Текст книги "Ну точно — это любовь"
Автор книги: Кейси Майклз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Он должен изучить список, который достала Джейн, и сверить имена с записями в своем ноутбуке.
Джейн нагнулась за ракушкой, нахмурилась и бросила ее, увидев, что та сломана.
– Здесь славно, да?
– Мне казалось, тебе не нравится это слово, – Джон осознал, что, думая о Харрисоне и его дружках, любовался тем, как солнце зажигает золотые искры в волосах Джейн.
– Точно. Надо придумать другое.
– Знаешь, мне нравятся твои волосы, – произнес он, удивив самого себя. – Наверное, все дело в солнце?
– Нет. Дело в Ангеле – моем новом парикмахере. На самом деле у меня волосы мышиного цвета, – она вздохнула, провела рукой по волосам. – Боже, как хорошо быть честной. То есть чувствуешь себя хорошо. Я понимаю, почему ты не вынес этого чудачества, Джон. Я не выдерживаю ломтиков.
– Ломтиков?
– Неважно. Ты расскажешь, почему поперхнулся, когда я назвала имя издателя? Какого-то Брюстера, да?
Ладно, пора оседлать своего верного скакуна и еще разок съездить во Врунландию. Он смешает щепотку неловкой правды с выдумкой, и она ни за что не догадается.
– Генри Брюстер, точно. Как раз ему я предлагал мою первую и пока единственную книгу, после того как окончил колледж. Он сказал, что она тусклая. Славно, да?
– Я начинаю и вправду ненавидеть слово «славный» , – сказала Джейн, отскочив от высокой волны. – А о чем эта книга? На какую тему?
– Роман. Помнишь «Историю любви»? Ее написал профессор. Не помню, кто написал «Мосты графства Мэдисон», но это неважно. Их обоих опубликовали. А меня – нет.
– Ты… ты написал любовный роман? Он подавил улыбку.
– Не смотри так. Шекспир тоже писал о любви.
– Ладно, больше не лезу. Видимо, это у тебя больное место.
– Это все еще достает меня… терзает. Было все как положено. Несчастные любовники, множество образных средств, поучительный конец.
– Поучительный? Ненавижу поучения. И это называется любовный роман?
– Ну, кому-то понравилось, – сказал Джон, отбрасывая волосы с глаз.
– Мне бы не понравилось. Если я захочу почитать любовный роман, то пусть у него будет счастливый конец. Если я захочу поплакать, то возьму «Освободите Вилли».
– Но там ведь счастливый конец. Кита освободили.
– Именно. Мне нравятся счастливые слезы. Но я не хочу тратить время и эмоции на то, чтобы привязаться к людям, которые заставят меня проливать грустные слезы.
– Даже не буду пытаться это понять. – Джон развернулся, потянув ее за собой, и двинулся к отелю. – Черт, какой-то бродяга роется в наших вещах.
– Да? Где? О, вижу. Это не бродяга, Джон, это…
– Бродяга. В грязной шинели и военных ботинках. Можешь записать себе. Это не биржевой брокер. Это бродяга. Скорее всего, он хочет подчистить твои «морские конфеты».
– Ну, если он голоден…
– Эй, приятель! – крикнул Джон. – Проходи мимо!
Бродяга поднял глаза, улыбнулся, помахал рукой и потащился прочь.
– Теперь ты доволен? Я не против, если бы он взял конфету.
– Правда? В следующий раз оставь с туфлями и бумажник, тогда у тебя действительно появится новый друг.
– Ты считаешь себя остроумным, но это не так.
– Чудесное местечко, да? – заметил Джон, сменив тему. Он смотрел на длинный четырехэтажный отель, который возвышался у пляжа. – Но и не совсем «Хэлмсли-Пэлас». Интересно, долго ли продержатся эти шишки, прежде чем начнут пропускать неофициальные обеды и требовать круглосуточного обслуживания в номерах.
– Тебе кто-нибудь говорил, что ты циник, Джон? – спросила Джейн, подобрав сандалии.
– Слухи ходили, – согласился тот.
Она держалась за него, отряхивая ноги от сухого песка, потом сунула их в сандалии.
– Удивительно, что нет рекламных щитов, – сообщила Джейн, очищая руки от песка. Джон надел ботинки, поднял коробку конфет и остальные вещи. – И ты помогаешь формировать молодые умы. Много же от тебя толку.
