Текст книги "Светлая полночь"
Автор книги: Кэтрин Стоун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Привлекали ли Сэма-Джейса эти девочки-подростки? Конечно. Он был молодым, здоровым и крепким парнем, в нем созревали и играли гормоны. Однако он не намерен был делать ничего, абсолютно ничего, что могло бы поставить под угрозу или даже разрушить ту удивительную радость, которую он постоянно в себе ощущал.
Лишь два человека на земле были ему дороги. Мэри Бет и Грейс. Сын вора не украл ни единого поцелуя даже в школе, ки разу не назначил кому-нибудь свидание, даже в субботу вечером, даже тогда, когда Мэри Бет была дома.
Когда зима сменилась весной, их прогулки превратились в настоящие путешествия. Девочки-подростки, которых влекло к Сэму, хотя он на них и не обращал внимания, часто присоединялись к ним. И это было чудесно. Эти ло-ганвиллские девчонки были такими же славными, как некогда Мэри Бет.
Они вместе играли – Сэм Куинн со своей подопечной и очарованные им девчонки. Однако Сэм никогда, ни на секунду не терял Грейс из виду.
Мэри Бет Куинн не вышла замуж за Троя Логана в тот июнь, не была запланирована свадьба и на осень. Уже задолго до июня Мэри Бет обнаружила, что для нее самое большое счастье – находиться в обществе Сэма и Грейс. Сэм мог бы быть ее сыном, и ее дочь училась у Сэма тому, чему могла бы научиться у Сэмюела, – ведь все еще существовали в этом мире добрые, деликатные и любящие мужчины.
Как Сэм. Как Сэмюел. Но не как Трой? Нет, конечно же, Трой был прекрасным образцом мужчины. Но он хотел играть и другие роли. Невозможные. Мужа. Любовника.
Трой никогда не делал официального предложения. Но неотвратимость свадьбы витала в их отношениях изначально. И вот Мэри Бет сказала ему в начале мая:
– Я не могу выйти за тебя замуж, Трой. Не могу выйти сейчас. И вообще не могу.
Она произнесла эти правдивые слова деликатно и доброжелательно и услышала в ответ такие же доброжелательные и нежные слова, но сказанные с великой грустью.
Весь город сочувствовал Трою. Однако, вспоминая выпускной бал, который закончился столь драматично, граждане Логанвилла наступили на горло своему желанию снова свести школьных влюбленных вместе. Небо этим летом в Логанвилле, не в пример лету многолетней давности, осталось ясным и лазурным, с ароматными бризами, веселым смехом и счастливыми прогулками.
Именно в это столь ясное и безмятежное лето в Логанвилл вернулась Кэролайн, без детей и разведенная. И может быть, это был перст судьбы, поскольку взаимная симпатия у Троя и Кэролайн все еще не погасла.
В начале августа Трой и Кэролайн стали женихом и невестой. На декабрь планировалась их свадьба. А в конце августа Роули еще раз откровенно поговорил с Мэри Бет.
И Мэри Бет ответила своему второму другу столь же откровенно.
– Ой, Роули, – прошептала она, столь же нежно и дружелюбно, как до этого говорила Трою, – я все еще люблю Сэма, все еще ощущаю себя его женой, все еще…
– Какого еще Сэма? – грубовато спросил Роули, нарушая доверительность обстановки.
– Не могу поверить, что ты об этом спрашиваешь!
– Я тоже. Прости, Мэри Бет. Пожалуйста, прости меня.
Она, разумеется, простила его. Наступила осень, дубы подернулись багрянцем, в отношениях с Роули установились умиротворенность, затишье, спокойная дружба. Определенное давление в доме Куиннов Роули оказывал лишь на Сэма. Шеф полиции Логанвилла по совместительству был еще и футбольным тренером средней школы. Роули видел в Сэме прирожденного атлета и лидера, который сможет вывести «Логанвилл уайддкэтс» на уровень чемпионата штата, куда они не попадали с того времени, когда Роули повредил ногу.
Однако Сэма футбол не интересовал. У него были другие обязанности после школы, исполнение которых начиналось ровно в три часа, когда заканчивались занятия в начальной школе, – Грейс осенью пошла в детский сад.
