Текст книги "Беовульф"

Автор книги: Кэтлин Кирнан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

7 Шагающий сквозь ночь

Гренделю снилось теплое лето, тихий вечер на пороге его пещеры. Он сидел на валуне, наблюдая закат, впитывая ароматы зелени. Небо озарено было богиней Соль, погоняющей своих коней к западу, на востоке сгущалась тень преследующего ее небесного волка. Грендель пытался вспомнить имена коней, впряженных в колесницу богини, имена, которые он выучил в детстве, которые ему называла мать. Но голову его вдруг пронзила ужасная боль, как будто он во сне своем умер и вечно голодные личинки и черви принялись выедать ее изнутри, а трупные вороны долбили клювами глаза и уши. Однако знал он, что боль эта вызвана не червями и не птичьими клювами.

Нет, боль неслась к нему из открытых окон и дверей Хеорота, отравляла ветер, давила на землю и скалы. Мерзкую песнь изрыгала жестокая самка человека, умышленно, чтобы причинить ему боль, врыться в его голову и разорвать ее изнутри, разорвать очарование тихого летнего вечера. Нет, не от волка Сколла убегала богиня Соль. Грендель видел, что прогоняет богиню пороясденная двуногими какофония, эта человечья самка своим гнусным голосом. И он позвал мать, которая следила за ним от входа, укрываясь в тени от косых лучей заходящего светила.

– Матер, сделай, чтоб стало тихо. Прошу, останови их.

– Как же я могу это сделать? – Она моргнула золотыми веками, вспыхнули ее золотые глаза.

– О-о, я покажу тебе, как. Это нетрудно. Это очень просто. Для тебя это пустяк. Они хрупки…

– Ты обещал… – тихо зашипела она.

– Я обещал вытерпеть, но нет сил моих стерпеть это…

– Ты обещал…

И Грендель во сне закрыл глаза, надеясь, что тьма смягчит жестокий вой поющих, стоны флейт и бренчание арф, буханье барабанов, пьяные вопли самцов и самок этих отвратительных животных. Он крепче сжал веки и поплыл в то тихое время, когда боль еще не возникла в его голове. Хеорот еще не построен, король еще не нашел свою королеву. Грендель еще дитя малое, он играет в полумраке пещеры в какую-то свою, известную лишь ему игру, играет горсточкой ракушек и хребтом тюленя. Какой-то день, похожий на любой из множества похожих друг на друга.

– Он никогда тебя не найдет, – шепнула мать из озерца.

Грендель прекратил игру, посмотрел на воду, в которой спокойно покачивалась его мать.

– Кто? – спросил он. – Кто меня не найдет?

Ответом ему был лишь громкий всплеск,

и взгляд его снова обратился к ракушкам. Одна жемчужница, четыре морских улитки, две рогатых раковины… Он пытался вспомнить, что это означает по правилам его секретной игры. Он только что ясно представлял себе это, но вдруг все забыл.

– Об этом нельзя спрашивать, матер?

– Я не смогу все время тебя охранять, – сказала она с сожалением, с печалью в голосе, с досадой. – Они слабы, да, очень слабы эти люди. Но они убивают драконов, убивают троллей, они воюют, убивают друг друга и держат судьбу мира в своих мягких хилых руках так же, как ты держишь свои ракушки.

– Тогда я не пойду к ним, – успокоил он ее. – Я останусь здесь, спрячусь… с тобой. Они не нужны мне. И я не покажусь им.

Грендель опустил ракушки на каменный пол пещеры рядом с тюленьим позвоночником. Он забыл правила этой игры. Возможно, их никогда и не было, этих правил.

– Зачем они убивают драконов?

Мать вздохнула и подплыла к берегу.

– Потому что они сами не драконы.

– И потому же убивают троллей?

