Текст книги "Дюна: Дом Харконненов"

Автор книги: Кевин Джей Андерсон

Соавторы: Брайан Герберт
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 52 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

***

Задавая вопрос, действительно ли ты хочешь знать ответ или просто выставляешь напоказ свою власть?

Дмитрий Харконнен. «Письма к моему сыну»

Барону Харконнену пришлось дважды оплачивать услуги доктора Сук.

Барон думал, что его огромный платеж ришезианскому премьеру Калимару будет достаточным для того, чтобы получить помощь доктора Веллингтона Юэха на тот срок, который потребуется для диагностики и лечения изнуряющего заболевания, но доктор наотрез отказался сотрудничать на таких условиях.

Желчный доктор Сук был полностью погружен в себя и свои научные исследования, которые проводил в лаборатории на спутнике Короны. Врач не выказал ни страха, ни уважения, услышав имя барона.

– Я могу работать для Ришезов, – сказал он твердым, лишенным какого бы то ни было выражения голосом, – но я им не принадлежу.

Питер де Фриз, посланный к Ришезам для выработки конфиденциальных деталей лечения барона Харконнена, внимательно всмотрелся в старое, словно вырезанное из дерева лицо, черты которого говорили об очевидном упрямстве. Сейчас они стояли рядом в маленькой лаборатории на искусственной научно-исследовательской станции, размещенной на большом спутнике, светившем по ночам с неба планеты Ришезов. Несмотря на прочувствованные просьбы премьера Калимара, узколицый врач с вислыми усами и черными волосами, собранными под серебряным обручем, отказался ехать на Гьеди Первую. Самоуверенный и надменный, подумал де Фриз. Это можно использовать против него.

– Вы, сэр, ментат, привыкший продавать свои мыслительные способности и интеллект любому хозяину. – Юэх сжал губы и посмотрел на де Фриза с таким видом, словно тот был подлежащим вскрытию трупом в анатомическом театре. – Я же, напротив, являюсь членом Внутреннего Круга Сук, получившим полное имперское образование.

Он коснулся алмазной татуировки на своем морщинистом лбу.

– Меня нельзя продать, купить или арендовать. Вам нечем меня ухватить. А теперь, прошу вас, позвольте мне вернуться к моей важной работе.

Врач едва заметно кивнул в знак прощания и вышел в соседний лабораторный зал.

Этого человека никогда не ставили на место, ему никогда не причиняли боль.., его никогда не ломали. Для Питера де Фриза это был достойный вызов.

***

Извинения, в которых рассыпался премьер Калимар, стоя у стола своего кабинета в правительственном квартале, ничего не значили для де Фриза. Однако следовало воспользоваться связями и разрешением важного чиновника для того, чтобы миновать все заслоны и охрану и снова попасть в исследовательский центр на Короне. Не имея другого выбора, ментат снова явился в стерильную лабораторию доктора Юэха. На этот раз один.

Надо сделать новую попытку выторговать медицинские услуги для барона. Питер никогда не осмелился бы вернуться на Гьеди Первую без врача, согласного сотрудничать.

Крадущейся походкой он вошел в уставленную машинами, опутанную проводами и наполненную законсервированными частями тела комнату с металлическими стенами – здесь были собраны лучшие образчики ришезианской электротехники, хирургического оснащения школы Сук и биологических образцов разных видов животных. Запах смазки, гнили, сожженной плоти, химикатов и дыма висел в воздухе холодной комнаты, несмотря на то что самое совершенное вентиляционное оборудование ежесекундно обновляло воздух помещения. Были видны раковины, металлические и плазовые трубки, извивающиеся кабели и мониторы. Над секционным столом светился голографический экран, на котором человеческая конечность была представлена в виде схемы биомеханического устройства.

Пока ментат осматривал лабораторию, в противоположном конце комнаты над столами вдруг показалась голова вошедшего доктора Юэха. Продолговатое лицо казалось смазанным жиром, и выдающиеся кости лицевого скелета придавали врачу вид железной статуи.

– Не беспокой меня больше, ментат. Прошу тебя, – произнес не допускающим возражения тоном врач, давая понять, что разговор этим исчерпан. Доктор даже не спросил, каким образом ментату удалось снова пробраться на Корону. Алмазная татуировка сверкнула на лбу, прикрытая полоской смазочного масла, небрежно оставленной испачканной рукой, которой врач смахнул пот. – Я очень занят.

