Текст книги "Светлая полночь"

Автор книги: Кэтрин Стоун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Но Джейс все-таки прикоснется к ней снова и, полагая, что она беременна, станет заниматься любовью, не заботясь о последствиях, и тогда беременность станет вскоре реальностью.

Или же она может продолжать принимать противозачаточные таблетки и, учитывая ее чувствительность к гормонам, станет походить на беременную… И они с Джейсом поженятся до его отъезда на войну… А пока будущий отец будет оказывать помощь раненым солдатам за морем, у нее случится выкидыш… и она будет выглядеть такой несчастной, когда он приедет к ней в День святого Валентина, что он будет вынужден на какое-то время отложить развод.

А что сделает она? Она скажет, что хочет попытаться еще раз, как только ей позволит акушер.

И она действительно попытается?

Да, если ей не удастся к тому времени заставить Джейса смотреть на нее так, как он смотрит сейчас – испытывая яростное, мучительное желание.

А если она не сможет пробудить в нем подобную страсть без помощи ребенка?

Тогда она забеременеет.

А какой матерью она будет? Ответ высветился в его горящих зеленых глазах: хорошей, преданной и неэгоистичной. Другого Джейс не приемлет.

– Алексис?

– Это и мой выбор, Джейс.

– В таком случае выясни окончательно и дай мне знать.

Глава 6

– Она была беременна?

Джейс не успел ответить на негромко заданный вопрос Джулии – помешало появление Марго. С калориями. Оформленными весьма эффектно.

Венок из сахарного тростника окаймлял красную чашу с орехами макадамии и горячий шоколад в зеленых кружках. Кроме еды, были предложены игральные карты, украшенные лентами.

Джейс поблагодарил Марго за калории и карты и заверил ее, что непременно даст ей знать, если им понадобится что-то еще. Они перебросились несколькими фразами, поскольку Марго явно хотелось поболтать с Джейсом.

К тому моменту когда Марго наконец ушла, Джулия решила, что Джейс давно забыл о ее вопросе.

Но она ошиблась.

– Нет, – ответил он так, словно их разговор и не прерывался. – Она никогда не была беременна. Я это выяснил, когда через несколько дней мы встретились, чтобы обсудить наши планы. Алексис была достаточно серьезна, когда мы обсуждали наши планы на жизнь. Но в ней не чувствовалось беспокойства, не было…

– Тревоги.

– Тревоги, Джулия? – Именно это слово он употребил, когда Алексис предстала перед ним со своей ложью. – О чем?

– О том, что она становится матерью. О необходимости заботиться, об ответственности за новую жизнь.

– Да, – мягко произнес Джейс. – Алексис не пугало ничто, кроме потери того, чего ей хотелось.

– Вас.

– Да… меня.

– Но почему?

Его улыбка не была высокомерной – она была сдержанной, даже чуть-чуть суровой.

– Почему Алексис хотела меня? Хороший вопрос. Честно говоря, я не знаю.

– Мой вопрос был не об этом. Почему вы собрались жениться на ней? На женщине, которую вы не любили?

– Обычные причины, – терпеливо пояснил Джейс. – Мой ребенок. Моя ответственность. И прочная вера, я полагаю, в феномен семьи.

– А вы хотели ребенка? – с интересом посмотрела на него Джулия.

Она читает в его сердце, подумал Джейс. В этом средоточии гибельных крайностей – льда и пламени, где ничто не способно выжить. Он ничего не хотел. До младенца. Его младенца.

– Хотел ли я?

– Да. Разве нет?

У него в сердце неожиданно перемешались самые разные чувства. Он никогда бы не смог вообразить, что можно испытывать надежду на фоне ужаса. И радость.

Тем не менее надежда и радость присутствовали. Как и любовь. И когда пришло осознание истины, вскрылась ложь, Джейс испытал сожаление по поводу несостоявшейся прекрасной жизни, словно она уже существовала, но должна была закончиться.

Джейс до сих пор сожалел о той фантомной, замечательной жизни, сожалел о потере того, чего не было.

– Простите, – пробормотала Джулия. – Я не должна была спрашивать об этом.

