Текст книги "Красный, белый и королевский синий"
Автор книги: Кейси Маккуистон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)
Очень смешно. Речь шла о королевских финансах. Я буду слышать голос Филиппа, произносящий слова «возврат инвестиций», в кошмарах до конца моей жизни.
Алекс закатывает глаза и отвечает:
Ох уж эта мучительная борьба за управление кровавыми деньгами империи.
Ответ Генри приходит через минуту.
Собственно, в этом и была суть встречи – я пытался отказаться от своей доли в королевском состоянии. Отец оставил каждому из нас более чем достаточно, и я скорее покрою свои расходы его наследством, чем тем, что было добыто… ну, веками геноцида. Филипп считает, что я веду себя нелепо.
Алекс дважды просматривает сообщение, чтобы убедиться, что прочитал его правильно.
Откровенно говоря, я впечатлен.
Он посмотрел еще раз на свое собственное сообщение, внезапно испугавшись, что сказал глупость. Затем качает головой и кладет мобильник на стол. Блокирует его. Затем передумывает и снова берет в руки. Снимает блокировку. Увидев, что собеседник набирает сообщение, он вновь кладет телефон. Отворачивается. Опять поворачивается.
Невозможно питать любовь к «Звездным войнам» всю жизнь, не зная, что «империя» – это зло.
Алекс был бы очень признателен, если бы Генри перестал доказывать ему, что он не прав.
Принц-мудак /эмодзи-какашка/
30 октября 2019 года, 13:07
отвратительный галстук
Принц-мудак
Какой галстук?
ты только что выложил фотку в нем в «Инстаграме»
Принц-мудак
А что с ним не так?
Обычный серый галстук.
в том-то и дело. попробуй носить галстук с узором.
и прекрати хмуриться на телефон,
как ты делаешь прямо сейчас
Принц-мудак
Узоры рассматриваются как некое «заявление».
Королевские особы не должны заявлять
что-то посредством одежды.
ну хоть в инсту выложи
Принц-мудак
Ты заноза в моей нежной и чувствительной заднице.
спасибо!
17 ноября 2019 года, 11:04
Принц-мудак
только что получил пятикилограммовую
посылку с предвыборными значками
Эллен Клермонт и твоим лицом на них.
Твоя идея?
просто пытаюсь освежить твой
гардероб, солнышко
Принц-мудак
Надеюсь, что эти бессмысленные
траты того стоили.
Моя охрана решила, что это бомба.
Шаан чуть не вызвал кинологов.
о, это, определенно, стоило того —
теперь я более чем уверен в этом.
передавай привет шаану.
скучаю по его сладкой заднице
чмоки-чмоки
Принц-мудак
И думать забудь.
Глава четвертая
– Об этом все уже в курсе. Не моя вина в том, что ты узнал об этом только сейчас, – говорит его мать, вышагивая по Западному крылу и ускоряясь.
– Ты должна была сказать мне, – почти кричит Алекс, переходя на бег. – Каждый День благодарения эти чертовы индейки для церемонии занимают целый номер люкс в отеле Willard на средства налогоплательщиков?
– Да, Алекс, именно так…
– Колоссальная растрата государственных денег!
– …и еще две двадцатикилограммовые индюшки по имени Корнбред и Стаффинг направляются по шоссе Пенсильвания-авеню прямо сейчас. У нас нет времени на то, чтобы все менять.
Не раздумывая ни секунды, Алекс выпаливает:
– Перевезите их к нам домой.
– Куда? У тебя в заднице припрятана клетка для птиц? Где в этом памятнике исторического наследия я должна разместить пару индеек до завтрашней церемонии помилования?
– Да хоть в моей комнате. Мне плевать.
Эллен смеется.
– Нет.
– Чем она отличается от номера в отеле? Перевези индюшек ко мне, мам.
– Я не стану селить тебя с индюшками.
– Перевези индеек ко мне.
– Нет.
– Перевези их ко мне, перевези их ко мне, перевези их ко мне…
Этой же ночью Алекс сидит, уставившись в холодные безжалостные глаза доисторического хищника, успев сто раз пожалеть.
ОНИ ВСЕ ПОНИМАЮТ, – пишет он Генри. – ОНИ ЗНАЮТ, ЧТО Я ВЫРВАЛ ИХ ИЗ ПЯТИЗВЕЗДОЧНЫХ АПАРТАМЕНТОВ, ЧТОБЫ ПОСАДИТЬ В КЛЕТКУ В СВОЕЙ КОМНАТЕ, И В ТУ ЖЕ СЕКУНДУ, КАК Я ОТВЕРНУСЬ, ВОПЬЮТСЯ СВОИМИ КОГТЯМИ В МОЮ ПЛОТЬ.