– Тем не менее, доктор, мне надо поговорить с вами. Этого требует мой барон.

Юэх прищурил глаза, словно примеряя детали одного из своих киборгов к ментату.

– Меня не интересует состояние здоровья твоего барона. Это в настоящее время находится за пределами моей компетенции.

Он посмотрел на полки и стеллажи, заставленные замысловатыми протезами с таким видом, словно ответ был очевиден без слов. Юэх демонстрировал полное безразличие и отчужденность, словно ничто не могло тронуть его холодную душу исследователя.

Де Фриз, не переставая говорить, подошел к доктору на расстояние вытянутой руки. Теперь ментат мог в случае необходимости задушить этого надменного коротышку. Ментат не обольщался: в случае убийства несносного врача де Фриза ждало суровое наказание.

– Мой барон всегда был здоровым, тренированным человеком, который гордился своей физической формой. При отсутствии всяких перемен в диете и физической активности он за десять лет удвоил свой вес и стал страдать от нарушения мышечной деятельности и вздутия живота.

Юэх нахмурился, но при этом внимательно взглянул на ментата. Де Фриз уловил заинтересованность, мелькнувшую в глазах врача, и продолжил, понизив голос, но готовый к решающему удару:

– Эти симптомы знакомы вам, доктор? Вы уже видели у кого-то нечто подобное?

Юэх задумался, что-то прикидывая в уме. Он переместился так, что теперь оборудование отделяло его от извращенного ментата. Длинная трубка продолжала извергать зловонные пары в дальнем конце лабораторного помещения.

– Ни один доктор Сук не дает бесплатных советов, ментат. Мои издержки очень велики, а исследования жизненно важны.

Де Фриз усмехнулся, его ум начал просчитывать возможные варианты.

– Неужели вы так погружены в свое ремесло, что не замечаете, как ваши покровители из Дома Ришезов неминуемо подвигаются к полному банкротству? Гонорар барона Харконнена может гарантировать оплату вашей работы в течение многих лет.

Извращенный ментат резким движением сунул руку в карман, чем заставил Юэха отпрянуть – доктор решил, что ментат сейчас достанет из-под полы оружие. Вместо этого де Фриз извлек из кармана плоскую черную панель с сенсорными кнопками. Появилась голографическая проекция старинного пиратского сундука, сделанного целиком из чистого золота, с ребрами из драгоценных камней. Стены сундука были украшены геральдическими грифонами Харконненов.

– После того как вы поставите диагноз моему барону, вы сможете вести свои исследования так, как сочтете нужным.

Заинтригованный Юэх подошел ближе, протянул руку к сундуку, но она прошла сквозь изображение. Синтезатор издал скрежещущий звук, и крышка сундука откинулась, обнажив его пустое чрево.

– Мы наполним этот сундук всем чем угодно по вашему усмотрению – меланжей, камнями су, голубым обсидианом, драгоценным опафиром, хагальским кварцем.., любым компроматом. Все же знают, что доктора Сук можно купить.

– В таком случае пойди и купи хотя бы одного. При этом не забудь сделать публичное сообщение об этом.

– Мы бы предпочли заключить более.., э.., конфиденциальную сделку, как выразился премьер Калимар.

Старый доктор сжал губы и погрузился в глубокую задумчивость. Казалось, весь мир для него сосредоточился сейчас вокруг воображаемого сундука посреди лабораторного помещения. Все прочее перестало существовать, представлять какой бы то ни было интерес.

– Я не могу заниматься постоянным лечением, но, вероятно, смогу диагностировать заболевание. Де Фриз пожал костлявыми плечами.

– Барон не задержит вас дольше, чем необходимо. Уставившись на несметные богатства, которые посулил ему ментат, врач представил себе, насколько более продуктивной могла бы стать его работа, получи он деньги, обещанные де Фризом. Однако доктор Сук продолжал сомневаться.

– У меня есть другие обязанности, – сказал он. – Я назначен сюда коллегией Школы Сук для выполнения специальной работы. Киборги и протезы должны принести большую прибыль Дому Ришезов и нам, если проект будет иметь успех.

