Текст книги "Иакова Я возлюбил"

Автор книги: Кэтрин Патерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Глава 12

Те три дня, что Капитан жил у нас, я избегала его взгляда, но не могла оторвать глаз от его рук. Они постоянно двигались, он хотел вносить свою лепту, помогая по дому. Когда вода ушла со двора и с улицы, первый этаж привели в порядок, правда, пахло там, скорее как в крабовом домике. Мягкое кресло и кушетку мы вынесли на крыльцо, чтобы хоть как-то проветрились. Бабушкина кровать на высоких ножках не вымокла, но сыростью от нее несло, и мы положили тюфяк на крышу парадного входа.

Капитан обращался со мной, словно ничего и не было. Во всяком случае, мне так кажется. Я настолько возбудилась, что не могла понять, где ложь, где правда. Называл он меня «Сара Луиза», но ведь и раньше так бывало. Почему же, называя мое имя, голос его становился душераздирающе ласковым? У меня просто слезы выступали.

На второй день после того, как ушла вода, он отлучился часа на три. Я хотела бы пойти с ним, но себе не доверяла. Бог его знает, что я смогу учудить, если останусь с ним одна! Но когда он исчез, я забеспокоилась. Может, теперь, когда он все потерял, он сделает глупость? С ужасом представила я, как он идет прямо в залив, и он его поглощает. Если б я могла ему сказать, что у него осталась я… что я никогда его не покину. Но как тут скажешь? Я знала, что не смогу.

Забросив работу, я стала его ждать. Мы с Каролиной должны были выстлать бумагой нижние полки на кухне, чтобы перенести туда сверху банки и жестянки.

– Лис, что с тобой? – спросила сестра. – Ты за пять минут пять раз подошла к двери.

– А твое какое дело?

– Я знаю, что с ней, – сказала из гостиной бабушка. – Нехристя своего ждет.

Каролина хихикнула, но сделала вид, что кашляет. Поскольку мы были в кухне и никто нас не видел, она покрутила пальцем у виска, намекая тем самым, что бабушка спятила.

– Да-да, – не унималась наша старушка, – так и смотрит, так и смотрит. Это на нехристя! Я-то все вижу, не слепая.

Каролина захихикала в открытую. Я не знала, кого из них мне больше хочется убить.

– Я говорила Сьюзен, не пускай ты его в дом. Лучше уж прямо беса пустить. Девчонке голову заморочить – нехитрое дело, так…

У меня клекало в горле, как в заболоченном пруде.

– …Так ты его и не пускай, не вводи в соблазн,

Я держала банку бобов и, честное слово, если бы мама не спустилась сверху, я бы, чего доброго, швырнула этот снаряд в кивающую голову. Не знаю, что слышала мама – может, ничего, но самый дух ненависти она ощутила, очень уж он был густой. Во всяком случае, она ласково подняла свекровь из качалки и повела наверх вздремнуть.

Когда она вернулась в кухню, Каролина просто плясала по линолеуму, так не терпелось ей настучать.

– Знаешь, что бабушка говорит?

Я кинулась на нее, как краснобрюхая морская змея.

– Молчи, идиотка!

Каролина побледнела, но быстро оправилась.

– Кто скажет сестре «идиотка», подлежит геенне огненной, – сладенько пропела она.

– Ой, батюшки! – сказала мама, редко употреблявшая это местное выражение. – Мало вам горя, еще прибавляете?

Я открыла рот и закрыла. «Мама! – хотела я закричать. – Скажи, что я не попаду в геенну!» Детские кошмары об адской гибели тут как тут, но бежать мне некуда. Разве можно разделить с мамой страсти моей плоти и горести души?

Когда я в ледяном молчании расставила все банки, я заметила свои руки. Ногти сломанные, грязные, заусениц – тьма. Сбоку, на указательном пальце, красная полоска, это я обкусала ноготь.

