Текст книги "Как укротить леди"

Автор книги: Кейси Майклз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 2

Вынув из прически всевозможные шпильки и заколки. Николь помотала головой, позволив густым черным волосам свободно упасть на плечи и спину, и принялась их расчесывать, старательно расправляя перепутанные пряди. Она могла попросить о помощи свою новую горничную Рене. Но та делала это слишком резко и больно, приговаривая, что женщина должна страдать ради своей красоты, и Николь удалила ее, поручив выгладить свое розовое платье с множеством оборок.

Устроившись перед туалетным столиком, Николь видела в зеркале Лидию, сидевшую в кресле-качалке и, как всегда, уткнувшуюся в книгу. Наводящая тоску картина – ведь они находились в самом интересном городе на свете! Впрочем, Николь это давно не удивляло: тихая и уравновешенная Лидия с детства слыла пропащей книгочеей.

Николь беззаветно любила свою сестру-двойняшку, для которой прошедший год стал невероятно тяжелым и печальным.

Их брат Раф, вернувшийся с войны, чтобы получить титул герцога и вступить в права владения поместьем, прибыл в сопровождении друга, капитана Свейна Фитцджеральда.

И вдруг тихая и кроткая Лидия, казалось ничего вокруг не замечавшая, кроме своих книг, по уши влюбилась в красивого и мужественного капитана. Их роман не успел расцвести в полную силу, потому что очень скоро капитан погиб. Это произошло во время последнего сражения англичан с войсками сбежавшего из заключения Бонапарта.

Николь до сих пор замечала в огромных голубых глазах сестры тень глубокой печали.

Кто-то возразил бы, что в свои семнадцать лет Лидия не способна была на глубокие чувства, что капитан Фитцджеральд был намного старше ее и, следовательно, ей не пара. Но Николь никогда бы с этим не согласилась. Она всеми силами поддерживала сестру, опасаясь, что горе сведет ее в могилу и она потеряет своего лучшего друга, свою половинку.

В тот ужасный день, когда герцог Малверн появился в их доме на Гросвенор-сквер и сообщил им о смерти капитана, потрясенная Николь поклялась, что сама она никогда не уступит этой гибельной страсти. Жизнь создана для безмятежной радости и наслаждений. Спрашивается, зачем же ставить себя в зависимость от другого человека, когда это не только лишает тебя спокойствия и уверенности, но может закончиться такими страданиями, как у Лидии!

Нет, она никогда не позволит мужчине взять над собой такую власть, решительно объявила Николь сестре и их невестке Шарлотте.

А те лишь переглянулись и снисходительно улыбнулись. Ведь что оставалось делать юной леди в положении Николь, кроме как выйти замуж? Как сестра герцога, она не могла выбирать самостоятельный путь в жизни, хотя многим ее положение казалось куда как завидным. Муж. Дети. Да, она могла стать хозяйкой великолепного поместья и роскошного особняка в Лондоне, где устраивала бы с мужем большие приемы, появляясь в новых ослепительных платьях, фасоны которых перенимали бы все дамы общества… Да, но… она никогда бы не отправилась в дальнее путешествие по морям, не участвовала бы в войне, не заседала бы в парламенте… хотя о последнем она и не мечтала.

По правде говоря, Николь сама не знала, чем хочет заняться и чего ждет от жизни.

Зато твердо знала, чего не хочет.

Главное, она не хотела быть безрассудной, как мать, и несчастной, как сестра.

А вообще она мечтала о полной свободе, ибо хотела сама понять, что именно нужно ей от жизни. И ничего плохого нет, если пока она подумывает о каком-нибудь невинном флирте, чтобы проверить силу своих чар… Ведь это будет ужасно весело и интересно, не так ли?

Она очень любила свою семью, и больше ей никто не был нужен. Николь никогда не пренебрегала случаем процитировать своей начитанной сестре Фрэнсиса Бэкона: «Имеющий жену и детей – заложник судьбы, ибо семья – помеха на пути великих дел, как добрых, так и злых».

В ответ Лидия справедливо указывала, что Николь – не мужчина (вызывая у Николь злость и досаду, поскольку она видела, что мужчины пользуются гораздо большей свободой) и что она, Лидия, никогда не подозревала, что Николь стремится совершить нечто доброе и великое. Поскольку Николь с детства была известна своей склонностью к различным проказам и своевольным выходкам, чаще всего, услышав из ее уст эту сакраментальную фразу, Лидия просто возводила взор к небу и подчеркнуто тяжело вздыхала.

