Текст книги "Шаги навстречу"

Автор книги: Кевин Алан Милн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 7

Кейд

Первый полноценный день летних каникул. Неужели нельзя поспать подольше?

Наверное, нет, потому что просыпаюсь от шлепанья тапочек старушки, когда она спускается по лестнице.

Когда я открываю глаза, тетушка Бев крадется на цыпочках в ярко-зеленой пижаме и розовых кожаных мокасинах. Она замирает, когда замечает, что я проснулся.

– Прости, – шепчет она.

– За то, что разбудили? Или за то, что заняли мою койку?

– Бог мой, – смеется она. – Я и подумать не могла, что в семье пират. Да к тому же такой отважный. – Бев тычет в меня костлявым пальцем. – Но и я не робкого десятка, так что берегись. – Она опять смеется, потом спрашивает: – Есть хочешь? Черт, ты же взрослый парень. И всегда хочешь есть.

Она обшаривает всю кухню в поисках «правильной» еды. Проверив содержимое всех ящиков, выбирает хлопья в шоколадном сиропе.

– Без молока? – спрашиваю я. Странно.

Тетушка Бев разочарованно смотрит на меня:

– Разве так говорит пират? Уверена, ты можешь по-другому.

Я на секунду задумываюсь, потом рычу:

– Эгей! А где молоко для сухой жрачки?

Она восхищенно всплескивает морщинистыми руками:

– Ты такой сообразительный для своего возраста. Держу пари, моей сестре пойдет на пользу твое общество. Ей так одиноко в доме престарелых. – Тетушка Бев скрещивает руки и смотрит на меня. – Ты же приглядишь за ней, Кейд?

– Наверное.

– Если ты пообещаешь мне позаботиться о прабабуле, я раскрою тебе тайну.

– Какую тайну?

– Которую захотел бы знать любой пират. Тайну о сокровищах.

Хитрая старушка знает, как поймать меня на крючок!

– Договорились. Я присмотрю за прабабушкой. Что за тайна?

– Обещаешь никому не рассказывать то, что я тебе скажу?

– Обещаю.

– Отлично. – Тетушка Бев наклоняется, оглядывается через плечо, чтобы убедиться, что мы одни. – На чердаке, – шепчет она, – если у тебя хватит духу туда залезть, найдешь металлоискатель – лучший, который только можно купить за деньги.

– А для чего он нужен? – шепчу я в ответ.

Кажется, она готова вот-вот рассмеяться:

– Как?.. Чтобы металл искать.

Металлоискатель – звучит круто. Но…

– А зачем мне искать металл?

– Сокровище, Кейд! С помощью металлоискателя ищут зарытые сокровища! Вы, ребята, конечно, не знали своего прадедушку, а он верил, что вокруг дома спрятаны сокровища. Именно поэтому он купил металлоискатель. Он часами пропадал на пляже, прочесывая его в надежде отыскать зарытые в песке богатства. И, по словам сестры, они с ним постоянно находили сокровища.

С каждым ее словом сердце мое бьется все быстрее и быстрее.

– И, по-вашему, там еще остались сокровища?

– Существует только один способ узнать. Но если бы мне пришлось держать пари, я бы сказала, что твои шансы обнаружить что-то ценное довольно высоки. Даже больше, чем высоки.

– Круто! – восклицаю я. – Я стану богатым.

Я всегда мечтал разбогатеть… и теперь моя мечта исполнится.

И тут до нас с тетушкой Бев доносится какой-то шум. Через секунду на кухню входит Бри:

– Вот вы где. Я думала, вы уже уехали.

– Скоро уеду, – отвечает тетушка Бев. – Но прежде мне необходима помощь.

– В чем? – спрашиваю я.

Она смотрит на часы:

– Нужно разбудить вашего папу. Он сказал, что через полчаса отвезет меня в аэропорт.

– Я пойду разбужу, – вызывается Бри. – Я все равно собиралась возвращаться наверх. Забыла снять дверь с фиксатора.

– Желаю тебе удачи, капитан Кейд, – говорит тетушка Бев, когда Бри уходит. – Настоящий пират никогда не сдается, пока не найдет своего сокровища.

– Будь спок! – рычу я. – Если там есть сокровища, я обязательно их найду. – И добавляю после паузы: – И где мои хлопья? Я голоден как волк.