– Это ты формируешь молодые умы, Джейн, – улыбнулся он. – Ко мне они приходят, когда думают, что знают все. А я открываю им глаза.
– Может быть. Но ты все равно циник. Например, сенатор Харрисон показался мне очень милым человеком.
– Который раздевал тебя глазами, – напомнил Джон ей и себе… Хорошего настроения, которое только начало появляться, как не бывало. – Будь осторожна, Джейн. Не дай ему зажать себя в темном углу.
– Ради бога! Сенатору?
Ладно, хорошее настроение вернулось.
– В какой теплице тебя растили? – он наклонился и посмотрел ей в глаза. – Конечно, сенатору. И, возможно, управляющему, и телеведущему, и всем остальным. Они могущественные люди, Джейн. Секс, деньги, влияние – все это приходит с властью. А могущественные люди не считают, что им нужно играть по правилам. В основном, к сожалению, и не играют.
Джейн склонила голову набок и вздохнула.
– Я не верю в это. По меньшей мере, не верю, что все они такие. Посмотри на Джорджа Вашингтона.
– Не смогу, если не выкопаю его. Мы живем в другое время, Джейн, и власть за это в ответе.
– Всякая власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно.
– Лорд Эктон, – улыбнулся Джон. – Ты меня постоянно изумляешь, Джейн Престон.
Джейн заправила волосы за уши:
– Да. Иногда я даже себя удивляю.
Глава 6
Джейн стояла перед зеркалом, которое висело над комодом, и укладывала волосы в очередной, последний, раз. Она приняла душ, вымыла и высушила феном волосы, оделась и накрасилась в ванной – там Джон не мог увидеть, как она пытается завить ресницы, не прищемив веки.
Зря она выболтала ему эту чушь про симпатичных и славных… Хотя ей стало лучше, потому что все прояснилось. Исключительно деловые отношения, хотя они могли стать приятелями, товарищами.
Товарищами?
Она что, выжила из своего крошечного умишки?
И все же, никаких шашней, как сказала бы ее бабушка.
Теперь ванную занял Джон, и она слышала, как жужжит его электробритва, пока он сбривает щетину. Приятный звук, уютный и домашний, будто бреется ее муж, перед тем как они пойдут на ужин, а мама уже внизу, чтобы посидеть с детьми.
Не то чтобы она думала так о Джоне.
Интересно, Джон когда-нибудь хотел отрастить бороду? Это проще, чем бриться каждые четыре часа. Волосатый бедняга.
Может, с бородой он больше походил бы на университетского профессора, а не на пирата. Казался бы менее опасным. Но опять же, пират Синяя Борода, скорее всего, носил бороду, иначе бы его так не прозвали. Или Черная Борода? Или их было двое? Ведь она только что читала в путеводителе, что Синяя Борода, или Черная Борода, плавал из Нью-Джерси.
Какая разница? Ее нервировало то, что Джон выглядит опасным.
Джейн старалась поддерживать видимость игры, сохранить все в тайне, но, когда Джон смотрел на нее своими убийственными сине-зелеными глазами, она готова была признаться во всем со следующим же вдохом, а потом сбежать к холмам.
Откровенно говоря, она просто не понимала, что останавливает ее, почему она все еще здесь. Конечно, не из-за обещания Молли. Даже ее кузина не захотела бы, чтобы она жила в одной комнате с незнакомцем. Большим волосатым незнакомцем с томными глазами.
Ладно, это вычеркиваем. Молли решила бы, что это настоящий подарок и отличная перспектива.
Нет, Джейн здесь, потому что хочет быть здесь. Вот где собака зарыта.
Она чуяла тайну и подвох. В последний раз она чуяла подвох, когда Джереми и Джейсон, четырехлетние близнецы Стэмпл, попытались сбежать с детской площадки через ход, который выкопали под проволочным забором за домиком для игр. А тайна у нее была в последний раз, когда ей стало до смерти плохо после сигареты, которую подсунула Молли, – и пришлось скрывать правду от мамы, которая приготовила тогда на ужин жирную лазанью с сыром. Наверное, пора немного растормошить себя.