– Они не тролли. Нет у них ни пламенного дыхания, ни драконьих крыльев, ни силы троллей. Они полны зависти и страха. Их переполняет жажда разрушения, они уничтожают все, до чего в состоянии дотянуться, все портят. Славу видят они в разрушении и убийстве. Страх, зависть, жадность гонят их по миру, заставляют хватать и захватывать, покорять мир. И я не смогу тебя прятать всю жизнь, дитя мое. Твой отец…

– Отец… – повторил Грендель. Он удивлен. Никогда он не задумывался об отце, не считал себя даже растущим без отца – он знал, что родила его мать, и ничего иного ему и в голову не приходило.

– Твой отец… убил дракона, – прошипела она из воды.

– Он не умел прятаться, мать, этот бедный вёрм[44]44
  Вёрм – дракон.


[Закрыть], а я останусь с тобой. – Грендель сжал пальцы, и хребет тюленя рассыпался в труху. – Я останусь здесь, и они меня никогда не найдут.

– Ты обещаеш-ш-шь, – ледяным шорохом донеслись до него слова матери, от них веяло опасностью. – Но обещания нарушаются, слишком просто нарушить обещание…

Грендель открыл глаза, вывалился обратно из пещеры, из того потерянного неведомого, никогда не бывшего дня, свалился туда, где начался его сон, – и вот он снова сидел возле своей пещеры, следил за исчезающим солнцем, и уши его резал вой этой желтоволосой сучки короля Хродгара.

– Почему я не выношу этих звуков, матер? – простонал Грендель, глядя в пылающее небо. – Это всего лишь песни, так? Ведь это лишь шум, не мечи, не топоры, не копья. Писк жалких существ, которые утешают сами себя, бодрятся во тьме. Почему такая мелочь мешает мне жить?

Мать у входа в пещеру дробила зубами кости, высасывала из них мозг, не отвечала.

А арфы Хеорота обезумели. Дикая какофония рушила стену Мидгарда, как будто последний день настал. Соль покинула небо, оставила его тьме, ночи, волку-преследователю. Грендель впился когтями в почву, уперся ими в скальную основу. Из ноздрей его капала кровь, окрашивая землю под ногами.

– Ареак, – бормотал он, вспомнив наконец имена коней, впряженных в солнечную колесницу, отгадывая загадку, которую ему никто не загадывал. – Арвак и Альсвинн зовут их[45]45
  Арвак («ранний») и Альсвинн («быстрый») – кони, везущие Соль; под плечи им положены кузнечные меха, которые, по-видимому, должны раздувать солнце.


[Закрыть].

Он заскрипел зубами. Но он всего лишь Грендель, не убивший ни одного дракона, а песня валила вековые деревья и трясла землю под его ногами. Песня спугнула даже его мать, морскую нимфу, дочь гиганта, грозу озер. Еще мгновение, и зубы Гренделя рассыплются в пыль и рассеются изо рта его.

– Я должен проснуться, – зарычал он, булькая кровавыми пузырями. – Я немедленно проснусь. Я лишь сплю, боль снится мне. Шум – лишь сон… Я проснусь, прогоню сон…

Грендель открыл глаза. Он более не спит, он один в своей пещере, лежит под оленьими и медвежьими шкурами. Вечер, матери нет, но боль осталась, и поток звуков заливал пещеру, крушил уши, бил в них, как прибойные волны в береговые рифы. Грендель тонул в этом звуковом прибое. Челюсти его разошлись, и из пасти вырвался рев, изверглись мука и ярость, помчались вдаль, над лесами, болотами и холмами. Но его мощный голос казался ему легким шорохом в сравнении с мучительным звуковым прибоем проклятых мягкотелых. Он обернулся к пещерному водоему. Где она? Как попасть к ней? В глубину, прижаться к ее груди, обрести покой, спастись от уничтожающей все вокруг, мертвящей жизни жалких людишек…

Отбросив шкуры, он вскочил, и, если бы его мать была с ним, она узнала бы все слова, скрытые в его диком животном вопле. Она услышала бы его печаль и отчаяние оттого, что он не сдержал обещания. Но услышала бы она также и облегчение от достигнутой определенности, от решимости выбить, выдавить, вырвать жизнь из этих шумливых полудурков, столь приятных на вкус. А когда все закончится, ночь снова станет тихой, слышны будут лишь приятные звуки старого леса, болот, морского берега. Сталактитовая капель и всплески угрей в материнском пруду…

