Текст книги "Ну точно — это любовь"
Автор книги: Кейси Майклз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
– Честно говоря, не знаю никого, кто любил бы Нью-Джерси. Ручаюсь, ты никогда не услышишь песни вроде «Я оставил сердце в Ньюарке». Оставил хандру – это да, но не сердце.
– Наш штат стал предметом злых шуток, признаю. Но мы известны не только пляжами, казино и Фрэнком Синатрой.
– Да, – произнесла Джейн. Джон поднял глаза и увидел, что она поднялась из-за стола и стоит за его спиной. – В путеводителе написано, что Нью-Джерси также родина первого концентрированного супа. Но кто об этом помнит?
– Мы. В каждом штате любят перечислять изобретения, выдающихся граждан и тому подобное, – ответил Диллон, поднимаясь. Джон понял, что ему тоже придется встать. Так поступил и Генри Брюстер. Ох уж эта вежливость, которую в молодых людей вдалбливают всяческие тетушки Мэрион. Одна из причин, по которой Джон проводил много времени в одиночестве – не надо быть вежливым, пока стынет кофе.
– Ты прав, Диллон, – Джейн пожала плечами. – Но, честно говоря, я услышала достаточно о Нью-Джерси для одного вечера. Я бы лучше прогулялась по пляжу и посмотрела на Нью-Джерси.
– Сейчас, только допью… – начал Джон, но Диллон прервал его, предложив сопровождать Джейн на прогулку.
– О, это так мило с твоей стороны, Диллон, – защебетала Джейн, и в следующий момент Джон осознал, что стоит у столика один, не считая Генри. Сенатор с Брэнди направились к другим столам, Брэнди просто из любезности, а Харрисон открыто старался произвести хорошее впечатление, как любой политик.
– Ну что, Джон, как дела?
Он повернулся и посмотрел на оставшегося сотрапезника.
– Генри, ты стоишь передо мной. Я с тобой разговаривал. Я передавал тебе соль и булочки. Но я все еще не верю, что ты здесь. Почему ты приехал?
– Ты поверишь, что несколько недель назад я решил воспользоваться приглашением, чтобы просто повидаться с хорошим другом, старым университетским приятелем и лучшим из моих авторов?
– Нет, – ответил Джон, знаком приглашая своего издателя следовать за ним на веранду. – Но я поверю, что ты здесь по той причине, что кое-кто нашептал тебе на ухо, и ты приехал проследить, чтобы я хорошо себя вел, не загремел в тюрьму за то, что расквасил физиономию Харрисону, и все в таком духе. Что еще рассказала тебе тетушка Мэрион?
– Ну, что-то о прилизанных волосах и очках в черной оправе.
– Я отказался от этой неудачной затеи. Не смог ее провернуть. Джейн сразу меня раскусила.
– И она все еще здесь?
– Да, – Джон сунул руки в карманы. – Я сказал ей, что преподаю в университете и хочу написать книгу с разоблачением Харрисона и что она мне нужна для прикрытия. Мы решили быть товарищами.
– Кем? Товарищами?
– Да, – Джон всматривался в пляж, выискивая Джейн.
– Джонни, я ведь хорошо тебя знаю. Ты никогда в жизни не дружил ни с одной женщиной.
– Все когда-то бывает в первый раз.
– Конечно. Первая лампочка, первый концентрированный суп. Но Дж.П. Роман – друг красивой женщины? Который врет ей? Так, куда мне идти делать ставку, что вы никогда не станете закадычными друзьями?
Глава 7
Джейн вставила ключ-карту в электронный замок и вошла в темный гостиничный номер. Туфли она держала в руке, а другой пошарила по стене в поисках выключателя. Интересно, который час? И гораздо интереснее, где Джон?
Она зажгла свет.
– Так-так, леди. Пора бы вам уже быть дома, – донесся голос Джона из кресла у окна.
Джейн зажмурилась, потом нахмурилась.
– Ты напугал меня. Почему сидишь в темноте?
– Я думал, – он поднялся. Он все еще был в новых брюках, ворот белой рубашки расстегнут, а рукава закатаны, обнажая внушительные предплечья. – В темноте лучше думается.
– Ладно, – Джейн пожала плечами.
Если ему хочется терять время попусту, пусть теряет. Она же провела чудесный вечер, гуляла по берегу с Диллоном, наслаждалась напитками и интересной беседой в гостиничном баре «Таверна „Синий кабан“.