– Почему же? Я как раз думал об ответе на этот вопрос. Ответ – и да и нет. Ни у меня, ни у Алексис не было особого желания иметь ребенка.

– Но вы были бы замечательным отцом.

Он встретил это уверенное и смелое заявление Джулии с некоторым удивлением. И с удивленной неуверенностью. И тихо прошептал:

– Спасибо.

– Пожалуйста.

Наступило молчание. Мерцающее, мягкое, многозначительное. Взгляд Джулии упал на рождественскую колоду карт.

– Вы играете в карты? – спросил Джейс.

– Играла, – призналась она. – Когда-то играла.

Когда-то играла, подумал Джейс. Приглашение к рассказу о загадочном прошлом.

– У вас есть любимая игра? – поинтересовался он.

– Кункен.

– Когда-то я тоже играл в кункен. – Это была единственная карточная игра, которую он знал. Научился он ей от медицинской сестры во время командировки в Афганистан и с того времени несколько раз играл на таких же политых кровью землях. Игра в карты была способом скоротать время между боями. И хотя это вряд ли имело какое-то значение, он почти всегда выигрывал.

– Вы хорошо играли… играете?

Огонек сверкнул в ее лавандовых глазах.

– Как правило, да. Меня учила моя двоюродная бабушка. Она была сильным игроком, моя бабушка Энн. – Это имя она произнесла с любовью. – Когда я была маленькая, бабушка позволяла мне выигрывать – иногда. Но когда я стала постарше и начала понимать, как именно следует играть, она перестала меня щадить. И это было справедливо, потому что к тому времени бабушка научила меня всем своим трюкам.

– Трюкам?

– Да. Например, какую карту нужно сбрасывать, какую брать взамен.

Скорее это не трюки, а умение, подумал Джейс и улыбнулся:

– Хотите сыграть?

– Конечно. – Глаза ее заблестели. – На обычную сумму?

Джейса Коултона заманивали, более того – втягивали в эту волшебную историю, которая значила так много для этой невольной соблазнительницы.

– Конечно. А какова обычная сумма?

Губы, которых он недавно коснулся и которые она сосредоточенно жевала, теперь показались ему чарующими.

– Миллион долларов за очко.

Джейс выиграл несколько партий. Повезло. Джулия выиграла все остальные. Мастерство и трюки!

И еще очарование. Ибо он был очарован ею.

– Зачем вы летите в Лондон? – поинтересовался Джейс, когда она бледными изящными руками тасовала карты – и вдруг замерла, обдумывая ответ.

Приняв решение, она подняла на него глаза.

– Встретить Рождество.

Джейс молчал, ожидая дальнейших пояснений.

– Моя сестра Уинни умерла семь лет назад.

– Очень сожалею.

– Я тоже. Мы знали с момента ее рождения, что она не жилец на этом свете, однако…

– Это не уменьшает горечи утраты.

– Не уменьшает. – Джулия втянула в себя воздух, затем улыбнулась – слегка. И когда заговорила о своей сестре, глаза у нее засветились. – Уинни любила Рождество. Мы вместе его любили. После ее смерти я избегала его, пряталась от него.

– А Лондон имеет какое-то особое значение?

– Нет. То есть универмаг «Кентерфилдз» в Лондоне имеет. Любимые украшения Уинни были из «Кентерфилдза», мы заказывали их по каталогу и получали по почте. Я никогда не была в Лондоне и все свои рождественские праздники проводила в Канзасе.

– Где вы живете.

– Где я жила. Я уехала из Канзаса.

Бросила дом, подумала она как-то удивительно спокойно. Куда девалась ее паника?

– Вы переезжаете в Лондон?

– Нет. Я побуду там лишь во время Рождества – посмотрю Рождество. – И опять ее сердце не дрогнуло.

Не было ли какой-то доли истины среди нагромождений лжи Алексис? О том, что незнакомцы во время полета склонны к исповедям. Готовы излить друг другу то, что они до сих пор таили в себе. Может, причиной была некая стратосферная магия, о которой Алексис ей рассказала? Магия, изгоняющая панику и страх?

