Текст книги "Девушка в башне (СИ)"

Автор книги: Кэтрин Арден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Конь гневно оглянулся и укусил ее за лодыжку. Ответ был понятным.

– О, ладно, – сказала Вася. Она подумала еще миг. – Идем, есть идея.

* * *

Через полчаса капитан сонной группы стражей в городе Чудово увидел идущего к

нему мальчика, одетого как торговец, ведущего за собой крупного молодого коня.

Конь был только с веревкой вместо узды, был красивым, но шел неуклюже,

спотыкаясь о свои копыта на льду.

– Эй, малый! – крикнул капитан. – Что ты делаешь с конем?

– Это лошадь моего отца, – крикнул мальчик робко и с сельским акцентом. – Я иду

продавать.

– За такого неуклюжего много не дадут, да и поздно уже, – сказал капитан, конь

споткнулся снова, чуть не упав на колени. Но при этом капитан скользнул по коню

взглядом, отметил хорошую голову, спину и длинные чистые ноги. Жеребец. Может, он

произведет сильное потомство. – Я бы купил его у тебя, чтобы спасти от бед, – медленно

сказал он.

Мальчик покачал головой. Он был худым, среднего роста, не было ни намека на

бороду.

– Отец разозлится, – сказал мальчик. – Я должен продать его в городе, так он сказал.

Капитан рассмеялся, услышав, как Чудово назвали городом. Может, он был не

сыном торговца, а боярина? Ребенок из деревни? Капитан пожал плечами. Он уже смотрел

на караван за мальчиком и клячей, торговцы мехами торопили лошадей, чтобы добраться

до стен дотемна.

– Ладно, малый, – раздраженно сказал он. – Иди, чего ждешь?

Мальчик скованно кивнул и повел лошадь к воротам.

«Странно, – подумал капитан. – Такой жеребец, а всего с веревкой. Хотя он хромой,

так что чего ты ждал?».

Торговцы мехом подошли, толкаясь и крича, и он забыл о мальчике.

* * *

Улицы тянулись вперед и назад, такие же чужие, как лес без троп. Вся держала за

веревку недовольного Соловья, стараясь (плохо) выглядеть не впечатленной. Даже холод

не стирал запах сотен людей. Запах крови и зверей, резкий и гадкий, ее глаза слезились.

Тут были козы, там возвышалась церковь, колокол все еще звенел. Женщины в спешке

задевали ее, их головы были в ярких платках, торговцы пирогами совали ароматные

товары прохожим. Дым валил из кузни, молот был ответом колоколу, а двое мужчин

боролись на снегу, и зрители вопили им.

Вася шла мимо этого, заинтригованная и испуганная. Люди пропускали ее из–за

Соловья, который готов был бить их за то, что их задевали по пути.

– Ты нервируешь людей, – сказала она ему.

«Это хорошо, – сказал конь. – Я тоже нервничаю».

Вася пожала плечами и пошла дальше. Дороги были вымощены кусками бревен,

идти было приятнее по твердому. Улица тянулась мимо горшков и печей, пока не привела

к центральной площади.

Вася обрадовалась, тут был рынок, она видела такое впервые. Торговцы кричали о

своих товарах со всех сторон. Ткани и меха, медные украшения, воск и пироги, жареная

рыба…

– Стой тут, – сказала Вася Соловью, привязав его веревку к столбу. – Не давай себя

украсть.

Кобылица в голубой упряжи склонила ухо в его сторону и заржала. Вася задумчиво

добавила:

– И не заигрывай с кобылицами, хотя, наверное, ты не сдержишься.

«Вася…».

Она прищурилась.

– Я предлагала остаться в лесу, – сказала она. – Будь здесь.

Конь хмуро посмотрел на нее, но она уже ушла, радуясь, ощущая запах пчелиного

воска, глядя на медные чаши.

И лица – столько незнакомых лиц. Все новое кружило ей голову. Пироги, каша,

ткани и кожа, попрошайки и монахи, жены ремесленников мелькали под ее восторженным

взглядом.

«Вот это, – подумала она, – и есть смысл путешествий».

Вася была у прилавка торговца мехами, гладила пальцем соболиный мех, когда

поняла, что одно лицо смотрело на нее.

Мужчина стоял на площади, широкоплечий и выше ее братьев. Его кафтан слепил

вышивкой, часть скрывала шуба из белой шкуры волка. Рукоять меча в форме головы

лошади беспечно торчала из–за его плеча. Его борода была короче, рыжая, как огонь. Он

поймал ее взгляд и склонил голову.

