – вор, и Джексон слегка торжествовал: ему удалось выкрасть обратно ранние часы. Такое ощущение, что на дворе четверг, хотя он не готов поручиться.

Безымянная женщина нечленораздельно забормотала во сне. Повернула голову, открыла глаза – пустые, будто мертвые. Когда разглядела Джексона, глаза слегка ожили, и она прошептала:

– Господи, ну и видок у меня, а?

Видок был такой, словно ее погрызла собака, но Джексон сдержал неуместный приступ честности и улыбнулся:

– Да ничего.

Джексон теперь улыбался редко (а прежде что, было иначе?), и женщины обычно удивлялись. Эта женщина в постели (наверняка ведь она говорила, как ее зовут?) блаженно заерзала, хихикнула и сказала:

– А чаю мне сделаешь, миленок?

– Поспи, – сказал он. – Еще рано.

Надо же, послушная какая – закрыла глаза и вскоре уже тихонько похрапывала. Джексон заподозрил, что, пожалуй, противник его недостоин.

В голове копошилось воспоминание – поначалу смутное, но, увы, уже прояснялось – о том, как он зашел в бар в центре, полный решимости сбросить золотые годы. Кажется, рассчитывал на анисовый ликер, теплый постой в холодном городе, однако бар оказался коктейльным заведением, где немалую толпу пообносившихся мужчин подавляли численностью орды наглых женщин. Целая банда накинулась на него – от алкоголя их лихорадило, и они жаждали вырвать Джексона из стада невзрачных костюмов. Похоже, тетки начали пить еще в прошлом столетии.

Праздновали развод одной из них. Джексон-то полагал, что развод – повод для поминок, а не гудежа, но что он понимает, у него весьма прискорбный матримониальный анамнез. Как ни странно, женщины были сплошь учителя или соцработники. Нет ничего страшнее представительницы среднего класса, которая отпустила тормоза. Как их звали, этих гречанок, что разрывали мужчин на куски? Джулия наверняка знает.

Среда, однако тетки вовсю нагружались коктейлями с нелепыми названиями – «Пылающий „ламборгини“», «Лягушка в блендере», «Рыжая потаскуха», – и от тошнотворных жидкостей в стаканах Джексону было не по себе. И думать не хочется, с какими физиономиями эти тетки явятся завтра на работу.

– Я Мэнди, – бодро представилась одна.

– Давай, дорогой, поднажми, – сказала другая, чье горло после многих лет курения заросло всякой дрянью.

– Полагается так, – сказала Мэнди, не слушая подругу. – Я говорю: «Я Мэнди», а ты отвечаешь…

– Джексон, – неохотно сказал Джексон.

– Джексон – это что? – спросил кто-то. – Имя или фамилия?

– Как вам больше понравится, – сказал Джексон.

Он любил простые разговоры. «Да», «нет», «давай», «не надо» описывают почти что угодно, все прочее – рюшечки, по сути дела, хотя, если временами вставлять «пожалуйста», результаты выходят поразительные, а если «спасибо» – тем более. Первая жена попрекала его неспособностью вести светскую беседу («Господи, Джексон, тебе что, трудно осмысленно поговорить?»). Та самая жена, которая в период ухаживаний восхищалась его «силой и немногословностью».

Может, стоило дарить Джози побольше слов. Тогда бы она его не бросила, он не связался бы с Джулией, доводившей его до помрачения рассудка, и уж точно не познакомился бы с фальшивой второй женой Тессой, которая надула его и обобрала. Не было гвоздя.

– Хорошая жена, плохая жена, – сказала Джулия. – В душе ты знаешь, какую любишь больше. – (Да? И какую же? По части заморочить ему голову до Джулии далеко им обеим, даже Тессе.) – Черная вдова, – со смаком произнесла Джулия. – Радуйся, что не съела.