«Она прелестна, она любима, она употребляет крем ПОНД», – написано на плакате, а внизу – снежно-белые руки с длинными, идеальными, отделанными ногтями. На изящно изогнутом пальчике левой руки – кольцо с бриллиантом. Мужчина с сильными чистыми руками в жизни на меня не посмотрит. В ту минуту мне казалось, что это – хуже гнева Божьего.

Когда Капитан вернулся, все мы сидели за столом. Он постучался. Я вскочила и побежала открывать, хотя мама не приказывала. Он стоял на крыльце, голубые глаза глядели устало, но улыбался он скорее радостно. На руках он держал рыжего кота.

– Смотри, кто меня нашел, – сразу сказал он мне.

Подбежала Каролина.

– Вы кота нашли! – заорала она, словно чем-то с этим котом связана, и потянулась к нему. Я было обрадовалась – сейчас цапнет, но он ее не тронул. По-видимому, буря его усмирила, поскольку он, громко урча, припал к сестрицыной груди.

– У-ты миленький! – залепетала она, тыкаясь носом в его мех. Если бы ее послали к бесу, она бы и его приручила. Отложив рыбы со своей тарелки, она отнесла ее на кухню, и кот, тая от блаженства, засунул мордочку в миску.

Капитан последовал за сестрицей и помыл руки нашей драгоценной водой. Потом он вынул большой белый платок, тщательно вытер их и вернулся в столовую. Я старалась отводить глаза, зная, что руки опасней для меня, чем лицо, но иногда все ж взглядывала.

– Ну, вот, – сказал он, словно его кто спрашивал, – подбросили меня сегодня в Крисфилд.

Все посмотрели на него и что-то забормотали, хотя было ясно, что он все равно расскажет, спросим мы или нет.

– Ездил я к Труди в больницу, – сказал он. – У нее стоит пустой очень хороший дом. Я подумал, она не будет против, если я там поживу, пока не найду постоянного жилища.

Он тщательно расправил салфетку, положил ее на колени и поднял взгляд, словно ждал нашего приговора.

Первой заговорила бабушка.

– Так я и знала, – туманно проговорила она, не объясняя, что она имеет в виду.

– Хайрем, – сказал папа, – зачем вам спешить? Мы очень рады, что вы с нами.

Капитан искоса взглянул на бабушку, уже открывшую рот, и обогнал ее:

– Спасибо вам большое. Всем, всей семье. Но я у нее там все приберу. Ей будет удобней, когда она вернется. Видите, нам обоим польза.

Ушел он сразу после ужина. Вещей у него не было, он просто взял кота.

– Подождите минутку, – сказала Каролина. – Мы вас проводим.

Она схватила голубой шарф и накинула его на голову. В таком виде она всегда напоминала девушку с рекламы.

– Пошли, – сказала она, и я двинулась вслед за ней.

Так я с ними и шла, едва передвигая ноги. Оно и лучше, твердила я. Пока он здесь, мне несдобровать. Даже если я себя не выдам, бабушка догадается. Но, Господи, как тяжело с ним расставаться!

Начались занятия, и, я думаю, это помогло. Теперь, когда мистер Райс ушел, на всю школу остался один учитель. Раньше у нас было двадцать человек, теперь – пятнадцать: двое весной кончили, трое ушли на фронт. Шесть человек, в том числе – мы с Криком и Каролиной, только поступили, пятеро учились во втором классе, трое – в третьем, а одна девочка, Мирна Долмен – в старшем, четвертом. Она носила очки с толстыми стеклами и все годы напролет мечтала стать учительницей начальной школы. Наша учительница, мисс Хэзел Маркс, ставила ее нам в пример. По-видимому, образцовым был для Хэзел тот, кто чисто пишет и никогда не улыбается.

Не улыбалась той осенью и я, но писала все так же плохо. Без мистера Райса в школе было скучно. В восьмом классе начальной он с нами не занимался, но нам разрешали каждый день ходить в среднюю, на музыку, потому что хор не мог обойтись без Каролины. Конечно, я была ей обязана, но все равно эти уроки любила. А теперь ждать нечего, все позади.

