Текст книги "Я никогда не скажу"

Автор книги: Кэтрин Маккензи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Глава 7. Остров – часть первая

Шон

Шон смотрел, как близняшки плывут через Озеро. Он так и думал, что они последуют за ним, но главным образом ему хотелось, чтобы его оставили в покое. Оставили его со своими воспоминаниями об этом месте. Об этом Острове. Ведь это его Остров.

Он обожал Остров. Из всего лагеря это было его самое любимое место. После того, что случилось двадцать лет назад, сюда на несколько лет было запрещено приезжать. И назло Макаллистерам, он не приехал туда и на следующий год после того, как это разрешили. После снятия запрета они вновь организовали ночевки, которые теперь контролировали вдвое больше вожатых, чем это было ранее – они работали парами, посменно. Ничего плохого уже не могло произойти. Если бы хоть с одним ребенком что-нибудь случилось, это навсегда бы испортило репутацию лагеря. «Что-то подобное», – любил втолковывать мистер Макаллистер, бродя взад-вперед перед выстроившимися перед ним гостящими, словно сержант во время утренней проверки.

Впрочем, все относились к тому, что он говорил, вполне серьезно. Может, мистер Макаллистер и не был талантливым администратором, но персонал его определенно уважал. Лагерь под его руководством продолжал работать, он знал, как выделить из толпы лидеров и следил за тем, чтобы они оставались популярными. Никто не хотел, чтобы лагерь прекратил свою работу. Особенно сам Шон.

Но для тесных сборищ Остров был не тем местом. Это было идеальное место для одиночества, кольцо безмятежности на озере, равноудаленное от обоих берегов, покрытое такой густой массой деревьев, что, пока вы не выйдете на каменистый пляж, вас никто и не заметит.

Никто даже не узнает, что вы вообще там были.

Каждый иногда нуждается в подобном месте.

Приезжие детишки любили болтать о том, что Остров полон призраками. Истории о них они рассказывали, сидя вокруг костра и доводя ими друг друга до истерики. Но для Шона все это было преддверием прошлого, неким памятником своему детству, в котором сумел остаться лишь он один. Он не мог представить свою жизнь без этого места – ему оно было нужно.

Он опустил руку в холодную воду и поднял камень размером с ладонь. Он был черен и гладок, вес – просто идеален. Пальцами он ощупал всю его поверхность. Близняшки теперь были почти рядом. Он даже разбирал отдельные слова, но понять, о чем они говорили, пока не мог. Он встал и повернулся к ним спиной, быстро зашагав по опушке в сторону Бэк Бич. Дойдя до сложенной из камней пирамиды – странного памятника – Шон возложил камень на его вершину и тихо произнес молитву. Затем отвернулся и отправился туда, куда причалила лодка.

– Привет, девочки! – сказал Шон. – И что у нас такого?

– Тебе нужно вернуться в дом, – сказала Лидди. – Пошли.

Глава 8. Теперь мы все в одной лодке

Райан

В этот день все шло наперекосяк, совершенно не так, как планировал Райан. Он должен был повиноваться своему первому инстинкту – включить AC/DC и ехать дальше по дороге. Но вместо этого он сидел в промокших штанах, а в паху все еще неприятно пульсировало. Что ж, он признавал, что заслужил этот удар коленом от Лидди. Ему было стыдно, что он схватил ее так грубо, она действительно испугалась. Он много работал, чтобы научиться контролировать свой характер, посещал терапевта и занятия по управлению гневом, поэтому обычно ему удавалось держать себя в руках. Но теперь он чувствовал, как злость переполняет всю его сущность, бродит в животе, стискивает грудь. Много времени прошло с тех пор, когда он в последний раз ощущал нечто подобное: может быть, в последний раз такое происходило с ним, когда в его офис вломились копы, якобы с целью поиска доказательств мошеннических действий Джона.

Дурацкое лето. Худшее из худших.