Корнбред пустым взглядом пялится на Алекса из-за прутьев огромного вольера, стоящего возле дивана. Девушка-ветеринар с фермы приходит каждые несколько часов, чтобы проведать индюшек. Каждый раз Алекс спрашивает ее, сможет ли она распознать у них жажду крови.
Из соседней комнаты Стаффинг издает очередное зловещее курлыканье.
Алекс собирался покончить со всеми делами на сегодня. Действительно собирался. Прежде чем посмотреть передачу о заоблачных ценах на индейку по CNN, Алекс мельком просмотрел моменты недавно прошедших предварительных дебатов республиканской партии. Он планировал закончить свои заметки для предстоящего экзамена, а затем изучить целую папку по контактам с населением, которую убедил отдать ему для работы в кампании матери.
Вместо этого Алекс оказывается в ловушке, которую подстроил себе сам, приговоренный к тому, чтобы нянчиться с индюшками до самой церемонии, и лишь сейчас осознает, что боится больших птиц. Он уже думает над тем, чтобы поспать на диване, но что, если эти демоны вырвутся из клетки и поубивают друг друга, находясь под его присмотром? ЭКСТРЕННОЕ СООБЩЕНИЕ: ОБЕ ИНДЕЙКИ НАЙДЕНЫ МЕРТВЫМИ В СПАЛЬНЕ СЫНА ПРЕЗИДЕНТА США. ПОМИЛОВАНИЕ ИНДЕЕК С ПОЗОРОМ ОТМЕНЕНО. ПРЕЗИДЕНТСКИЙ СЫН ПРИЗНАН САТАНИСТОМ, ВИНОВНЫМ В РИТУАЛЬНОМ УБИЙСТВЕ ИНДЮШЕК.
Прошу тебя, пришли фото, – Генри выбирает весьма странный способ поддержать его.
Алекс опускается на край кровати. Он привык переписываться с Генри почти каждый день, независимо от разницы во времени, раз уж оба бодрствуют возмутительно рано утром и безбожно поздно вечером. Ровно в семь Генри присылает Алексу снимки с утреннего занятия по поло, на что тот отвечает уже послеобеденным фото в кровати в очках, с кофе в руке, погребенный под кучей бумаг. Алекс не понимает, почему Генри никогда не реагирует на его постельные селфи: они всегда получаются уморительными.
Он делает снимок индюка и нажимает «отправить», вздрагивая, когда птица угрожающе взмахивает крыльями.
А мне кажется, он милый, – отвечает Генри.
потому что ты не слышишь
этого жуткого курлыканья.
Именно, это самый зловещий звук из всех,
что могут издавать животные.
– Знаешь что, мелкий засранец? – спрашивает Алекс в ту же секунду, как их соединяют. – Можешь послушать его сам и выразить свое мнение…
– Алекс? – По ту сторону трубки звучит хриплый и удивленный голос Генри. – Ты действительно звонишь мне в три часа утра, чтобы я послушал индюка?
– Само собой, – отвечает Алекс. Он смотрит на птицу и ежится. – Господи Иисусе, они словно смотрят тебе в душу. Корнбред знает обо всех моих грехах, Генри. Он знает, что я делал, и пришел за расплатой.
Он слышит шуршание по ту сторону телефона и представляет Генри в его серой пижаме, перекатывающегося на другой бок в кровати и включающего настольную лампу.
– Что ж, послушаем это проклятое курлыканье.
– Собери всю свою храбрость в кулак, – произносит Алекс, переключая телефон на громкую связь и медленно вытягивая руку.
Ничего. Десять долгих минут тишины.
– Действительно душераздирающе, – раздается из динамика металлический голос Генри.
– Это… ладно, это не считается, – горячо уверяет Алекс. – Они курлыкали всю ночь напролет, клянусь.
– Уверен, что это правда, – отвечает Генри, беззлобно усмехнувшись.
– Нет, подожди, – просит Алекс. – Я сейчас… я заставлю одного из них курлыкнуть.
Он спрыгивает с кровати и направляется к клетке Корнбреда, рискуя, но одновременно ощущая, что должен доказать свою правоту, – положение, в котором он оказывается довольно часто.
– Эм… – смущается Алекс. – Как заставить индюка заговорить?