Сэм забирал Грейс и Дину, а также других малышек, которые присоединялись к ним в тот день. Иногда под его опекой было до восьми детей. Сэм за всеми присматривал, всех защищал. Он внимательно выслушивал каждого, кто хотел сделать какое-то заявление.
Однако ни о ком другом он так не заботился, как о Грейс. Это была какая-то яростная забота, любовь на грани постоянного страха – а вдруг, несмотря на всю его бдительность, с ней что-то случится?
Это держало Сэма в напряжении каждую минуту, каждый день. Если бы это зависело от него, он ежедневно приводил бы свой выводок в библиотеку, чтобы дети могли послушать замечательные истории, которые читала вслух городская библиотекарша миссис Бирс.
Это был безопасный и отработанный пункт программы. Его маленькие подопечные готовы были следовать за ним куда угодно. Но это были живые, впечатлительные дети, и им хотелось отведать всех развлечений. Сэм позволял юным энтузиастам составлять программу – в пределах разумного, конечно. И бдительно следил за ее выполнением. И беспокоился.
Опасности подстерегали их на каждом шагу: гимнастический снаряд «джунгли» из стоек и перекладины, движение транспорта на Мейпл-авеню, трещины в тротуаре, где можно подвернуть ногу, озеро, где можно утонуть. Сэм видел опасности всюду и страдал из-за того, что какие-то из них он был не в состоянии предвидеть заранее.
Лето на озере прошло благополучно. Пришла осень с пламенеющими листьями. И даже Хэллоуин, канун Дня всех святых, когда изготовлялись улыбающиеся оранжевые рожицы из тыкв, не закончился трагедией. Это был день смеха, свечей и ножей. Но единственными порезанными руками в тот день были только его руки.
И все-таки это случилось. Одиннадцатого ноября. В день его рождения. В тот день, когда Логанвилл верил, что Сэму Куинну, который на самом деле был Джейсом Коултоном, исполнилось шестнадцать. А кто на земле в тот ноябрьский день мог отметить его четырнадцатилетие?
Трагедия произошла не с Грейс и даже не с каким-нибудь его подопечным ребенком. Случилось это с девочкой-подростком, которая опекала другого ребенка – мальчика, чьи родители, выходцы из большого города, заподозрили извращение, которое не могли себе представить даже самые большие фантазеры Логанвилла: дескать, маленькие девочки ощущали себя в безопасности с чувственным Дудочником[1]1
Дудочник, флейтист – герой поэмы Р. Браунинга. – Здесь и далее примеч. пер.
[Закрыть], потому что Сэм предпочитал маленьких мальчиков.
Родители мальчиков держали эти подозрения при себе. Но вот однажды семнадцатилетняя няня шестилетнего мальчика пожелала провести ноябрьские сумерки с Сэмом и его окружением. Сказано – сделано. Увидев его, она импульсивно бросилась через дорогу, по которой транспорт ходил чрезвычайно редко.
Но оказалось достаточно всего одной машины.
Девочка была сбита. Ей раздробило бедро и повредило бедренную артерию.
Книги на полках спальни Джейеа, бывшего кабинета Сэмюела Куинна, содержали множество сведений по медицине.
Джейс начал с глав о первой помощи. Однако на этом он не остановился. Не мог остановиться. Ибо пастух, который боялся, что с его подопечными может что-то случиться, должен знать все о первой помощи детям, все симптомы и признаки.
Такие тривиальные признаки: хрипота, боль в животе, головная боль. И такие опасные вероятные последствия: дифтерия, аппендикс на грани разрыва, менингит.
Несчастный случай, свидетелем которого он стал на Сикамор-стрит, был ясен как в смысле диагноза, так и в отношении принятия мер.
Остановить кровотечение. Это было непременным условием первой помощи. И если местом кровотечения является рука или нога, то это сделать нетрудно. Необходимо наложить жгут в наиболее доступном месте, чтобы перекрыть доступ крови, которую подает сердце. Жгутом может служить что угодно – пояс, полоска материи, даже резинка, если кровоточит палец.