Приняв смиренный вид, ментат нажал кнопку на панели, и сундук заметно увеличился в размерах.

Юэх тронул свои вислые усы.

– Я могу совершить путешествие с Ришеза на Гьеди Первую – конечно, под вымышленным именем. Я могу осмотреть барона, поставить ему диагноз, а потом вернуться к своей работе.

– Интересная идея, – сказал ментат. – Итак, вы принимаете наши условия?

– Я согласен исследовать вашего пациента. А потом я подумаю, чем наполнить сундук, который вы мне предложили. Юэх указал рукой на ближний стол.

– Подай-ка мне вот этот измерительный прибор. Поскольку ты прервал мои занятия, то помоги в конструировании внутренностей тела.

***

Два дня спустя, освоившись в удушливой атмосфере Гьеди Первой и привыкнув к большей силе тяготения, Юэх приступил к осмотру барона в его медицинском центре в Убежище Харконненов. Все двери были наглухо закрыты, все окна тщательно занавешены, все слуги отосланы. Питер де Фриз наблюдал за действом через свое потайное окошко и гнусно ухмылялся.

Юэх не стал читать медицинские документы о течении болезни, составленные его предшественниками в течение многих лет.

– Это было глупое любительство, – заявил он. – Меня не интересуют ни эти исследования, ни их результаты.

Открыв свой диагностический саквояж, доктор достал набор сканеров и другие сложные механизмы, о назначении которых мог судить только квалифицированный доктор Сук.

– Снимите одежду, барон.

– Вы что, решили поиграть в доктора? – Барон постарался соблюсти достоинство, сохранить контроль над ситуацией.

– Нет.

Харконнен отвлекся от мыслей о предстоящих биопсиях и зондированиях, представляя себе, как убьет этого надутого докторишку, если тот тоже не обнаружит причину заболевания. Барон побарабанил пальцами по столу.

– Никто из моих лечащих врачей не смог предложить эффективный курс лечения. Приняв во внимание выбор между чистым умом и чистым телом, я вынужден был его делать.

Не обращая внимания на грозные раскаты баронского баса, Юэх надел очки с зелеными линзами.

– Могу предположить, что вы хотели бы добиться и того и другого, так не слишком ли много вопросов вы задаете?

С этими словами врач включил батарею питания и систему сканирования и принялся исследовать обнаженное тело Харконнена. Барон лежал лицом вниз на кушетке, поминутно жалуясь на боли и недомогания.

Несколько минут Юэх молча исследовал кожу барона, его внутренние органы, обращая особенное внимание на естественные отверстия. Отдельные мелкие симптомы постепенно начали складываться в цельную картину. Чувствительный медицинский сканер выявил главный вектор направления развития болезни.

– Ваше заболевание явилось результатом полового контакта. Вы способны использовать свой член? – без малейшего намека на насмешку спросил доктор Сук. Это был просто вопрос профессионала.

– Использовать? Что значит использовать? – Барон возмущенно фыркнул. – Это до сих пор самое лучшее, что у меня есть.

– Это ирония судьбы. – Юэх взял скальпель и отрезал маленький кусочек кожи с крайней плоти Харконнена, который взвизгнул от неожиданности. – Мне надо сделать анализ.

Доктор не был намерен извиняться за причиненное беспокойство.

С помощью тонкой лопаточки врач положил образец кожи на предметное стекло и вложил его в гнездо линзы прибора. Используя верньеры и рычажки, он откорректировал усиление света и принялся вращать образец перед глазами. Плаз линз менял цвет от зеленого до алого и синего. После осмотра доктор подверг образец многостадийному химическому анализу.

– Это действительно было необходимо? – прорычал барон.

– Это только начало. – Доктор извлек из саквояжа другие инструменты – многие из них были острыми. Барону следовало подумать, не смог бы он сам на ком-нибудь попробовать некоторые из этих орудий пыток.

– Мне надо выполнить много тестов, – многообещающе произнес врач.