Утром в понедельник я изо всех сил стараюсь радоваться тому, что мы едем на пляж, но с моими вредными сестрами это не так-то просто. Не знаю, что на них нашло, но они ссорятся по всякому глупейшему поводу. Например, из-за какой-то пары носков, которые оказались у другой в верхнем ящике. Или из-за того, чей это ободок. А иногда из-за того, кому больше идут обрезанные джинсы «Левис».

Из-за штанов! Какая глупость!

Чтобы не слушать их жалобы, я тайком убегаю к приятелю, чтобы пару часиков поиграть в баскетбол. Когда я возвращаюсь домой, мама уже упаковала мои вещи.

– Твой чемодан на кровати, – говорит она. – Снеси его сверху, чтобы быть готовым, когда приедет отец. А когда управишься, принеси и чемодан Энн. Ей нельзя поднимать тяжелого.

Энн тоже слышит мамину просьбу.

– Я не инвалид, – возражает она. – Сама могу донести свой чемодан.

– Нет, – отвечает мама. – Тебе нельзя. Кейд, делай, что тебе велели: неси вещи Энн.

Энн закатывает глаза и бормочет:

– Какая глупость!

– Это для твоего же блага. Пока ты не получишь новое сердце. Тогда все станет намного лучше. И я, если захочешь, разрешу тебе таскать все чемоданы.

Я проверяю, что же мама положила без меня в мой чемодан, и уже через секунду понимаю, что она забыла все важные вещи, которые мне могут пригодиться на пляже. Конечно, там лежат футболки, носки и белье. Но где же моя рогатка, чтобы отпугивать акул? Или бинокль, чтобы следить за китобоями? И какой уважающий себя пират отправится в путешествие без пневматического ружья, складного ножа, жидкости для заправки зажигалки, удочки? К моменту, когда папа возвращается домой, я успеваю упаковать не только это, но и многое другое.

– Поехали! – Слышу, как он кричит прямо от двери. – Не хочу попасть в пробку!

Когда я тяну чемодан по лестнице, Бри как раз расчесывается у зеркала при входе. Завидев привязанные к чемодану предметы, она говорит:

– Ты не забыл, что это не охотничья экспедиция?

– За собой следи, женщина.

Она сердито смотрит на меня, потом кричит через плечо:

– Мам! Кейд говорит как пират!

– Мам! Бри сама трусиха, новичок в морском деле, она не смеет мне указывать, как разговаривать!

– Оставь его в покое, Бри. Это само пройдет. А ты, Кейд, не обзывай сестер.

Скорчив Бри свою самую страшную гримасу, я шепчу:

– Если тебе не нравится, что я говорю по-пиратски, я буду разговаривать так постоянно, – и загружаю свое добро в машину.

По дороге в Кэннон Бич папа усаживает нас с Бри на заднее сиденье минивэна, чтобы Энн могла вольготно расположиться на сиденье посередине. Я был уверен, что длительное пребывание рядом с сестрой окажется просто нестерпимым, но в итоге оно оказалось довольно… скажем так… интересным.

Мне многое в Бри не нравится, но в одном ей не откажешь – она отлично рисует. Она единственная из тех, кого я знаю, кто действительно может что-то нарисовать. Поэтому я ничуть не удивлен, что она взяла с собой большой блокнот и маркеры, чтобы скоротать время. Но вскоре она наклоняется ко мне и шепчет:

– Эй, у меня есть идея.

Будучи одиннадцать лет ее младшим братом, я знаю, что значит «у меня есть идея». Это означает, что она задумала что-то такое, чего нам делать не следует. В данном случае речь идет о том, что у нее есть идея, как воспользоваться бумагой и маркерами помимо набросков.

– Побудь на стреме, – велит она.

Я наблюдаю, как Бри достает толстый голубой маркер и пишет послание, которое смогут прочитать те, кто едет в машинах вслед за нами.

– Подайте сигнал… если, – проговаривает она про себя слова, – вы… любите… мороженое!

Закончив писать, она прижимает записку к заднему стеклу машины. Через десять секунд идущий за нами грузовик дважды громко сигналит. Бри прекрасно знает, что папа посмотрит, поэтому поспешно убирает написанное, когда слышит клаксон.

– Почему этот сопляк нам сигналит? – почти тотчас же удивляется отец. – Я всего лишь на десять километров превышаю скорость.

– Потому что он любит мороженое, – равнодушно отвечает Бри.