Он полез в карман пальто и вытащил бутылочку с таблетками, большая часть которых успела превратиться в порошок. Он пытался сократить дозы «Клонапина», но сегодня это было ему просто необходимо. Потеря самообладания может обернуться настоящей катастрофой. Он сорвал крышку, положил пилюлю на язык и ждал, пока она растворится – уже один этот горький вкус действовал на него подобно плацебо. Потом сунул бутылочку обратно в карман, когда вошли Свифт и Марго.

– Дерьмово выглядишь, – сказала Марго.

– Благодарю за комплимент.

Свифт сел на диван. Тот прогнулся под его весом. Выглядел Свифт едва ли не хуже Райана. Он извлек носовой платок и вытер пот со лба. На нем были резиновые сапоги, джинсы, которые смотрелись так, словно час назад еще висели в витрине, и рыбацкий жилет. Райану хотелось отколоть по этому поводу какую-нибудь шуточку, но мысли почему-то разбегались.

– Все в порядке? – спросила Марго у Свифта.

– Нормально, нормально, – отвечал он, тяжело дыша, хотя всего лишь прошел несколько десятков метров от стоянки. – Просто привык к сидячей работе, вот и все.

Райан не видел Свифта с похорон, но не потому, что намеренно избегал контакта с ним. Свифт откладывал встречу несколько месяцев, мотивируя свой поступок тем, что Райан и так узнает все, что хочет, когда они встретятся в лагере на День труда – такова была воля отца. Райан, конечно, разозлился, но что ему оставалось делать? Ему казалось, что где-то там, на небесах или еще где-нибудь, отец сидит и смеется над всеми ними, тупо ожидающими этой загадочной встречи, которая все больше напоминала эпизод из детективных романов, которыми зачитывался отец. Агата Кристи или Рекс Стаут. Сначала собирается вся семья, а потом…

А потом Райан отбросил эту мысль. Нужно было подождать, пока подействует таблетка, а в это время приедут его остальные сестры. Тогда он и узнает все, что ему нужно было знать – по крайней мере, так обещал Свифт.

– Тебе нужно привести себя в порядок, – сказала Марго. – Купи стол с беговой дорожкой или что-нибудь в этом духе.

– Может быть, может быть.

– А почему бы нам не выпить?

У Райана затеплилась надежда, но она сразу погасла: Мэри принесла лишь несколько стаканов холодного чая, настоянного на смеси трав, которую так любила их мать. Райан выпил свой стакан, жалея, что заранее не позаботился втихаря притащить сюда фляжку, хотя эта идея, честно говоря, была ужасной. Алкоголь и спокойствие – вещи несовместные. Может быть, Кэрри была права, и один он уже не справится?

– Ну и что тут за хрень происходит? – спросила Лидди, когда в компании Кейт и Шона, они вошли в комнату, распространяя вокруг себя озерные запахи. – Похоже на похороны.

– Лидди!

– Что, Мармулечка? С тех пор прошло уже несколько месяцев. Так что сейчас нам скорее нужно праздновать.

Марго нахмурилась. Каждый из присутствующих знал, как она ненавидела это прозвище. Но именно поэтому Лидди и воспользовалась им.

Кейт попыталась отмахнуться.

– Да забей ты на нее. Ты же знаешь, что она просто пытается привлечь к себе внимание. Как всегда.

– Ах, туше, – патетически произнесла Лидди.

Шон пошел на кухню и вернулся со стаканом чая со льдом.

– Мог бы и у нас спросить, может, мы тоже пить хотим, – сказала Лидди.

– Я, вообще-то, нет, – ответила Кейт.

Шон вернулся на кухню и принес еще два стакана.

– Спасибо, Шон, – сказала Марго. – Не стоило утруждаться.

Шон пожал плечами и уселся на край дивана. Как это на него похоже, подумал Райан. Он никогда не делал ничего такого, что могло бы заставить кого-то подумать, что он – один из их семьи. Все почему-то принимали такое его поведение как должное, и Райан об этом знал, но никогда не мог понять, почему Шон смирился с подобным отношением. Неужели есть на свете люди, которым нравится быть у кого-то под каблуком?

Кейт и Лидди сели на другой диван, отделившись друг от друга подушкой.

– Давайте уже начнем наше шоу, – сказала Лидди.

– Мы не можем начать, пока все не соберутся, – ответил Свифт. – Таковы полученные мной инструкции.