– Попробуй курлыкнуть и посмотри, прокурлыкает ли он в ответ.
Алекс моргает.
– Ты серьезно?
– Весной мы часто охотимся на индюков, – задумчиво отвечает Генри. – Трюк в том, чтобы понять индюшку, пробраться в ее разум.
– Как, черт возьми, я должен это сделать?
– Так, – командует Генри. – Делай, как я скажу. Ты должен подобраться к нему как можно ближе.
Медленно, с телефоном в руке, Алекс подходит к вольеру.
– Сделано.
– Наладь с индюшкой зрительный контакт.
Алекс следует указаниям Генри, льющимся из динамика телефона, и опускается на колени, чтобы оказаться на одном уровне с индюком. По спине пробегает холодок, когда его глаза встречаются с бусинками черных смертоносных глаз.
– Ага.
– Отлично. Дальше, – продолжает Генри, – установи с ней связь. Заслужи ее доверие… стань ее другом…
– Хорошо.
– Купите с ней летний домик на Майорке…
– Ненавижу тебя, мудила! – восклицает Алекс, когда Генри принимается хохотать над своей идиотской шуткой. Его возмущенное размахивание руками пугает индюка, который тут же начинает вопить, в свою очередь вызывая испуганный крик Алекса. – Черт подери! Ты это слышал?
– Прости, что? – спрашивает Генри. – Кажется, я оглох.
– Какой же ты придурок, – буркает Алекс. – Ты вообще когда-нибудь бывал на индюшачьей охоте?
– Алекс, в Британии это запрещено.
Алекс возвращается в свою постель и утыкается лицом в подушку.
– Надеюсь, Корнбред и вправду прикончит меня.
– Ладно-ладно, я все слышал, и это было… весьма устрашающе, – говорит Генри. – Поэтому я понимаю тебя. А Джун где?
– У них с Норой что-то типа девичника. А когда я написал им, запросив подкрепление, то они ответили, – он зачитывает монотонным голосом: – «хахахахахахахаха, удачи тебе», а затем добавили эмодзи с индюшкой и кучкой дерьма.
– Справедливо, – отзывается Генри. Алекс может представить, как он молча качает головой. – Так что ты собираешься делать сейчас? Не спать с ними всю ночь?
– Я не знаю! Наверное! Какие у меня еще есть варианты?
– Тебе больше негде спать? У вас разве там не тысяча лишних комнат?
– Да, но вдруг они вырвутся на свободу? Я смотрел «Парк Юрского периода». Ты знал, что птицы произошли от ископаемых ящеров? Это научный факт. В моей комнате динозавры, Генри. А ты хочешь, чтобы я спал так, будто они не вырвутся из своих клеток и не захватят весь остров в ту же минуту, как я закрою глаза? О’кей, может, твоя белая задница что-нибудь предложит?
– Я точно тебя прикончу, – говорит Генри. – Ты даже не успеешь ничего понять. Нашим наемникам предоставлена свобода действий. Они придут ночью и подстроят все как невероятно унизительный несчастный случай.
– Аутоэротическая асфиксия?
– Сердечный приступ в туалете.
– Боже.
– А я предупреждал.
– Думал, ты сделаешь это более интимно – шелковая подушка на лицо, медленное и тихое удушение. Лишь ты и я. Очень эротично.
– Ха, договорились, – кашляет Генри.
– В любом случае, все это неважно, потому что один из этих долбаных индюков убьет меня еще раньше.
– Я правда не думаю, что… О, здравствуй. – По ту сторону раздаются шорохи, шуршание обертки и звуки тяжелого сопения, отдаленно напоминающего собачье. – Кто тут хороший мальчик? Дэвид передает привет.
– Привет, Дэвид.
– Он… Ой! Это не тебе, мистер Вобблс! Это для меня! – Больше шорохов и приглушенное обиженное «мяу». – Нет, мистер Вобблс! Поганец!
– Кто такой, черт подери, мистер Вобблс?
– Тупой кот моей сестры, – отвечает Генри. – Эта тварь весит около тонны, но по-прежнему пытается стянуть мое любимое печенье «Джаффа». Они с Дэвидом хорошо ладят.
– Что вы там делаете?
– Что я делаю? Я пытался поспать.
– Да, но ты все равно ешь свою «Джаббу», поэтому…
– «Джаффа», господи боже, – поправляет его Генри. – А сейчас, судя по всему, вся моя жизнь под угрозой преследования психически неуравновешенным американцем и парой индюшек.
– И?