***

Облачившись в одежду, барон, посеревший и покрытый потом, откинулся на спинку кресла, страдая от порезов в тысяче мест, которые не болели до осмотра. Несколько раз его охватывало неудержимое желание убить наглого эскулапа, но он не осмелился прекратить столь важный для него диагностический процесс. Другие врачи были полными дураками, но на этот раз он, Владимир Харконнен, претерпит все, чтобы наконец узнать верный ответ. Барон надеялся, что лечение и возможное исцеление окажутся менее болезненными, менее агрессивными, чем обследование доктора Юэха. Барон налил себе бренди и осушил полный стакан.

– Я уменьшил поле возможных диагнозов, барон, – сказал Юэх, надув губы. – Ваше недомогание принадлежит к числу весьма редких заболеваний, четко очерченных и узконаправленных. Я могу еще раз собрать пробы, если вы потребуете, чтобы я трижды подтвердил свое заключение.

– В этом нет никакой необходимости. – Барон выпрямился и ухватил трость, готовый, если понадобится, треснуть ею непонятливого врача. – Что вы нашли?

Доктор заговорил монотонным голосом:

– Вектор передачи очевиден, болезнь возникла в результате гетеросексуального полового контакта. Вас заразила одна из ваших любовниц.

Радость от предвкушения ответа растворилась в полной растерянности.

– У меня нет любовниц. Женщины внушают мне отвращение.

– Да, я понимаю. – Юэх уже давно привык к тому, что пациенты отрицают очевидные вещи. – Симптомы настолько малозаметны, что я не удивляюсь тому, что ни один врач не смог их верно оценить. Даже Школа Сук не занималась такими болезнями, но я узнал об их существовании от моей жены Ванны. Она воспитанница Бене Гессерит, а Община Сестер иногда пользуется болезнетворными микроорганизмами…

Барон так резко подвинулся на край кресла, что едва не упал на пол. Злобная гримаса исказила его толстое лицо.

– Эти проклятые ведьмы!

– Ax, так теперь вы припомнили? – спросил Юэх, не скрывая чопорного удовлетворения. – Когда имел место этот контакт?

После короткого раздумья барон ответил:

– Более двенадцати лет назад. Юэх потрогал ус.

– Моя Ванна рассказывала мне, что Преподобные Матери Бене Гессерит способны изменять обмен веществ своего организма так, что в нем в дремлющем состоянии могут существовать болезнетворные микробы.

– Сука! – взревел Харконнен. – Она меня заразила. Доктор не проявил никакого интереса к возмущению и благородному негодованию барона.

– Более того, это не было пассивным заражением – такие патогенные организмы освобождаются усилием воли. Это не было случайностью, барон.

Мысленно Харконнен представил себе лошадиное лицо Мохиам, ее насмешливый вид, с которым она смотрела на него во время банкета у Фенринга. Она знала, она все время знала – она злорадно наблюдала за изменениями его тела, которое постепенно превращалось в отвратительный распухший обрубок плоти.

И это она виновата, только она одна.

Юэх снял очки и сунул их в докторский саквояж.

– Наша сделка состоялась, и сейчас я вынужден покинуть вас. Меня ждут дела на Ришезе.

– Вы согласились лечить меня. – Барон потерял равновесие, пытаясь встать, и снова упал в жалобно скрипнувшее под тяжестью его тела кресло.

– Я согласился поставить вам диагноз, и не более того, барон. Ни один доктор Сук не сможет ничего поделать с вашим заболеванием. Не известно его лечение, исцеление на данном этапе развития науки невозможно, но я уверен, что мы скоро займемся разработкой возможных подходов в нашем колледже.

Барон сжал рукой трость с отравленными стрелами, спрятанными в ее конце.

Он, однако, ясно представлял себе политические последствия убийства доктора Сук, если о нем узнают. Школа Сук имела больших покровителей в империи; овчинка явно могла не стоить выделки. Кроме того, он и так уже убил массу врачей. К тому же теперь у него есть ответ.

И законный объект мести. Теперь он знал, кто причинил ему такие страдания.

– Боюсь, что об этом вам лучше спросить у Ордена Бене Гессерит, барон.

Не говоря больше ни слова, доктор Веллингтон Юэх поспешил из баронского Убежища и улетел с Гьеди Первой на первом же лайнере Гильдии, от души радуясь, что никогда больше не увидит барона Харконнена.