– Да иди ты к черту, – ответствовала Лидди. – Где Мэри? Кто-нибудь в курсе?

– Она сказала мне, что обязательно приедет, – сказала Марго. – Но ты же знаешь, что успеть вовремя никогда не было ей под силу.

– Значит, нужно ей позвонить, – сказал Райан.

– У нее нет мобильного телефона. А трубку стационарного она никогда не берет.

– И что? Будем сидеть и ждать, как бараны?

Ответа на свой вопрос он не получил. Вместо этого они все повернулись и посмотрели на входную дверь, словно их мысли об одном и том же могли заставить Мэри внезапно материализоваться, как на спиритическом сеансе. Как призрака.

Аманда

23 июля, 1998 год, 6:00

Знаменитая строчка в конце «Великого Гэтсби» – та самая, где говорится об утлых суденышках человеческих жизней, которые сносит упрямое течение – всякий раз заставляла меня вздрагивать, как и тогда, когда я впервые прочла ее, будучи еще школьницей. Она вынуждала меня вспоминать о лагере и о том, как много времени я проводила в подобных суденышках – на парусной лодке, в каноэ, да пусть хоть на водяной горке. В мире этих лодочек я выглядела как Форрест Гамп. Находиться на борту лодки было для меня совершенно привычно, я инстинктивно умела сохранять равновесие, заняв правильную стойку. Меня даже как-то окрестили «Морские ножки», и это было справедливо.

Меня всегда охватывала грусть, когда в конце лета мы вытаскивали лодки на берег и оставляли их в сухих доках на всю зиму. И как же я грустила, понимая, что придется уехать из лагеря на всю осень, зиму и весну. Иногда, в мечтах о будущем, мне грезилось кругосветное путешествие или жизнь в каком-нибудь дальнем уголке мира, где я могла бы плавать круглый год. Такие вот недооформившиеся мысли недооформившейся девушки.

Понимаете ли, я всегда считала, что вода станет началом моей новой жизни, но отнюдь не приведет к ее концу. Я понятия не имела – да и откуда бы? – насколько непонятной, непостижимой окажется для меня последняя поездка на лодке. Что я буду, распластавшись, лежать на берегу, пока моя лодка будет биться о камни Сикрет Бич, словно ожидая, когда же меня обнаружат. В тот уголок берега меня приведет судьба, она же там и оставит.

Для меня все это казалось незыблемой истиной, когда неожиданно возник некто.

Глава 9. Прыжок в высоту

Мэри

Мэри Макаллистер всегда говорила своим ученикам, что если лошадь сбросила вас, нужно немедленно оседлать ее снова – что-что, а дельные советы она всегда давала вовремя. Упустишь момент – готовься к краху.

Жизнь была во многом похожей на верховую езду. И решающим фактором в ней было время. Но как раз с чувством времени у нее было плохо, если только она не сидела верхом на лошади. Во всех других случаях она то и дело опаздывала, а то и вовсе пропускала важные события. Но это, как правило, не имело особого значения. На занятия с детьми она не опаздывала никогда. К лошадям тоже – безо всякого будильника она каждый день вставала на рассвете, чтобы убедиться, что лошади накормлены, вымыты и выведены на прогулку. А остальное, что, по всей видимости, играло огромную роль для окружающих, по части пунктуальности ей никак не давалось.

Сегодня же именно пунктуальности ей и не доставало, тем более что у одной из лошадей слетела подкова, а у другой воспалилась нога, но кого, кроме нее, это могло всерьез взволновать? И какая-то ее часть, похоже, даже наслаждалась мыслью о том, что вся честная компания сидит и нетерпеливо ждет ее появления, понимая, что без нее они так и будут просто сидеть и истекать слюной от жадности.

Мэри никогда не осознавала до конца, что за сила заключена в доверии, объединяющем обитателей лагеря. Это были, так сказать, технические вопросы, не имевшие для нее особого значения. Все, что было известно каждому из них – ее отец нередко возражал против продажи лагеря, пока он жив. Причем делал это один в один как миссис Беннет из «Гордости и предубеждения», когда она в очередной раз жаловалась на проблемы со своим «майоратом». «Именно вам, детишки, – нередко говаривал отец, – и предстоит выяснить, как обойтись с этим местом».