Генри издает еще один громкий вздох. Он всегда вздыхает, когда дело касается Алекса. Удивительно, как в его легких еще остается воздух.
– И… только не смейся.
– О, наконец-то, – с готовностью произносит Алекс.
– Я смотрел «Лучшего пекаря Британии».
– Мило. Вовсе не постыдно. Что еще?
– Ну… может быть, я еще… делал одну из тех отшелушивающих масок, – поспешно говорит он.
– О, боже! Я знал!
– Уже жалею, что сказал.
– Так и знал, что у тебя должно быть хоть одно из тех безумно дорогих скандинавских средств по уходу. А у тебя есть крем с бриллиантами?
– Нет! – обиженно отвечает Генри, и Алекс прижимает тыльную сторону ладони ко рту, чтобы сдержать смешок. – Слушай, у меня завтра встреча. Я не думал, что кто-то будет столь пристально следить за тем, что я делаю.
– Вовсе нет. Всем нам нужно держать поры в чистоте, – отвечает Алекс. – Так тебе понравилось шоу про пекарей?
– Оно так успокаивает, – говорит Генри. – Все в пастельных тонах, расслабляющая музыка, и все так милы друг с другом. Так много можно узнать о разных видах бисквитов! Так много, Алекс. Когда мир катится ко всем чертям, или, скажем, ты попал в Большое Индюшачье Бедствие, – просто включи ТВ и растворись в этом бисквитном раю.
– Американские кулинарные шоу совсем другие. Там все потные, играет драматичная музыка, и каждая смена кадров вызывает напряжение, – говорит Алекс. – Шоу «На куски» по сравнению с «Лучшим пекарем» выглядит словно чертовы «Записи Мэнсона»[21]21
«Мэнсон: Утерянные записи» (англ. Inside the Manson Cult: The Lost Tapes) – документальный фильм, собранный из архивных записей учеников основателя секты «Семья» Чарльза Мэнсона.
[Закрыть].
– Кажется, это многое объясняет в наших различиях, – говорит Генри, и Алекс усмехается.
– Знаешь, – замечает он. – Ты умеешь удивлять.
Генри делает паузу.
– В каком смысле?
– В том, что ты не такой уж унылый придурок.
– Ух ты, – говорит Генри, ухмыльнувшись. – Я польщен.
– Думаю, ты глубже, чем кажешься.
– А ты считал меня глупой блондинкой?
– Не совсем – просто занудой, – отвечает Алекс. – То есть… твою собаку зовут Дэвид. Разве это не самая скучная кличка на свете?
– Я назвал ее в честь Дэвида Боуи.
– Я… – Голова Алекса кружится от обилия вопросов. – Ты серьезно? Какого черта? Почему тогда не просто Боуи?
– Слишком очевидно, не так ли? – спрашивает Генри. – В каждом должна быть загадка.
– Наверное, – отвечает Алекс. Затем, не успев сдержаться, издает страшный зевок. Он на ногах с семи утра – с самой утренней пробежки перед занятиями. Если индюшки не прикончат его, то это сделает усталость.
– Алекс, – уверенным голосом произносит Генри.
– Что?
– С тобой не случится того, что случилось в «Парке Юрского периода», – говорит он. – Ты не какой-то там герой дешевых комедий. Ты – Джефф Голдблюм[22]22
Американский актер, исполняющий роль доктора Яна Малкольма в серии фильмов «Парк Юрского периода».
[Закрыть]. Иди спать.
Алекс пытается подавить улыбку, которая получается гораздо шире, чем фраза того заслуживает.
– Сам иди спать.
– Я пойду, – говорит Генри, и Алексу чудится, что он слышит странную улыбку в тоне принца. Вообще ему вся эта ночь кажется очень-очень странной, – как только ты положишь трубку.
– Ладно, – отвечает Алекс, – но что, если они вновь начнут вопить?
– Иди спать в комнату Джун, болван.
– О’кей, – говорит Алекс.
– О’кей, – повторяет Генри.
– О’кей, – вновь произносит Алекс. Неожиданно он осознает, что прежде не говорил по телефону с принцем, и у него не было возможности понять, как с ним прощаться. Он в растерянности. И по-прежнему улыбается. Корнбред непонимающе пялится на Алекса. Я тоже ничего не понимаю, дружище.
– О’кей, – еще раз повторяет Генри. – В общем. Спокойной ночи.
– Круто, – запнувшись, произносит Алекс. – Спокойной ночи.