– Ну? Где ты была?
Джейн сосчитала до десяти, пока открывала шкаф и складывала туфли.
– В «Синем кабане».
– Неправда. В «Синем кабане» был я.
– В каком зале?
– Что значит – в каком зале? В том самом зале.
– Джон, – Джейн провела обеими руками по волосам и посмотрела на него: – В «Таверне» два зала. Как там в брошюре? Два зала, у каждого свое настроение. Первый – просторный сад на открытом воздухе, второй напоминает уютную таверну. Темные стены, огромный камин, приглушенный свет…
– То есть вы с Холмсом сидели в темноте, пили…
– Да. Пока ты, очевидно, был в другом зале. Один?
– Нет, не один. С Генри Брюстером.
– Вам было бы уютнее в обеденном зале, – не сдержалась Джейн.
Джон прошел мимо нее к своей кровати.
– Ты мне больше нравилась симпатичной и славной.
– А я никогда не говорила, что ты мне вообще нравишься, дружище, – отстрелялась уязвленная Джейн. Потом села на кровать и покачала головой: – Мы опять ссоримся. Почему? Это нелепо. Мы знаем друг друга слишком плохо.
– Это правда, и мы не ссоримся. Я просто напомнил тебе, что ты моя… служащая, и я хочу, чтобы ты отчитывалась за свое время.
Джейн уставилась на него. Он уставился в ответ.
– Ладно, я козел, – произнес Джон в конце концов. – Прости. Ты хорошо провела время?
– Я чудесно провела время, – она вздернула подбородок. – На пляже было прекрасно, а потом мы пошли в «Синего кабана», и я выпила два коктейля с зонтиками, – она улыбнулась и потерла кончик носа ладонью.
– Неужели? А что за коктейли?
– Понятия не имею. Но я попросила чего-нибудь с зонтиком, и бармен принес мне большой фигурный стакан с розовым напитком и зонтиком. Сладкий, почти как клубничное молоко, – она улыбнулась и вздохнула. – Последний раз я пила клубничное молоко в детстве.
Джон сорвал с себя рубашку, и Джейн отвела глаза, потому что при тусклом свете единственной верхней лампочки его мышцы рельефно оттенялись, и у нее появилось почти непреодолимое стремление провести по ним руками и…
– Ты ведь не пьешь, Джейн?
– А? – Она тряхнула головой, чтобы прогнать эти мысли. – Нет… хотя, конечно, пью. Иногда за ужином я выпиваю бокал вина и… все. Но я пью. Я не чаехлеб.
– Чаехлеб? Блин, я тысячу лет не слышал этого слова.
– Моя бабушка так говорила. Чаехлеб. Не знаю, почему так назвали. Потому что чай безалкогольный? Или от «души не чаю»?
– Ну ты даешь. – Джон взял открытый чемодан и швырнул на пол. – Я бы не сказал, что ты упилась, но ты слегка под мухой. Чувствуешь, да?
Она выпрямилась:
– Не смеши меня. Я не под мухой. Я… я навеселе. Именно. Навеселе. А чего ты ждал? Запер меня в своем желтом капкане, залил дождем, упустил наш люкс, стоишь тут полуголый, развел у себя свинарник – а ведь нам спать в одной комнате. Нужно было выпить три зонтика.
– Еще не совсем свинарник. Вот пройдет дня два… – Сумка и чехол с костюмом присоединились к большому чемодану на полу. – Я не сказал, что у тебя был легкий день, Джейн. И у меня тоже. Но если ты хочешь хоть как-то помочь, не нужно надираться каждый раз, когда что-то не по-твоему.
– Значит, теперь я надралась? Чудесно. Просто… чертовски мило с твоей стороны, Джон Романовски. После всего, что я для тебя сделала.
Она прошлепала к комоду и открыла третий ящик, в котором лежали пижамы. Слава богу, Молли не купила ей ночную одежду – кузина спала голой, так что, скорее всего, это не пришло ей в голову. Джейн вытащила небесно-голубую пижаму с облачками и направилась в ванную.
– К моему возвращению надень пижаму, Джон, или я сегодня же уеду.
– Я не ношу… Хотя я купил шорты. Их и надену.
– Замечательно. Поройся в своем бардаке. Уверена, что ты их найдешь.