8 К ночи

– Это и есть ваш демон? – спросил Беовульф короля, услышав жуткий вопль со стороны болот. Вопрос этот услышали все, ибо шум сразу стих, музыканты прекратили игру, даны и их дамы замерли – кто от неожиданности, а кто и окаменел от ужаса. Все как будто ждали повторения звука. Хродгар потер лоб, вздохнул, нахмурился. Глянув на резной солнечный круг, он увидел, что день завершился. Солнце исчезло, наступала тьма.

– И вправду, страшный час снова настал. – Хродгар показал на солнечные часы.

– Пора очистить зал, – решил Беовульф, но Хеорот уже постепенно пустел сам по себе. Рев, донесшийся со стороны наступавшей ночи, погасил веселье. Усталый и пьяный король поднялся из своего кресла.

– Да, все равно старику пора на отдых. – Он огляделся, посмотрел на королеву, которая не спускала глаз с Беовульфа. – Красавица моя, – обратился он к ней. – Окажи мне любезность, помоги найти дорогу к ложу. Иной раз мне кажется, что один я заблужусь. – И он протянул старческую дрожащую руку к Вальхтеов. Она медлила, все еще глядя на Беовульфа.

– Дорогая! – Король повысил голос, предположив, что жена его не услышала. – Идем, я не думаю, что настолько пьян и на ногах нетверд, что не смогу составить тебе компанию под простынею.

– Еще чуть-чуть, прошу тебя, – ответила она. – Иди, я сразу за тобой.

– Она сразу, хм… – проворчал Хродгар себе под нос и обратился к гауту: – Надеюсь увидеть тебя утром, Беовульф, сын Эггтеова… Да будет на то воля Одина. Большую службу собираешься ты сослужить этой ночью мне и народу моему. Дверь заприте как следует.

– Сделаем, государь. Все сделаем лучшим образом.

Четыре дана подошли с паланкином сквозь редеющую толпу. Они опустили носилки рядом с троном. Король, поддерживаемый Унфертом, уселся в сиденье паланкина, таны ухнули, подняли сооружение на свои мощные плечи, и Беовульф почтительно поклонился владельцу Хеорота.

– Доброй ночи, храбрый воин, наследник Хигелака, – пробормотал король, клюя носом. – Никакой пощады демону. Будь безжалостен. Отомсти за всех, кого он уничтожил.

– Никакой пощады, – заверил его Беовульф. Король улыбнулся и кивнул своим носильщикам.

– Доброй ночи, храбрейший Беовульф, – ухмыльнулся Унферт. – Смотри, чтобы и тут тебе морские монстры не привиделись. Воображение у тебя богатое…

– Жаль, что ты не с нами в эту ночь, Унферт, – ответил Беовульф, глядя в зеленые глаза королевского советника. – Конечно же, у Одина и для тебя нашлось бы местечко.

– У каждого своя работа, – проворчал Унферт. – Я делаю свое дело, а ты занимайся своим. – И он последовал за королем Хродгаром.

– Нелегкая у него работа, – сказала Вальхтеов, поглядев вслед Унферту. Она все еще стояла рядом с Беовульфом на краю тронного помоста. – Угождать больному старику. Но он как раз подходит для такой работы. И работа как будто создана для него.

– Песня твоя прекрасна, государыня, – сменил тему Беовульф, не желая говорить об Унферте. – Слушать голос твой – наслаждение. Но тебе пора следовать за королем.

– Да. Конечно… Грендель… Позор моего мужа.

– Не позор. Проклятие, – поправил королеву Беовульф. Он тут же принялся расстегивать ремни и пряжки снаряжения, снимая нагрудный панцирь.