А потом родители умерли – тогда и начались сюрпризы. Отец хотел, чтобы они обеспечили работу лагеря в его последнее лето. Свифт больше ничего не сообщил им, кроме того, что в День Труда они наконец получат хоть какую-то новую информацию. Это заставило Мэри задуматься. Может быть, отец в жалобах пытался выразить свою любовь? Или он настолько влюбился в то, что он называл своей «тюрьмой», что заполучил своего рода стокгольмский синдром[4]4
  Термин, популярный в психологии, описывающий защитно-бессознательную травматическую связь, взаимную или одностороннюю симпатию, возникающую между жертвой и агрессором в процессе захвата, похищения и/или применения угрозы или насилия.


[Закрыть], спровоцированный сорока годами детского смеха и тихой красотой озера?

Скоро она об этом узнает.

Наконец она была готова, чтобы отправиться туда. Она терпеть не могла процедуру оформления машин в аренду, тем более что через лес от принадлежащей ей фермы, которая находилась в четырех милях отсюда, к лагерю пролегала прекрасная широкая тропа. Было чуть позже десяти, когда она оседлала Корицу и вывела ее из конюшни. Тропинка шла по красивым местам, через листья деревьев сочился свет, сквозь ветви просматривалось озеро. Ей нравилось, что вокруг царило безмолвие, если не считать звуков их с Корицей смешанного дыхания да шума случайной моторки с озера.

Она знала, что кое-кто из ее братьев и сестер захочет поскорее продать имущество, заграбастать денежки и смыться побыстрее. Но поступить так было бы преступно. Что же ей делать, ей, привыкшей выживать? Что она могла сказать им, чтобы убедить оставить все как есть? Но, как бы она ни старалась, все равно не могла найти нужных доводов.

Возле скобяного магазина тропа превратилась в настоящую дорогу. Мэри привязала лошадь к перилам крыльца, похлопала Корицу и принесла ей воды для питья в здоровенной жестянке – такие стояли здесь у каждого крыльца, исполняя роль простейших огнетушителей, которыми мог бы воспользоваться даже ребенок. Как же ей хотелось остаться с Корицей, а то и просто вновь оседлать ее да уехать прочь, но она понимала, что тем самым лишь немного отсрочит неизбежное. Поэтому прошла сквозь подлесок и поднялась по задней лестнице к дому своих родителей.

Она посмотрела через раздвижные стеклянные двери в гостиную. Все они – ее семья, Шон и мистер Свифт сидели на кушетках, которые ее родители унаследовали от бабушки и дедушки, и смотрели на дверь, словно заключили некое пари на то, кто войдет в нее первым. Словно ожидали появления Годо[5]5
  «В ожидании Годо» – пьеса ирландского драматурга-абсурдиста Сэмюэля Беккета.


[Закрыть].

Но нет.

Никакого Годо они не ждут. Они ждут меня.

Это взбудоражило ее чувства. Ее никогда и никто не дожидался, ей казалось, что все свое детство она провела в тени одной из своих сестер. Только на конюшне она чувствовала себя настоящей, и понимала, что только здесь ее и ждут.

Она уставилась на них. Те же выглядели так, словно расселись перед художником, который вот-вот начнет писать с них картину. Даже как-то неудобно было нарушить этот порядок. Но она должна была вмешаться.

Она постучала по стеклу.

* * *

– Теперь, когда мы все здесь, – сказал Свифт пять минут спустя, когда наконец стихли возмущенные возгласы, вызванные опозданием Мэри, и когда она сама уже сидела на диване между близняшками, держа в руке стакан холодного чая, – Мы можем вплотную заняться делом.

Свифт встал и вытащил из одного из многочисленных карманов, которыми был усыпан его жилет, какой-то документ. Он был сложен втрое, отчетливо была видна только внушительная печать.