– Погоди… После всего, что сделала для меня? Что ты сделала?
Джейн сосредоточилась, чтобы ровной походкой дойти до ванной. Когда она шла в комнату, ее не шатало, но тут слегка закружилась голова. Немножко под мухой. Немножко… Черт, не хочется, чтобы он оказался прав.
– Что я сделала? – Она облокотилась на дверной косяк, чтобы ее не шатало. – Этот человек спросил, что я сделала. Хорошо, я расскажу ему, что сделала. Я заполучила для нас приглашение на маленькую дружескую вечеринку, которую сенотер… то есть сенатор… устраивает завтра вечером в своем люксе. В нашем люксе. В бывшем нашем люксе. Это факт.
И пока Джон стоял на месте, выпячивая грудь, черт его возьми, Джейн повернулась и исчезла в ванной. Опершись на край раковины, она глазела на себя несколько длинных секунд, стараясь сфокусировать взгляд.
Надо прийти в себя, решила она, смывая макияж. Потом простирнула колготки и нахально повесила их на душевую перекладину.
Прийти в себя? Как же это сделать?
В ее спальне находится опасный невоспитанный качок – или она в его. В любом случае ничего хорошего. Сегодня мужчина ее мечты проводил ее до лифта и целомудренно поцеловал в щеку. Ее ждало приключение, она хотела расследовать, в чем замешан сенатор Харрисон… Главное, чтобы не с Брэнд и Хаит, это будет мерзко.
И, в довершение всего, она оказалась тут обманным путем, исполняя миссию Молли. Если Джон узнает, ей конец.
Прийти в себя? Конечно… сразу после того, как она выйдет из себя.
Джейн застегнула пижаму на все пуговицы, в последний раз оглядела себя, вытянув руки в стороны, чтобы увериться, что ткань не просвечивает. Очень ничего. Ей нравились эти пижамы. Штанины и рукава чуть длинноваты, чтобы чувствовать себя маленькой и уютной. Хлопок тонкий, ведь ему много лет, но не совсем прозрачный. Если не стоять перед прожектором.
Она собрала одежду, сделала глубокий вдох, открыла дверь ванной… и вышла на свет прожекторов.
Этот человек включил все лампочки в комнате. Джейн пришлось зажмуриться и прикрыть глаза руками, хотя она на самом деле хотела быстро принять ту позу из «Сентябрьского утра»[13]13
«Сентябрьское утро» – картина французского живописца Поля Шабба (1869-1937). В 1913 году репродукция этой картины была напечатана в календаре, который стал первым календарем с обнаженной натурой.
[Закрыть] – одна рука на груди, другая сильно ниже.
– Ты что, собираешься посадить тут «Боинг-747»? – спросила она, щурясь. – Не вижу взлетно-посадочной полосы.
– Стой спокойно, не двигайся. Я ищу контактную линзу, черт бы ее побрал, – ответил Джон, и она поняла, что не видит его, потому что он стоял на карачках между кроватями.
– Ты носишь линзы? – удивилась Джейн, стоя неподвижно. – Я не знала. А они… цветные?
Он поднял голову.
– Цветные? В смысле, подкрашенные? Нет.
Нет. Конечно, нет. Потому что его глаза остались по-прежнему сине-зелеными, или зелено-синими, или как их там, только сейчас они были слегка близорукими и более мягкими. А еще восхитительными, и сексуальными, и… Может, вернуться в ванную и произвести рокировку?
– Черт возьми, – Джон медленно полз, осторожно шаря по ковру. Затем снова поднял на нее глаза. – Ты не поможешь мне?
– Но ты же сказал., . Ну ладно, – она стала на четвереньки и принялась точно так же шарить. – Ты не носишь одноразовые?
– Если бы носил, то разве ползал бы сейчас по ковру?
– Точно, – Джейн продолжала поиски. – Может, тебе подумать об одноразовых? Есть такие, которые носишь несколько дней, а потом выбрасываешь. Думаю, есть даже такие, которые носишь только один день, а потом выбрасываешь. Они, наверное, стерильнее. И если ты часто роняешь свои, то лучше подумать о… нашла!
Она села на колени, аккуратно прилепив линзу к указательному пальцу, и увидела, что он тоже сел, и странно смотрит на нее.
– Ну-ка дай, – Джон потянулся, чтобы выхватить у нее линзу. Неблагодарный.