Джейс плотно сжал руками бедро девушки в верхней части, сжал настолько крепко, что это остановило исход алой крови. Однако это не могло остановить его тревоги.
– Грейс!
– Да?
– Ты стоишь на тротуаре? Грейс!
– Да. Теперь уже на тротуаре.
– Хорошо. Там и стой. Не двигайся. Это касается всех. О'кей?
Послышались звуки, свидетельствующие о том, что дети затопали к тротуару, после чего раздались радостные детские голоса:
– Я на тротуаре, Сэм!
– Я тоже!
– И я уже на тротуаре, Сэм.
Девочка, вероятно, истекла бы кровью и умерла, если бы он не остановил кровотечение своими сильными руками. Весь Логанвилл это знал. Симпатичная капитанша болельщиков выжила благодаря тому, что Сэм Куинн проявил поразительное хладнокровие.
– Я не чувствовал себя спокойным, – признался он позже Мэри Бет.
– Порядочные люди никогда этого не чувствуют. Во всяком случае, в глубине души. – Как это было с ее Сэмюелом. – Спокойствие надменно. Ты будешь хорошим доктором, Сэм. Тебе следует подумать об этом.
Он подумал и отверг эту возможность. Забота о Мэри Бет и Грейс уже налагает достаточную ответственность. Ее будет слишком много. Разве они не видят этого?
Очевидно, не видели. Потому что с широко открытыми глазами и без тени сомнения Грейс и Мэри Бет убежденно заявляли, что он – сын лгуна, самозванца и вора – может стать тем, кем захочет. Буквально кем угодно.
Они доверяли ему, верили в него и не сомневались, что если он дал обещание, выполнит его. В том числе и обещание, данное в сочельник, – позволить Санта-Клаусу незамеченным подобраться к камину, к печенью, морковкам и елке.
Когда Джейс вышел из дома, слишком взволнованный и возбужденный, чтобы заснуть, он почувствовал в холодном воздухе что-то новое.
Умиротворение, покой и чистота. Как будто он больше не был самозванцем. Как будто заслуживал доверия.
Но в эти минуты происходило что-то еще. Он прислушался. Что это? Звук помимо хруста шагов по снегу. Он резко остановился и затаил дыхание. Кажется, замерло даже его сердце.
Он прислушался и узнал этот звук.
Звон колокольчика на санях.
Шум пролетающих над головой оленей.
Действительно ли Джейс Коултон слышал этот полет, этот фантастический звон? Неужели он еще способен верить в чудеса?
В первое мгновение родился ответ: возможно.
Почти способен.
А затем решил: нет.
Хотя это «нет» не было разрушительным, ибо ночь оставалась такой же ясной и сверкающей. Был мир. Был покой. Была чистота.
Джейс направился к озеру – месту неописуемой радости для детей летом и переживаний и тревог для него. Зимой оно способно было внушить страх. Мэри Бет уверяла, что зимой лед на нем прочный. Прочный и толстый. Но когда он с берега наблюдал за своими драгоценными утятами, отличными конькобежцами, он готов был в любой момент нырнуть в его ледяные глубины.
Лед на озере отражал в себе божественные небеса, золотую луну, серебристые звезды, темное бархатное небо.
Словно по волшебству, его память воссоздала божественные звуки рождественских гимнов, которые пела Грейс Алисия Куинн.
Голос этой маленькой девочки был удивительно красивый, ясный и чистый, словно небо накануне Рождества. Грейс знала каждый гимн, каждую строку и пела их все в течение последних трех недель.
Джейсу казалось, что он слышит, как она поет свой любимый гимн.
И случилось это в светлую полночь…
В такую же светлую, как эта. В звездную и лунную. Излучающую мир и покой.
И пели эту древнюю песню
Ангелы, пролетающие над землей…
Ангелы. В том числе ангел-мститель Мэри Бет, непоколебимо верящий в него, и маленький золотистый ангел, светлое пятнышко в его жизни.
Касаясь золотых струн арфы.
Джейс услышал еще один звук, нежный и тихий. Настоящий, а не вымышленный. Может, это и в самом деле был звук небесной арфы? Способен ли он поверить в это?