Сестры-двойняшки были абсолютно разными по характеру. Лидия спокойно принимала существующий порядок вещей и свое место в жизни, никому и никогда не причиняла хлопот. Тогда как Николь со своим неуемным темпераментом не терпела никаких ограничений, каждое правило воспринимала как повод к бунту и частенько, правда не намеренно, вела себя столь безрассудно, что окружающие только руками разводили и точно так же сокрушенно вздыхали.

Разница в характерах сестер проявилась с самого раннего детства, и Николь давно уже поняла, что очень удобно жить на свете, когда рядом такая сестра – надежная, хоть и скучноватая, рассудительная, хотя порой излишне, словом, во всех отношениях образец доброты и благоразумия.

Что не объясняло того, что произошло сегодня днем.

– Лидия!

– Николь, минутку, пожалуйста, – пробормотала сестра. Перевернув страницу и прочтя еще несколько строк, она заложила страницу пальцем. – Я как раз читаю про очень интересную и необычную дискуссию.

– Рада это слышать, Лидия. Следовательно, ты читаешь не последний глупый роман мисс Остин?

Лидия покачала головой:

–Его я закончила еще вчера. А эту книгу рекомендовал мне еще капитан Фитцджеральд, автор некий Томас Пейн [1]1
  Томас Пейн (1737–I809), просветитель радикального направления, участник Воины за независимость в Северной Америке 1775–1783 гг. и Великой французской революции.


[Закрыть]. Она называется «Права человека» и… Вот, послушай. – И она открыла книгу на заложенной странице.

На этот раз пришлось вздохнуть Николь:

– Если это похоже на проповедь, то можешь не трудиться.

– Нет-нет! Я хотела тебе прочесть только один отрывок из того, что написал мистер Пейн. Он ясно указывает на необходимость постоянно остерегаться поползновений представителей власти к агрессии против общества и пресекать ее, пока она не достигнет критической степени. Прочитать тебе?

Николь подавила улыбку.

– Нет, мне кажется, я поняла его мысль. Лидия, я, конечно, не считаю себя достаточно образованной, но ты не думаешь, что твоего мистера Пейна могут счесть подстрекателем революции и противником правительства?

– Я предпочитаю думать, что он призывает нас только к постоянной бдительности, – возразила ее сестра, снова захлопнув книгу. – Но может, ты и права. Ведь Америка восстала против нас, а Франция – против своего короля.

– Если уж на то пошло, то здесь этого никто не собирается делать. У нас хороший и справедливый король.

– В самом деле, Николь? А вот я вчера искала в кармане передника у горничной пуговицу, которую она собиралась пришить на мою синюю ротонду, а нашла там вот это! Как думаешь, почему? Вот потому-то я и читаю предостережения мистера Пейна.

С этими словами Лидия извлекла из кармана сложенный несколько раз лист бумаги и передала его Николь. Та недоумевающе взглянула на сестру, а затем на напечатанный бледным шрифтом призыв ко всем присоединиться к обществу «Граждане за справедливость»и «поднять оружие против гнета правительства, вынуждающего голодать наших детей и притесняющего всех честных людей».

Быстро пробежав глазами остальной текст, она поняла тревогу Лидии.

– Значит, ты нашла это в переднике своей горничной?

– Да. И завтра хочу показать эту листовку Рафу. Он объяснит, что все это значит. Революция ужасна, Николь, даже если она необходима. И она не где-то там, вдали от нас. Она может случиться и здесь.

– Да, я помню это по нашим урокам, – сказала Николь, стараясь не показать Лидии, как встревожила ее листовка. – Но неужели ты действительно считаешь, что…

– О нет! Конечно нет! Иначе я не говорила бы о своих опасениях вслух. Впрочем, тебе это неинтересно. Как жаль, что с нами нет капитана Фитцджеральда! Он бы мне все объяснил.

У Николь сердце упало.

– Но, Лидия, я же не говорила, что политика меня не интересует! Или ты считаешь меня законченной эгоисткой, которая думает только о себе? И что меня не могут волновать сообщения об обездоленных людях и тех, кто призывает народ к революции? Неверно. Лидия, правда, это вовсе не так!