С другой стороны, как-то спокойней, когда все дни скучные. Помню, я слышала, что некоторые совершают преступления, чтобы попасть в тюрьму. Их я понимала. Иногда и тюрьма покажется раем.

Первый класс средней школы (а так – девятый) располагался в самом плохом ряду, спереди и справа, далеко от окна. Я часами смотрела на недовольную физиономию Вашингтона, изображенную Гилбертом Стюартом. Наблюдения привели меня к выводу, что наш первый президент, кроме завиточков, большого горбатого носа и красных щек, обладал поджатыми, как у старой девы, губами и двойным подбородком. Это бы ничего, если бы не синий пронзительный взгляд, который мог прочитать все, что творится в моем мозгу.

– Стыдно, Сара Луиза, – говорил он всякий раз, когда я на него посмотрю.

Той осенью я изучала руки. Я решила, что именно они – самое выразительное в теле, хуже глаз. Вот, например, если увидеть одни каролинины руки, сразу можно догадаться, что она талантливая. Пальцы у нее такие же длинные и тонкие, как у этой барышни с «ПОНДОМ». Ногти – совершенно овальные и выдаются самую чуточку. Человека с длинными ногтями нельзя принимать всерьез, а если они слишком короткие – у него не все в порядке. У моей сестрицы ногти были точно такой длины, чтобы показать, что у нее есть и талант, и сила воли, он не пропадет зря.

А вот у Крика были широкие руки, короткие пальцы, обкусанные ногти. Кожа – красная, шершавая, он ведь работал, но мускулов – маловато. Как ни печально, признала я, такие руки бывают у хороших, но заурядных людей. Да, он мой лучший друг, но надо же смотреть фактам в лицо, даже неприглядным.

Теперь – я. Ну, о своих руках я говорила. Как-то, решая уравнения, я решила изменить свою злосчастную жизнь, изменив руки. Позаимствовав немного из крабьих сокровищ, я пошла в галантерею-парфюмерию и купила флакон лосьона, маникюрные ножнички, ногтечистки, пилочки, даже лак. Хоть он был и бесцветный, мне казалось, что это уж совсем нагло.

Когда рассветало настолько, что можно было видеть без лампы, я обрабатывала руки. То был обряд, серьезный, как молитва миссионера, и управиться я старалась, пока сестрица спит. Держала я мои инструменты в самом заднем ящике нашего общего бюро.

Однако хитрости не помогли. Как-то я пришла и увидела, что Каролина мажет руки моим лосьоном.

– Откуда ты его взяла?

– Из твоего ящика, – сказала она с невинным видом. – Я думала, ты ничего против не имеешь.

– Прям, не имею! – отвечала я. – С какой это стати ты шаришь по чужим ящикам, таскаешь…

– Ну, Ли-ис! – сказала она, поливая еще лосьону. – Какая ты жадина!

– Ладно! – закричала я. – На! На! Все бери!

Я схватила бутылку и швырнула в стену, над ее головой. По стене пополз лосьон с осколками.

– Лис, – спокойно сказала сестра, посмотрев на меня и на стену, – ты в себе?

Я кинулась из дому, к югу, к болоту, но вспомнила, что его нет. Трясясь, стояла я там, где раньше начиналась тропинка, и мне казалось, что сквозь слезы различаю среди вод кусочек земли, мое былое убежище, отрезанное от острова, заброшенное, одинокое.

Глава 13

Сестра никому не сказала про лосьон, и никто не подозревал, что я рехнулась. Что я знала, то знала, только время от времени вспоминая о своем сокровище. Конечно, я сошла с ума; как ни странно, признав это, я сразу успокоилась. Ничего поделать я не могла, вреда особого от меня не было. В конце концов, бутылкой я запустила в стену, а не в человека. Беспокоить родителей не стоило. Можно жить на острове тихо-мирно, самой по себе, как тетушка Брэкстон. Никто не обращал на нее внимания. Если б не кошки, она б, наверное, жила и умерла, почти совсем забытая. Каролина уверена, что уедет, так что после бабушки, мамы и папы дом останется мне (о смерти родителей я думала с очень уж легким содроганием). Если я захочу, я смогу ловить крабов, как мужчина. Безвредным психам разрешают много такого, в чем обычным людям отказывают. Словом, не буду ни к кому лезть, и меня оставят в покое. Думая о том, что я сумасшедшая и свободная старуха, я, можно сказать, радовалась.