Ледяное зеркало озера казалось позолоченным, оно словно отражало сияние, нисходящее с божественных небес. На золотистом фоне сверкнула красная вспышка. Что это – падающая алая звезда в рождественскую ночь?
Вероятно. А может, это сани Санта-Клауса прочертили след над головой, и в следующий момент он услышит звуки колокольчика?
Но нет никакого колокольчика для Джейса Коултона. Нет никакой волшебной благодати, нисходящей с зимнего неба.
Золотистое сияние имело земное, а не небесное происхождение. Это отражалось пламя, которым был объят дом на Блуберд-лейн, и сейчас сирены стонали в студеном ночном воздухе. И это были всего лишь еле слышные стоны в сравнении с тем ужасом, который он ощущал внутри.
Пронзительные стоны в мозгу – и отчаянные молитвы в сердце.
Идти спать. Таким было твое обещание. Вместо этого ты отправился на эту безрассудную прогулку.
Но все будет хорошо! У Санта-Клауса огнеупорные ботинки, сказала Грейс, и он умеет гасить пламя.
Нет никакого Санта-Клауса, ты это помнишь? Нет ни Санта-Клауса, ни волшебства. Нет покоя. Ты не смог услышать колокольчика на санях, когда получил этот шанс. Ты даже не можешь в это поверить.
Однако есть Мэри Бет! Это она Санта-Клаус. И она останется бодрствовать, наполнит подарками рождественские чулки, спрячет печенье и свежевымытую морковку, чтобы отдать это лошадям на конюшне Хансена.
Но что за звук он услышал? Это был нежный и тихий звук. Ты веришь в то, что это нечто иное, а не взрыв неясных томлений и невидимых искр, несущий скрытую угрозу, которой ты всегда боялся?
Да, да.
Это была его молитва – молитва о том, чтобы Грейс и Мэри Бет не видели этого пламени, чтобы они не замерзли, потому что пламя было слишком горячим, и чтобы Рождество было светлым, потому что они в безопасности, и…
Однако Джейс Коултон уже знал правду. Его молитва, как и обещание, была ложью.
Глава 1
Международный аэропорт О'Хэйр, Чикаго
23 декабря
Наше время
В канун Рождества стояла как раз такая погода, какую одинаково не любят как авиакомпании, так и пассажиры, – штормило во всех стратегически важных точках, и это порождало хаос переносов и отмен рейсов. На третий день проливных дождей и снежных метелей все аэропорты побережий были забиты уставшими до чертиков и раздраженными пассажирами в измятой одежде, потерявшими всякую надежду вылететь и не знавшими, где находится их багаж.
Толпа пассажиров столпилась у входа С18, надеясь все-таки улететь в Лондон – несмотря на небольшой снегопад, наметилось некоторое прояснение в погоде, и беспосадочный утренний рейс 1147 должен был отправиться по расписанию. Пассажиров первого класса пригласили на посадку.
Скоро начнется общая посадка, сообщили по радио, и это вызвало всеобщее оживление среди пассажиров. Толпа зашевелилась и двинулась к проходу, как будто близость к самолету могла повысить шанс попадания на рейс.
Джулия Энн Хейли даже не пошевелилась. Она осталась сидеть в той же самой позе на том же месте, где провела ночь, – на полу у стены с окнами, на довольно значительном удалении от других пассажиров.
Джулия чувствовала себя одинокой и всеми забытой. Она знала, что ей нужно наладить контакт с людьми. Хорошим началом было бы обменяться любезностями с ненавязчивыми незнакомцами, которых здесь было великое множество.
Она вступит в подобные контакты. Обязательно вступит. Начиная со следующей недели. Или через неделю.
Шаг за шагом, как она обещала себе. И она уже сделала первый огромный шаг, уйдя от всего, что знала и любила, – фигурально выражаясь, сожгла за собой мосты. Бесстрашно сожгла.
А впереди неясно вырисовывалось и пугало даже больше, чем разговоры с незнакомцами, путешествие в Лондон. На Рождество.
Рождество. Это слово и воспоминания о нем породили в ней внезапную панику, настоящую бурю в душе, почище рождественской непогоды. Она не должна была этого делать. Не должна. О чем она думала? Как она могла оказаться в плену несбыточных надежд?