Он кладет трубку и смотрит на телефон в руке так, словно это поможет ему объяснить повисшее в воздухе напряжение.
Алекс встряхивается, берет подушку, одеяло и направляется через коридор к комнате Джун. Вскарабкавшись на ее высокую кровать, он не может избавиться от мысли, что разговор не закончен.
Достав телефон, он пишет:
Я прислал тебе фото с индюшками, поэтому заслужил фото твоих питомцев.
Полторы минуты спустя: порозовевшее от недавнего пилинга лицо принца на фоне огромной, богатой и одновременно безвкусной кровати, убранной белым с золотом бельем. С одной стороны от Генри на подушке покоится голова пса, а с другой – жирная сиамская кошка, свернувшаяся калачиком вокруг обертки от бисквитного печенья. Под глазами принца зияют синяки, но на мягком лице застывает довольное выражение. Одна рука лежит над головой на подушке, в другой он держит телефон.
Вот что мне приходится терпеть, – гласит надпись под фото, за которой следует: – серьезно, доброй ночи.
Принц-мудак /эмодзи-какашка/
8 декабря 2019, 20:53
йоу, у меня тут марафон
фильмов про бонда.
твой отец горячая штучка
Принц-мудак
Я ТЕБЯ УМОЛЯЮ
Даже до развода родителей Алекса у них обоих была привычка называть его по фамилиям друг друга, когда тот проявлял определенные черты своего характера. Они по-прежнему продолжают это делать. Когда Алекс треплет языком перед прессой, мать вызывает его в свой офис и говорит:
– Соберись, Диас.
Когда упертость заводит его в тупик, отец пишет ему:
– Просто забей, Клермонт.
Мать Алекса вздыхает и кладет на стол копию Post, раскрытую на странице с заголовком «СЕНАТОР ОСКАР ДИАС ВОЗВРАЩАЕТСЯ В ВАШИНГТОН, ЧТОБЫ ОТПРАЗДНОВАТЬ РОЖДЕСТВО СО СВОЕЙ БЫВШЕЙ ЖЕНОЙ, ПРЕЗИДЕНТОМ КЛЕРМОНТ». Есть что-то странное в том, насколько это перестало всех удивлять. Его отец прилетает из Калифорнии на Рождество, и это обычное явление, но все же об этом пестрят все газеты.
Эллен делает все те же вещи, которыми она занимается, когда готовится к визиту их отца: поджимает губы и подергивает двумя пальцами правой руки.
– Знаешь, – произносит Алекс со своего места на диване в Овальном кабинете, – ты можешь послать кого-нибудь за сигаретами.
– Замолчи, Диас.
К приезду отца она подготовила спальню президента Линкольна, но до сих пор постоянно меняет мнение по поводу того, украшать комнату или нет. Лео же сохраняет невозмутимость, успокаивая жену комплиментами. По мнению Алекса, никто, кроме Лео, не выдержал бы брака с его матерью. Отец определенно не справился.
Джун в своем репертуаре вечного примирителя споров. Единственное, где Алекс предпочитает отойти в сторону и дать проблеме разрешиться самой, это семья. Периодически он вмешивается, когда возникает такая необходимость или поднимается интересная тема, однако его сестра ответственно следит за тем, чтобы никто не уничтожал в пылу ссор бесценные экспонаты Белого дома, как это случилось в прошлом году.
Наконец, окруженный агентами службы безопасности, прибывает их отец – борода безупречно пострижена, а костюм идеально пошит. Несмотря на все беспокойные приготовления Джун, она лично чуть не разбивает одну из старинных ваз, бросившись навстречу отцу. В ту же минуту оба исчезают в направлении магазинчика с шоколадом на первом этаже – лишь звуки голоса Оскара, восторгающегося последней статьей Джун для журнала The Atlantic, слышатся из-за угла. Алекс с матерью обмениваются взглядами. Их семья порой такая предсказуемая.
На следующий день Оскар, послав Алексу взгляд «следуй-за-мной-и-ничего-не-говори-матери», вытаскивает сына на балкон Трумэна.
– С чертовым Рождеством, сынок, – говорит отец, ухмыляясь, и, рассмеявшись, Алекс позволяет обнять себя. От отца пахнет, как и всегда, – солью, дымом и выделанной кожей. Их мать часто жаловалась, что чувствовала себя так, словно живет в прокуренном баре.
– С Рождеством, пап, – отвечает Алекс.
Он притаскивает стул и садится, запрокинув на перила свои начищенные до блеска ботинки. Оскару Диасу нравится наслаждаться видами.