Нужно было возразить Джону и сказать, что сенатор Харрисон – приятный человек, но она почувствовала некую волну от этого мужчины, когда он смотрел на ее щиколотку, когда улыбался ей. Склизкий тип, пусть даже волосы у него и сухие. Его улыбку можно назвать открытой и честной, но она больше походила на всезнающую ухмылку. Джейн старалась этого не замечать, но все ожило, как только сердитый Джон скрылся в ванной.
Молли говорила, что должна быть причина, по которой Харрисон не собирается баллотироваться на пост президента. Джон совершенно уверен, что Харрисон скрывает нечто скандальное. И он похотливо поглядывал на нее.
Поглядывал, ухмылялся. Что-то такое.
Этого достаточно для волнующей недели на побережье?
Наверное, нет, но другого ждать не приходится, и это, несомненно, веселее, чем ежегодный поход в горы с родителями – средство от насекомых, бинокль для наблюдений за птицами, а в завершение – пикник на Четвертое июля с единственным бенгальским огнем, как только стемнеет. Фи-и-и.
Она отложила расческу и в последний раз изучила свое отражение. Вроде бы черное платье очень хорошо смотрелось или, по крайней мере, будет смотреться до того, как в столовую продефилирует Брэнди Хаит, обернутая в шмотки от «Армани».
Джейн оглядела свою часть комнаты, убрала туфли в шкаф и покачала головой, когда увидела бардак на кровати Джона. Он открыл чемоданы, перерыл их, но не распаковал. Ботинки валяются на полу, туалетные принадлежности рассыпаны по всей постели.
Можно навести тут порядок.
Конечно, можно. Но не в этой жизни.
Ее часть комнаты была опрятной и аккуратной. Она развесила всю одежду, слева от раковины положила зубную щетку, пасту, нитку для зубов, а сумку с остальными туалетными принадлежностями повесила на крючок за дверью. Свои мокрые полотенца она свернула и положила на пол под раковину.
Путеводитель вместе с двумя романами и коробку «морских конфет» она положила на левую часть ночного столика между кроватями. Ее одежда, вся на мягких плечиках, привезенных из дома, висела в левой части шкафа, оставляя кучу места для Джона.
Туфли, пять из шести пар, которые она взяла с собой, выстроились в два ряда в шкафу слева.
Мама бы очень гордилась.
Хотя маме она не скажет. Ведь если та узнает, что единственная дочь спит в одном номере с мужчиной, каким бы невинным ни было их соглашение, она побежит к отцу Джейн с воплями: «Папочка! Что мы сделали не так?»
Так что об этом думать не стоит.
Джейн просто присядет на кровать – свою кровать, которая опрятная, – и подождет Джона. Тот отведет ее вниз на ужин, где она подлижется к сенатору Харрисону и попробует разведать, собирается он становиться президентом или нет.
Так он и расскажет. Конечно. Это один большой недостаток – ладно, самый большой из множества – плана Молли. Молли-то он рассказал бы. Молли могла потягаться с Брэнди Хаит. Блин, кузина могла потягаться с кем угодно.
Но она Джейн, а не Молли, сколько бы ни пыталась убедить себя, что новая одежда, косметика и сногсшибательная прическа превратят ее в Мату Хари.
Однако остается Джон. Джон-профессор и его косая идея о политическом разоблачении сенатора Харрисона. То, что узнает Джон, узнает и она.
Джейн зажмурилась и потерла лоб. Об этом думать не хотелось. Потому что, если Джон действительно узнает о скандальном прошлом сенатора и скажет Джейн, а она побежит к Молли, а Молли побежит спасать свою работу в газете…
Как в той игре с детьми, о последствиях. «Если я толкну мою сестренку и она заплачет, в комнату прибежит мама и спросит, почему она плачет, тогда я…»
Что ответил Билли Хаскинс в последний раз? А, да. «Тогда я буду по уши в какашках. Правильно, мисс Джейн?»
Последствия. Цепочка от действия до реакции.
Значит, если у сенатора Харрисона есть секрет, а Белка-Супершпион[10]10
Белка-Супершпион – персонаж популярных мультфильмов 1960-х годов, пародирующих шпионское кино, в частности фильмы о Джеймсе Бонде.
[Закрыть] по имени Джон узнает о нем и расскажет Джейн, а Джейн расскажет Молли, а газета Молли раструбит об этой истории и отберет у Джона возможность опубликовать книгу («поучительный» любовный роман не в счет), потом Джон узнает, что Джейн рассказала Молли, отыщет Джейн и… Мамочки, не хочется об этом думать, но точно получится целая куча какашек.