***

Бывает ложь, верить в которую легче, чем в истину.

Оранжевая Католическая Библия

Гурни Халлек чувствовал себя одиноким даже в толпе своих деревенских земляков. Он вперил взгляд в кружку с водянистым пивом. Напиток был разбавленным и отдавал кислятиной, но если его выпить побольше, то боль, сжимавшая сердце и сковывавшая тело, становилась тупее. Но утром наступало неизбежное похмелье и осознание безнадежности ожидания похищенной сестры.

За пять месяцев, прошедших с тех пор, как капитан Криуби и харконненовский патруль забрали ее, сломанные ребра Гурни срослись, синяки прошли и ссадины затянулись. «У меня гибкие кости», – горько шутил он по этому поводу.

На другой же день после похищения Бхет Гурни снова был в поле, медленно, превозмогая боль, копая канавы и высаживая в землю проклятые клубни. Другие сельчане, искоса поглядывая на него, продолжали работать, делая вид, что ничего особенного не произошло. Они понимали, что если урожай упадет, то Харконнены вернутся и накажут их еще сильнее. Гурни узнал, что у многих соседей тоже крали дочерей, но родители никогда не говорили об этом на людях.

Теперь Гурни редко пел в таверне. Он продолжал по инерции носить с собой балисет, но струны молчали, и губы отказывались повиноваться. Он пил горький эль и тихо сидел за столом, слушая бесконечные усталые разговоры товарищей. Люди, как заведенные, без устали жаловались на тяжелую работу, плохую погоду и опостылевших жен.

Его начинало тошнить при одной мысли о том, что приходится переживать Бхет, но он надеялся, что она по крайней мере жива… Наверное, ее заперли в один из харконненовских домов терпимости и научили немыслимым вещам, о которых не принято говорить вслух. Если же она откажется это делать или окажется неловкой, то ее просто убьют. После того рейда патрульных Гурни стало ясно, что Харконнены не испытывают недостатка в кандидатках на роль проституток вонючих борделей.

Дома родители просто выбросили дочь из памяти, заставив себя не думать о ней. Если бы не болезненное внимание Гурни, они бы с удовольствием дали зачахнуть цветнику Бхет. Родители даже устроили фальшивые похороны и прочли по этому случаю несколько стихов из потрепанной Оранжевой Католической Библии. Некоторое время мать каждый вечер зажигала свечу и, вперив в ее пламя неподвижный взор, беззвучно шептала заупокойные молитвы. Родители срезали каллы и маргаритки – любимые цветы Бхет и выставили в окне букет – в знак памяти.

Потом траур кончился, и жизнь потекла своим чередом. Родители перестали вспоминать Бхет, словно ее никогда не существовало.

Но Гурни не сдавался.

– Неужели вам все равно? – упрекнул он как-то вечером отца, глядя в его морщинистое лицо. – Как вы могли позволить им сделать такое с Бхет?

– Я ничего не позволял им. – Старик смотрел сквозь сына, как будто тот был сделан из мутного стекла. – Никто из нас не может ничего сделать, и если ты опять будешь выступать против Харконненов, они отплатят тебе твоей же кровью.

Гурни вылетел из дома и убежал в таверну, но от земляков, пивших там свое пиво, толку было не больше. Проходил вечер за вечером, и Гурни чувствовал все большее отвращение к своим односельчанам. Месяцы проходили, как в дурном смутном сне.

Внезапно отставив пиво, Гурни выпрямился на скамье. Он вдруг понял, во что превратился. Каждое утро он видел в зеркале свое грубое лицо и постепенно осознавал, что перестал быть собой. Он, Гурни Халлек, одаренный чувством юмора, музыкальностью и сильным характером, пытался пробудить жизнь в этих людях. Но вместо этого он превращался в такого же, как они. Ему нет и двадцати, а он уже похож на своего стареющего отца.

Вокруг продолжался нескончаемый монотонный гул скучных разговоров, и Гурни с тоской посмотрел на стены из готовых щитов, на испачканные подтеками стекла питейного зала. Эта рутина не менялась в течение жизней многих поколений. Он стиснул в руке кружку – у него остался талант.

Он не может сражаться с Харконненами силой оружия или кулаками, но у него есть другое оружие, не такое страшное, но зато более коварное.