– Позволю себе небольшой экскурс в историю, хотя подозреваю, что большинству из вас все и так известно. Прежде чем ваши бабушка и дедушка умерли, они передали землю, на которой находится лагерь, в доверительное управление. Ваш отец получил право опеки над имуществом, я же был доверенным лицом. Доверенность действовала вплоть до его смерти, а земля не могла быть продана по какой бы то ни было причине до наступления этого момента. Поскольку при оформлении данной сделки никто из вас еще не родился, ваш дедушка предоставил вашему отцу право решать, кому эта собственность достанется после его смерти.

– Что он и сделал, – сказал Райан.

– Что он и сделал, – согласился Свифт. – Это и подводит нас к сегодняшним событиям. Итак, вам известна воля вашего отца. Но в ней есть… э-э-э… несколько необычных моментов. Он прочистил горло. – Поэтому я хочу, чтобы вы были в курсе – я пытался отговорить его от придуманного им замысла, но он был непреклонен.

– Да давай уже рассказывай. – Это встряла Лидди. Она всегда так поступала, но в данном случае Мэри не могла не согласиться с ней. Зачем так драматизировать? На ее взгляд, склонность к театральным эффектам как нельзя хуже характеризовала ее отца. А он, похоже, всерьез считал, что даже бытовые мелочи должны выглядеть так, словно все происходящее – театральное представление. Нет, даже хуже. Представление, разыгранное на сцене.

Свифт кашлянул, словно был простужен.

– Ваш отец передал собственность в совместное владение своим детям, за одним, скажем так, необычным исключением, объяснение которого, как мне кажется, лучше предоставить вашему отцу.

Из другого кармана жилета он достал еще один листок. – Все его требования записаны в этой бумаге. Он было начал разворачивать документ, но уронил его. Тут же поднял, его лицо вспыхнуло, лоб вновь вспотел. – Простите, простите.

Потом наконец развернул бумагу. – Ну что ж. Приступим.

«Дети мои. Для некоторых из вас то, что я скажу, может оказаться полной неожиданностью, но даже кушетки, на которых вы сейчас сидите, для меня означают целый мир. Правда, так было не всегда. В свое время я относился ко всему этому с прохладой, но теперь все изменилось. Когда я пишу эти слова, ваша мама фотографирует лилии в своем саду. Наступают сумерки, и я не помню, чтобы озеро было когда-нибудь освещено столь же прекрасно. Мне странно думать, что написанное мной здесь и сейчас вы станете читать тогда, когда меня уже не будет в живых. Но такова, увы, судьба каждого из нас. Мы мимолетны. Мы непостоянны.

Моему отцу хотелось, чтобы это место навсегда осталось прежним. Поэтому он и устроил все так, чтобы у меня не было иного выбора, кроме как остаться здесь. Но, хотя в моем случае это был наилучший выбор, я сомневаюсь, что вы все сможете с ним согласиться. Поэтому, как бы мне ни хотелось, чтобы вы продолжали присматривать за лагерем, я поступлю не так, как мой отец, и позволю вам самим определять свою судьбу.

Любой выбор имеет значение. Иногда большее, иногда меньшее. Но оставить вас в неведении было бы неправильно. Впрочем, как вам наверняка известно, у этой истории есть своя подоплека. Двадцать лет назад в лагере Макау случилась ужасная трагедия. Полиция считает произошедший инцидент неисчерпанным. Однако с годами я пришел к выводу, что вина за него лежит на одном из вас. Мне нелегко было принять, что один из моих детей мог нести ответственность за сотворенное с этой невинной девочкой, но я должен был это сделать. Может быть, мои слова покажутся вам абсурдом, но, как бы то ни было, я долгое время боролся сам с собой, пытаясь понять, как поступить с тем, что стало мне известно. Понимаете ли, мне недоставало уверенности в себе. Даже сейчас мне ее не хватает. Весьма затруднительное положение, но поскольку идеального решения, увы, не существует, я решил поступить вот как. Райан, я знаю, что ответственность тебе не чужда. Нельзя назвать тебя самым обязательным человеком в мире, но ты вовсе не лишен этого. У полиции может ничего не быть на тебя, но ведь у них на руках нет всех фактов. Я так и не понял, зачем тебе понадобилось совершать то, что ты совершил, но, если ты слушаешь эти слова, выходит, что я так и не успел переговорить с тобой об этом лично.