Вася нахмурилась. Что сделал бы деревенский мальчик под задумчивым взглядом

боярина? Точно не покраснел бы. Хотя его глаза были большими и темными.

Он пошел по площади, и Вася увидела, что у него есть слуги: крупные мужчины,

раздвигающие толпу. Он смотрел на нее. Вася не знала, было ли лучше остаться или

убежать. Что он мог хотеть? Она выпрямила спину. Он пересек площадь, окруженный

шепотом, и остановился перед Васей у лотка с мехами.

Шея Васи покраснела. Ее волосы были стянуты под капюшоном с меховой

оторочкой, и поверх них была шапка. Она была бесполой, как буханка хлеба, но… Она

сжала губы.

– Простите, господин, – осторожно сказала она. – Я вас не знаю.

Он разглядывал ее еще миг.

– Как и я тебя, – сказал он. Его голос был приятнее, чем она думала, ясным и со

странным акцентом. – Мальчик. Твое лицо знакомо мне. Как тебя зовут?

– Василий, – сказала сразу Вася. – Василий Петрович, и мне нужно вернуться к коню.

Он смотрел с любопытством, и ей стало не по себе.

– Да? – сказал он. – Меня зовут Касьян Лютович. Поешь со мной хлеба, Василий?

Вася испугалась тому, что ей этого хотелось. Она была голодна, не могла отвести

взгляда от этого высокого боярина с блеском смеха в его глазах.

Она встряхнула себя мысленно. Что будет, если он поймет, что она девушка? Он

обрадуется? Разозлится? Лучше не думать.

– Благодарю, – сказала она, кланяясь, как делали крестьяне перед ее отцом. – Но мне

нужно добраться домой дотемна.

– А где дом, Василий Петрович?

– Вверх по реке, – сказала Вася. Она снова поклонилась, стараясь выглядеть

послушно, начиная переживать.

Темный взгляд отпустил ее.

– Вверх по реке, – повторил он. – Хорошо, мальчик. Прости. Я, похоже, спутал тебя с

другим. Бог с тобой.

Вася перекрестилась, поклонилась и убежала, сердце колотилось. Она не знала, было

ли это от его взглядов, или от его вопросов.

Соловей был недовольным, но стоял там, где она его оставила. Кобылицу оттащил ее

хозяин, и потому он был раздражен еще сильнее.

Медовое пирожное (купленное с прилавка, где от всего поднимался пар) вернуло

Соловью хорошее настроение. Вася забралась на него, желая уйти. Хотя рыжий боярин

ушел, его взгляд словно висел перед ее глазами, и шум города начинал давить на голову.

Она была почти у ворот города, когда оглянулась на яркую арку. За ней был двор

таверны, было заметно купальню.

Боль головы и холод Васи тут же отступили. Она с тоской смотрела на двор.

– Идем, – сказала она Соловью. – Я хочу искупаться. Я найду тебе сено и кашу.

Соловей любил кашу, так что хмуро посмотрел на нее, когда она слезла с него. Вася

смело вошла, ведя коня за собой.

Они не заметили маленького мальчика с голубыми губами, который отцепился от

тени зданий и убежал.

Женщина вышла из кухни, полная от запасенного летом и без части зубов. Ее лицо

было красивым как увядшая роза, что уже миновала лучшее время и желтела.

– Что тебе, мальчик? – спросила она.

Вася облизнула губы и заговорила смело, как мальчик Василий Петрович.

– Зерно и загон для моего коня, – сказала она. – Еду и ванну мне. Если можно.

Дама ждала, скрестив руки. Вася, понимая, что за радости чем–то нужно платить,

полезла в карман и дала хозяйке серебряник.

Глаза женщины стали круглыми, как колеса телеги, манеры сразу смягчились. Вася

поняла, что дала слишком много, но было поздно. Во дворе кипела работа. Вася повела

Соловья в маленькую конюшню (конюха рядом он не потерпел бы). Жеребец страдал,

ведь его для вида привязали к общему столбу, но его угостили еще одним пирожным и

охапкой сена, что с дрожью протянул конюх.

– Моему коню нужна теплая миска каши, – сказала Вася мальчику. – И не трогай его,

– она вышла из конюшни с уверенным видом. – Он кусается.

Соловей послушно прижал уши, конюх вскрикнул и побежал за кашей.