– Да? Серьезно?

– Да-да, кэп, – кричу я.

Кажется, ответ его успокаивает.

Когда папа сворачивает в переулок, Бри протягивает мне маркер и бумагу, и я пишу свое первое послание: «Помаши рукой, если ты добрый человек!» Согласен, не очень умно с моей стороны, но все же нам машет крупная женщина из кабинки грузовичка.

– Она помахала! – радостно шепчу я.

Бри пытается подавить смешок:

– Ничего она не помахала, Тупица. Если только у нее не один палец на руке.

Следующая надпись моей сестры гласила: «Мне нравится ваша машина! Мигните фарами, если думаете о нашей машине то же самое». Едущий за нами «мерседес» тут же обгоняет нас, не включая фар.

Бри тут же придумала два новых послания, мне пришлось не отставать. Пару минут мне нужно, чтобы придумать очередную надпись, но в итоге я пишу: «Сестре – 17. Она нецелованная. Посигнальте, если это грустно!» Через минуту мое послание вызывает пять громких сигналов клаксона от группы подростков, едущих в ржавом «Фольксвагене-жуке».

– А теперь что? – недоумевает папа, не понимая, почему ему опять сигналят. – Почему люди такие грубые?

– Это просто тупые подростки, – уверяет его Бри. – Не волнуйся, папочка, ты тут не при чем.

– Чем вы там, ребята, занимаетесь? – спрашивает мама.

– Мы просто радуемся. Все в порядке.

– Пока они не ссорятся, я счастлив, – говорит отец.

– Мне тоже нравится, когда никто не ссорится, – заявляет мама. Не знаю, имеет она в виду сейчас нас, детей, или их с папой. Судя по папиному взгляду, его заботит тот же вопрос.

Бри жестами показывает, что моя последняя надпись гораздо круче, чем ее. Не желая уступать младшему брату, она берет бумагу и ручку и вновь начинает писать. Когда заканчивает, смеется и показывает то, что написала.

– Когда я прижму это к стеклу, – шепчет она, – ты должен выглядеть испуганным. Ладно?

– Будь спок.

За нами в потоке оказывается пожилая пара в доме на колесах. Когда Бри прижимает написанное к стеклу, я делаю то, что она мне велела. Пара выглядит очень обеспокоенной. Они машут в нашу сторону и сворачивают на следующем же повороте. Как только они уезжают, мы с Бри заливаемся смехом и прячем написанное на пол под сиденье.

Через пятнадцать минут нас с мигалками и сиренами догоняют две патрульные машины.

– Потише! – восклицает Энн испуганно, вой сирен разбудил ее. – Что происходит?

У меня неистово заколотилось сердце – могу только представить, что происходит с сердцем Энн. Я нервно смотрю на Бри. Она испугана еще больше, чем я. Папа притормаживает у обочины, чтобы пропустить полицию, но через секунду я понимаю, что мы в глубокой заднице.

Патрульные автомобили с сиренами проносятся слева от нас и останавливаются, один полицейский выходит из машины. Оружие у него в кобуре, но рука лежит на ней словно приклеенная.

– Бри? Кейд? Вы мне ничего не хотите сказать? – шипит папа, когда подходит офицер.

– Н-е-е-ет… ничего, – отвечает Бри.

– Нет, – негромко добавляю я.

Папа опускает стекло и поспешно натягивает на лицо улыбку.

– Добрый вечер, офицер. Все в порядке? Я же не превысил скорость, не так ли?

Полицейский внимательно осматривает машину, каждого сидящего, но особое внимание уделяет нам с Бри.

– Куда направляетесь?

– В Кэннон Бич.

– Предъявите, пожалуйста, ваши права.

Папа протягивает ему документы.

– Дети, находящиеся в машине, ваши? – интересуется полицейский, изучая папино водительское удостоверение.

– Были мои, – нервно усмехнулся отец.

Офицеру совсем не смешно. Он просит папу открыть багажник, потом обходит машину и направляется прямо к нам с сестрой.

– Вы, ребята, знаете, почему я здесь? – спрашивает он. Голос его внушает такое же опасение, как и пульс Энн.

Я утвердительно киваю, но Бри отрицательно качает головой.

– Неужели папа опять превысил скорость? – невинно спрашивает она. – Мама говорит, что он любит надавить на газ.

– Значит, это ваш отец?