Да, магия определенно присутствовала во время этого полета. И был волшебник с зелеными глазами, который смотрел на нее удивительным взглядом. И в результате она абсолютно уверилась в том, что способна уехать из Канзаса, покинуть дом, увидеть «Кентерфилдз» и встретить Рождество.

– А потом? – спросил этот иллюзионист, как будто и не сомневался, что она выживет и будет процветать даже после Лондона.

– Затем поеду жить в Сиэтл. – Жить снова. Пытаться жить. Наконец-то она ощутила что-то похожее на панику. Но это ощущение быстро исчезло… было изгнано им.

– Сиэтл, – повторил Джейс. – Эмералд-Сити.

– Да. Куда еще ехать девушке из Канзаса? – Она произнесла это довольно беззаботно, потому что последние остатки паники улетучились. И тогда она спокойно призналась себе, что это название – Эмералд-Сити – и в самом деле помогло ей остановиться на Сиэтле. И чем больше она узнавала о нем, тем больше оно ей нравилось. Наилучшим местом. Для нее.

– Сиэтл, говорят, очень красив?

– Да.

Они пили горячий шоколад, ели орехи, играли в кункен и улыбались.

Джейс и Джулия улыбались оба, даже тогда, когда в салон первого класса вбежала маленькая девочка.

Ее звали Софи, ей было три годика, ее платьице было украшено поблескивающими снежинками, золотые кудряшки на голове подпрыгивали.

Ее отец появился сразу вслед за ней, он пытался соразмерить свои длинные шаги с семенящими шажками дочки. Он извинился вслух для тех, кто мог его слышать, и в голосе его звучали нежность и любовь к этому рождественскому эльфу.

Им повезло, что удалось заполучить места возле перегородки, объяснил отец Софи. Пока его жена укладывала спать двух близнецов шести месяцев от роду, он присматривал за Софи. Должен был присматривать.

Он не понял, как ей удалось убежать от него. Все случилось так внезапно. Хотя это была вполне обычная для Софи выходка, и бег ее, как всегда, сопровождался веселым смехом.

Она была воплощением Рождества, эта Софи. И еще долго после того, как она оказалась на руках отца и отец унес ее, улыбки не покидали лица пассажиров первого класса.

Такой могла быть Грейс Алисия Куинн, которая пела как ангел и каталась на серебряной ледяной поверхности озера. Или Эдвина Энн Хейли, Уинни, которая тоже была ангелом, но которая не танцевала, не каталась на коньках и не бегала.

Когда Джулия взглянула на сидящего рядом Джейса, ей показалось, что она увидела боль в его глазах, которую он тут же постарался прогнать.

– Где вы остановитесь в Лондоне? – спросил он.

– В «Иден-Найтсбридже». Как и вы. По крайней мере так говорила Алексис.

– Она, похоже, проделала большую работу. Выяснила не только каким рейсом я лечу, но и где остановлюсь. Впрочем, это было не так уж трудно сделать.

– Вы не собирались проводить медовый месяц в «Иден-Найтсбридже»?

Джейс ответил не сразу. Выражение лица его сделалось суровым и строгим.

– Когда-то Алексис и я планировали пожениться накануне вечером. Но затем я решил лететь в Лондон один.

Глаза его смотрели серьезно. Однако Джулия помнила о промелькнувших в них тенях, когда его взгляд оторвался от снегопада, а также когда Софи, радуясь Рождеству, бежала по проходу и смеялась.

Джулия сказала:

– Чтобы встретить Рождество. Одному.

– Чтобы встретить Рождество, – негромко подтвердил Джейс Коултон. – Одному.

Глава 7

Алексис Аллен была искусная лгунья. Но она также умела изрекать неоспоримые истины. Она была совершенно права в том, что во время преодоления воздушного пространства на пассажиров действует стратосферная магия.

И в то же время она довольно уверенно заявила, что чары рассеются, как только самолет коснется земли. Наступившая реальность заставит разочароваться в мужчине – или в женщине, хотя этот вариант Алексис не рассматривала, – и породит острое желание поскорее убежать прочь.