Она полезла в сумку за телефоном, чтобы позвонить Молли и сказать ей: «Извини, но сделка расторгается, я верну все до цента за одежду, прическу и шмотки, но останусь здесь на неделю, потому что хочу приключения (вот так вот!)». Тут открылась дверь ванной, и в комнату вошел Джон.
– Извини, – произнес он, а у нее отпала челюсть.
Где одежда? Все, что у него было, – маленькое белое полотенце и улыбка. Даже не смущенная улыбка.
Джейн снова зажмурилась.
– Оденься, – глухо приказала она.
– Прости, я разделся, а потом вспомнил, что забыл одежду.
Она слышала, как он роется в чемодане, чтобы найти длинные шорты, или шорты покороче, или… Да какая разница, пусть хоть что-нибудь наденет!
С закрытыми глазами у Джейн никак не получалось отогнать образ голого Джона. Так бывает, когда ты смотришь на черно-белый кафель на полу в родительской ванной, потом закрываешь глаза и все еще видишь плиточный узор.
Она все еще видела тело Джона за закрытыми веками.
Она думала, что мужчины бывают такими только в рекламе тренажеров: «Твое тело тоже может быть таким, если ты выложишь три тысячи долларов и восемьдесят часов упражнений в неделю десять лет подряд».
Что ж, пока висит картинка, можно составить опись.
Не Арнольд Шварценеггер, но намного мускулистее, скажем, чем Том Круз.
Волосатее обоих.
Великолепный сплошной загар, за исключением намека на более светлую кожу прямо над полотенцем, которое чертовски низко висит на бедрах.
Стройные волосатые ноги. Сплошные мускулы, загар и темные волосы, которые совсем не похожи на ковровую щетину или медвежью шкуру – так что пришлось отказаться от Человека-Орангутанга и заменить его… чем? Настоящим мужчиной?
Качок.
«Хортон слышит Качка»?
Ладно, оставим тело. Переходим к лицу.
Глаза… Она никогда не забудет этих глаз. Но еще и волосы, когда-то разделенные на пробор и прилизанные, а сейчас – густая, слегка растрепанная копна черного как смоль великолепия, из-за чего он выглядел чуть ли не мальчишкой, если большие и страшные качки могут выглядеть мальчишками.
Но главное, он казался всепоглощающим. Да, именно – всепоглощающим. Он наполнял комнату. Вытеснял из нее весь воздух.
Некоторые называют это «присутствием».
Джейн называла это «ходить гоголем почти в чем мать родила и плевать на весь мир».
Как бы Молли назвала его? Гадкий мальчишка?
Возможно.
– Можно открывать глаза, – прервал ее мысли Джон, а она как раз хотела изучить свою реакцию, выяснить, почему до сих пор примерно сидит, обе ступни на полу, руки аккуратно сложены на коленях, и не бежит к выходу.
– Ты пристойно выглядишь? – спросила она все еще с закрытыми глазами.
Он рассмеялся.
– Боже, надеюсь, нет.
Гадкий мальчишка. Определенно, гадкий. Джейн открыла один глаз и посмотрела на него. Он надел брюки, вот и все.
– Из заднего кармана у тебя свисает этикетка. – Она уже доставала сумочку и маленький швейный набор со складными ножницами, который одна из мам подарила ей на прошлое Рождество и который она никогда больше не сможет взять в самолет – хотя никогда не летала в самолете.
– Ты хорошо подготовилась, – Джон подошел ней и повернулся спиной так, что его зад оказался на одном уровне с ее глазами.
М-да.
Джейн быстро заговорила, чтобы скрыть смущение. Хоть бы он не заметил, как трясутся ее руки – еле открыла ножницы.
– Я получаю рождественские подарки от детей. У меня штук пять таких же наборов. Три дюжины шарфов, духов больше, чем человек сможет использовать за две жизни, тьма-тьмущая вышитых носовых платков… Еще сучковатая сосновая табличка для стола, на которой выжжено мое имя. Папа Скотти Клейна любит столярничать, понимаешь. Наверное, потому, что предпочитает сидеть в своей мастерской, а не с миссис Клейн, которая настоящая… Все. Этикетка снята.