– Был моим, – со смешком отвечает Бри, цитируя слова, произнесенные отцом минуту назад.

– В таком случае, – продолжаем полицейский, – почему на 9-1-1 поступил звонок о похищении детей?

Бри непонимающе – «знать ничего не знаю» – смотрит на него и отвечает:

– Может быть, в другой машине?

Несмотря на блестящую игру сестры, я понимаю, что сейчас не время для шуток. Я роюсь в лежащих на полу бумажках и достаю листок, на котором написано: «Помогите! Нас похитили! Позвоните в полицию!»

Офицер записывает наши имена и возраст в блокнот и направляется назад к своей машине. Через несколько минут он возвращается, получив подтверждение, что Делл и Эмили Беннетт являются родителями Энн, Бри и Кейда.

– Все подтвердилось, – сообщает он отцу. – Похоже, мистер Беннетт, вам не позавидуешь – хлопот полон рот.

Папа гневно смотрит на нас в зеркало заднего вида.

– Вам и не снилось. Что нужно сделать, чтобы на пару месяцев посадить их под замок?

К счастью, полицейский не собирается предъявлять нам обвинение. Однако папа обвиняет нас в мятеже.

– Может быть, сегодня только Кейд разговаривает как пират, – говорит он, когда мы вновь выезжаем на дорогу, – но, клянусь, вы оба – дети-пираты. И это совсем не комплимент. – Он продолжает разговаривать спокойно, чтобы еще больше не расстраивать Энн, но я вижу, что он вот-вот придет в ярость. – Похищены? Наша поездка началась всего час назад, а из-за вас уже пришлось останавливаться по требованию полиции, потому что меня подозревают в похищении. – Он опять смотрит в зеркало заднего вида, чтобы удостовериться, что мы все во внимании. – Ребята, вы вообще помните, зачем мы едем на побережье?

– Да, – отвечает Бри.

– Кейд?

– Так точно, кэп.

– Отлично. Но если вы знаете почему, тогда я хочу, чтобы вы вели себя так, как будто это важно и для вас. Когда я говорил, что мы не можем позволить себе всех ваших шуточек, – я говорил серьезно. Этим летом все делается ради Энн, а не ради вас, два хулигана. – На секунду он замолкает, но продолжает играть желваками. – Признайтесь мне честно, вы готовы сделать так, чтобы это лето сработало как надо? Или мне прямо сейчас поворачивать домой?

– Делл, – негромко успокаивает мама, – не грози отменить поездку. В этом нет необходимости.

Он отрывает взгляд от дороги и недоверчиво смотрит на маму:

– Почему ты подрываешь мой авторитет? Я пытаюсь сразу поставить точку в этой истории, чтобы все лето мы не расхлебывали подобный вздор, а ты такое заявляешь.

– Тон смени, – отвечает она, даже не глядя на мужа. – Неудивительно, что дети часто разговаривают на повышенных тонах.

Папа вновь концентрируется на дороге и бормочет:

– Опять эти упреки о тоне. Я всегда общаюсь не тем тоном… – После того как пыль немного улеглась, он опять смотрит в зеркало заднего вида. – Простите, ребята, отвлекся. А теперь я жду ответа: вы готовы изменить свое поведение или мне поворачивать?

– Я готов.

– Я тоже, – щебечет Бри. – Прости, Энн. Я не хотела подвергать тебя, ну ты понимаешь… и твое сердце всем этим завыванием сирен.

Энн расплывается в улыбке:

– Шутишь? Было так весело. А какие еще надписи вы показывали в окно?

На секунду на лице Бри отражается паника, и я знаю, о чем она думает.

– Да так… ерунду всякую, – отвечает она.

– Все равно дайте посмотреть.

– Нет. Там одни глупости. Тупые просьбы попросить людей посигналить или рукой помахать.

Энн не дура. Одного нежелания Бри показать записки более чем достаточно, чтобы заподозрить, что мы что-то скрываем. К тому же ей известно, что родители, опасаясь навредить ее больному сердцу, готовы исполнить любое ее желание, поэтому Энн тут же обращается к маме:

– Мама, Бри с Кейдом не дают мне посмотреть, что еще они писали.

– Бри! – окликает мама.

– Ребята, покажите их Энн, – просто велит отец.

– Но…

– Никаких «но»! – рявкает папа, не давая Бри закончить свои возражения.