Женщин нередко влекло к Джексону – поначалу, во всяком случае, – но теперь он не особо ценил красоту, и свою, и (похоже) противоположного пола, ибо слишком часто видел, до чего доводит красота без правды. Однако было время, когда ни в какой степени подпития его не привлекла бы женщина, что явилась ему по пробуждении нынче утром. Может, с возрастом понижается планка. Само собой, Джексон с его собачьей преданностью большую часть взрослой жизни провел моногамно, и подобные проблемы оставались сугубо умозрительными.

Он себя похотливым не считал. После Тессы жил аскетом, почти монахом, благодарный за то, что не осаждаем нуждой. Цистерцианец. И вдруг все непроизнесенные клятвы нарушены чудовищным строем женщин [102]102
  Аллюзия на трактат шотландского религиозного реформатора, основателя пресвитерианской церкви Джона Нокса (ок. 1510–1572) «Первая труба к бою против чудовищного строя женщин» ( The First Blast of the Trumpet against the Monstruous Regiment of Women,1558), в котором автор доказывает несостоятельность и пагубность женского верховного правления над мужчинами.


[Закрыть].

– И что привело вас в нашу глухомань? – осведомилась одна из самых трезвых участниц шабаша. («Меня зовут Эби, я за взрослого» – сей факт, похоже, ее огорчал.)

Джексон плохо справлялся с вопросами – будь у него выбор, он предпочел бы спрашивать, а не отвечать. Ах да, учителя и соцработники.

– Среди вас Линды Паллистер, наверное, нет? – сказал он.

Две тетки взвыли гиенами:

– Линда, здесь? Да она скорее повесится. Она занята – отправляет кошек на вторичную переработку или деревьям поклоняется.

– Она же не язычница, она христианка, – сказал кто-то.

Отчего градус веселья повысился еще на отметку.

– А вам она зачем? – спросила довольно обиженная Эби.

– У нас днем была назначена встреча, а она не пришла.

– Она консультант по усыновлениям. Вас усыновили? – спросила одна, взяв его за руку. – Бедный малышонок. Вы сиротка? Брошенный? Нежеланный? Иди к мамуле, деточка.

Другая сказала:

– Ей же сто лет в обед. Ты ее не хочешь. Ты хочешь нас.

Одна придвинулась так близко, что он щеками чувствовал жар ее лица. Алкоголя в крови ей хватало, чтобы счесть себя соблазнительной.

– Хочешь «Скользкий сосок»? – хрипло молвила она.

– Или «Минет»? – взвизгнула другая.

– Они над тобой издеваются, – сказала третья, подбираясь ближе, – это коктейли.

– У тебя, может, и коктейли, – засмеялась первая.

– Давай, деточка, трахни ее, – сказал еще кто-то. – Ей аж не терпится, спаси несчастную.

Что случилось с женщинами? – недоумевал Джексон. Рядом с ними он почти ханжа. (Впрочем, ему не хватило ханжества противостоять сомнительным чарам одной из них.) Все чаще он словно турист с другой планеты. Или гость из прошлого. Порой казалось, что прошлое – не просто иная страна, но потерянный континент в глубинах неизвестного океана.

– Ты хмуришься, – отметила Эби.

– У меня просто такое лицо, – ответил Джексон.

– Не бойся, мы не кусаемся.

– Пока, – засмеялась одна.

Джексон улыбнулся, и температура вокруг подскочила на градус. Здесь явно Джексон и есть сокровище. Атмосфера в баре аж потрескивала электричеством – он всерьез опасался, что эти одичавшие тетки от ликования просто лопнут.

Ну, подумал Джексон, что случилось в Лидсе, останется в Лидсе. Так ведь говорят?

– Я, леди, не боюсь, – сказал он. – Но если угощаете, я бы не отказался от перно.