Алекс всматривается в раскинувшийся перед Белым домом заснеженный газон, в строгие линии Монумента Вашингтона, тянущегося ввысь, в зубчатые мансардные крыши здания Эйзенхауэра, которые так ненавидел Трумэн. Достав из кармана сигару, отец щелкает зажигалкой в своем старом ритуале, затем затягивается и передает сигару сыну.
– Тебя никогда не забавляла мысль о том, скольких кретинов это может вывести из себя? – спрашивает он, окинув рукой сцену: два мексиканца сидят, закинув ноги на перила балкона, где главы государств ели на завтрак круассаны.
– Постоянно забавляет.
Оскар смеется, наслаждаясь своим бесстыдством. Он адреналиновый наркоман: альпинизм, дайвинг в пещерах, постоянное желание вывести из себя мать Алекса. Проще говоря, любит играть со смертью. Совсем по-другому он подходит к работе – методично и точно, и иначе к воспитанию детей – бесстрастно и потакая любым капризам.
С тех пор как Оскар начал проводить большую часть года в Вашингтоне, Алексу удавалось видеться с отцом чаще, чем это бывало в старшей школе. Во время самых напряженных сессий конгресса каждую неделю они – лишь он, Алекс и Рафаэль Луна – пили пиво и болтали о всякой ерунде. Кроме того, такая близость способствовала тому, что родители перестали уничтожать друг друга и стали проводить Рождество вместе, а не по отдельности.
В череде дней Алекс порой замечает на какую-то долю мгновения, что скучает по тем моментам, когда все они собирались под одной крышей.
Отец всегда был поваром в семье. Детство Алекса было пропитано запахами тушеных перцев с луком, томленного в чугунной кастрюльке мяса и кукурузных лепешек, манящих из кухни. Он помнит, как мать ругалась и смеялась, открывая духовку в надежде найти там запретную пиццу, а обнаруживала лишь кучи кастрюль и сковородок, или когда в поисках масленки в холодильнике находила ее, заполненную домашним зеленым соусом. В той кухне было много смеха, много хорошей еды, домашних заданий за кухонным столом и громкой музыки, сопровождаемой толпами гостей.
Все это сменилось криками, за которыми пришла тишина. Алекс и Джун превратились в подростков, оба родителя которых стали членами конгресса. Став президентом студсовета, вторым капитаном команды по лакроссу, королем выпускного бала и отличником с наивысшим баллом, Алекс перестал беспокоиться по этому поводу, потому что у него попросту не было на это времени.
Тем не менее его отец провел здесь без инцидентов уже три дня, и однажды Алекс застал его на кухне с парой поваров, смеющимся и бросающим перцы в кастрюльку. Иногда ему хочется, чтобы такие моменты случались чаще.
Захра отправляется на Рождество в Новый Орлеан к семье – лишь по настоянию президента и по той причине, что Эми, ее сестра, родила ребенка и грозится прикончить Захру, если та не привезет ползунки, которые для него связала. Все это означает, что рождественский ужин состоится в сочельник, чтобы Захра не смогла его пропустить.
Сколько бы дней и ночей Захра ни проклинала всю их семью, она все равно ее часть.
– С Рождеством, Зи! – весело поздравляет Алекс, выйдя в коридор из обеденной комнаты.
На Захре красный облегающий свитер с воротником, у Алекса же свитер покрыт ярко-зеленой мишурой. Парень улыбается и нажимает кнопку внутри рукава. Из динамика под мышкой играет рождественская песня O Christmas Tree.
– Жду не дождусь, когда смогу отдохнуть от тебя хоть пару дней, – говорит она, но в ее голосе слышится ласка.
Ужин в этом году скромный – родители отца отправились в отпуск, поэтому стол, сверкающий белизной и золотом, накрыт на шестерых. Разговор протекает настолько спокойно, что Алекс почти забывает, что так было не всегда.
До тех пор, пока речь не заходит о выборах.
– Я тут подумал, – начинает Оскар, осторожно разрезая кусок филе на тарелке, – в этот раз я могу поучаствовать в твоей кампании.
На другой стороне стола Эллен опускает вилку на стол.
– Что ты можешь?
– Ты знаешь, – пожимает он плечами, прожевывая свой кусок. – Выступать на публике, составлять речи для выступлений. Быть твоим подручным.
– Ты шутишь?
Оскар с глухим стуком опускает вилку и нож на покрытый скатертью стол. О, черт. Алекс бросает взгляд на сестру.