Отец искоса смотрит на маму, чтобы убедиться, что она не станет опять ругать его за то, что он повысил голос.

Я протягиваю всю кипу исписанных листов Энн. Ей хватает пяти секунд, чтобы найти плакат, посвященный ей.

– Кто это написал? – тут же вопит она. Ее лицо тут же багровеет, а это означает, что сердце работает на пределе. – Вы два ничтожества, понятно вам?

– Это написал Тупица, – тут же открещивается Бри. – Мои совершенно безобидные.

Безобидные?! Из-за твоих нас остановила полиция!

– Откуда вам вообще известно, целовалась я или нет?

– А ты целовалась?

– Не ваше дело!

– Энн, – предостерегает мама, – пожалуйста, не заводись. Сделай глубокий вдох, мы все выясним.

Лицо Энн до сих пор горит, но она делает глубокий вдох через нос, потом поворачивается ко мне и спрашивает:

– Кейд, зачем ты такое написал?

Резонный вопрос. Я на мгновение задумываюсь, прежде чем ответить по-пиратски:

– У тебя же никогда не было приятеля, и ты никогда не приводила домой жениха, чтобы поужинать или позаниматься вместе. Поэтому я решил, что ты никогда не целовалась.

– Папа! Пожалуйста, запрети ему так говорить. Он сводит меня с ума!

– Кейд, – говорит папа голосом, который означает, что терпение его на исходе, – Довольно! День «Говори как пират» официально объявляется законченным. Дошло?

Энн презрительно усмехается, тайно злорадствуя, что она, благодаря своему слабому сердцу, имеет надо мной такую власть.

– Тысяча чертей! – бормочу я, вновь поворачиваясь к окну.

– Все! Довольно! – велит мама, впервые повышая голос. – Мы только час как выехали. Пока не доедем, я требую полнейшей тишины. Кивните, если поняли.

– Следи за тоном, милая, – мимоходом говорит папа, когда мамино лицо становится пунцовым. – Неудивительно, что дети повышают голос.

Глава 8

Бри

Еще достаточно светло, когда мы подъезжаем к пляжному домику, который расположен на небольшой прелестной улочке, идущей вдоль дороги. Папа сдает задом и паркует машину сразу за стареньким бабушкиным автомобилем, отставляя открытым вид на полоску песчаного пляжа, который следующие три месяца будет служить нам задним двором. За полоской песка на гребне волны – Хейстек Рок (Стог сена), монолитная скала, устремленная навстречу садящемуся солнцу. Даже при закрытых окнах я слышала, как об нее бьется прибой.

Папа еще не успевает заглушить мотор, а Кейд уже карабкается по сиденью к двери. Держу пари, что сидящий внутри него мерзкий пиратишка не в силах дождаться того момента, когда он сможет выбраться из машины и броситься к морю, но у папы другие планы.

– Никто никуда не убегает, – предупреждает он и разблокирует двери машины, нажав кнопку, – пока не разберете вещи и не устроитесь в комнатах. – Повернувшись к маме, он спрашивает: – Эмили, ты уже решила, кто и где спит?

Только-только прозвучал папин вопрос, как Энн тут же выкрикивает:

– Чур, моя спальня внизу!

Мы достаточно часто останавливались у прабабушки, чтобы знать расположение комнат. На первом этаже хозяйская спальня и одна гостевая, еще одна спаленка, поменьше, наверху. Хозяйская спальня явно больше, но из гостевых вид на пляж красивее.

– Тогда я занимаю спальню наверху! – через долю секунды кричу я.

Кейд, явно проиграв в гонке за комнаты, в отчаянии заламывает руки:

– А где мне в таком случае спать? На полу?

– Нет, – успокаивает его мама, – будешь спать на кровати. – Она смотрит на отца, потом добавляет: – По крайней мере, бо́льшую часть времени. В хозяйской спальне до сих пор хранятся бабушкины вещи, поэтому хотелось бы пока оставить все как есть. А это означает, что мы с папой займем оставшуюся на первом этаже спальню. Там две одинаковые кровати, поэтому, когда папы в будние дни не будет, можешь спать в комнате со мной. А по выходным будешь спать на диване. Энн и Бри, вы обе будете спать наверху. На двухъярусной кровати.

– Мне придется делить комнату?! – восклицает Энн.

– С ней? – возмущаюсь я. – Со-8 ни в какие ворота.