Пора сматываться. Джексон тихонько выполз из постели – одежда валялась там, где он, очевидно, содрал ее и бросил на пол несколько часов назад. Двигался не без изящества. Голова чугунная, для хрупкого стебля шеи слишком тяжела. Он прокрался по узкому коридору – повезло, угадал, которая дверь в ванную. Вести себя в доме как на разведке в тылу врага – подход не хуже прочих. Дом смахивал на тот, где он вырос, только чуть поприличнее, и это расстроило его, как порой расстраивают грезы.

В ванной было тепло, чисто, коврики на полу и на крышке унитаза – одинакового клубничного цвета. Унитаз тоже розовый. Джексон не припоминал, чтобы ему приходилось мочиться в розовый унитаз. Все бывает впервые. Плитка с цветочками, парфюмерия из супермаркета аккуратно выстроилась по краю ванны. Что за женщина тут живет, почему она спит с незнакомцем? Он бы и себе задал тот же вопрос, но как-то без толку. В стакане над раковиной стояли две зубные щетки. Что бы это значило?

Он помыл руки (его выдрессировала череда женщин, что вела происхождение из самого каменного века) и увидел себя в зеркале. Беспутен снаружи, как и внутри. Пал. Как Люцифер.

Отчаянно хотелось в душ, но еще отчаяннее тянуло выбраться из этого клаустрофобского дома. Джексон спустился на первый этаж, держась края крутой лестницы с ковровой дорожкой, – так половицы меньше скрипят. Женщина жила с человеком, который оставил в коридоре велосипед. Вероятно, тот же человек беспечно кинул пару грязных бутсов у двери. К стене прислонен скейтборд. От одного вида этого скейтборда (а где же владелец?) Джексон пал духом.

Почему-то было бы приятнее, если б вторая зубная щетка принадлежала партнеру, любовнику, а не сыну-подростку. Джексона внезапно посетила благодарность за то, что его первая жена вновь вышла замуж, – не потому, что она (очевидно) счастлива, ему с высокой башни плевать на ее счастье, но потому, что она не водит по ночам незнакомых мужчин (таких, как он). Мужчин, что беспрепятственно бродят по дому, где дочь Джексона и Джози бьется в когтях мучительного угрюмого отрочества.

Джексон не дышал, пока не закрыл за собой дверь и не ступил в дымку раннего утра. День может повернуть куда угодно, и не только о погоде речь.

Он нацелил внутренний компас на «Центр города» и потрусил вперед, взяв темп поспокойнее обычного, надеясь обогнать эпическое похмелье. Недавно Джексон вновь начал бегать. Если повезет, если колени выдержат, пробегает все золотые годы и добежит до алмазных.

(– Зачем? – спросила Джулия. – Зачем бегать?

– Перестаешь думать, – бодро ответил он.

– И это хорошо?

– Ну а то.)

Есть и другой плюс: в своем турне по Англии и Уэльсу он обнаружил, что бег – удачный способ осмотреться. Еще до завтрака попадаешь из города в деревню, из городского распада в буржуазный пригород, не сбавляя шага. Отличный метод изучить местный рынок недвижимости. И никто не замечает тебя, рассветного психа, который пытается доказать, что еще молод.

Джексон наконец добрался до «Бест-Вестерна», где и собирался провести ночь, а вовсе не в объятьях незнакомки. Давненько у него не бывало случайного секса. «Полюбишь ли до завтра?» [103]103
  «Полюбишь ли до завтра?» ( Will You Love Me Tomorrow,1960) – песня Джерри Гоффина и Кэрол Кинг, впервые записанная группой The Shirelles.


[Закрыть]Ой не хотелось бы.

Он вошел в лифт; может, стоит поспать, наверстать упущенное. Встреча с Линдой Паллистер – в десять, от гостиницы рукой подать. Полно времени вздремнуть, принять душ, побриться и позавтракать, размышлял он, входя в номер. Чашка приличного кофе. На текущем этапе даже неприличный сойдет.

Он совсем забыл про собаку.