Поскольку обо мне ничего не знали, волновала всех тетушка Брэкстон. Ее скоро выписывали, а это означало, что Капитан опять останется бездомным.

Для папы все было просто. Мы с Капитаном дружили и могли взять его к себе. Но бабушка уперлась.

– Не пущу в дом нехристя, тем паче – в свою постель! Этого ему и надо, в постель ко мне норовит.

– Мама! – искренне пугалась наша мама. Папа нервно поглядывал на дочерей. Каролина сдерживала смех, я – злобу.

– А вы думаете, старая никому не нужна?

– Мама! – сказал ее сын, так серьезно, что она примолкла. – Здесь девочки.

И он указал головой на нас.

– О, она сама хороша! – сказала бабушка. – Она думает, он по ней сохнет, но я-то знаю. Я знаю, кто ему нужен. Да.

Папа повернулся к нам с сестрой и спокойно сказал:

– Идите-ка вы к себе. Она старая. Не судите ее строго.

Мы понимали, что надо уйти, да мне и хотелось. Каролина замешкалась, я схватила ее за руку, потащила к лестнице. Папа с мамой – что поделаешь, слышат, но только не сестра! Она-то знала, что рехнулась я, а не бабушка.

Как только за нами закрылась дверь, Каролина засмеялась.

– Нет, ты подумай! – она замотала головой. – И что у нее в голове?

– Она старая, – сердито сказала я. – Она за себя не отвечает.

– Не такая уж старая, моложе Капитана, а он совсем нормальный, – сестра даже не смотрела, как я реагирую. – Ну, что ж, – беспечно продолжала она, – хоть ясно, что здесь он жить не может. Представить страшно, что она сделает, если мы снова его пригласим, – она села на кровать, скрестив ноги. Я лежала на животе, опершись на локти, и смотрела на подушку, чтобы еще чем себя не выдать. – Не понимаю, почему ему нельзя остаться у тетушки.

– Потому что они не женаты, – сказала я.

Следи я за собой поменьше, голос бы меня выдал. Я прокашлялась и произнесла как можно ровнее:

– Неженатые люди вместе не живут.

Сестра засмеялась.

– Да что они станут делать! Они чересчур старые!

Мне стало жарко при мысли о том, что Капитан что-то такое делает, и я дыхнуть не могла.

– А? – спросила она, явно ожидая замечаний.

– Это неважно, – пролепетала я. – Тут дело в правилах. Люди считают, что неженатым людям неприлично жить в одном доме.

– Ну, пусть поженятся.

– Что? – я резко выпрямилась, перекинув ноги через край кровати.

– Конечно, – размеренно сказала она, словно объясняла задачку. – Какая разница? Пусть поженятся, никто ничего и не подумает.

– А если он не хочет жениться на старой психопатке?

– Дурочка ты! Ничего ему не надо делать. Они просто.

– Что ты заладила «делать», «делать»?! Вечно у тебя глупости в голове!

– Лис, я говорю «не делать». Это будет брак по расчету.

Я читала много и знала, что к чему.

– Нет. Фиктивный.

– Хорошо, – она улыбнулась мне. – Тебе это больше нравится?

– Что ты! Это чушь какая-то. Даже не намекай, а то он подумает, мы тоже спятили.

– Не подумает. Он нас прекрасно знает.

– Если ты ему скажешь, я тебя убью.

Она отодвинулась.

– Ой, Господи! Лис, что с тобой?