Вася сняла плащ в чистой кухне и села на скамейку у печи, греясь.

«Почему не остаться тут на ночь или три? – подумала она. – Я не спешу».

Еду приносили несколько раз: капустняк и горячий хлеб, жареная рыба с головой,

каша и пирожок, вареные яйца. Вася ела, и хозяйка прослезилась от голода растущих

мальчиков. Она дала Васе молоко с медом, пока пила пиво.

Когда Вася устроилась на скамейке, женщина похлопала ее по плечу и сказала, что

ванна готова.

Купальня была в двух комнатах, пол был из земли. Вася разделась в соседней

комнате, открыла дверь и жадно вдохнула тепло. В углу комнаты стояла круглая каменная

печь с горящим огнем. Вася плеснула воду на камни, пар поднялся скрывающим туманом.

Она опустилась на скамейку и закрыла глаза.

Тихий шорох донесся от двери. Вася открыла глаза.

Маленькое голове существо стояло на пороге. Его борода была как пар, обрамляла

красные щеки. Он улыбнулся, и глаза пропали в складках лица.

Вася следила за ним. Он явно был банником, хозяином бани, а банники были

добрыми, но быстро злились.

– Господин, – вежливо сказала она, – простите за вторжение, – банник был

удивительно серым, толстое тело было скорее из дыма, чем из плоти.

«Может, – подумала Вася, – в городах его не любят».

Или постоянный звон колокола напоминал людям, что банников не должно быть.

Это ее опечалило.

Но банник рассматривал ее в тишине маленькими умными глазками, и Вася знала,

что должна сделать. Она встала и вылила больше воды из ведра в печь, отломила

хорошую ветку березы и положила перед ним, а потом добавила воду на камни на печи.

Банник молчал, но улыбнулся ей, забрался на другую скамейку и лег в приятной

тишине. Его борода покачивалась с паром. Вася решила, что молчание – это разрешение

остаться. Ее веки опустились.

Минут через пятнадцать она уже потела, и пар оседал. Она собиралась облиться

холодной водой, но тут вопль злого жеребца пробил ее размякшие от жара ощущения.

Последовал грохот, словно Соловей врезался в стену конюшни. Вася вскочила.

Банник хмурился.

Шорох за дверью, а потом голос хозяйки:

– Да, мальчик с большим конем, но я не понимаю, зачем вам…

Тишина последовала после вопля хозяйки. Банник оскалил туманные зубы. Вася

была на ногах, шла к двери. Но она не успела поднять засов, в соседней комнате раздалась

тяжелая поступь.

Она была голой, дико озиралась в комнатке. Но дверь была одна, окон не было.

Дверь распахнулась. В последний миг Вася перебросила волосы вперед, чтобы хоть

немного прикрыться. Полоска света ударила по ее глазам, она стояла, потея, прикрытая

только волосами.

Мужчина у двери не сразу увидел ее среди пара. Он удивился, а потом обрадовался.

Вася прижалась к дальней стене, в ужасе, вопль хозяйки еще звенел в ее ушах.

Соловей шумел снаружи, криков стало больше.

Вася пыталась думать. Может, ей удастся оббежать мужчину. Голос в соседней

комнате и вторая фигура за ним ответили на этот вопрос.

– Так, – сказал второй, выглядя испуганно, но не недовольно. – Это не мальчик, а

девица, если не водная нимфа. Будем проверять?

– Я первый, – заявил его товарищ, не сводя взгляда с Васи. – Я ее нашел.

– Тогда лови ее, а не медли, – сказал второй. – Нам нужно найти мальчишку.

Вася оскалилась, руки дрожали, паника стерла мысли.

– Иди сюда, девочка, – сказал первый, помахивая пальцами, словно она была собакой.

– Иди сюда. Расслабься. Я буду хорошим с тобой.

Вася просчитывала шансы, мог ли первый упасть на печку, если она прыгнет на него.

Ей нужно было к Соловью. Ее волосы сдвинулись, и кулон засиял на ее груди. Первый

увидел это, облизнулся.

– Где ты это украла? – сказал он. – Не важно, я и это получу. Иди сюда, – он шагнул

вперед.

Она напряглась, чтобы бежать. Но забыла о баннике.

Поток горячей воды полетел из ниоткуда, окатил мужчину с головы до пят. Он

отпрянул с воплями, споткнулся о раскаленные камни, ударился и обмяк, шипя.

Второй ошеломленно смотрел, а вторая струя воды ударила его по лицу. Он

отстранился, крича, его выгнала из купальни невидимая рука с березовым прутом.