Нет, сударь мой, позор. – Вальхтеов нахмурилась и опустила взгляд. – Мой муж… – Она замолчала, подняла взгляд на Беовульфа и начала снова: – У моего мужа нет сыновей среди данов, чтобы восстановить честь королевского дома, И не будет, вопреки всем разговорам о наших с ним супружеских отношениях.

Нагрудник Беовульф бросил на пол, принялся расстегивать пояс. Хандскио, отсутствия которого Беовульф не заметил, вошел в зал. Гауты засмеялись, Олаф отпустил шуточку, завязалась словесная перепалка, послышались крики, смех. Хандскио и Олаф вдруг сцепились, свалились на стол, вместе со столом повалились на пол и принялись волтузить друг друга.

– Надо их разнять, – забеспокоилась Вальхтеов. Беовульф посмотрел на дерущихся. Таны окружили их, давая советы и подбадривая одного и другого. Беовульф заметил, что все даны покинули Хеорот, остались лишь его люди.

– Ничего страшного, пусть развлекутся. Полезно, поднимут боевой дух перед боем.

– Но они покалечат друг друга…

– Государыня, тебе пора идти.

С этими словами Беовульф снял с себя пояс и бросил его на нагрудник.

– Что ты делаешь? – удивилась Вальхтеов, глядя, как Беовульф Принялся за кольчугу.

– Когда придет этот Грендель, мы должны драться на равных, – сказал он, продолжая раздеваться. – Как я понял, у него нет ни меча, ни кольчуги, ни шлема. Ни в стратегии, ни в тактике, ни в правилах боя он не разбирается. Насколько я знаю, мое оружие против этого монстра бессильно. Но у меня есть мои собственные зубы, мышцы и сухожилия.

– Но… – Вальхтеов нагнулась и подняла сброшенный на пол нагрудник. – Броня… Твоя броня…

– Броня, сделанная людьми, лишь замедлит мои движения, а против когтей чудовища она бессильна, насколько можно судить по рассказам. Нет, мы будем драться на равных, Грендель и я. Судьба решит. Норны уже спряли нить, соткали полотно. Не мне распускать сотканное ими. Пусть демон встретит меня таким, каков я есть.

– Что за глупости, Беовульф! Ты наша последняя надежда, и вот ты хочешь нас этой надежды лишить.

– Добрая государыня, тебе пора. Муж ждет. Иди, или я прикажу своим людям тебя выпроводить. Или сам это сделаю. – Кольчуга гаута со звоном ссыпалась на дощатый пол, за ней последовала рубаха, и Беовульф выпрямился перед нею, оголенный по пояс.

– Ты… Ты не посмеешь!

– Еще как посмею, и это доставит мне превеликое наслаждение, хотя королю вряд ли понравится.

– У вас в стране все такие наглецы? – спросила Вальхтеов, отступая на шаг.

– Все стараются, но со мной никому не сравниться. – Вальхтеов покраснела, то ли от слов Беовульфа, то ли от того, что он стоял перед нею почти полностью обнаженным. – Я тебя предупредил, – сказал он и шагнул к Вальхтеов.

– Я поняла, сын Эггтеова. Поступай как пожелаешь. Ты, впрочем, всегда так и поступаешь, как я вижу. – И она стремительно вышла. За нею тут же захлопнулась дверь к королевским покоям, и Беовульф услышал, как с другой стороны двери задвинулся засов.

Беовульф вздохнул и опустил глаза к груде своего оружия и снаряжения, думая о фиалковых глазах королевы, вместо того чтобы размышлять о предстоящей встрече с чудовищем. «Очень полезно перед боем повстречаться с такой красавицей, – подумал он. – Любой добрый воин дерется за честь получить место на пиру в Вальхалле, но достойно драться и за сохранение того прекрасного, что встречается здесь, внизу, под стеной Мидгарда, под тропою солнца и луны». От этих мыслей его отвлек грохот и треск дерева. Он обернулся и увидел, что Хандскио помогал полуоглушенному Олафу выбраться из-под обломков одного из монументальных пиршественных столов.