Сестра поспешно согласилась, и Николь подумала: наверное, все считают ее пустой и легкомысленной девицей, интересующейся только развлечениями и ничем другим. Неужели человек, который предпочитает вести жизнь спокойную, без каких-либо сложностей, в глазах окружающих является безнадежным эгоистом? И еще. Действительно ли эгоизм – преступление, если он проявляется только в желании защитить себя?

Да, наверное, многие именно так на это и смотрят. Ей стало ужасно неприятно и стыдно.

– Николь, ну не дуйся! Я вовсе не хотела тебя обидеть. Ты у меня такая замечательная, такая преданная сестра! Кто всегда заступается за меня, когда мама начинает брюзжать и обзывать меня «синим чулком», стоит ей увидеть меня за книгой? Если бы от нее что-то зависело, мы с тобой говорили бы только о погоде! Как будто о ней можно сказать что-то другое, помимо желания, чтобы поскорее прекратился дождь и выглянуло солнце…

Николь повеселела и поспешила задать вопрос, который уже давно вертелся у нее на языке:

– Скажи, Лидия, почему ты вдруг решила пригласить маркиза с виконтом на ужин? Не то чтобы я недовольна, напротив, но это было так на тебя не похоже!

Взглянув на часы на каминной полке, Лидия поднялась на ноги.

– Да, действительно. Сама не знаю, почему я их пригласила. Разве только… почувствовала, что тебе хотелось бы снова встретиться с маркизом. По нему сразу было видно, что уж он-то с радостью увиделся бы с тобой еще раз. Еще не было такого мужчины, который, увидев тебя однажды, не мечтал бы о большем.

– О чем – о большем, Лидия? – с невинным видом переспросила Николь, скрывая внезапную радость. – Значит, ты тоже заметила? Я имею в виду интерес ко мне маркиза?

– Это заметили и я, и бедный виконт Ялдинг, который так смутился. И ты сама это сразу поняла, потому и принялась издеваться над ним.

Неужели она издевалась над маркизом? Николь не хотелось признаваться, но она не могла ни единого слова вспомнить из того, что ему говорила. Ей достаточно было просто смотреть на него.

– Ты намерена сделать его своей первой жертвой за время пребывания в Лондоне?

Николь подняла тяжелую массу блестящих волос на макушку, потом сразу отпустила их и тряхнула головой так, что вьющиеся пряди свободно упали ей на плечи и спину. Хаотичными движениями она пыталась скрыть от Лидии всплеск сомнения, в которое внезапно повергли ее слова сестры. Она всеми силами старалась выкинуть из головы мысли о маркизе Бэсингстоке, неожиданно для нее так поразившем ее воображение.

– Сказать правду, Лидия? Для своей первой победы я выбрала герцога Малверна. В конце концов, он друг Рафа, уже встречался с нами и знает нас. К тому же нельзя отрицать, что герцог очень красив. Мне кажется, на нем я смогу отлично попрактиковаться.

Внезапно побледнев, Лидия вскочила на ноги.

– Герцог Малверн?! Ни в коем случае, Николь! Он самый ужасный человек на свете! Как тебе это в голову пришло! Больше я не намерена обсуждать твои вздорные планы и ухожу спать.

Николь совсем забыла о том, что для Лидии он был живым напоминанием о ее горькой утрате. Во всем виноват маркиз Бэсингсток, рассердилась она. Стоит ей подумать о нем, и она совершенно перестает соображать!

– Лидия, погоди!.. – закричала она, но сестра уже скрылась в своей комнате, смежной со спальней Николь. – Как я могла быть такой глупой! – укоряла себя Николь, снова усевшись на низкий стул перед туалетным столиком и подперев подбородок руками, рассматривая свое отражение в зеркале. – Нужно будет обязательно перед ней извиниться. Может, предложить ей еще раз зайти в книжную лавку Хэтчерда? Видит бог, для меня станет достаточно суровым наказанием проторчать там несколько часов, пока она будет ахать над каждой книгой!

Приняв это решение, она наклонила голову набок, пытаясь понять, что могло так сильно поразить в ней маркиза Бэсингстока, как сказала Лидия. Ее глаза? Она сама находила их цвет очень красивым и необычным. Николь вообще приятно было думать, что она не похожа на других девушек, что она единственная в своем роде.

Но эти проклятые веснушки! Они отравляли ей жизнь, особенно после того, как мама – в те редкие дни, когда удостаивала дочерей своим вниманием, – стала требовать, чтобы она дважды в неделю наносила на лицо маску из мятой клубники со взбитыми сливками. Может, он не заметил их?