– Ничего. Может, он хочет на ком-нибудь жениться. Что тогда будет? Женился на тетушке, а потом влюбился. А уже поздно!

– Что ты только читаешь. Лис? Подумай сама, кто тут есть. Наша бабушка – не в себе, миссис Дигонсон забыть не может своего покойного мужа, а бабушка Крика – в три обхвата. И потом, мы ему не родители. Он взрослый.

– По-моему, про это неприлично думать!

Она встала, больше не отвечая. Подошла к двери, послушала, что там внизу и обернулась ко мне.

– Пошли. Если хочешь. Я спрыгнула с кровати.

– Куда ты собралась?

– Хочу позвать Крика.

– Зачем?

Вообще-то я знала.

– Мы пойдем втроем к Капитану.

– Не надо, Каролина! Это не твое дело. Вы еле-еле знакомы.

Я старалась говорить поспокойней, но получалось хуже, подавленный визг как-то пищал в горле.

– Я его знаю, Лис. И беспокоюсь, что с ним будет.

– Почему? Почему ты вечно лезешь в чужую жизнь?

Эти слова меня чуть не задушили.

Она взглянула на меня, давая понять, что это уж ни с чем несообразно.

Сказала она только:

– Лис, Лис!..

Что ж, Крик с ней справится. Да, он сможет, у него такое чувство приличий. Но как только она сказала «фиктивный», он покраснел и произнес:

– А что? Это неплохо.

Неплохо? Я плелась за ними к тетушке, как побитый щенок. «А что?», видите ли! Люди – не звери. Мы не имеем права к ним лезть. «Что?»! Да я люблю его и не хочу терять из-за старой психуши, хоть бы и фиктивно.

Когда мы пришли. Капитан варил картошку и кипятил воду для чая. Для человека, во второй раз теряющего кров, он был необычайно весел. Он предложил нам поужинать, но еды не хватало и на одного, так что мы вежливо отказались и попросили нас не стесняться. То есть, они попросили, я сжала губы и вообще стояла поодаль, но когда Каролина с Криком присели к столу, проплелась через кухню и плюхнулась рядом. Мне не хотелось участвовать в том, что будет, но и уйти я не могла.

Подождав, пока Капитан посолит и поперчит картошку, моя сестрица положила локти на стол и подалась вперед.

– Говорят, тетушка Брэкстон скоро вернется, – сказала она.

– Верно, – кивнул Капитан, откусывая от картошки.

– Мы беспокоимся, где вы будете жить.

Он поднял руку, чтобы она помолчала, пока он не прожует и не проглотит кусок, а потом сказал:

– Я знаю, что вы хотите предложить. Спасибо, но я не могу.

А? Съели? Я улыбалась и тайно, и явно.

Каролина не улыбнулась.

– Откуда вы знаете, что я имею в виду?

– Ты хочешь, чтобы я вернулся к вам. Спасибо большое, но это невозможно.

Каролина засмеялась.

– Ну, у меня мысль получше.

Тут перестала улыбаться я.

– Вот как, мисс Каролина? – сказал Капитан, нацелясь вилкой на другую картофелину.

– Да, вот так.

Она наклонилась к нему и улыбнулась, как улыбаются женщины, если у них на уме не только любезность.

– Вам надо жениться на мисс Труди Брэкстон.

– Вы не беспокойтесь, – серьезно начал Крик. – Совсем не надо…

Я ударила голой пяткой по босой ступне. Он замолчал и посмотрел на меня с обидой и удивлением.

Каролина не обратила на нас внимания.

– Посудите сами, – сказала она очень умным голосом. – Кому-то надо присматривать за ней и за ее домом, а вам как раз нужен дом. Брак по расчету.

«Фиктивный» она не сказала. Все-таки, есть в ней хоть капля деликатности.

– А, черт! – задохнулся он, глядя на нас поочередно. Я делала вид, что рассматриваю заусеницу. – Ну, ребята! Кто бы мог подумать?