Она удержалась, чтобы не шлепнуть его, как, отсылая, шлепнула бы одного из своих маленьких подопечных.
Джон изогнулся – чтобы посмотреть на свой зад, наверное, – и улыбнулся ей.
– Здорово. Не убирай их, ладно? У меня навалом этикеток, которые надо срезать.
– Вот тебе ножницы, срезай. Я не буду делать это за тебя. – Джейн сдерживалась, чтобы не махать на себя руками, потому что вдруг стало очень жарко. – Я спущусь в сувенирный магазин, посмотрю открытки. Надо уже отправить, а то буду дома раньше их.
– Хорошо. Никуда не забредай.
Это остановило ее, и она повернулась, как раз когда он начал отрывать этикетку от манжеты темно-синей спортивной куртки.
– Стой! Дай сюда, – Джейн отняла у него куртку. – Нужно отрезать эти штуки, а не отрывать их.
– Да, мэм, спасибо, мэм, и можно я скажу, мэм, вы выглядите очень славно.
Она подняла глаза и пристально посмотрела на него.
– Ручаюсь, ты был учительским любимчиком. Ручаюсь, ты никогда не делал домашнее задание. Ручаюсь, что… на, держи.
Джейн бросила в него курткой и с ножницами в руке подошла к чемоданам.
– Какую рубашку наденешь? Эту белую?
– Если пожелаете, мэм, – сказал он, стоя у нее за спиной.
– Срезай, – приказала она, хлопнув его по руке. – Не смешно.
– А мне смешно, училка! Ты мне нравишься в качестве соседки по комнате. – Джон забрал у нее рубашку. Она все еще пыталась убрать кусочек картона, заправленный под воротник. – Здорово суетишься.
– Я не суечусь. Я невозмутимая. Я…
– Кремень в тяжелой ситуации. Помню.
– Заткнись. – Джейн вылетела из комнаты, хлопнув дверью. Ну, почти вылетела. Пришлось остановиться у двери, вернуться и взять сумочку. Но потом уж она вылетела из комнаты.
– Увидимся внизу, училка! – крикнул Джон вслед.
Джейн что-то бормотала себе под нос, пока шла к лифту.
Когда Джон и Джейн подошли, у банкетного зала собралась очередь. Заминка произошла у регистрационного стола, где выдавали информационные материалы и значки с именами.
Джон воспользовался минутой, чтобы распознать людей из списка, который добыла Джейн.
Индустриальные магнаты, кинозвезды, политики, ученые, экономисты. Некоторые разговаривали, некоторые были угрюмы, некоторые тоже озирались – светила поменьше, вроде него самого, вычисляли особо важных персон.
Мужчин было больше, чем женщин, хотя другого он и не ждал от нынешнего правительства. Женщины делились на две категории: серьезные мыслительницы и красотки по найму.
Интересно, знает ли Джейн, что остальные мужчины, участвующие в конференции, автоматически занесут ее в категорию красоток по найму?
Они медленно продвигались к стойке, где Джейн быстро отыскала их материалы и таблички и рассмеялась, когда увидела, что «овски» в фамилии Романовски съезжает вниз на карточке, написанной от руки. Писал явно такой человек, который не умеет делать расчет.
– Я ее не надену, – заявил Джон, когда Джейн отлепила наклейку и нацелилась ему на грудь.
– Не глупи, тебе нужно ее надеть. Все их носят, Джон.
Он скривился.
– А если бы все стали прыгать с крутого обрыва?
– Очень смешно. Посмотри, вон доска со списками столиков.
Он последовал за ней, стараясь не чувствовать себя щенком, идущим «рядом», и она нашла их столик: стол номер два.
Беглый просмотр доски выявил трех мужчин с пляжа, соседей Харрисона по дому. Забавно, что они не попали все за один стол. Или, может, не забавно; может, так задумано.
– Кажется, мы в первых рядах, – наконец произнес Джон. – Не мы, конечно, Харрисон. Но у нас преимущество.
– Какое преимущество? На ужине будут выступать с речью?
– Нет, если повезет. – Джон взял Джейн под руку и повел ее в большой зал. – Просто первые столики всегда обслуживают первыми. Не знаю, как ты, но я умираю от голода.
Они пробирались сквозь толпу, пока не наткнулись на большую группу вокруг Брэнди Хаит.