Вася выбежала в соседнюю комнату. Она натянула штаны, рубаху, сапоги, тунику и

укутала плащом плечи. Одежда липла к мокрой коже. Банник ждал на пороге, безмолвный,

но хитро улыбающийся. Крики снаружи стали яростными. Вася замерла и низко

поклонилась.

Существо поклонилось в ответ.

Вася выбежала наружу. Соловей вырвался из конюшни. Трое мужчин стояли вокруг

него, не осмеливаясь подойти.

– Хватайте веревку! – кричал мужчина у ворот. – Быстро! Другие идут.

Четвертый явно попытался схватить веревку, что висела с шеи Соловья, теперь он

лежал без движения на земле с дырой в черепе.

Соловей увидел Васю и бросился к ней. Мужчины отскочили, крича, и Вася

запрыгнула на спину коня.

Звенело больше криков, топали бегущие ноги. Все больше мужчин врывалось во

двор, вскидывая луки.

Все из–за нее?

– Матерь божья… – прошептала Вася.

Ветер выл, пронзая ее одежду, двор погрузился в тень, облака затянули солнце.

– Вперед! – крикнула Вася Соловью, первые вложили стрелы в луки.

– Стой, – крикнул мужчина, – или умрешь!

Но Соловей уже бежал. Стрела просвистела мимо. Вася цеплялась за коня.

«Что, – смутно думала Вася, – я сделала, чтобы такое получить?».

При этом она не знала, что ощутит, если дюжина стрел вонзится в ее грудь. Соловей

опустил голову, копыта топали по снегу. Два прыжка, и они были на улицу. Там были

люди, еще больше, но Соловей удивил их и понесся мило.

Сумерки укутали улицу. Снег падал слепящими снежинками, скрывал их из виду.

Соловей бежал, тихий и сосредоточенный, несся и скользил, слишком быстро

двигался по снегу и доскам. Вася ощущала, как он дергается, приходит в себя, чтобы не

сбросить ее. Снег слепил его тоже. За ними топали копыта, смешиваясь с приглушенными

криками, но они отставали. Никто не мог обогнать Соловья.

Черный силуэт прыгнул перед ними, что–то прочное среди кружащегося белого.

– Врата! – донесся слабый крик. – Закройте врата! – неясные силуэты стражей, по

двое по сторонам, пытались закрыть врата. Брешь сужалась. Но Соловей ускорился,

несясь туда. Нога Васи задела дерево. Они высвободились. Крик раздался со стены,

зашипели стрелы. Она прижалась к шее Соловья, не оглядывалась. Снег падал сильнее

прежнего.

Стрелы уже не долетели бы, и ветер резко пропал, а небо прояснилось. Вася

оглянулась, увидела, что буря, лиловая, как синяк, была над городом, прикрывала ее побег.

Надолго ли?

Звенели колокола. Они побегут за ней? Вася думала о луке, о свисте стрелы у уха.

Они могли. Ее сердце все еще колотилось.

– И–идем, – сказала она Соловью. Когда она заговорила, она поняла, что дрожит, что

ее зубы стучат, что ее кожа мокрая, что она уже замерзла. Она повернула его к дереву с

дуплом, где спрятала седло и сумки. – Нужно убираться отсюда.

Лиловое вечернее небо сияло над ней. Кожа Васи была все еще мокрой от купальни,

а волосы под капюшоном еще не высохли. Но она не хотела рисковать, гнала коня дальше.

Где–то в ее голове была стрела, и мужчина с нечеловеческими глазами целился.

8

Два дара

Соловей несся весь вечер и часть ночи, дольше, чем выдержала бы обычная лошадь.

Вася не пыталась проверять его: страх бился в ее горле. Фиолетовый пропал с неба, и свет

остался лишь от звезд и чистого снега. Но конь мчался, уверенный, как ночная птица.

Они остановились, когда над черными верхушкам поднялась холодная луна. Вася так

сильно дрожала, что едва держалась в седле. Соловей замер, тяжело дыша. Вася съехала

со спины коня, отцепила седло и сбросила с горячих боков Соловья. Холодный ночной

воздух пронзал ее кафтан и мокрую рубашку под ней.

– Иди, – сказала Вася коню. – Не смей останавливаться. Не ешь снег. Я дам тебе

подогретую воду.

Соловей опустил голову, она шлепнула по его боку рукой, которую едва ощущала.