И все же, если бы ей пришлось выбирать между нежной безупречной кожей, как у Лидии, и счастьем носиться без шляпы верхом на Джульетте по полям Ашерст-Холл, подставляя лицо солнечным лучам и упоительно свежему встречному ветру, она предпочла бы свои веснушки. И ей безразлично, как относятся к ним остальные!

Но вот от чего ей обязательно нужно избавиться, так это от детской привычки прикусывать нижнюю губу от смущения или неуверенности – вряд ли это принято среди благовоспитанных лондонских дебютанток.

Так или иначе, но маркиз нашел ее привлекательной, не такой глупышкой она была, чтобы не понять этого. И сам он очень хорош собой, даже красавец, одет с большим вкусом, и манеры у него настоящего светского джентльмена. Будет замечательно, если именно он станет ее первой лондонской жертвой.

Если только он не счел ее тщеславной, глупой и слишком смелой.

– Прекрати! – приказала она себе. – Какая разница, что он о тебе думает! Ты приехала в Лондон веселиться, а вовсе не влюбляться, как бедная Лидия.

Однако прежде чем вызвать звонком Рене, чтобы та приготовила ей ванну, она взяла со стола забытый Лидией тоненький томик и уселась в кресло, надеясь немного отвлечься от досадных размышлений.

Войдя в гостиную на Гросвенор-сквер, Лукас внезапно остановился и пробормотал:

– Черт возьми, как же я не сообразил! Ведь она сказала «Рафаэль», верно? Капитан Раф Дотри! Ну конечно!

Рафаэль Дотри, получивший в этом году титул герцога Ашерста и солидное состояние, еще недавно находившийся без средств и за неимением других перспектив шесть лет служивший в армии Веллингтона, приветствовал маркиза небрежным взмахом руки:

– Майор! Вечер добрый, сэр.

– В чем дело? – растерянно спросил виконт Ялдинг. – Разве вы знакомы? Почему же ты мне не сказал?

– А потому, мой дорогой Флетчер, что я сам только что догадался. – Лукас обменялся с хозяином дома крепким рукопожатием. – Раф Дотри! Господи, сколько же прошло лет? В последний раз мы виделись, когда вы со своим другом из Ирландии покидали Париж в то самое время, как я входил в него. Опять забыл его имя… А! Фитцджеральд! Такие отчаянные солдаты, как он, редко встречаются. Абсолютно бесстрашный. Он жив, здоров?

Раф медленно покачал головой и кинул предостерегающий взгляд, указывая на появившихся в гостиной дам.

– Мы потеряли Фитца при Катр-Бра. Он собирался обручиться с моей сестрой Лидией.

Лукас испытал острую горечь, как всегда, когда узнавал о гибели еще одного отважного солдата. Даже сейчас, спустя почти год, приходилось часто слышать о тяжелых утратах.

– Прими мое самое искреннее сочувствие, Раф. Больше мне нечего сказать.

Он быстро представил ему Флетчера, затем все обернулись поздороваться с дамами.

Их было три. Леди Лидия с молодой беременной супругой Рафа Шарлоттой и леди Николь. Лукас склонился над рукой Шарлотты, попросив ее не трудиться приседать в реверансе, подвел к креслу, заботливо усадил и только потом приветствовал улыбкой девушек.

Он надеялся, что его улыбка была принята обеими, хотя сам видел только леди Николь.

Если днем она была очень привлекательной, то сейчас казалась просто неотразимой. Ему и в первый раз хотелось увидеть ее без шляпки, но он не был готов к тому впечатлению, которое произвели на него эти роскошные упругие пряди, убранные с безыскусной простотой по последней французской моде, восхитительно обрамляющие это совершенное в своей красоте личико и подчеркивающие темно-фиалковый цвет ее глаз.

Ее муслиновое платье цвета персика было простым и скромным, как и полагалось юной дебютантке, чего никак нельзя было сказать о ее фигуре. Над тонким шелковым кушаком, повязанным сразу под корсажем, выдавались высокие полные груди, а эта россыпь мельчайших нежных веснушек на коже выше выреза лифа пробудили в нем страстное желание узнать, покрывают ли они все ее тело, даже там, куда нет доступа солнечным лучам…

Тем временем подали напитки – вино для джентльменов, лимонад для леди, и Раф принялся вспоминать свои встречи с Лукасом на Пиренеях. Он очень живо рассказал о забавном эпизоде, когда они захватили караван мулов с продовольствием, и о том, как солдаты делили пищу, предназначенную для императора, а доставшуюся – неприятелю.