– Она очень популярна, – произнесла Джейн, когда вся группа, состоящая из одних мужчин, смеялась над какой-то шуткой Брэнди. – Полагаю, она будет сидеть рядом с сенатором.
– Да, а ты будешь сидеть с другой стороны, ведь, кроме нее, ты единственная женщина за столом. Тягучий акцент южной красотки наготове?
– Я не растягиваю слова, – Джейн положила сумочку на стул. – И я сяду прямо здесь. Если сенатор захочет, пусть сам подойдет. О, фруктовый салат. Вроде свежий, не консервированный.
Джон улыбнулся и покачал головой.
– То есть я не смогу выпросить у тебя клубничку?
– Ни за что, – заявила Джейн, и вдруг улыбка застыла на ее лице. – Ого…
Джон обернулся и увидел, что к столу приближается Диллон Холмс. Высокий, но на добрых шесть дюймов ниже Джона, стройный, с узким точеным лицом и тщательно уложенными светлыми волосами. Светло-серый костюм, явно сшитый на заказ, улыбка профессионала и самодовольные манеры.
– Тебе такое нравится? – спросил Джон, ткнув большим пальцем в сторону Холмса.
– А что тут может не понравиться? – прошептала Джейн уголком рта. – Он такой… такой изысканный, такой утонченный.
– Прирученный, ты хотела сказать. Как домашняя кошка.
– Тебе больше по нраву лохматые львы?
– Ни то, ни другое. Мне нравятся длинные ноги в коротких юбках. Это, кстати, Диллон Холмс, племянник Харрисона и главный его ишак. Тебе надо бы подлизаться к нему. Это проще сделать, если не пялиться на него, словно он только что упал с неба, чтобы облагодетельствовать простых смертных.
– Я не… бог мой, он идет сюда. Ну-ка, мои волосы не растрепались? Помада не стерлась?
– С ума сойти, – прошептал Джон. А он-то думал, что у этой девушки есть мозги. – Я кто, твой товарищ или сводник?
Она подняла на него глаза:
– Ну, если честно, я об этом думала. Но нет, мы… у нас дело, проект… миссия. Верно? Я ведь правда должна познакомиться с ним, если собираюсь тебе помочь.
– Ты лучше займись Харрисоном, а этого щенка оставь в покое.
Джейн прищурилась:
– Что с тобой? Он и сам не понял.
– Со мной ничего, черт побери. Я привез тебя сюда не для того, чтобы ты тут фанатела.
– Ну ты и придурок, – покачала она головой, снова пришпиливая на лицо улыбку. – Он идет сюда. Представь нас. И запомни, я просто твой друг.
– Ты попала, – и он обнял Джейн за талию, притянув к себе с такой силой, что она с шумом выдохнула. – Простите? – Джон протянул правую руку. – Вы, должно быть Диллон Холмс? Помощник сенатора Харрисона, вашего дяди? Сдается мне, мы встречались несколько лет назад на семинаре в Фэйрфаксе. Я Джон Романовски. Преподаю политологию в университете.
Холмс секунду смотрел на руку Джона, потом протянул свою.
– Прошу прощения, я встречаю столько людей… Как дела, Джон?
– Отлично, Диллон, просто чудесно, – ответил Джон. Его пальцы сжали руку Диллона так, что вежливым твердым рукопожатием это назвал бы только человек, надевший железную рукавицу. – А это Джейн Престон, моя… спутница. У Джейни свой детский сад в Фэйрфаксе. Она окажет бесценную помощь сенатору, если он захочет узнать взгляды женщин на уход за детьми в этой стране. Верно, дорогая?
Джейн толкнула его локтем в бок – примерно так мышь нападает на слона, надеясь запугать его, – и умудрилась вытащить руку, чтобы протянуть ее Холмсу:
– Приятно познакомиться, мистер Холмс.
– Называйте меня Диллон, пожалуйста, – сказал Холмс, высвобождая ладонь из хватки Джона и предлагая ее Джейн. – Похоже, мы будем соседями по столу на этой неделе.
– Да, конечно, – Джон снова облапил Джейн. – Джейни днем подвернула ногу, и сенатор Харрисон любезно помог ей, а потом пригласил нас присоединиться к этому столику. Не терпится поблагодарить его. Не выношу, когда что-то случается с моей малышкой Джейни.