Ладно. Больше она не станет обольщаться на этот счет.
Она просто поедет домой. В Канзас.
Но дома не было. Больше не было. Она продала дом, где прожила двадцать восемь лет. Всю свою жизнь. Это был дом двоюродной бабушки Энн. «Ах, бабушка, что я наделала? Ведь это был твой дом. И еще Уинни. Малышки Уин». К панике добавилась боль, у Джулии зашлось дыхание, а сердце забилось чаще и сильнее.
Что заставило ее принять решение начать новую жизнь? Что было плохого в ее прежней жизни?
Ничего.
Просто тогда все было по-другому, только и всего. Она могла бы назвать себя отшельницей, но в течение многих лет с бабушкой и Уинни жизнь ее была счастливой и радостной.
А последние семь лет? Она больше не была счастливой и радостной. Но после того первого опустошительного года ее жизнь была вполне благополучной. И до того как она решилась на эти грандиозные шаги, она никогда не испытывала ничего похожего на панику.
И она разговаривала с людьми. Да, разговаривала, но чаще всего по телефону. И все равно это был контакт с людьми, совсем неплохой контакт, потому что Джулия помогала людям, которые тревожными голосами звонили ей ночью.
А что еще было в ее жизни? Она пробегала восемь миль ежедневно, следила за новостями. Она была хорошо информирована. Она смотрела «мыльные оперы». А иногда размышляла о судьбах героев «мыльных опер» и их бедах, когда телепередачи заканчивались.
Однако Джулия не заблуждалась относительно реального и вымышленного. Она улавливала разницу между персонажами сериала и жизнью актеров, играющих роли своих героев.
И в тот момент, когда боль забрала весь воздух из легких и паника заставила сердце отчаянно заколотиться в груди, Джулия узнала в толпе актрису, а не героиню «мыльной оперы».
Алексис Аллен. Так звали актрису. Джулия знала также имя ее персонажа. Впрочем, кто же его не знал? Актриса Алексис Аллен играла доктора Веронику Гастингс в «Городе ветров» – «мьшьнои опере», которую критики и поклонники назвали самым захватывающим сериалом года.
Джулия посмотрела на Алексис, на ее такое знакомое лицо и ощутила проблеск спокойствия среди паники… Этакое успокаивающее воспоминание о том времени, когда она смотрела телевизор в мирной тиши своего дом.
Ее дома.
Алексис Аллен была взбешена. Да как он смел? Ну ничего! Он заплатит за это. Цена, которую заплатит этот негодяй доктор Джейс Коултон, определена: он ее потеряет. Потому что она в любом случае с ним порывает.
Этот надменный хирург обязательно захочет ее после возвращения. Разве не так?
У Алексис была уверенность и имелся опыт обращения с мужчинами, однако Джейс не был похож ни на одного из тех, кого она знала раньше. Во многих отношениях. Он мог быть потрясающим в постели – и раздражать холодностью и бесстрастностью, когда страсть его утихала.
Он был холоден как лед этим утром, когда она попыталась сесть рядом с ним. Джейсу следовало бы удивиться, радостно или нет, но удивиться.
Вместо этого в его взоре отразился холод презрения. Такое же презрение прозвучало и в его голосе.
– Этому не бывать, Алексис.
– Это свободная страна, Джейс. Ты не владеешь всем. Я имею право выбрать любой рейс, какой пожелаю.
– Желаю приятной поездки, – произнес он со зловещим спокойствием, собираясь покинуть самолет.
Но ушла она, а не он. И хотя Рождество в одиночестве могло ему нравиться – ведь это он сделал выбор, – ей это было отнюдь не по душе.
– Я ненавижу тебя! – прошипела Алексис, прежде чем уйти.
Покидая самолет, она клокотала от ярости и строила планы мести. Джейс Коултон заплатит за то, что отверг ее.
Когда-нибудь заплатит.
Пробираясь сквозь толпу усталых путешественников, которые были безмерно счастливы улететь этим рейсом, она была озабочена тем, чтобы побыстрее выбраться из аэропорта, пока ее не опознали какие-нибудь фанатичные поклонники. Даже с получением багажа из грузового отсека можно подождать. А вдруг ее фирменные чемоданы с фирменным бельем совершат путешествие через океан?