Пес в тревоге ждал под дверью, будто не знал, кто сейчас войдет. Увидев, что не давешний Колин, бешено завилял хвостом. Джексон опустился на корточки и с минуту потакал собачьему восторгу. Стыдно – бросил пса в одиночном заключении на всю ночь. Если б взял вчера с собой, может, собака бы за ним последила, охранила бы его нравственность – в нужный момент дружески положила бы лапу ему на плечо, посоветовала не пороть горячку: Иди домой, Джексон. Не надо. Скажи «нет», и все.

Он оглядел номер – нет ли маленьких бурых сюрпризов – и ничего не нашел.

– Молодец, – сказал он и, хотя этого ему хотелось, пожалуй, меньше всего на свете, достал поводок, прибавил: – Ну что, пошли, – и расстегнул собаке рюкзак.

* * *

Она пальцем не шевельнула, не пособила бедной крохотуле. Пустите детей и не препятствуйте им. Она все думала о девочке, что пела свою песнь неведения «Вспыхни, звездочка, мигни» в «Меррион-центре», и ее ужасной матери-ехидне. Кортни. «Да заткнись уже нахуй, Кортни». Что с людьми, как они так могут? Эхо отца – детей должно быть видно, но не слышно, Матильда. Он считал, детей должно быть не видно и не слышно. Был другой ребенок, братик, он уже умер, когда Тилли родилась, – все детство она дышала в затылок его тени. В прошлом столько кладбищ, столько детей малых, надгробия – как сломанные зубики. Современная медицина почти всех спасла бы – спасла бы ее брата. Но чтобы спасти маленьких Кортни, одной медицины недостаточно.

Странно: она помнит, как звали незнакомого ребенка, но еле-еле припоминает, как называются обычные предметы. Чайник. Сегодня утром десять минут выжимала из мозга слово «чайник».

– Такая штука, в ней воду кипятят, – беспомощно сказала она Саскии. – Старица. Чай. Чай варится. Понимаешь?

– Старица? – скептически переспросила Саския. Ни слова не поняла.

– «Потанцую с „Матильдой“» [104]104
  «Потанцую с „Матильдой“» ( Waltzing Matilda,1985) – популярная австралийская баллада на стихи Банджо Патерсона; «танцы с „матильдой“» на австралийском сленге означают бродяжничество с котомкой на плече. В песне бродяга-сезонник пьет чай и режет овцу себе на ужин, а потом, не желая сесть в тюрьму за то, что зарезал чужое животное, кончает жизнь самоубийством.


[Закрыть], – сказала Тилли. – Это меня так зовут, Матильда. Как-то раз бродяга пришел к речной старице, – пропела она – вдруг поможет? – и Саския сказала:

– А… мм… ну да. Конечно.

Хотя бы слово «чай» по делу. Первым она отловила и выволокла из глубин «курицу»:

– Поставлю-ка я эту, как ее, курицу – чайку выпьем, а?

А Саския смотрит, будто у Тилли вторая голова отросла. Мозги у Тилли были да сплыли. Тилли – старица, ничего в башке не варится. Вчера вместо ламп – лилии. Ой, темно-то как, я включу лилии?Не трудятся, не прядут [105]105
  Мф. 6: 28.


[Закрыть]. Над всей Европой гаснут огни. И нелепые слова для простых предметов – занавески, ящики, чашки превращаются в оспки, гипы, гноты. Все слова взбиты в пюре, язык рассеивается, а потом не останется ничего, кроме звуков, а-о-у-ар-ай-и-ар, а дальнейшее – молчанье.

Напугала Тилли девочку. Безумие Лира. Бедная Офелия плывет по течению, держит сумку, а в сумке той ножи, вилки и – вот только сегодня утром – моток красной ленты и вязальная спица, будто Тилли во сне бродила по галантерейной лавке. В репертуарном она играла Офелию. Актер, игравший Гамлета, был мелковат. Зрители в зале ерзали. Ну понятно – хочется, чтоб Гамлет был повыше. Плыви, плыви, лодочка, вниз да по реке [106]106
  «Плыви, плыви, лодочка» (Row, Row, Row Your Boat,1852) – английское народное стихотворение и детская песенка.