В ход опять пошел локоть. Не то чтобы сильно, но вдавился Джону под ребра. Может, ей любопытно, что он задумал. Хотя сам он не знал этого. Но понимал, что не хочет, чтобы Джейн и Холмс всю неделю пялились друг на друга.
Холмс смотрел на Джона несколько долгих мгновений, потом пожал плечами. Изящно пожал плечами. Весь он был холеный и изящный.
– Так, значит, вы преподаете политологию, Джон? Первокурсникам?
– Выпускникам, – уточнил тот. Интересно, заметит ли кто-нибудь, если он отдерет аристократический нос Диллона и скормит ему?
Что с ним случилось? Холмс – пустое место. Джону должно быть по барабану, если Джейн им увлечется, переспит с ним, выйдет за него замуж и родит детей, пока он содержит любовницу в Бетесде. Ему все равно.
Тогда в чем же дело?
– Вы будете руководить предвыборной кампанией сенатора, Диллон? – спросила Джейн, и Джон про себя поставил ей пятерку за направление беседы в нужное русло.
Холмс улыбнулся, открыв ровные белые зубы, которые, видимо, обошлись его родителям в кругленькую сумму, в несколько тысяч долларов.
– Это еще не решено, Джейни.
– То, что он будет баллотироваться или что вы руководите кампанией? – спросила Джейн, и теперь Джон пихнул ее под ребра, потому что она торопила события. Она что, рассчитывает добыть всю информацию в первый же вечер?
Улыбка Холмса стала еще шире. Должно быть, парень тренировался перед зеркалом.
– Джейни, я и не думал, что вы интересуетесь политикой.
– О, я не интересуюсь, – весело заявила Джейн и посмотрела на своего спутника. – Но Джон сказал мне, что сенатор собирается баллотироваться. Верно, Джонни?
Джонни? Он убьет ее. Беда в том, что она действительно ему нравится. По крайней мере, иногда.
– Нет, Джейни, я сказал, что он должен баллотироваться. Стране нужно больше таких людей, как сенатор Харрисон.
– Именно это я и хотел услышать, – произнес Холмс. – Честное и разумное мнение. Очень Возможно, что исходит оно от человека вашего положения и образования. А вы поделились своими взглядами со студентами?
– Я всегда делюсь взглядами со студентами, – Джон сделал вид, будто не услышал тихий вздох Джейн. – Конечно, это не значит, что они всегда со мной согласны. Например, когда некоторые из них узнали, что я еду сюда, начали высказываться против сенатора как кандидата в президенты.
– В самом деле? – спросил Холмс, явно теряя интерес. – Мы это обсудим. Нужно держать руку на пульсе молодой Америки, решит сенатор баллотироваться или нет. А вот и сенатор с мисс Хаит. Даже здесь, на этом августовском сборище, перед обоими выстраивается очередь желающих получить автограф.
– Перед Брэнди Хаит – конечно, – произнес Джон, но тихо: он знал, что в нем говорит раздражение. Да, он немного нервничал. Совсем чуть-чуть.
И вот наступила минута, когда Джона представили Обри Харрисону (Брэнди в это время разговаривала по мобильнику), человеку, который стал последней каплей нервного срыва Мэри-Джо.
– Очень приятно, сенатор. – Джон ощутил, как его широкую ладонь обхватила рука еще больше, хотя мягкая, без мозолей, с профессионально подстриженными и отполированными ногтями.
– Приятно познакомиться. А вы?.. Все-таки ему не нужен был костюм чудака. Этот человек не узнал его. Трудно сказать, хорошо это или плохо, потому что он хотел под любым предлогом отвести его в сторонку. Нет, хорошо, что не узнал его. Но ублюдок мог хотя бы прокомментировать его фамилию. Много ли Джонов Романовски он встречал?
Диллон поспешил представить всех. Такой услужливый и расторопный парень.
– Профессор… или Джон? Давайте называть друг друга по имени. Никаких формальностей, в этом, отчасти, вся прелесть конференции, – произнес Харрисон, уже поглядывая на Джейн. – Здравствуйте еще раз, дорогая. Очень рад вас видеть. Как нога?
– Замечательно, сэр, – ответила Джейн, явно не зная, поклониться или сделать реверанс, и тоже подала руку. – Как мне отблагодарить вас за приглашение сидеть за одним столом с вами? Это такая честь!