Ощутив прилив энергии, Халлек улыбнулся.

– Я приготовил для вас мелодию, ребята, – такой вы еще от меня не слышали.

Люди натянуто заулыбались. Гурни взял в руки балисет и ударил по струнам с такой силой, словно инструмент был плодом, с которого надо снять кожуру. Халлек запел громким, бодрым голосом:

Мы работаем в полях, работаем в городах,

И это жребий нашей жизни:

Реки широки, долины низки,

А барон.., барон жирен и толст.

Мы живем без радости, умираем без печали,

И это жребий нашей жизни:

Горы высоки, океаны глубоки,

А барон.., барон жирен и толст.

Наших сестер крадут, сыновей убивают,

Наши родители забывают, а соседи притворяются -

И это тоже жребий нашей жизни!

Наш труд долог, отдых короток,

А барон толстеет, отнимая жир у нас.

Глаза присутствующих расширились от ужаса.

– Прекрати эту песню, Халлек! – крикнул один из мужчин, встав из-за стола.

– Отчего же, Перд? – насмешливо отозвался Халлек. – Ты что, очень любишь барона? Я слышал, что он очень радуется, заполучив в свою спальню такого крепкого молодца, как ты.

Гурни храбро спел еще одну песню, потом еще одну, потом еще… Он пел до тех пор, пока не почувствовал, что снова свободен. Песни давали ему такую свободу, о которой он раньше не помышлял. Сотрапезники были встревожены и чувствовали себя очень неуверенно. Многие вставали и уходили, пока он пел, но Гурни не сдавался. Он продолжал петь, оставшись в таверне далеко за полночь.

В эту ночь Гурни возвращался домой бодрой пружинистой походкой. Он нанес своим мучителям ответный удар, хотя они, наверное, никогда об этом не узнают.

Он не выспится в эту ночь, на работу надо рано вставать, но это не беспокоило его – он чувствовал в душе и теле заряд невообразимой силы. Гурни вернулся в объятый мраком и тишиной дом – родители давно легли спать. Он поставил балисет в особый шкаф, лег на кровать и заснул с улыбкой на губах.

***

Не прошло и двух недель, как в деревню Дмитрий за несколько часов до рассвета тихо пожаловал харконненовский патруль.

Вооруженные солдаты сломали дверь, хотя родители Гурни никогда не запирали ее. Люди в военной форме внесли с собой ярко горящие светильники, разбросали мебель, побили посуду. Они с корнем вырывали цветы, которые Бхет когда-то так заботливо высаживала в горшки, стоявшие у двери. Сорвали даже занавески, висевшие на маленьких оконцах.

Мать Гурни испустила дикий крик и забилась в угол постели. Отец встал и проковылял до двери спальни, но вместо того чтобы попытаться защитить свой дом, он закрыл дверь спальни, словно эта тонкая доска могла спасти его.

Но солдат интересовал только Гурни. Они вытащили молодого человека из постели, и он, размахивая кулаками, бросился в драку. Солдаты нашли такое неистовое сопротивление забавным. Они повалили юношу на пол, лицом в очаг. У Гурни сломался зуб, на подбородке разошлась кровоточащая рана. Он попытался встать на четвереньки, но солдаты пнули его по ребрам.

После короткого обыска один из солдат, белокурый великан, появился в комнате, неся с собой чиненый балисет, и бросил инструмент на пол. Криуби заботливо повернул голову Гурни так, чтобы тот видел, где лежит балисет. Солдаты прижали голову парня щекой к кирпичам печи, а Крнуби обутой в сапог ногой наступил на инструмент, сломав его гриф. Струны, издав жалобный вопль, превратились в беспорядочный спутанный клубок.

Гурни застонал: расправа с балисетом причинила ему нестерпимую боль, хуже, чем та, которую причиняли ему побои. Пропал весь труд, который он вложил в инструмент, пропала вся радость, которую он доставлял Гурни.

– Ублюдки! – крикнул он, и на его голову обрушился град ударов.