– Ты действительно считаешь, что это настолько плохая идея? – спрашивает Оскар.
– Оскар, мы проходили через это в прошлый раз, – отвечает Эллен. Тон ее моментально становится ледяным. – Народ не любит женщин, но ему нравятся жены и матери. Они любят семьи. Последнее, что мне нужно, – напоминать избирателям о своем разводе, повсюду таская за собой бывшего мужа.
Он мрачно смеется.
– Значит, ты будешь притворяться, что он отец твоих детей?
– Оскар, – вмешивается Лео, – ты же знаешь, что я никогда…
– Ты упускаешь главное, – прерывает его Эллен.
– Это могло бы повысить твой рейтинг одобрения, – говорит он. – Мой сейчас очень высок, Эл. Выше, чем у тебя за все время пребывания в Белом доме.
– Приехали, – шепчет Алекс Лео, сидящему рядом с нейтрально-вежливым выражением лица.
– Достаточно цифр, Оскар! О’кей? – Эллен почти переходит на крик, опустив ладони плашмя на стол. – Согласно данным, мне хуже удается наладить контакт с избирателями, когда я напоминаю им о своем разводе!
– Люди знают о твоем разводе!
– У Алекса высокие рейтинги! – кричит она, и Алекс с сестрой вздрагивают. – У Джун высокие рейтинги!
– Они тут ни при чем!
– Иди к черту, я и без тебя это знаю, – шипит она. – Я никогда не утверждала обратного.
– Хочешь сказать, что не используешь их для своей кампании?
– Как ты смеешь? Тебя совесть не мучает, когда ты демонстрируешь их, словно зверушек, каждые выборы! – говорит Эллен, взмахивая рукой. – Возможно, будь они просто Клермонтами, тебе бы так не повезло. Безусловно, так было бы гораздо проще, ведь именно под этой фамилией все их знают.
– Никто не пользуется нашими именами! – кричит Джун, вскочив на ноги.
– Джун, – произносит Эллен.
Отец продолжает давить:
– Я пытаюсь помочь тебе, Эллен.
– Мне не нужна твоя помощь, чтобы выиграть на этих выборах, Оскар! – заявляет она, хлопнув ладонью по столу с такой силой, что тарелки задрожали. – Я не нуждалась в ней, когда была в конгрессе, не нуждалась, когда стала президентом в первый раз, и не нуждаюсь сейчас!
– Тебе пора всерьез взглянуть на то, с чем тебе придется столкнуться. Думаешь, другая сторона в этот раз будет играть по-честному? Восемь лет президентства Обамы, а теперь еще и ты? Они все в ярости, Эллен, и Ричардс жаждет твоей крови! Ты должна быть к этому готова!
– Я очень постараюсь! Считаешь, у меня нет команды, готовой разобраться со всем этим дерьмом? Я президент сраных Соединенных Штатов! Мне не нужно, чтобы ты приходил сюда и…
– Поучал? – предлагает Захра.
– Поучал! – кричит Эллен, тыча пальцем в сторону Оскара. – Эта президентская гонка только для меня!
Оскар бросает салфетку на стол.
– Ты все так же чертовски упряма!
– Иди на хер!
– Мам! – вмешивается Джун.
– Господи Иисусе, вы что, издеваетесь? – слышит себя Алекс прежде, чем сознательно решает заговорить вслух. – Мы можем провести время мирно хоть за одним проклятым ужином? Сейчас же Рождество, мать его. Разве вы все не должны управлять страной? Со своими тараканами сначала разберитесь.
Отодвинув стул, Алекс выходит из обеденной комнаты, зная, что повел себя как идиот ради драмы на пустом месте, но его это не волнует. Захлопнув за собой дверь спальни, он слышит заунывную мелодию, которую заиграл его дурацкий свитер, затем стаскивает его с себя и швыряет в стену.
Не то чтобы он редко выходил из себя, просто… с ним это нечасто происходит в кругу семьи. По большей части потому, что они вообще нечасто собираются.
Откопав в шкафу свою старую футболку с лакросса, Алекс смотрит на себя в зеркало – все тот же подросток, который боится за родителей и чувствует себя абсолютно беспомощным. Только теперь у него нет никаких факультативов, на которые можно отвлечься.
Рука тянется к телефону. Внутри борются два желания – заняться чем-то в одиночестве или поразмышлять надо всем в компании.