– Это честь исключительно для меня, дорогая. А теперь, когда Брэнди наконец наговорилась по телефону, давайте сядем. Официантам уже не терпится налить нам вина и подать ужин.
Джейн и Джон поздоровались с Брэнди Хаит, которая вроде бы искренне радовалась знакомству, – хотя она превосходная актриса, – и Джон пожал руку Генри Брюстеру, который оказался еще лучшим актером. Поздоровавшись, он тут же неправильно произнес фамилию Джона.
Генри выглядел хорошо. Лучше просто не может выглядеть коротышка, который носит галстуки-бабочки. Его когда-то морковные волосы наконец потемнели, так что он хотя бы тянул на свой возраст, такой же, как у Джона. Талия слегка расплылась, потому что он любил поесть и терпеть не мог физические упражнения. Идеальное времяпрепровождение для Генри, даже в университете, – столик на одного в хорошем ресторане, открытая книга и два десерта.
Джону нравился Генри. Всегда нравился.
Он не мог дождаться, чтобы остаться с ним наедине, запихнуть в чемодан и отправить на почтовом самолете обратно в Манхэттен.
За их столиком было свободнее, чем за остальными, где сидели по восемь, но атмосфера была довольно плотной. Джон чувствовал себя слишком закупоренным, поэтому решил ослабить галстук и расстегнуть верхнюю пуговицу.
Джейн все-таки села слева от Харрисона, а Брэнди – справа. Джон решил не обращать внимания на Джейн, потому что каждый раз, поймав его взгляд, она выразительно смотрела на него.
Рядом с Брэнди сидел Генри Брюстер, затем Джон – почти напротив Джейн – и, »наконец, Диллон Холмс.
Прямо одна большая семья.
Может, надо свести Джейн с Генри. Он безопаснее Холмса, и его проще переварить.
Нет. Ни за что. Пусть Генри сам найдет себе девушку.
Харрисон завладел беседой с первой ложкой фруктового салата и весь ужин рассказывал о Нью-Джерси больше, чем нужно для написания путеводителя.
Кейп-Мэй – старейший морской курорт Америки, и этот самый « Конгресс-Холл » служил летним Белым домом для четырех президентов.
Джон Филип Суза[11]11
Суза, Джон Филип (1854-1932) – композитор и дирижер, «Король маршей».
[Закрыть] играл свои марши прямо здесь, перед восхищенными слушателями.
Больше ста битв прошло в Нью-Джерси во время Войны за независимость, и штат стал известен как «перекресток революции».
Томас Алва Эдисон изобрел лампу накаливания, кинокамеру и фонограф в лабораториях «Вест-Оранж» и «Менло-Парк» в Нью-Джерси.
В Нью-Джерси есть спорткомплекс «Медоулэндс», где тренировались «Гиганты» и «Ракеты»[12]12
«Нью-Йоркские гиганты» и «Нью-Йорк джетс» (Ракеты) – команды американского футбола.
[Закрыть].
– А Джимми Хоффа похоронен в одной из зон защиты, – прошептал Джон Генри Брюстеру, который благоразумно закашлялся в платок.
Гадрозавр был «динозавром штата».
– Сразу после Харрисона, – прошептал Генри Джону, ведь была его очередь.
Более ста пятидесяти видов фруктов и овощей растет в Нью-Джерси, «штате Садов», который на четвертом месте по спарже и на пятом по кочанному салату.
– Я бы не прикоснулся к тому, который на пятифутовой подпорке, – прошептал Джон Генри и еле сдержался, чтоб не поморщиться, Джейн нахмурилась, будто училка, которая говорит: «Как тебе не стыдно, Джонни, будь умницей и веди себя хорошо».
Александр Гамильтон, первый министр финансов США, был ранен на дуэли с Аароном Бэром, умер прямо здесь, в Нью-Джерси, в его возлюбленном Вихокене.
– Не первая политическая карьера, рухнувшая в Нью-Джерси.
Джон резко повернулся направо, потому что произнес это Диллон Холмс.
– Заскучал, Диллон? – спросил он, в то время как официант забрал у него наполовину съеденное шоколадно-ванильно-клубничное мороженое.
– Я слышу это не в первый раз, знаешь ли, – Холмс отодвинул свое тающее мороженое, к которому почти не притронулся. – Ему надо больше говорить о гражданской позиции, а не только о своем любимом Нью-Джерси.