– Пожалуйста, Джон. Только не плюй на нее и не вставляй обратно, потому что…
– Елки-палки, может, хватит, а? – Джон поднялся на ноги. – Ты еще скажи, чтобы я почистил зубы перед сном.
Джейн закатила глаза:
– Не глупи. Ты же взрослый. Конечно, ты чистишь зубы перед сном.
– Нет, не чищу. Если не хочу. Потому что я взрослый.
– Это нелепо. Ты просто смешон! – Джейн разобрала постель и бережно свернула покрывало в ногах кровати. Перед отъездом мама сказала, что, скорее всего, в отелях простыни стирают каждый день, но с покрывалами дела обстоят иначе. Так что человек, живший в этой комнате до нее, наверняка пользовался тем же самым покрывалом.
Вмешался отец и сообщил, что по телевизору передавали, как много микробов водится на коврах, телефонах, даже лампах… и откуда появляется большинство этих микробов.
Вот почему в застегнутом переднем кармане чемодана обнаружилась банка «Лизола».
– Черт!
Джон, который засовывал контактную линзу в маленький пластиковый чехол, опять уронил ее на ковер.
– Твою ма… что такое?
– Родители, – Джейн рухнула спиной на кровать. – Я так и не позвонила родителям – сказать, что все нормально. – Она подняла голову и попыталась взглянуть на часы на столике между кроватями. – Сколько времени?
– Ты спрашиваешь у человека, который только что снял линзы? Немного за полночь, наверное. – Джон тоже поднял голову, потому что снова оказался на полу в поисках линзы. – Только не говори, что на самом деле звонишь родителям сообщить… погоди минутку. – Джон обнаружил линзу и быстро спрятал ее в чехол. – Вообще, сколько тебе лет? Меня тут не арестуют?
Джейн села на краю кровати.
– Мне двадцать семь лет, Джон, но это не значит, что родители не беспокоятся, когда меня нет дома. Сейчас они, скорее всего, собираются заявить в полицию. Я должна позвонить. Сейчас не поздно, как ты думаешь?
Он сел напротив нее на свою кровать, и она не могла не заметить, что их колени почти соприкасаются. А ей казалось, что места больше.
– До меня начинает доходить, – Джон покачал головой. – Ты заведуешь детским садом.
– И яслями. Ты об этом знаешь, – рассеянно ответила Джейн, сдвигаясь к концу кровати, чтобы убрать колени. Она оглянулась в поисках сумочки, чтобы взять мобильник.
– И яслями, как я мог забыть? Ты славная девушка. Симпатичная подружка невесты и прочее. Только одно может все это венчать, и я, кажется, догадался. Ты живешь с родителями, да?
– Это преступление? – Джейн собиралась звонить по мобильнику, но внезапно почувствовала, что он снова посмеется над ней.
– Если нет, то должно быть. Что ты делаешь здесь, Джейн? Я серьезно. Что ты здесь делаешь?
– Я? А что, почему не… то есть… нет, не могу. Молли смогла бы, а я – нет.
Она подняла плечи, опустила их и убрала мобильник в сумочку. Первым делом она позвонит родителям завтра и извинится. Да, может, она завтра будет дома.
– Джейн! Что с тобой?
– Ничего. Просто отключилась ненадолго. Наверное… – Джейн посмотрела на него с надеждой. – Мне нужно кое-что тебе рассказать. У тебя есть часок? За час я, может, успею все объяснить, потому что придется начать со второго класса, иначе ты не поймешь, что у нас с Молли. Хотя это займет всю ночь, а я совершенно не хочу все вспоминать.
Джон долго смотрел на нее, потом взял коробку с конфетами.
– С корицей или лакрицей? – спросил он, протягивая ей коробку.
– Я уже почистила зубы… ну ладно, – она покопалась в коробке, нашла последнюю лакричную конфету, проползла под простыни и откинулась на подушку.
– Ты меня возненавидишь, – она развернула конфету. – И вышвырнешь меня, и кончится мое приключение, а это совсем погано. Потому что я хотела тебе помочь, честно. Я уже решила, что ничего не расскажу Молли.
– Молли… Почему это имя постоянно всплывает? Это, должно быть, Молли-Эпплгейт, которая работает в Сенате?