Джейс Коултон не мог убежать. Он вежливо предложил, еще находясь в нескольких милях над землей, взять общее такси до отеля. Но после того…

Болтанка во время подлета к Лондону, яростная борьба ветра и металла несколько взбаламутили и смешали чувства, владевшие Джулией. Магия схлестнулась с физикой, иллюзии вступили в борьбу с земным притяжением.

Невероятно, но Джулия не хотела верить земному притяжению.

Невероятно… Но тем не менее, когда самолет мягко коснулся мокрой взлетно-посадочной полосы, Джейс заявил:

– Я хочу отыграться.

Магия продолжала действовать и во время движения такси по городу, и тогда, когда они встали в холле отеля в очередь вместе с другими усталыми путешественниками, держа в руках паспорта и кредитные карточки.

Элегантная американская пара перед Джейсом и Джулией весьма расстроилась после разговора с дежурным клерком.

– Ваш номер был зарезервирован на вчера, сэр, – объяснил клерк.

– Но мы зарезервировали его на четыре дня.

– Да, мадам, я знаю. Но кредитной карточкой обеспечивается лишь первый день, и когда вы не прибыли и мы не услышали от вас подтверждения…

– Вы, англичане, следите за событиями в мире? Зимние бури учинили настоящий хаос в авиафлоте Соединенных Штатов!

– Да, это докатилось даже до Соединенного Королевства, – невозмутимо подтвердил клерк. – Отмененные полеты задержали тысячи людей в Лондоне, некоторые из них остановились в нашем отеле в пустующих номерах, в числе которых оказался и ваш.

– Значит, у вас ничего нет?

– Боюсь, что ничего. За исключением, естественно, номеров для тех гостей, которые сделали заказ на сегодня. Мы должны сохранить эти номера для них, так же как мы сохраняли ваш для вас. Наш консьерж будет рад помочь вам найти другое жилье.

– О Господи! – прошептала Джулия, когда раздосадованные путешественники отошли от дежурного клерка и направились к консьержу, которого осаждала толпа. – Я заказывала номер на вчерашний день, и мне не пришло в голову позвонить. Пожалуй, мне лучше встать в очередь к консьержу.

– Нет, Джулия, оставайтесь со мной. Я заказывал на сегодня, так что, вероятно, мой номер еще ожидает меня, и вы будете в нем спать.

– Ой, Джейс, нет, спасибо! Я не могу.

– Можете. – Джейс взял паспорт из тонкой белой руки, не дотронувшись при этом до кредитной карточки. – И останетесь.

– А как же вы?

От ее вопроса повеяло трогательной невинностью. Да, Джейс резервировал одиночный номер. Но даже в этом случае в столь роскошном отеле кровать должна быть королевских размеров, а может, будут две поменьше, и, уж несомненно, там окажется также и диван.

Мысль о том, что они поселятся в одной комнате, даже при том, что отношения их останутся целомудренными, не приходила в голову усталой женщине, которая стояла рядом… и в глазах которой отразилось удивление, когда он коснулся пальцами ее искусанных губ… женщине, нуждавшейся в отдыхе, потому что завтра она должна была встречать Рождество.

Джейс, разумеется, не сделает ничего, чтобы помешать ей спокойно уснуть. Но Джулия будет спать плохо или вообще не заснет, если он будет с ней в одной комнате. Ситуация слишком чуждая для нее… и слишком удивительная.

– Я хорошо знаю Лондон, – заявил он, – и смогу найти себе жилье, не обращаясь к консьержу.

– Но я тоже могу это сделать. Вы могли бы мне просто подсказать, где нужно искать.

– Мог бы. Но не стану. Я не позволю вам бродить по Лондону среди ночи в поисках жилья.

– Но…

Джейс улыбнулся:

– Забудьте об этом. Если вам от этого будет легче, я могу попросить вас разорвать мою долговую расписку.

– Вашу долговую расписку?

– Ну да, на которой значится, сколько миллионов я должен вам в результате проигрыша в кункен.

– Но ведь это была просто условность!

– Я все-таки потребую у вас дать мне возможность отыграться. Если вы не будете возражать.

– Не буду.