– Иди, я сказала! – рявкнула она, раздраженная из–за страха и усталости.

Конь с трудом пошел, чтобы мышцы не остывали.

Вася содрогалась, тело едва ее слушалось. Луна чуть повисела, как нищий на пороге,

но уже садилась. Не было звуков, кроме треска деревьев на морозе. Ее руки закоченели,

она не чувствовала кончики пальцев. Она собрала хворост, скрипя зубами, с трудом

вытащила кремень. Один удар, второй. Руки болели. Она уронила один в снег, ее ладонь с

трудом сомкнулась на нем, когда она пыталась его поднять.

Искра потухла.

Она прокусила губу до крови, но не ощущала этого. Слезы замерзли на ее лице, но

она и их не ощущала. Еще раз. Удар кремня. Выждать. Подуть на огонь онемевшими

губами. В этот раз искра разгорелась, и немного тепла появилось в ночи.

Вася чуть не зарыдала от облегчения. Она осторожно кормила огонь, добавляла

ветки почти бесполезными руками. Огонь стал увереннее, и через пару минут он

разгорелся, и она топила снег в котелке. Она выпила и Соловей тоже. Глаза коня стали

яснее.

И хотя Вася поддерживала огонь, высушила вещи, как могла, пила много горячей

воды, она не могла согреться. Сон приходил медленно, она в тревоге вздрагивала от

каждого звука, думая, что это погоня. Но она все–таки уснула, потому что проснулась на

рассвете, все еще холодная. Соловей стоял рядом с ней и нюхал воздух утра.

«Кони, – сказал он. – Много коней едет к нам. На них тяжелые люди».

У Васи болели все суставы. Она кашлянула, с болью встала на ноги. Противный пот

прилип к холодной коже.

– Это не могут быть они, – сказала она, стараясь быть смелой. – Как… как бы они…

Она замолчала. За деревьями слышались голоса. Ее страх был диким. Она уже была

во всех одежде, какая была с собой. Она быстро устроила сумки и седло на Соловье, и они

помчались.

Долгий день в пути. Вася пила немного растаявшего снега, грызла замерзший хлеб.

Но глотать было больно, желудок сдавливал страх. Соловей загнал себя еще сильнее в тот

день, если это было возможно. Вася ехала как в тумане. Если бы только снег скрывал их

следы.

Они остановились в темноте. Той ночью Вася не спала. Она сидела у своего

крохотного костра, дрожала и не могла перестать. Кашель сотрясал легкие. В голове

звучали слова Морозко:

«Хочешь умереть в лесном овраге?».

Он не будет прав. Она не позволит. С этой мыслью она погрузилась в тревожный сон.

Ночью сомкнулись тучи, пошел долгожданный снег, тающий на ее горячей коже.

Она была в безопасности. Они теперь ее не отследят.

* * *

На рассвете Вася проснулась с лихорадкой.

Соловей ткнулся в нее, фыркая. Когда она попыталась встать и оседлать его, земля

накренилась под ней.

– Не могу, – сказала она коню. Голова казалась тяжелой, она смотрела на дрожащие

руки, как на чужие. – Не могу.

Соловей сильнее ткнулся в ее грудь, и она отшатнулась. Прижав уши, конь сказал:

«Ты должна двигаться, Вася. Нельзя тут оставаться».

Вася смотрела, голова не соображала. Зимой неподвижность убивала. Она это знала.

Она знала. Почему ей было все равно? А ей было все равно. Она хотела лечь и уснуть. Но

она уже была достаточно глупой, она не хотела злить Соловья.

Она не могла застегнуть седло онемевшими руками, но с трудом подняла сумки. Она

пролепетала:

– Я пойду. Я слишком замерзла. Я упаду с тебя в пути.

Тучи не покидали их в тот день, небо было темным. Вася шагала как во сне. Ей

показалось, что она увидела мачеху, мертвеца среди кустов, и страх встряхнул ее. Еще

шаг. Другой. А потом ее тело стало жарким, и ей хотелось снять одежду, но она

вспомнила, что это убьет ее.

Ей будто слышался топот копыт, зов людей вдали. Они все еще преследовали? Ей

было почти все равно. Шаг. Другой. Она точно могла прилечь… на минутку…

А потом она с ужасом поняла, что кто–то шел рядом с ней. И знакомый голос

зазвучал рядом с ухом.

– Что ж, ты продержалась на две недели больше, чем я думал. Поздравляю.