Но если она покинет аэропорт – или, попросту говоря, сбежит из аэропорта, – уже зарегистрировав свое место, она предоставит Джейсу как раз то, что он любит больше всего. Уединение.
Конечно, вполне возможно, учитывая кошмарную погоду и рождественский настрой пассажиров, что ее внезапно освободившееся место будет отдано кому-то другому. В этом случае, рассуждала она, в роскошный салон первого класса попадет кто-то из ожидающих своего рейса представителей элиты, а не какой-нибудь непритязательный случайный путешественник из толпы.
Для Джейса не имело значения, выходцем из какого класса окажется его сосед по путешествию. Он не относился к числу снобов в социальном, экономическом или интеллектуальном плане. Так почему тогда он летал первым классом? Потому что имел деньги? Отчасти и поэтому, ибо у Джейса Коултона деньги имелись.
Алексис предполагала, что Джейсу хотелось не роскоши, а пространства – простора для его длинных, беспокойных ног и рук и, что еще важнее, уединения, которое он так ценил.
Салон международного первого класса был настолько просторен, что можно было не разговаривать с соседом, если тебе этого не хочется. Джейс определенно не станет разговаривать. Джейс Коултон не любитель праздной болтовни, и всякие назойливые откровения его раздражают. Уединение было для Джейса на первом месте. Одиночество. И это гарантировал первый класс, билеты на который покупали одинаково настроенные элитные пассажиры.
А что, если ей самой подобрать Джейсу компаньона по путешествию, чужака в этом храме для избранных, дикаря, который не имеет представления о правилах первого класса?.. Она вполне может это сделать. И сделает. В конце концов, это ведь ее билет, разве не так? Полностью ею оплаченный к тому же. Она имеет полное право отдать его кому захочет. Конечно, тут возможна некоторая волокита – вероятно, придется дополнительно заплатить за то, что билет будет перерегистрирован на другое имя. Ну и что? Зато это будет тот еще рождественский сюрприз для Джейса!
Итак, посмотрим…
Алексис было подумала о том, чтобы поместить на место 2В младенца, который своим криком отравит Джейсу все путешествие до Лондона. Однако дети летят с родителями, вполне возможно, с любящей матерью, а ведь она играла героинь, уважающих материнство.
Ей нужен был кто-то такой, кто стал бы приставать к Джейсу и требовать от него ответа. Кто это может быть? Женщина. Но такая, которая отличалась бы от того типа, который привлекателен для Джейса и способен подвигнуть его на ту единственную вещь, от которой он получал удовольствие, – секс.
В течение довольно-таки короткого времени Алексис была женщиной его типа. Отталкиваясь от этого стандарта, она должна была выбрать тип прямо противоположный – женщину, которая была тощей и постной там, где Алексис была пышной и веселой; бесполой, в то время как Алексис была аппетитно-женственной; лишенной уверенности в себе, без блеска и стиля.
Да вот же она! Впрочем, в первый момент Алексис подумала, что создание, сидящее, скрестив ноги, у дальнего простенка между окнами, это скорее он, а не она. Бледное и костлявое, убитое горем существо, менее двадцати лет от роду.
Однако, приглядевшись повнимательнее, Алексис пришла к выводу, что это был отнюдь не подросток и не мальчик. Далее она обнаружила, что женщина сама разглядывает ее, как будто смотрит телевизор, во всяком случае, ничего невежливого в этом разглядывании нет.
Когда Алексис двинулась в сторону своей ошалевшей от неожиданности поклонницы, она ощутила знакомый трепет, прилив адреналина, который сопровождал каждый ее выход на сцену. Ее аудитория уже была захвачена в плен. Но еще оставались некоторые проблемы, необходимость воплотить сценарий, который она сама же и напишет.
Проблем не будет, обещал прибывающий адреналин.
Сколько раз Алексис Аллен приказывала – не случайно ей иногда хотелось быть директором студии – идиоту писателю сделать ее роль более интересной и интригующей!