[Закрыть].

– А классику ты играла? – на днях спросила она Саскию. – Шекспира?

– Да ни в жизнь, – ответила Саския, словно Тилли предложила ей блюдо с мерзостью.

Саския – это тебе не Падма, Падма добрая, вечно спрашивает, не нужно ли Тилли чего. Так с Тилли обращается, что та порой чувствует себя инвалидом. Инвалид. Не валидна. Всего две буквы, так? Больная или недействительная. Она становится и тем и другим. Лучше смерть, чем безумие. Кто-кто, а Офелия понимала.

Маленькая девочка-вспыхни-звездочка уже перепуталась со всеми прочими бедными крохотулями этого мира. И там же чучела крольчат. И ее собственный потерянный ребенок. Все смешались в одного малюсенького беспомощного младенца, что плачет на ветру. Имя девочки-вспыхни-звездочки ускользнуло, минуту назад Тилли помнила, а теперь… нет, исчезло, куда исчезают все чайники. Ох, батюшки.

Она хотела сказать про девочку-вспыхни-звездочку человеку, который когда-то был полицейским. А той славной девушке она сказала, в этом центре, как его?.. Масса, месса, метрика, «Меррион-центр». У нее тогда своих бед было полно – не сказала, наверное. Зло побеждает, когда добрые женщины опускают руки [107]107
  Парафраз тезиса, приписываемого ирландскому государственному деятелю и политическому философу Эдмунду Бёрку (1729–1797), который считается основоположником современного консерватизма.


[Закрыть]. Разумеется, кошелек так куда-то и утек. Джулия и Падма одолжили ей денег. Даже Саския дала пять фунтов и сказала: «Чуток продержитесь». У девочки доброе сердце, хотя Тилли слышала, как та жаловалась продюсерам на площадке. Жаба старая. Неряха. Я хочу жить одна.Мечтать не вредно, девочка бедная, они у нас скупцы.

Надо было вмешаться. Вот она подхватывает девочку на руки, выбегает из «Меррион-центра». Сажает ее в машину (если вспомнит, как завести), увозит в коттедж «Синий колокольчик», кормит несчастную малютку болтуньей и этими анжуйскими грушами, которые купила ей Падма, они вкусные. Тилли даже яиц взболтать не умеет. У матери был маленький веничек. Красивый. «Болтунья» – замечательное слово. Болтать по душам. Если б у Тилли была маленькая девочка, Тилли с ней болтала бы. Или с кроликом, бедным бархатным крольчонком, что убегает от лисы или от ружья. Беги, кролик, беги [108]108
  «Беги, кролик, беги» (Run, Rabbit, Run) – песня Ноэла Гея и Ралфа Батлера, была написана для шоу Ноэла Гея «Собачка засмеялась» ( The Little Dog Laughed, 1939), затем, в годы Второй мировой войны, стала популярна в исполнении поющего комического дуэта Flanagan and Allen(Бад Флэнаган и Чесни Аллен).


[Закрыть].

Ее размышления грубо прервал настойчивый стук в дверь.

Кто еще явился в такой час? Тилли опасливо приоткрыла дверь. За дверью стояла молодая женщина – вроде знакомая. Тяжело дышит, грудка ходит ходуном. Тонна макияжа. В конце концов под макияжем Тилли распознала Саскию. Та грубо протиснулась в дверь и спросила:

– А Винс дома? – как будто это вопрос жизни и смерти.

– Винс? – сказала Тилли. – Здесь нет никакого Винса, милая.

Надо думать, в коттедже «Синий колокольчик» перебывало много народу – это же для отпускников коттедж. Хотя неясно, с чего бы Саскии их искать. Тут Тилли заметила, что у девушки в руке пистолет.