Она повернула голову и увидела голубые бледные глаза. Ее голова чуть прояснилась,

хотя губы и язык онемели.

– Ты был прав, – с горечью сказала она. – Я умираю. Ты пришел за мной?

Морозко издал недовольный звук и поднял ее. Его руки обжигали жаром, а не

холодом, даже сквозь ее одежду.

– Нет, – Вася толкнула. – Нет. Уходи. Я не умираю.

– Но пытаешься, – парировал он, хотя его лицо, как ей казалось, просветлело.

Вася хотела ответить, но не могла, мир кружился перед глазами. Бледное небо над

головой, нет, зеленые ветви. Они юркнули под большую ель – почти как дерево в ее

первую ночь. Ветви ели были такими близкими, что до твердой земли под ней почти не

долетал снег.

Морозко опустил ее, прислонился к стволу и принялся разжигать костер. Вася

смотрела на него, как во сне, но холодно не было.

Он разжигал огонь не обычным образом. Он прижал ладонь к ветви ели. Она

затрещала и упала. Он поднял кусочки уверенными пальцами, сложил из них кучу.

– Нельзя разводить костер под деревом, – сказала мудро Вася, едва шевеля

онемевшими губами. – Снег сверху растает и потушит его.

Он мрачно посмотрел на нее, но промолчал.

Она не видела, что он делал, двигался ли вообще. Но вдруг огонь возник там, где его

не было, треща и мерцая на голой земле.

Вася притихла, глядя на жаркий огонь. Тепло выманит ее из кокона ледяного

безразличия, она это знала. Часть ее хотела остаться такой. Без борьбы. Без беспокойства.

Без ощущения холода. Тьма подступала к глазам, и она думала, что уснет…

Но он подошел к ней, склонился и схватил за плечи. Его ладони были нежнее голоса.

– Вася, – сказал он. – Посмотри на меня.

Она посмотрела, но тьма тянула ее к себе.

Он помрачнел.

– Нет, – выдохнул он в ее ухо. – Не смей.

– Я думала, что путешествую одна, – пробормотала она. – Я думала… зачем ты

здесь?

Он поднял ее, и ее голова прислонилась к его руке. Он не ответил, а принес ее ближе

к костру. Его кобылица заглянула в укрытие под ветвями ели, Соловей был рядом с ней,

тревожно дышал.

– Уйдите, – сказал он им.

Он снял кафтан Васи и опустился с ней у костра.

Она облизнула потрескавшиеся губы и ощутила кровь.

– Я умираю?

– Сама как думаешь? – холодная ладонь на ее шее, она с трудом дышала, но он лишь

потянул за цепочку и вытащил сапфировый кулон.

– Конечно, нет, – раздраженно ответила она. – Мне просто холодно…

– Хорошо, не умираешь, – сказал он, словно это было очевидно. Ей снова показалось,

что он чуть приободрился.

– Как… – но она сглотнула и притихла, ведь сапфир засиял. Голубой свет зловеще

сверкал на его лице, и свет напомнил о жутком воспоминании: камень пылал, и

смеющаяся тень приближалась. Вася шарахнулась от него.

Он сжал ее крепче.

– Тише, Вася.

Его голос остановил ее. Она еще не слышала в нем эту незащищенную нежность.

– Тише, – снова сказал он. – Я тебе не наврежу.

Он будто обещал. Она посмотрела на него большими глазами, дрожа, а потом забыла

о страхе, ведь с сиянием сапфира пришло тепло, обжигающее живое тепло, и она поняла,

как сильно замерзла. Камень горел все жарче, пока она не прикусила губу, чтобы не

закричать. Дыхание вырвалось из нее, гадкий пот бежал по ребрам. Лихорадка пропала.

Морозко опустил кулон на ее грязную рубаху и устроился с ней на снежной земле.

Холод зимней ночи окружал его тело, но его кожа была теплой. Он укутал их обоих в

синий плащ. Вася чихнула, когда мех защекотал нос.

Тепло лилось из кулона, окружало ее конечности. Пот бежал по лицу. В тишине он

взял ее левую руку, потом правую, обводя пальцы по одному. Боль вспыхнула в руках, но

приятная, пробивающая онемение. Ее ладони с покалыванием оживали.

– Не шевелись, – он поймал ее ладони рукой. – Тихо–тихо, – он другой ладонью

рисовал линии огненной боли на ее носу, ушах, щеках и губах. Она дрожала, но сидела на

месте. Он исцелял обморожение.