Джейн пожевала конфету и сунула ее за щеку, чтобы она растаяла. Придется снова чистить зубы, но ничего. Лакрица того стоит.
– Молли не работает в Сенате, Джон. Она работала там когда-то, после университета, но потом сменила много мест, – Джейн вздохнула. – Настоящую прорву мест.
Джон, сидевший по-турецки на неразобранной постели, наклонился и спросил:
– Расскажи мне. Какое отношение Молли имеет к тому, что ты здесь?
Джейн свернула обертку от конфеты в аккуратный квадратик и теперь не знала, куда его деть.
– Она меня шантажировала, – она посмотрела на Джона, чтобы определить его реакцию.
– Чем? Что ты кормила детей поддельным сыром?
– Я всегда даю детям только натуральный сыр. – Джейн подбросила квадратик и смотрела, как он падает на пол у дальней спинки кровати. Она подавила желание встать, поднять его и найти мусорную корзину… а потом навести порядок на половине Джона. – Давай я начну сначала, ладно?
– Хорошо, только рассказывай быстрее. Я начинаю нервничать.
– Нет, ты не нервничаешь, – Джейн снова посмотрела на него. Она не видела, что он волнуется. Видела только, что он волосатый и сексуальный, как сам грех. На нем не было ничего, кроме спортивных синих нейлоновых шортов, он сидел на покрывале, волосатые ноги скрещены, шевелюра всклокочена. Он ее в могилу сведет.
Прогнав и эти мысли, Джейн вздохнула и, не обращая внимания на фантик, начала рассказывать.
Она рассказала Джону все о Молли, которая гостила в Фэйрфаксе каждое лето в перерыве между разными интернатами – из школы ее выгоняли с поразительной регулярностью. О том, как родители Молли любили путешествовать, но никогда не брали с собой Молли. О том, какой непоседой была Молли, какой смутьянкой… И как Джейн любила свою кузину, пусть и завидовала ее живости.
Она не рассказала о Шоне Джентри. Зачем ему знать о ее разочаровании. При том, что у него все задатки стать вторым.
– Думаю, Молли хулиганила, чтобы привлечь внимание родителей, – сказала Джейн, описав, как ее кузина заперлась в морозильнике в торговом центре и отказывалась выходить, пока кто-то не разыскал ее родителей в Бали и не позвонил им, чтобы она попросила их приехать и забрать ее. Ей тогда было семь.
Джон покачал головой:
– Это грустно.
– Я знаю. И мои родители знали, поэтому мы забирали ее каждое лето и два последних года старшей школы, когда она побывала в каждом интернате в пределах тысячи миль.
– Теперь объясни про шантаж.
– Ну, не совсем шантаж. Молли… Ну, у Молли есть способ превращать все в приключение. Ее родители умерли, и за счет доверительного фонда, который, кажется, неисчерпаем, она ведет неплохую жизнь. Я… я завидую ей немного. Отчасти ее безбедной жизни. Но ее родители наложили ограничение на фонд. Пока Молли не выйдет замуж, она должна сама зарабатывать деньги, по меньшей мере десять месяцев в году, чтобы получать доходы фонда. Хотели, чтобы она научилась ответственности.
Джон внимательно слушал, и Джейн стала объяснять, что Молли проходит испытательный срок на последней работе, и ей пришла в голову отличная мысль…
– Харрисон? – Джон вскочил на ноги так быстро, что Джейн даже не заметила, как он это сделал. – Она хочет, чтобы ты достала сенсацию о Харрисоне?
Лакрица смешалась в желудке с розовым клубничным напитком, и внезапно Джейн почувствовала дурноту.
– Я уеду завтра утром.
– Заткнись, – тихо сказал Джон, меряя шагами ковер. – Молли работает на самую крупную газету в Вашингтоне, которая не слишком симпатизирует Харрисону. Информация, которую ты ей дашь – информация, которую тебе дам я, – может оказаться напечатанной в газете. Да, мне это нравится.
– Тебе это нравится? Тебе нравится что? Я думала, ты хочешь написать книгу. – Джейн в конце концов не выдержала, подобрала фантик и выбросила его в мусорку. И всерьез подумала о том, чтобы вернуться в ванную: предположительно, чтобы снова почистить зубы, но более вероятно, чтобы крепко обнять фарфоровый унитаз. Вместо этого она опять заползла под одеяло и притворилась, будто ей хорошо.