Нора уехала на Хануку в Вермонт, и Алекс не хочет ее беспокоить, а его школьный приятель Лиам почти не разговаривал с ним с тех пор, как Алекс переехал в Вашингтон.
Поэтому остается лишь…
– Чем я заслужил все это? – раздается низкий сонный голос Генри. На фоне звучит что-то похожее на рождественское хоровое пение.
– Привет, эм, извини. Я знаю, наверное, уже поздно, сейчас сочельник и все такое. И я только сейчас понял, что ты, должно быть, занят с семьей. Не знаю, как я не подумал об этом раньше. Мда, наверное, поэтому у меня и нет друзей. Я болван. Извини, чувак. Я… я просто…
– Господи, Алекс, – прерывает его Генри. – Все в порядке. Здесь полтретьего ночи, все уже ушли спать, кроме Би. Скажи «привет», Би.
– Привет, Алекс! – раздается чистый насмешливый голосок на другом конце трубки. – Генри как раз надел свою пижамку с леденцами…
– Ну хватит. – Голос Генри отдаляется, и раздается приглушенный звук, словно в сторону Би полетела подушка. – Так что случилось?
– Прости, – выпаливает Алекс. – Я знаю, что это странно, ведь ты с сестрой и все такое, и… уф. Я просто даже не знаю никого, кому мог бы позвонить в такой час. Я понимаю, что мы не… настоящие друзья и обычно не обсуждаем такие вещи, но мой отец приехал на Рождество, а они с матерью словно две чертовы тигровые акулы, сражающиеся за тюлененка, стоит только оставить их в одной комнате дольше, чем на час. И теперь они развязали эту дикую ссору, которая не должна иметь никакого значения, потому что они уже разведены, и я не знаю, почему вышел из себя, но мне хотелось бы, чтобы хоть раз они устроили передышку и мы могли бы провести нормально хоть одни праздники, понимаешь?
Наступает долгая пауза, а потом Генри произносит:
– Повиси. Би, можно я поговорю по телефону? Потише. Да, ты можешь взять печенье. Ладно, я слушаю.
Алекс выдыхает, едва понимая, какого черта он творит, но слова сами льются рекой.
Рассказывать Генри о разводе – о тех странных, сумасшедших годах, о том дне, когда он вернулся домой из лагеря для бойскаутов и обнаружил, что вещей отца там больше нет, о ночах в обнимку с мороженым – оказывается не так неловко, как Алекс думал. Он никогда не утруждал себя тем, что подбирал слова при Генри – поначалу потому, что его не заботило мнение принца, а впоследствии в силу привычки. Между нытьем по поводу учебной нагрузки и подобными откровениями должна быть колоссальная разница, однако Алекс с удивлением ее не обнаружил.
Он и не понимает, что проговорил целый час, пока не заканчивает рассказ о том, что произошло за ужином, а Генри не говорит:
– По-моему, ты поступил правильно.
Алекс забывает, что хотел сказать.
Он просто… Алекс привык к комплиментам. Но ему так редко говорят, что он поступает правильно.
Прежде, чем он успевает придумать ответ, раздается тихий тройной стук в дверь – Джун.
– Ох… ладно, спасибо, чувак, мне пора. – Алекс понижает голос, когда Джун открывает дверь.
– Алекс…
– Серьезно… Спасибо, – повторяет Алекс. Ему совсем не хочется объясняться перед Джун. – С Рождеством. Доброй ночи.
Он вешает трубку и откладывает телефон, когда Джун опускается рядом на кровать. На ней розовый банный халат, а волосы еще влажные после душа.
– Привет, – говорит она. – Ты в порядке?
– Да, все в норме, – отвечает он. – Прости, не знаю, что на меня нашло. Я не собирался выходить из себя, я… не знаю. В последнее время я… сам не свой.
– Все хорошо, – говорит она, перекинув волосы через плечо и забрызгав его каплями воды. – Я вела себя как сумасшедшая в последние полгода учебы в колледже, срывалась на всех подряд. Знаешь, ты не обязан загонять себя до такой степени.
– Все нормально. Я в порядке, – говорит Алекс на автомате. Джун бросает на него полный сомнения взгляд, и он пинает ее босой ногой по коленке. – Так что было после моего ухода? Кровь уже успели отмыть?
Джун вздыхает, пиная его в ответ.
– Каким-то образом разговор свернул в сторону того, какой могущественной политической парой они были до развода и как хорошо тогда было. Мама извинилась, затем пришел черед виски и ностальгии, пока все не разошлись по постелям. – Она фыркает. – В любом случае ты был прав.