– Когда вы свыкнетесь с этой мыслью, – продолжала сестра, – она вам покажется очень разумной. Нет-нет, – заспешила она, – конечно, вы можете найти себе жилье. Многие будут рады взять вас к себе. Но они в вас не нуждаются. А тетушка Брэкстон… – и она обернулась за поддержкой ко мне, потом – к Крику.

Я вгрызлась в заусеницу, но видела краем глаза, что Крик убежденно кивает.

– Очень разумно, – поддержал он. – Поймете, когда свыкнетесь.

– Да? – Капитан улыбался, покачивая головой. – Вы просто как моя бедная матушка!

Он взял вилку и задумчиво соскреб перец с одной из картошек.

– Люди скажут, – проговорил он, ничуть не улыбаясь, – что я это сделал ради денег.

– Каких денег? – спросила сестра.

– Никто ни про какие деньги не слышал, – сказал Крик. – А вы говорили только нам с Лисом. И еще теперь Каролине.

– Я не возьму у нее ни цента, вы же знаете.

– Конечно, не возьмете, – сказала Каролина, хотя ей-то откуда знать?

– Может, их и нет, – вставила я. – Мы повсюду убирали и ничего не видели.

Он благодарно улыбнулся, словно я ему помогла.

– Да, – сказал он. – Мыслишка сумасшедшая.

От его тона меня пронзил озноб.

– Вы подумаете об этом, – скорее сказала, чем спросила сестра.

Он пожал плечами.

– Ладно. От сумасшедших мыслей особого вреда нет.

Назавтра он уплыл паромом в Крисфилд, не предупредив нас. Нам сообщил об этом капитан Билли. Ни к ночи, ни на следующий вечер он не вернулся. Мы-то знали; мы ходили на пристань каждый вечер.

Прибыл он на третий день, махая нам с палубы. Сердце у меня подпрыгнуло, а сама я чувствовала себя так, словно опять прижимаюсь к его шершавой рубахе. Крик и Каролина махали и кричали в ответ, а я дрожала, сунув руки под мышки, прижав ладони к бокам.

Паром причалил. Капитан окликал нас по имени. Он хотел, чтобы мы с Каролиной за чем-то присмотрели, а Крик подал ему руку.

Каролина, как всегда, меня опередила.

– Ой, гляди! – крикнула она. Когда я подошла туда, где сыновья капитана Билли сносили на берег багаж, я увидела кресло – большое, темное, с плетеным сиденьем, плетеной спинкой и большими железными колесами в резиновых черных ободках. Эдгар и Ричард снесли его на пристань. Каролина улыбалась.

– Честное слово, он так и сделал! – воскликнула она.

Что-то было в моем взгляде, и она сказала иначе, нетерпеливо вздохнув:

– Ну, понимаешь, он женился.

Мне было некуда бежать, да и вообще я бы не успела. Они вылезали из каюты. Вверху, очень медленно, показался Крик, точней – его голова на пригнутой шее. Наконец, появились все трое; Крик и Капитан сделали из рук сиденье, а тетушка Брэкстон обнимала их обоих за плечи. Когда они достигли верха лестницы, я увидела, что к ее плечу приколоты хризантемы.

– Женился! – тихо сказала Каролина, но слово это разорвалось, словно шрапнель, у меня в животе. Сестра подхватила кресло и повезла его к сходням так гордо, словно расстилала ковер перед королевой. Крик и Капитан бережно опустили тетушку на плетеное сиденье.

Выпрямившись, Капитан увидел меня и позвал:

– Сара Луиза! Иди сюда. Поздоровайся с миссис Уоллес.

Старая женщина посмотрела на него благоговейно, как раскаявшийся грешник. Когда я подошла, она протянула мне руку. Пальцы у нее были, как тонкие веточки, но взгляд прямой и ясный. Кажется, она сказала:

– Как живешь, Сара Луиза?

Слова разобрать я толком не смогла, но сказала:

– Добро пожаловать, миссис Труди.

Назвать ее «миссис Уоллес» я не могла бы ни за что.