– И вы, мой супруг, конечно, стояли в сторонке и просто наблюдали за этим возмутительным разбоем, – весело заметила Шарлотта.

Раф поднес ее белую изящную ручку к губам жестом, по которому Лукас понял, что его друг не скрывает своей любви к красавице жене.

– Ну, разумеется, дорогая! Я всегда был образцом респектабельности, несмотря на холод и голод и даже утопая в грязи по колено.

– Не нужно, не притворяйтесь! – улыбнулась Шарлотта. – Я думаю, мы должны аплодировать той выносливости, находчивости и смелости, какие все вы проявляли в самых тяжелых условиях.

– Благодарю вас, дорогая. Но это Лукасу пришла в голову блестящая мысль напасть на караван с провиантом. Он похитил даже королевского повара. Вообразите, тот не говорил по-английски, мы ни слова не знали по-испански, и все-таки нам как-то удавалось понимать друг друга. Такой вкусной и сытной еды мы не видели уже бог знает сколько месяцев.

– Насколько я помню, я продержал его у нас почти все лето, – заметил Лукас. – К тому времени мы уже достаточно хорошо понимали друг друга, и он сказал, что его жена и, кажется, с дюжину детишек живут в деревне, прямо за горой, у подножия которой мы как раз раскинули лагерь. Вот тогда мы с ним и расстались. Но я до сих пор с восхищением вспоминаю его жареную курицу. Когда он ушел, я больше всего скучал по курам, которых он так ловко воровал и готовил из них самые лакомые блюда.

К тому времени как дворецкий объявил, что обед подан, все решили обходиться без титулов, и за стол с горячим прозрачным консоме уселась дружная и очень веселая компания.

– Куриный бульон! – заметила Николь, когда Лукас погрузил в него ложку. – Вам предоставляется еще одна возможность с тоской вспомнить о вашем поваре-испанце.

Лукас вопросительно посмотрел на нее:

– Вам не понравилась наша история?

– Нет, почему же, – тихо сказала она, не поднимая глаз от тарелки. – Но мне показалось странным, что во всех ваших историях совершенно не фигурировал капитан Фитцджеральд. Вы меня понимаете?

– Меня вовремя предостерег ваш брат. – Лукас бросил многозначительный взгляд на сидящую напротив леди Лидию, которая увлеченно слушала Флетчера, что-то тихо ей рассказывающего и, по обыкновению, оживленно жестикулирующего. – Он всегда возбуждается, когда говорит на интересующую его тему, – сказал он, указывая на Флетчера, – и лучше убрать из-под его руки бокалы с вином. Однажды, когда он описывал боксерский поединок, который видел в Эпсоме, он вот так же размахивал руками и столкнул прямо на колени леди Хартфорд тяжелый канделябр. Ей это явно не понравилось.

– А меня бы только рассмешило. Кстати, я не вижу ничего хорошего в том, чтобы постоянно избегать упоминания в разговоре имени капитана. Думаю, брат слишком уж оберегает Лидию. Как сможет зажить ее душевная травма, если все и дальше будут нянчиться с ней, скрывать от нее свои воспоминания о капитане Фитцджеральде, делать из него героя, забывая, что он был просто человеком из плоти и крови? Я не нахожу это доброй услугой ни для самого капитана, ни для Лидии. Она всегда будет его любить и помнить, но пора уже ей улыбаться, когда она услышит его имя. Пора ей осознать, что он был не только ее возлюбленным, а храбрым воином, геройски погибшим за свою страну.

Лукас с некоторым недоумением выслушал эту страстную тираду. Да уж, в этом доме не принято было вести за столом вежливые светские разговоры ни о чем.

– Наверное, вы правы, леди Николь. Но разве вы не боитесь случайно расстроить вашу сестру?

– Разумеется, боюсь и не хотела бы этого. Во всяком случае, сейчас. Но думаю, нам не нужно особенно церемониться и опасаться затрагивать эту тему при нашей следующей встрече. Постоянно избегать упоминания имени капитана – значит обманывать Лидию и создавать затруднения для окружающих.