Рука Морозко замерла. Он обвил рукой ее талию, и холодный ветер ослабил жжение.

– Спи, Вася, – шепнул он. – Засыпай. На сегодня хватит.

– Там были люди, – сказала она. – Они хотели…

– Никто тебя тут не найдет, – ответил он. – Ты сомневаешься во мне?

Она вздохнула.

– Нет, – она почти уснула, была в тепле и безопасности. – Ты послал снежную бурю?

Тень улыбки мелькнула на его лице, хотя она не видела.

– Возможно. Засыпай.

Ее веки опустились, и она не слышала, как он добавил, словно уже себе:

– И забудь, – бормотал он. – Забудь. Так лучше.

* * *

Вася проснулась ясным утром – пахло холодной елью, теплым костром и солнцем в

тени ветвей. Она была в своем кафтане и на своем спальном мешке. Огонь плясал рядом с

ней. Вася долго лежала и наслаждалась непривычной защищенностью. Ей было тепло –

впервые за недели – и боль из горла и суставов пропала.

Она вспомнила предыдущую ночь и села.

Морозко сидел, скрестив ноги, с другой стороны костра. Он вырезал ножом птицу из

дерева.

Она с трудом села, пустая и слабая. Сколько она спала? Огонь согревал лицо.

– Зачем вырезать из дерева? – спросила она, – если ты руками делаешь чудеса изо

льда?

Он поднял взгляд.

– Бог с тобой, Василиса Петровна, – сказал он с иронией. – Разве так начинают утро?

Я вырезаю из дерева, потому что вещи, на которые ушли силы, реальнее тех, что созданы

одним желанием.

Она замерла, обдумывая это.

– Ты спас мою жизнь? – спросила она потом. – Снова?

Короткая пауза.

– Да, – он не отрывал взгляд от работы.

– Почему?

Он наклонял вырезанную птицу в стороны.

– А почему нет?

Вася смутно помнила нежность, свет, огонь и боль. Их взгляды пересеклись над

огнем.

– Ты знал? – осведомилась она. – Знал. Снежная буря. Это точно был ты. Ты все

время знал? Что на меня охотились, что мне было плохо в пути, но пришел лишь на

третий день, когда я уже не могла передвигать ноги…

Он дождался, пока она утихнет.

– Ты хотела свободы, – ответил он. – Хотела посмотреть мир. Теперь ты это ощутила.

Теперь ты знаешь, как умирать. Тебе нужно было знать.

Она недовольно молчала.

– Но, – закончил он, – теперь ты знаешь, и ты не мертва. Лучше вернись в Лесную

землю. Эта дорога – не место для тебя.

– Нет, – сказала она. – Я не вернусь.

Он отложил дерево и нож и встал, его глаза сверкнули гневом.

– Ты думаешь, я хочу тратить дни, чтобы следить за твоими глупостями?

– Я не просила тебя о помощи!

– Нет, – парировал он. – Ты была занята. Ты умирала!

Умиротворение в ней пропало. У Васи ныло все тело, и она была живой. Морозко

смотрел на нее сияющими глазами, злой, не менее живой, чем она.

Вася встала на ноги.

– Откуда мне было знать, что меня найдут в том городе? Что будет охота? Это была

не моя вина. Я еду дальше, – она скрестила руки.

Волосы Морозко были спутанными, сжала и опилки были на пальцах. Он казался

сердитым.

– Люди жестоки и необъяснимы, – сказал он. – Я научился на своем опыте, а теперь

и ты. Ты повеселилась. Чуть не погибла от этого. Иди домой, Вася.

Они стояли, и она видела его лицо без мерцания жара между ними. В его виде снова

было небольшое отличие. Он менялся, и она не могла…

– Знаешь, – сказала она под нос. – Ты похож на человека, когда злишься. Я не

замечала.

Она не ожидала его реакции. Он замкнулся, похолодел, снова стал отдаленным

королем зимы. Он изящно поклонился.

– Я вернусь к ночи, – сказал он. – Огонь продержится день, если останешься здесь.

Ей казалось, что она ранила его, и она не понимала, что такого сказала.

– Я…

Но он уже уехал на кобылице. Вася моргала у огня, злая и ошеломленная.

– Колокольчик, – сказала она Соловью. – Как на санях. Так мы будем знать, что он

идет.

Конь фыркнул и сказал:

«Я рад, что ты не мертва, Вася».

Она снова подумала о демоне холода.