Из последних сил повернув голову, Халлек постарался рассмотреть их лица. Он узнал одного – рослого, квадратного шатена, бывшего землекопа из соседней деревни. Теперь парень красовался в новенькой форме с нашивками имменбреха – младшего командира. Другого – с носом картошкой и заячьей губой – Гурни тоже узнал, этого рекрута взяли из Дмитрия лет пять тому назад. Но ни один из них не узнавал земляка, не выказывал ни малейшего сочувствия. Теперь они были солдатами барона и ни за что не подвергли бы себя риску снова вернуться в родные деревни, в свою прежнюю жизнь.

Видя, что Гурни узнал их, патрульные выволокли его на улицу и принялись избивать с удвоенной энергией.

Криуби стоял рядом, высокий, печальный, оценивающий. Временами он задумчиво проводил пальцами по щеточке усов. Капитан гвардии в мрачном молчании смотрел, как его подчиненные бьют и пинают распростертое тело жертвы, разъяряясь от нежелания Гурни кричать и стонать так сильно, как им того хотелось. Наконец они устали и сделали перерыв.

Потом они взяли в руки палки…

В конце концов, когда Гурни перестал двигаться, когда кости его были сломаны, мышцы раздавлены, а все тело превратилось в залитый кровью синяк, солдаты Харконнена оставили его в покое. В грубом свете фонарей он лежал на земле, истекая кровью и издавая негромкие стоны.

Криуби поднял руку, дав знак своим людям вернуться в машину. Они ушли, унеся с собой все светильники, кроме одного, который отбрасывал мерцающий свет на искалеченного человека.

Криуби озабоченно взглянул на Гурни и опустился рядом с ним на колено. Немного постояв так, он произнес слова, предназначенные только для избитого молодого человека. Несмотря на боль в избитом черепе, Гурни показались странными эти слова. Он ожидал, что капитан гвардии сделает свой триумф достоянием всех жителей деревни, но Криуби выказал скорее разочарование, нежели торжество.

– Любой другой человек давно бы сдался. Любой другой человек оказался бы на твоем месте более понятливым. Ты сам навлек это на себя, Гурни Халлек.

Капитан укоризненно покачал головой.

– Зачем ты заставил меня это делать? Почему ты упрямо навлекаешь на себя гнев? На этот раз я сохранил тебе жизнь. С большим трудом. Но если ты снова начнешь поносить Харконненов, нам придется убить тебя, – он недоуменно пожал плечами, – или убить твою семью, а тебя необратимо покалечить. Один из моих людей обладает поразительным талантом – вырывать жертвам пальцами глаза.

Гурни несколько раз пытался заговорить, с трудом шевеля разбитыми окровавленными губами.

– Ублюдки, – наконец произнес он, – где моя сестра?

– О твоей сестре не надо больше заботиться, для тебя она исчезла. Оставайся здесь и забудь о ней. Делай свою работу. У всех нас есть своя работа, которую мы должны выполнять для барона, и если ты будешь плохо справляться со своей, – Криуби раздул ноздри, – то мне придется снова взяться за свою. Если ты опять примешься выступать против барона, оскорблять и высмеивать его, чтобы разжечь недовольство, то мне придется действовать. Ты достаточно умен, чтобы понимать это.

Злобно застонав, Гурни упрямо мотнул головой. Сейчас его поддерживал только гнев. Он поклялся себе, что за каждую каплю крови, которая вытекает из его ран на землю, Харконнены сполна заплатят своей черной кровью. Он или умрет, или узнает, что случилось с его сестрой – и если каким-то немыслимым чудом Бхет осталась жива, то он спасет ее.

Криуби повернулся и направился к машине, где его уже ожидали солдаты, рассевшиеся по местам.

– Не заставляй меня возвращаться, – бросил Криуби на прощание. Он обернулся через плечо и добавил еще одно странное слово:

– Пожалуйста.

Гурни лежал неподвижно, гадая, сколько времени потребуется родителям, чтобы отважиться выйти из дома и посмотреть, жив их сын или нет. Затуманенным взором он видел, как транспорт с солдатами поднялся в воздух и покинул деревню. Интересно, зажжется ли хоть один огонь, выйдет ли кто-нибудь, чтобы помочь ему хотя бы теперь, когда патруль ушел.

Но дома деревни Дмитрий оставались темными. Не вспыхнуло ни одно окно. Все притворились, что ничего не видели и не слышали.