– Со-8 отлично, – поправляет мама. – Уверена, юные леди, вы это переживете. Вы же родные сестры, как ни крути. Нет ничего плохого в том, чтобы жить в одной комнате.

Папа уже шагает по направлению к дому.

– Пошли, бригада, устраиваться, – зовет он. – Кейд, возьми, пожалуйста, чемодан Энн.

– Опять я?

– Просто сделай то, что тебе говорят, сынок. Будь мужчиной.

Снаружи дом выглядит большим, но я всегда удивлялась тому, каким крошечным он кажется изнутри.

– А где, черт побери, я должен играть? – интересуется Кейд, когда мы входим внутрь.

Папа обнимает его за плечо и шепчет:

– Пожалуйста, не начинай. Не забывай, что мы здесь ради Энн. И ради твоей прабабушки. Можно играть на улице, для чего же еще пляж, а?

Кейд кивает, потом подбегает к заднему окну, чтобы посмотреть на пляж.

Я смотрю на Энн, которая рассматривает палтуса, который, словно картина, висит на стене. Я никогда не переставала удивляться, насколько рыбным кажется этот дом. За десятилетия, проведенные здесь, бабушка и дедушка, когда он был еще жив, собрали морских «сокровищ» более чем достаточно. Над палтусом, подвешенным за губу на огромном крючке, висит раздутое чучело рыбы-собаки с вкрученной лампочкой – импровизированный светильник, от которого бросает в дрожь. Однако здесь он очень уместен, ведь в этом доме все отделано всякой отвратительной всячиной, которую выносит на берег океана: в гостиной обои с изображением чаек, маленькие маяки на кухне, морские ракушки в обеих ванных комнатах, рыбацкие сети в хозяйской спальне, якорь в гостиной и морская звезда в комнате с двухъярусной кроватью. В ванной наверху на двери висит импровизированная табличка «Для бакенов и чаек». Туалеты и ванные выложены песочного цвета плиткой, а лестницы и пол в гостиной и спальнях покрыты толстым, жестким ковром цвета морской волны.

– Идеальное место, – заявляет мама, после того как мы быстро осматриваем дом, знакомясь с интерьером.

Идеальное? Скорее похоже на фильм ужаса о Русалочке.

– Пахнет солью, – говорю я.

– А мне нравится, – встревает Кейд. – Заглушает твои духи.

– Мне тоже нравится, – замечает Энн прежде, чем я успеваю накинуться на Кейда. – Такое впечатление, что мы с каждым вдохом поглощаем океан. Мама права, это идеальное место для того, чтобы провести лето. – Она замолкает и смотрит прямо на меня. – Если бы только ни с кем не делить комнату.

– Поверь мне, – вздыхаю я, – это взаимно.

Папа стоит на кухне и внимательно изучает пол. Теперь, когда этот дом официально принадлежит нам, он осматривает его более критично, чем во время прошлых приездов.

– Меня немного… мутит. Кого-нибудь еще подташнивает?

– Меня, – тут же признаюсь я, поднимая руку. – По-моему, все дело в ковре.

Мы все наблюдаем, как папа достает из кармана ручку и кладет ее на плитку у ног.

– Интересно, – негромко бормочет он. Когда он отпускает ручку, она начинает медленно, но уверенно катиться в противоположный конец кухни. – Ух ты, непорядок.

– Ты шутишь, – говорит мама.

– Сила притяжения не врет, но мне кажется, что раньше я этого не замечал. Скорее всего, виной песчаный фундамент – со временем он осел. Поэтому мудрые люди строят дома на скалах. – Он задумывается. – Это может повлиять на стоимость. Прежде чем продавать, следует все внимательно осмотреть.

– А я ничего не замечаю, – ничуть не смутившись, заявляет мама. – Все равно он прекрасен. Идеальное место для того, чтобы этим летом создать идеальные отношения с нашими идеальными детьми.

– И с Кейдом, – многозначительно добавляю я.

Мама усмехается и обнимает Кейда за плечо.

– Да, Бризи, – смеется она, – и с Кейдом.

Разобрав чемоданы, мама отправляется на местный рынок, а мы с папой идем на короткую прогулку по пляжу. Солнце как раз заходит, окутывая всю линию горизонта в оранжево-пурпурное зарево.