– Я тоже. – «Я хочу, чтобы исчезла как можно быстрее печаль». – Значит, завтра вечером? Мы пообедаем, после чего…

– Следующий, пожалуйста.

Клерк вежливо, но устало перебил Джейса, не нарушив при этом его мыслей. Джейс строил планы на сочельник – планы эти весьма отличались от тех, каких он всегда придерживался.

Джейс Коултон найдет другое время, чтобы предаться печальным воспоминаниям. Любое другое время. А у Джулии могла возникнуть потребность поговорить после посещения «Кентерфилдза». Она может захотеть.

– Я тоже этого хочу.

– Ваши комнаты ожидают вас, доктор Коултон, – с облегчением объявил дежурный, когда Джейс протянул ему кредитную карточку. На экране высветился номер апартаментов. – Они для некурящих, две спальни… О, я вижу из записи, что вы заказывали номер для новобрачных. Сожалею, но такого номера в наличии не оказалось. Но этот номер – просто шикарный.

– И две спальни?

– Да, сэр. Две роскошные спальни, каждая со своей ванной, с отличным видом на город и парк. Вы будете довольны, сэр.

– Звучит неплохо. – Джейс протянул свой паспорт и паспорт Джулии. – Полагаю, это Алексис изменила заказ на двуспальный номер?

– Сейчас взгляну. – Клерк сверился с записью. – Изменение произведено по просьбе миссис Коултон восемнадцатого декабря. О да, ее имя Алексис.

Клерк украдкой бросил взгляд на Джулию.

– Это моя мать, – пояснил Джейс с обезоруживающей улыбкой. – Я имею в виду Алексис. Она неисправимый романтик.

Номер оказался именно таким, как и обещал клерк, в пастельных розовато-лиловых тонах и настолько просторным, что Джейс и Джулия могли оставаться каждый в своей комнате, не создавая помех друг другу.

Мебель была изящна, декор изыскан, в гостиной стояла благоухающая и сверкающая двенадцатифутовая рождественская елка. Судя по всему, голубоватую ель выбрали специально, чтобы она гармонировала с цветом обоев. На ней весело мигали крошечные белые огоньки, весьма продуманно развешанные; ручной работы хрустальные снежные хлопья и серебристые бантики придавали елке праздничный вид.

Джейс нахмурился при виде столь великолепного дерева – ведь подобное зрелище может показаться Джулии не вполне уместным из-за ее усталости.

Однако лицо Джулии не было хмурым, она выглядела просто усталой и не могла дождаться, когда ее проводят в предназначенную ей спальню.

Джейс пожелал ей спокойной ночи и доброго сна, стоя на пороге спальни, и в ответ услышал те же пожелания от Джулии.

Джейс спал плохо. Да он и не ожидал, что будет хорошо спать, а потому и не приложил к этому особых усилий.

Глядя в черноту зимней ночи, он наблюдал за тем, как засыпает большой город, а на заре, приняв душ и переодевшись, с интересом смотрел, как пробуждается Лондон, готовящийся встретить сочельник.

Шел дождь – этакая изморось, падающая со свинцово-серого неба. Может быть, это будет хороший день для девушки из Канзаса, не столь трудный, как она опасалась, и кто знает, возможно, к концу дня даже появится рождественская радуга.

Фантазия Джейса о предвечерней радуге рассыпалась о новый образ радуги. О Джулию, возникшую на пороге.

Он, повернувшись, улыбнулся. Улыбнулся, несмотря на увиденное. Усталость. Измученность.

– Доброе утро!

– Доброе утро!

Лавандовые глаза ее были ясными на фоне темных кругов под ними – результат бессонной ночи. И щеки у нее были розовые. Она была в зеленом джемпере, бордовой кофте, на шее – жемчужное ожерелье, в ушах – такие же серьги.

Этот наряд свидетельствовал о том, что Джулия готова к встрече Рождества. Усталая, обессиленная и тревожная, Джулия Энн Хейли намерена была встретить этот праздник с должным почтением, достоинством и добродетельно.

В точности так, подумал Джейс, как она встретила бы расстрельную команду.

– Пожелайте мне удачи.

– Пожелаю, – кивнул Джейс. – Во время завтрака.