– Как и я.

«Сможешь сделать кашу?» – с надеждой добавил конь.

* * *

Недалеко – или очень далеко, смотря как измерять – белая кобылица отказалась

бежать дальше.

«Я не хочу бежать по миру, чтобы тебе стало легче, – сообщила она. – Слезай, или я

тебя сброшу».

Морозко спешился, настроение его было жутким. Белая кобылица склонила голову и

искала траву под снегом.

Он не мог ехать, так что расхаживал по земле, тучи прибыли с севера и сыпали на

них снегом.

– Она должна была уехать домой, – рычал он в пустоту. – Она должна была устать от

глупостей, уехать домой с кулоном и дрожать иногда, вспоминая демона холода и свою

юность. Она должна была родить девочку, чтобы та носила кулон дальше. Она не должна

была…

«Очаровать тебя, – закончила лошадь, не поднимая голову. Ее хвост хлестал по

бокам. – Не притворяйся. Или она притянула тебя к человечности настолько, что ты стал

лицемером?».

Морозко застыл и посмотрел на лошадь, щурясь.

«Я не слепа, – говорила она. – Я вижу и двуногих. Ты сделал тот камень, чтобы не

пропасть. Но это зашло слишком далеко. Это делает тебя живым. Заставляет хотеть того,

что ты не получишь, чувствовать то, что ты не понимаешь, и ты раздражен и испуган.

Лучше оставить ее судьбе, но ты не можешь».

Морозко сжал губы. Деревья вздохнули над головой. Его гнев вдруг покинул его.

– Я не хочу угасать, – выпалил он. – Но и не хочу жить. Как может бог смерти быть

живым? – он замолчал, его голос переменился. – Я мог позволить ей умереть, забрать

сапфир и попробовать снова, чтобы помнить другую. Есть другие в этом роду.

Уши кобылицы дернулись.

– Нет, – резко сказал он. – Я не могу. Но каждый раз рядом с ней связь укрепляется.

Разве бессмертные знают, как это – считать свои дни? Но я ощущаю, как пролетают часы,

когда она рядом.

Кобылица ткнулась носом в глубокий снег. Морозко расхаживал.

«Отпусти ее, – тихо сказала кобылица за ним. – Пусть найдет свою судьбу. Ты не

можешь любить и быть бессмертным. Не доходи до этого. Ты не человек».

* * *

Вася не уходила в тот день из–под ели, хоть и собиралась:

– Я не поеду домой, – сказала она Соловью с комом в горле. – Я в порядке. К чему

медлить?

Под елью было тепло, огонь весело трещал, а ее тело все еще ощущалось слабым. И

Вася осталась, сварила кашу, а потом суп из сушеного мяса и соли из сумки. Она хотела

бы, чтобы были силы разделать зайцев.

Огонь горел ровно, добавляла она дерево или нет. Она не понимала, как не таял снег

сверху, почему под елью все не окутывал дым.

«Магия, – беспокойно подумала она. – Может, и я смогу ей научиться. И тогда я не

буду бояться ловушек или преследования».

Снег посинел вечером, и огонь стал ярче мира снаружи. Вася подняла голову и

увидела Морозко, стоявшего в кольце света.

Вася сказала:

– Я не поеду домой.

– Это, – парировал он, – очевидно, хоть я и старался. Хочешь ехать сразу ночью?

Холодный ветер ударил по ветвям ели.

– Нет, – сказала она.

Он кивнул и сказал:

– Я разведу костер.

В этот раз она следила, когда он прижал ладонь к дереву, кора и ветвь стали сухими

под его ладонью и обвалились. Она не знала, что он делал. Сначала дерево было живым, а

потом стало хворостом. Ей хотелось отвести взгляд от его почти человеческой руки, что

делала то, чего человек не мог.

Огонь заревел, Морозко бросил Васе мешок из кожи зайца, а сам пошел к белой

кобылице. Вася поймала мешок рефлекторно, пошатнулась: он был тяжелее, чем выглядел.

Она развязала его и увидела яблоки, каштаны, сыр и буханку черного хлеба. Она чуть не

завопила от радости.

Морозко вернулся под ель и увидел, как она разбивает орехи ножом, жадно

вытаскивает ядра грязными пальцами.

– Вот, – сказал он натянуто.

Она вскинула голову. Большой очищенный заяц свисал с его изящных пальцев.

– Спасибо! – вежливо воскликнула Вася. Она схватила тушку, нанизала и повесила