Он махнул рукой, словно позволял ей лечь, и продолжил вышагивать. Как лев в клетке, или пантера, или великолепный сексуальный мужчина. Наконец он повернулся к ней с улыбкой на лице, из-за которой Джейн захотелось дернуть носом и исчезнуть.
– Я вшивый писатель, – он улыбнулся еще шире.
– О, не говори так, Джон. У тебя уже была неудачная затея, – мягко сказала Джейн, заставляя себя сесть еще раз.
– Нет, нет. Я вшивый писатель. Правда. Но меня очень увлек Харрисон. Думаю, я могу копнуть глубже, сорвать с него личину. Но я никогда не продам книгу. Кроме того, на издание уйдет слишком много времени, и Харрисон может уже выставить свою кандидатуру и даже быть избранным. Но если мы скормим твоей кузине то, что выясним, а она скормит это своему начальству в газете… Да. Да, Джейн, это может сработать.
– Ты отказываешься от книги? Вот просто так?
– Не раздумывая. Я говорил, мне не нравится Харрисон. Он какой-то… какой-то…
– Скользкий? – предложила Джейн, кивая. И зря. Вместе с головой кивнул и желудок, а затем сделал полуоборот.
– Ты тоже так считаешь?
– Я вот что считаю, Джон. То, что мы с тобой приехали за одним и тем же, удивительное совпадение. Какова была вероятность?
Джон опять присел на кровать.
– Джейн, по моим подсчетам, на конференции шесть журналистов. Ты правда думаешь, что они собираются обсуждать глобальное потепление или политическую мораль? Нет. Они здесь потому, что нынешний президент не может снова баллотироваться, вице-президент отказался по состоянию здоровья, так что Харрисон победит наверняка – если решит выставить свою кандидатуру.
– А как насчет другой партии? Он покачал головой:
– Оппозиция в замешательстве, они заявили восьмерых, которых никто не знает, так что многие месяцы там не будет ничего дельного, пока один или двое не оторвутся от остальных. Харрисон – не только самая крупная шишка в городе, Джейн, но и единственная. Так что совпадение не слишком большое. Тут половина людей, по умеренным подсчетам, наблюдают за сенатором Обри Харрисоном.
– Даже Брэнди Хаит? Джон пожал плечами:
– Может быть. Она не единственная актриса, которая стремится в высшие круги. Посмотри на Мэрилин Монро, Грейс Келли, Барбру Стрейзанд, Лиз Тэйлор. Можно жениться или содержать, пока ты в политике, рука руку моет. Может, Брэнди Хаит подумывает стать Первой Леди» Ради славы или настоящей политической программы. Тут многие женщины страстно желают стать следующей Джеки Кеннеди или Хил лари Клинтон.
Джейн прижала пальцы к вискам. Она почти обрадовалась головной боли. Это отвлекало от тошноты.
– Я не создана для всех этих интриг. Политика такая запутанная.
– Нет. Просто следи за властью и за деньгами. А сейчас следи за Обри Харрисоном и посмотри, куда он ведет. Из двух сотен участников по крайней мере три четверти здесь только для того, чтобы разузнать, в чем замешан Харрисон. Остальные уже знают, и я хочу разведать, что именно.
– И ты хочешь, чтобы я скормила это Молли… Я думала, ты убьешь меня.
– Нет. Мы команда, Джейн. Пока ты не истекаешь слюной по Диллону Холмсу.
– Я не истекаю… Грубиян.
– Извини. В общем, приключение продолжается, Джейн. Веселись до упаду, пусти все на самотек. Поиграй недельку в свою кузину Молли. Но запомни одну вещь – Диллон Холмс влюблен в Диллона Холмса. Так что поищи кого-нибудь другого.
– Я не такого приключения хотела. В твоих устах все звучит так грязно, словно я мечтаю прыгнуть в постель к первому встречному.
– Мечтай – не мечтай, Джейни Престон, но ты уже спишь с таким в одном номере.
Она пристально посмотрела на него и повернулась на бок.
– Да, надо поспать.
Джон обошел комнату и выключил все лампочки.
– Не забудь почистить зубы, – он забрался в постель, а Джейн натянула одеяло на голову.
– Ты какой-то довольный, – Обри Харрисон повернулся от импровизированного бара со стаканом скотча в руке.