– Ах нет, благодарю вас. Я съела вчера так много орехов, что все еще сыта, да и вообще едва ли захочу есть снова. – А затем, словно они до сих пор находились в том месте, где были орехи и существовала магия, она призналась: – И кроме того, я опасаюсь есть.

– Чего вы боитесь, Джулия?

Вопрос был простой и задан деликатно. Однако у Джулии не было на него ответа. Она не умела выражать свой страх словами. Более того, она даже не позволяла своему страху сосредоточиться в мозгу.

Страх гнездился где-то в глубине – неясный, зловещий и темный, словно буря на горизонте, этакое свинцово-черное пятно, которое может превратиться в смерч, сметающий все на своем пути.

Девушка из Канзаса никогда не пыталась определить возможную разрушительную силу собирающихся на горизонте облаков. Но после вопроса Джейса ее мозг заработал в поисках возможного ответа.

Чего она боялась? Скажем, боли – такой, что она не сможет снова сделать Вдоха… Она позволит мучительной боли распространиться из сердца к губам – и это опять вынудит ее прибегнуть к спиртному.

– Джулия!

– Сойти с ума, наверное.

– Вы не сойдете с ума.

– Вы не можете этого знать.

Джейс улыбнулся:

– Но я знаю. Разговор помогает, Джулия. Так говорят. Может, вы мне расскажете об Уинни?

Джейс Коултон искал ее доверия в тот самый день, в который двадцать два года назад нарушил обещание, данное пятилетней девочке.

И в ожидании ее ответа в сердце Джейса разгорелась яростная борьба – борьба между желаниями и разумом.

– Поверьте мне, Джулия.

И она поверила.

– Я не знаю, с чего начать…

– Сначала, наверное.

Вместо ответа Джулия кивнула, а точнее, лишь слегка наклонила голову. Глаза ее смотрели вниз.

– Мне было четырнадцать лет, когда родилась Уинни.

– Джулия!

Она подняла голову:

– Да?

– Начните с себя.

– С себя?

– Да, с себя. С вашей двоюродной бабушки Энн, – мягко подсказал Джейс. – С ваших родителей. С вашего детства в Канзасе.

Их разделяло пространство – двух танцоров на огромной сцене. Джейс стоял у окна, из которого лился серый свет, она – в противоположном конце гостиной, позади плюшевого лилового дивана.

Однако отважная балерина больше не была одинокой. Это было утонченное па-де-де.

– Моя мать родилась в богатой семье, где строго соблюдались правила приличия. Эти традиции переходили из поколения в поколение. Она всячески восставала против этого, в частности выбирая самых неподходящих мальчиков. Когда ей было семнадцать, она забеременела. Беременность нужно было скрыть. Где это лучше сделать, как не в сельскохозяйственном Канзасе? Бабушка, кузина моей родной бабушки, переехала туда. В Тирней. Бабушка не знала ни души в новом городке. Она и мой двоюродный дедушка Эдвин жили в Канзас-Сити в течение сорока лет. Но однажды, проезжая на машине, они обнаружили Тирней и решили, что это вполне симпатичное местечко, где можно будет скрыться. Там она жила еще шесть месяцев после того, как Эдвин умер. Хотя он всегда оставался с ней – они жили очень счастливо.

Джулия вскинула руки, которые раскрылись, словно лепестки белого цветка.

– Бабушка и Эдвин всегда хотели иметь детей, но их не было, поэтому они с готовностью согласились приютить дочку своенравной беременной семнадцатилетней девицы. За сокрытием беременности должно было последовать еще более тайное удочерение. Но бабушка…

– Хотела вас.

– Да, – шепотом подтвердила Джулия. – Бабушка хотела меня.

Балерина выдвинулась из-за плюшевого лилового дивана к голубой елке. Испугалась ли она, узрев ее великолепие? Нет. Не было никакого трепета, когда она зажгла крохотные белые огоньки, которые образовали мириады радуг в кристалликах снега.