Девочки, поскольку я не уверен окончательно в своей правоте, то оставляю все на ваше усмотрение. Если вы считаете, что я не прав, и ваш брат невиновен, то со спокойной душой можете сделать его равным участником долевой собственности. Должен заметить, что срок для этого ограничен сорока восемью часами с того момента, как Свифт прочтет вам это письмо. За это время вы должны решить, получит ли Райан свою долю, а также определиться с тем, сохраните ли вы за собой это место либо же продадите его. Решение насчет Райана, должен заметить, должно быть единодушным. Отказаться от этого решения вы уже не сможете. К каким бы выводам вы ни пришли, я надеюсь, что вы сможете продолжить работу лагеря. Это поистине удивительное место. Здесь мы впервые стали настоящей семьей, лучшими версиями самих себя. Для меня не было бы большей радости, чем знать, что мое дело будет передаваться из поколения в поколение. Но последнее слово я оставляю за вами. И могу лишь надеяться, что вы запомните мое желание, которое впоследствии станет и вашим желанием.

И, наконец, Райан – хотя тебе, наверное, трудно будет выслушать это – я поступаю подобным образом из любви к тебе, а также из уважения и любви к Аманде. Мне неизвестно, что ты почувствуешь, узнав об этом, но, пожалуйста, поверь, что я всецело тебе сочувствую. Возможно, мне нужно было быть к тебе строже, пока я жил, но я никак не мог найти в себе для этого достаточно уверенности. Я очень сожалею об этом. Если я ошибался в тебе, прости меня и позволь поверить, что твои сестры сделают правильный выбор. Желаю вам всем удачи. С любовью, папа».

Когда Свифт закончил читать, наступила минута молчания. Единственным звуком был шорох складываемой им бумаги, которую он в итоге засунул обратно в карман.

– Какого, блин, черта? – наконец спросила Кейт. – Это же бред какой-то.

– Да? – поинтересовался Райан. – Тут вообще хоть какой-то смысл есть?

– Мне жаль говорить вам об этом, Райан, но если ваши сестры не согласятся, вы не будете одним из наследников.

– Что вообще тут за схема? – спросила Мэри.

– Ваш отец оставил все имущество вам, вашим сестрам и мне в порядке долевой собственности. Если вы решите, что Райан тоже является наследником, я обязан передать ему оставленную мне долю.

– Ты что, серьезно? – спросил Райан. – Это обязательное условие?

– Заверяю вас, это так.

Лидди, Райан и Кейт заговорили одновременно. В этой неразберихе сложно было понять, кто и что именно говорил: попробуйте-ка сами разобраться, когда шумят сразу трое. Однако яростные нападки Мэри почти всегда разбирала. Через всю комнату она уловила взгляд Марго. Та плакала. Мэри это просто поразило. Марго обычно не имела привычки открыто демонстрировать свои чувства, но, с другой стороны, они с Амандой были очень близки. Быть может, весь творящийся перед ними абсурд имел к этому какое-то отношение.

Можно подумать, что двадцати лет было достаточно, чтобы что-то преодолеть или хотя бы пережить. Но прислушиваться к мнению других она не собиралась.

Она пыталась говорить, но никто ее не слушал. Раздраженно промолчав целую минуту, она подняла руку вверх – этот прием они всегда использовали в лагере, когда призывали всех к молчанию. И они последовали призыву – взрослость не истребила юношеских рефлексов. Первым отреагировал Шон, последним стал Райан. Только Свифт держал руки по швам, выглядя весьма озадаченным.

– Что произойдет, если мы не согласимся передать долю Райану? – спросила у Свифта Мэри, когда в комнате наконец стало тихо. – Или если мы не придем к общему решению? Значит ли это, что мы владеем всем этим, но не можем продать?

Свифт скосил глаза влево, и Мэри поняла, что он ответит, хотя он еще даже не раскрыл рта.

– Не совсем так. В подобном случае я должен предпринять некий промежуточный шаг. Если вы не договоритесь относительно Райана, я передам свою долю Шону.