Диллон Холмс пересек гостиную маленького люкса, ослабляя галстук, и забрал у сенатора стакан.
– Спасибо, я с удовольствием выпью. Как ты догадался?
Харрисон пару раз надул щеки, повернулся и налил себе виски в другой стакан. Двойную порцию.
– Я только что видел Тоби Паттерсона, – Диллон аккуратно сел, слегка подтянув брюки, чтобы не мялись на коленях. – Он начинает волноваться.
– Почему? Какая муха его укусила?
Д ил лон изящно пожал плечами. Он все делал изящно.
– Он хочет, чтобы ты объявил прямо на этой неделе. А лучше вчера. Я бы сказал ему, когда, но мне спокойнее, когда он вне игры. К тому же некоторые его сотрудники начинают шуметь о Клакстоне, о том, чтобы Паттерсон поддержал его. В конце концов, Клакстон очень популярный губернатор штата.
– Губернатор Пенсильвании? Ну-ка, Диллон, назови имена президентов из Пенсильвании. Я могу привести тебе только одно, потому что больше нет. Бьюкэнен[14]14
Джеймс Бьюкэнен (1791-1868) – 15-й президент США в 1857-1861 гг. Безуспешно проводил политику «умиротворения» Юга накануне Гражданской войны. В 1860 г. проиграл на выборах Аврааму Линкольну.
[Закрыть]. Старина Джимми даже не мог удержать Южную Каролину, и мы все знаем, что случилось потом.
– Зато Клакстон абсолютно чист, и многим он нравится. Я бы посоветовал протолкнуть его на пост твоего вице-президента, но только никто не захочет президента из Нью-Джерси, а вице – из Пенсильвании. Тебе нужен кто-то из Калифорнии.
Сенатор отодвинул от маленького столика стул с прямой спинкой и оседлал его.
– Ты так уверен, что я буду баллотироваться?
– Все уверены, Обри. Ты бы слышал нашу маленькую мисс Престон, которая воспевала тебя. По ее словам, ты любимец каждого, включая Романовски, а мы знаем, что он – фуфло. Он до сих пор меня беспокоит, но уже меньше. Наверное, он просто хотел повидать тебя, посмотреть, помнишь ли ты его. И на твоем месте я бы снизил обороты с Брэнди. Нам нужен кто-то из Калифорнии, конечно, но из округа Оранж, а не из Голливуда. Мне не нравится даже намек на связь с Голливудом.
– Может, мне наплевать, что тебе нравится, – сенатор облокотился на спинку стула.
– А мне, может, наплевать, что тебе нравится, или нравлюсь ли я. Ты лучше вспомни, кто здесь командует, Обри.
– А ты об этом никогда не забываешь, да? Сегодня вечером я говорил не всерьез, черт побери. Я просто выпускал пары.
– Журналисты наверняка поверят тебе, если ты захочешь созвать пресс-конференцию, объяснить свои слова, посмотреть, что происходит, – проговорил Диллон без запинки. – Извини, я пойду возьму распечатку.
– Нет, сядь. Ты до сих пор носишь это с собой? Диллон вернулся через пять секунд, помахивая двумя скрепленными листами.
– Как всегда, просто памятка, чтобы ты не забыл. Но не пленка, дядя. Мы с тобой знаем это, – и он улыбнулся. – Я решил сегодня организовать небольшой коктейль. Просто вечер знакомств. Будет обычная группа, плюс несколько человек для отвлечения внимания, на случай если кто-то слишком заинтересуется и запишет имена. И обрати больше внимания на эту бабу, Престон, как мы договаривались. Она совершенна, Обри, даже лучше, чем рекламировали. Молодая, миленькая и поразительно наивная. Подарок судьбы.
Сенатор потер шею.
– Хорошо, хорошо. Фотографы будут?
– Конечно. Вы с барышней улыбаетесь в камеры. Она будет большой подмогой с мамашами. Но не переборщи, Обри. Она слишком молода. Улыбайся ей, но обращайся по-отечески. Ты знаешь, что значит по-отечески? Это значит, что ты, черт подери, не лезешь к ней в трусики.
– Ну ты и скотина, Диллон. Сын моей сестры. Как же я не знал… Она тоже скотина.
– Да, да, конечно, – Диллон сделал еще один глоток. – Фотографии. Возможно, местное телевидение. Будет хорошо. Мы можем нанять несколько детей…