– Моя мама назвала меня Джулией, как звали и ее, а когда мне было четыре года, я дала себе имя Энн – имя бабушки. Впоследствии и фамилия моя стала такой же, как у бабушки. Через неделю после моего рождения моя мать ушла. Она появилась лишь тогда, когда мне исполнилось четырнадцать лет. Бабушка изложила мне деликатную версию о том, что мать была слишком молода, чтобы иметь ребенка, и что она, бабушка, очень хотела меня. Однако у моей матери была наготове более жесткая версия, когда она появилась у нас… беременная сестренкой Уинни. Но это не имело значения. Не имело значения ничего, кроме того, что я должна буду провести все годы с бабушкой. И с Эдвином. Он был с нами, делился своей мудростью через бабушку, не говоря уж о его трюках при игре в кункен.

Джулия дотронулась до снежного кристаллика, и тот отбросил радугу на ее лицо. На ее улыбку.

– Мы так веселились все трое. Не хватало суток, чтобы переделать все то, что нам так нравилось. И когда пришло время идти в школу, я просто не смогла. – «Я не могу тебя покинуть, бабушка. Я не могу».

Джейс представил себе брошенную маленькую девочку и двоюродную бабушку, которую она любила. Что это – вспышка раздражения? Нет. Просто откровенное выражение истины.

– И что сказала бабушка?

– Что она может учить меня дома, как она это уже делана. Мы решили, что я буду ходить в школу иногда. Но это время так и не пришло. Я не стремилась заводить себе друзей моего возраста, потому что у меня была бабушка, а она не искала себе друзей ее возраста, потому что у нее была я. Бабушка узнала на опыте своей жизни с Эдвином, что даже сорока лет вместе недостаточно. Они иногда обращались с временем небрежно – не намеренно, а по недомыслию, – думая, что у них его немерено, и забывая ценить каждую минуту и каждую секунду.

Говоря все это, Джулия смотрела на снежные хлопья – кристаллическую имитацию реальной вещи, имеющую, однако, перед ней определенные преимущества. Стеклянное украшение никогда не исчезнет, никогда не растает.

Выражение ее лица было иллюстрацией к ее словам, призывом дорожить каждым мгновением жизни – предупреждало о печали, которая неизбежно придет.

– Когда мне было тринадцать, у бабушки случился удар. Ей было семьдесят восемь, до этого она всегда пребывала в добром здравии. Удар оказался, к счастью, не опасным. Бабушка полностью оправилась, ей нужно было лишь принимать две таблетки аспирина каждый день. Ничего не изменилось – и тем не менее изменилось все. Мы продолжали совершать длительные прогулки, бабушка по-прежнему выигрывала в кункен, как бы умно я ни играла. Мы только что отметили ее семидесятидевятилетие, когда появилась моя мать, которой нужно было скрыть еще одну беременность. Она вышла замуж за правильного человека. Брак хороший, но несчастливый. Она поняла, что беременна, когда у нее с мужем уже шли переговоры о разводе. Тем не менее беременность нужно было скрыть – она сочла необходимым отложить принятие решений до рождения ребенка.

– Из-за того, что под вопросом было отцовство?

– Да. В ее понимании было чрезвычайно важно знать, чей это ребенок. Если ее мужа – то в этом случае ценовой ярлык на ее разводе будет выше. А если любовника – женатого политика, – то для него дитя любви станет сущим бедствием. Ни один из этих мужчин не знал о ее беременности. Она просто сказала, что ей нужно на какое-то время удалиться и хорошенько обдумать ситуацию. На несколько месяцев. Она полагала, что группа крови младенца даст ей необходимую информацию. У нее была группа крови О, как и у ее мужа, а у конгрессмена – А. Она рассудила, что О – означает наследника, А – усыновление. Конечно, ее рассуждения были ошибочными, это знали мы с бабушкой. Мы вместе с ней читали как раз в тот самый год о биологических тестах. Мы знали, что каждый мужчина может произвести ребенка типа О. Но мы не сказали об этом матери. Она выглядела настоящей развалиной в физическом и эмоциональном отношении. Ей нужно было место, где она могла отдохнуть, поправиться, исцелиться.

– Это требовалось и младенцу.

– Да, – пробормотала Джулия. – Но для Уинни было уже слишком поздно. Вред ей уже был нанесен.