От меня не укрывается то, что Энн продолжает делать длинные, глубокие вдохи, когда мы бредем по песку. После особенно продолжительного вдоха она оборачивается, вздымает руки высоко в небо и восклицает:

– Я могла бы сегодня умереть – и была бы просто счастлива.

– Не умирай, – прошу я, – потому что я не хочу жить одна, сама знаешь с кем. – Я киваю на Кейда.

– Я пошутила. Успокойся.

– А я нет, – бормочу я.

Энн делает очередной глубокий вдох, медленно выдыхает, смакуя.

– Неужели вы не чувствуете? Ропот волн, шум, мелкие брызги – я чувствую себя такой живой.

– Этого мы все хотим, – говорит отец, наклоняется и рисует пальцем сердце на песке. – Жить на пляже, чтобы чувствовать себя живым. – Пару секунд папа с Энн обмениваются спокойным взглядом как отец с дочерью. – Ради того чтобы ты, Энн, жила. И получила новое сердце. – Он встает и стряхивает песок с пальца.

– А еще речь идет о смерти, – добавляет Кейд. – Потому что, если ты получаешь новое сердце, значит, у кого-то выдалось не очень удачное лето.

Энн тут же мрачнеет.

– Спасибо большое, что напомнил мне об этом, – говорит она, ее глаза тут же краснеют и наполняются слезами. – Умеешь ты все испортить.

Она поворачивает и направляется назад к дому.

– Молодец, Тупица, – «хвалю» я.

Папа качает головой:

– Кейд, тебе следует научиться некоторые мысли держать при себе.

– Пап, но это же правда. Я не хочу, чтобы Энн умирала, но и не хочу, чтобы умер кто-то другой.

Он нерешительно улыбается и ерошит Кейду волосы.

– Я знаю. Но хочешь, я что-то тебе скажу? Поскольку я отец, я – эгоист. Хочу, чтобы Энн жила долго-долго. Поэтому если кто-то должен этим летом умереть – а мне бы очень этого не хотелось, – но если такова воля Господа, тогда я буду молиться Всевышнему, чтобы это оказалась не твоя сестра. – Папа легонько обнимает Кейда за плечи. – Пойдем, сынок. – Поворачивается ко мне и знаком призывает следовать за ними.

Я не шевелюсь.

– Я могу здесь еще ненадолго остаться? – С моих уст слетел лишь шепот, но непрекращающийся ветер донес его до папиных ушей. – Пока солнце не село?

Изначально я уверена, что он не разрешит: девочке-подростку не стоит одной оставаться на пляже. Но потом он, наверное, что-то разглядел в моих глазах, потому что успокоился.

– Никуда не уходи, – предупреждает он. – Скоро прилив, не подходи слишком близко к воде. Увидимся позже.

Как только он скрывается с глаз, я направляюсь прямиком к воде. Однако не захожу далеко – только ноги намочить. В конце концов, вода почти ледяная: на побережье Орегона всегда холодно. Какое-то время я стою на одном месте, все больше погружаясь в песок всякий раз, как вода вокруг моих лодыжек отступает назад в океан. Когда ноги немеют, я отхожу на то место, куда вода не достает. Палочкой рисую на песке – крошечное сердечко, похожее на то, что папа рисовал пальцем.

Только мое больше походит на сердце моей сестры: кривое, немного неправильной формы.

Когда дело касается живописи (а для меня даже простой рисунок на песке – живопись), я стремлюсь к совершенству. Я не хочу рисовать сердце такое, как у Энн, – с дефектами. Чтобы исправить, я рисую вокруг первого сердечко побольше, но мое новое сердце такое же перекошенное.

Что со мной? Это не должно быть сложным! Может быть, мои руки тоже занемели.

Испытывая разочарование, я продолжаю в сумерках рисовать сердца вокруг предыдущих, надеясь, что следующее окажется идеальным. С каждой новой линией рисунок становится все больше, но вовсе не лучше. В конечном итоге коллекция сердец становится шириной, по крайней мере, метров в шесть и почти касается прилива. Когда я вижу, что вода скоро разрушит мою работу, я на цыпочках подхожу к самому первому кривобокому сердцу – сердцу Энн в самой середине – как будто само мое присутствие может его уберечь.

Через несколько минут бурлящая вода прилива вновь щекочет мне лодыжки и смывает сердце сердец.

– Почему бы тебе просто не оставить ее в покое? – спрашиваю я у океана. Или у Господа. У кого-то.