– А когда мы снова увидимся? Ах, передо мной сверкнул луч надежды! Означает ли это, что вы уже получили разрешение на завтрашнюю поездку в Ричмонд?

Она улыбнулась, и на щеке ее обозначилась милая ямочка.

– Да, Раф находит вас надежным спутником, другими словами, совершенно безопасным и безвредным. Как вам нравится, милорд, что вас считают таким невинным и безобидным? Мне любопытно это узнать, потому что по отношению ко мне, увы, подобного определения никто не применял.

– С чего бы? – с шутливым недоумением спросил Лукас, когда убирали суповые тарелки и подавали второе блюдо. Самому ему есть совершенно не хотелось, но, возможно, аппетит присутствовал у его соседки, которая намеренно провоцировала его, желая узнать, насколько далеко она может зайти, прежде чем повергнуть его в шок.

Игра становилась все увлекательнее.

– Лукас, – позвал Флетчер, перегнувшись через стол. – Ты не поверишь! Представь себе, леди Лидия читает Томаса Пейна! Ты слышал что-нибудь подобное?

– В самом деле, леди Лидия? – с интересом, хотя и не очень удивившись, откликнулся он. – Некоторые считают его самое известное сочинение «Здравый смысл» главной причиной, подтолкнувшей американских колонистов восстать против Англии. Вы знали об этом?

Порозовев от волнения, Лидия прямо взглянула в глаза Лукасу:

– Но согласитесь, есть вещи, о которых нельзя молчать, если вы желаете устранить несправедливость. Как писал мистер Пейн, мы не можем позволить себе роскошь быть благодушными и безгранично доверять власти.

– Да, я помню. «Давняя привычка ни о чем не думать дурно дает нам обманчивое впечатление своей правоты».

– Вы цитируете его по памяти, Лукас? – поразился сидящий во главе стола Раф. – Только не говорите, что он – ваш отдаленный предок.

– Вовсе нет, хотя одинаковая фамилия время от времени вынуждала мою семью выступать в защиту его памяти. Мне очень нравятся некоторые его сочинения, но я предпочел бы, если бы он прекратил писать до того, как дал выход своей раздражительности и депрессии в «Правах человека». Вы знаете, что в то время для англичанина было преступлением обладать экземпляром этой книги?

– У Лидии она есть, – тихонько сказала Николь. – Я только сегодня днем читала ее.

Лукас удивленно поднял брови. Он догадывался, что она непременно поразит его чем-нибудь, но не ожидал, чтобы это произошло так скоро.

– В самом деле? И вы достаточно прочитали, чтобы составить мнение о книге?

Николь прикусила нижнюю губку, потом кивнула:

– Сказать вам правду? Возможно, сестра не согласится со мной, но, насколько я успела понять, автор излагает подстрекательские идеи, состоящие из смеси горькой истины с весьма опасным вздором.

Лукас искренне расхохотался:

– Раф! Ты слышал? Я сам не сказал бы лучше!

– Ты-то как раз и сказал, – заметил Флетчер, с любопытством глядя на Николь. – Просто невероятно!

Лукас перехватил растерянные взгляды, которыми обменялись Раф и его очаровательная жена, как будто они ничего подобного от Николь не ожидали. В то же время их не удивило, что ее сестра читает сочинения Пейна. И не только его?

Он решил выяснить это.

– Раз уж вы читали Томаса Пейна, – обратился он к Николь, – могу я предположить, что вы также читали работы Виланда, Гиббона и Берка?

– Можете. Можете предположить все, что вам заблагорассудится, – живо ответила она, и он понял, что его очень твердо поставили на место. И кто? Совсем еще юная девушка, которую любому грубому фигляру вряд ли удалось бы так легко вывести из равновесия, как его самого!

– Прошу прощения. Мне не следовало этого делать, – повинился он, а она вдруг сжала ему руку и наклонилась ближе.

– Да и мне не нужно было прикидываться той, какой я не являюсь. Думаю, из нас двоих весь ум достался Лидии, а мне пришлось довольствоваться обыкновенной сообразительностью. Но я говорила убедительно, не правда ли? А слово «подстрекательские» пришло мне в голову в последний момент.

Вот так-то! Лукас с самого начала оказался в плену у этой девушки с ее редкостной красотой, но сейчас, глядя в эти изумительные глаза, в глубине которых прыгали озорные чертенята, он понял, что погиб – окончательно и бесповоротно.