Океан не отвечает. Волны продолжают накатывать и отходить, лаская песок. И тем не менее, когда мои ноги синеют от холода, каждая новая волна является страшным напоминанием о том, что я уже знаю. Ущербные сердца долго не живут.

– Эй, бродяга. Мы уже хотели вызывать спасателей, – шутит мама, когда я наконец-то возвращаюсь с пляжа через заднюю дверь. Она стоит у плиты, помешивая спагетти в кастрюле. Сделав неглубокий реверанс, она интересуется: – Что скажешь о моем фартуке? Он висел в кладовке и так и просил, чтобы его надели.

Фартук похож на дандженесского краба-переростка[5]5
  Промысловый вид крабов семейства Cancridae, обитающий на западном побережье Северной Америки.


[Закрыть]. Основная часть – это панцирь, черные глаза-бусинки смотрят маме на подбородок, колючие лапки-завязки обхватывают ее вокруг талии, а две гигантские клешни соединяются на шее, чтобы удерживать фартук на теле.

– От него… тошно, – отвечаю я.

– В данном случае это хорошо или плохо?

Я смеюсь:

– Посмотри еще раз на то, что на тебе надето, а потом сама скажешь.

– Я почти уже все приготовила, но в кладовой висит еще фартук с лобстером, если хочешь – примерь.

– Нет, мне и так хорошо.

Она подмигивает и продолжает перемешивать вермишель.

– Ты Энн не видела?

– Наверное, отдыхает наверху.

Когда я миную гостиную, Кейд с папой поглощены игрой в нарды.

– Добро пожаловать домой, – приветствует папа, пока я не дошла до лестницы цвета морской волны.

– Привет, – отвечаю я, не останавливаясь.

На площадку второго этажа выходят три двери. Слева дверь в спальню, дверь прямо ведет на чердак, дверь справа – в «девичью» комнату. Я поворачиваю ручку двери вправо и аккуратно толкаю.

Энн лежит на спине на нижней койке. В руке – ручка, она как раз что-то пишет на деревянной планке у нее в изголовье. Когда она слышит звук открываемой двери, тут же роняет ручку и делает вид, что не занималась ничем предосудительным. Но когда видит, что это всего лишь я, расслабляется и робко улыбается мне:

– Привет.

– Привет, – отвечаю я. – Ну… как дела?

– Отлично.

– Кейд уже извинился?

– За что?

Она шутит?

– Как же! За свои слова на пляже.

Она на мгновение задумывается.

– Он говорил правду. Я просто тогда не хотела ее слышать. – Энн умолкает. – Просто это так… непонятно.

– Что именно?

– Вся эта пересадка. Ну, понимаешь, ведь кто-то другой должен умереть. Я пытаюсь не думать об этом, потому что иногда не уверена, что хочу, чтобы внутри меня билось чье-то сердце.

Я киваю, делая вид, что понимаю, хотя мне не дано понять, каково ей.

– А что ты писала на кровати?

Она улыбается:

– Когда мы ушли, я наблюдала за тобой на пляже. – В комнате два окна, она указывает на то, что выходит на пляж. На подоконнике лежит бинокль Кейда.

– Ты шпионила за мной! И что же ты хотела увидеть?

Энн отодвигается, чтобы я могла прочитать. Когда я вижу, что она нарисовала, тяжело сглатываю. На клееной фанере кривое, неровное красное сердечко, а вокруг него – сердце побольше.

– Сердце в сердце, – мрачно говорит она, – потому что, нравится мне это или нет, во мне, может быть, будет биться чужое сердце.

– Может быть?

– Точно будет, – исправляется она.

– Очень клёво, Энн. Будешь рисовать еще?

– Да, но не сегодня. Я буду добавлять по одному сердечку каждый прожитый здесь день, как круги на стволе дерева. Сердце будет расти с каждым днем, пока я не получу новое.

– Круто, – опять хвалю я, глубоко потрясенная тем, что все-таки кое на что ее вдохновила.

Она поворачивает голову на подушке в мою сторону:

– Но я все равно не в восторге от того, что приходится делить с тобой комнату.

– Взаимно.

– Отлично, – смеется она. – Просто хотела внести ясность. – Энн смотрит на расположенную сверху койку. Пальцем она проводит по внешнему сердцу, а потом неожиданно спрашивает: – Ты думаешь, я зануда?