– Не переломайте всю мебель! – крикнул им Беовульф. – Бедному чудовищу нечем будет развлекаться.

* * *

– Не выдержит, – покачал головой Виглаф, оценив результат устий по укреплению входа. – Все без толку. – Он повернулся и увидел практически голого Беовульфа. – Совсем рехнулся.

– Точно, Виглаф. Ты мне часто об этом напоминаешь.

– И дверь ни к демону не годится.

Беовульф наблюдал, как четверо танов задвигали здоровенный засов в толстые железные скобы. Он кивнул.

– Ты прав, как всегда. Если бы дверь эта смогла сдержать чудовище, то данам ни к чему было бы обращаться к нам за помощью. Сами бы без труда справились.

– Зачем тогда с ней возиться, запирать? – Виглаф задрал голову на блоки и цепи системы дверного засова. – Оставить нараспашку. Добро пожаловать, мол, дорогой мерзавец.

– У него уйдет какое-то время на взлом, – объяснил Беовульф. – Время на подготовку к приему гостя.

– Тревожный колокол.

– Точно. Уж грохоту будет, хоть отбавляй.

– Тревожный колокол, – повторил Виглаф, почесав бороду. Лицо его тоже выражало тревогу.

– Что тебя беспокоит, Виглаф?

– Да вот… наши. Глянь на них. – И Виглаф махнул в сторону столпившихся вокруг Хандскио и Олафа танов.

– Да, смотрелись они, конечно, и получше. Но, опять же, иной раз и намного хуже выглядели.

– Как скажешь, – Виглаф хмуро пнул дверь носком правого сапога. – Не готовы они. Не отошли после моря. На пустяки отилекаются. Здесь женщин слишком много… внимание рассеивается. Воин перед битвой должен сосредоточиться.

– Олаф! – неожиданно крикнул Беовульф, и Виглаф вздрогнул. – Олаф, скажи, ты готов к бою?

Олаф затягивал на двери канат, фиксировал засов. Он повернулся к Беовульфу. Левый глаз его припух от удара Хандскио. Олаф был явно озадачен вопросом.

– Отлично выбрал, – сказал Виглаф с иронией.

– Олаф, я тебя спрашиваю, готов ли ты сегодня, сейчас схватиться с чудовищем?

Олаф почесал ухо и кивнул на Хандскио.

– X… Х-ха… Х-хандскио п-п-первый начал.

Хандскио тотчас повернулся в сторону Олафа и обвинительно ткнул в него корявым пальцем.

– Чё? Ты меня обвинил в склонности к овцам и свиньям, как к милым подружкам, и говоришь, что я начал? Я те щас еще врежу!

– Я не о вашей драке, – перебил Беовульф. – Я спросил Олафа, готов ли он к бою с чудищем. Виглаф беспокоится, что ты не сосредоточился, Олаф.

Олаф продолжал все так же чесать ухо, но вид у него был еще более озадаченный, чем мгновением прежде… Он замигал обоими глазами, сначала правым, потом левым.

– Г-г-глаз у меня в норме. Т-т-так, с-синяк. Вс-с-се вижу.

– А ты, Хандскио?

– Беовульф, этот идиот сказал, что я свиней и овец трахаю! Ты бы ему за это тоже врезал. И не говори, что нет, я тебя знаю.

– Н-н-ничего я п-п-про сы… сы… свиней н-н-не говорил. – Казалось, что Олаф сейчас оторвет свое ухо.

– Короче, ты только подтвердил мои опасения, спасибо, – проворчал Виглаф Беовульфу и повернулся в сторону зала. В зале перед ним никого не осталось, один костер еще ярко пылал, бросая странные тени и беспокойные отблески на стены.

– Ты слишком уж много беспокоишься, Виглаф.

– Конечно, беспокоюсь. Это моя работа. – Виглаф услышал подозрительный шум со стороны Хандскио и Олафа и прикрикнул на них: – Хватит! Прекратите базар и займитесь делом. Возьмите еще цепей и укрепите засов.

– Ты же сам говорил, что ничто его не сдержит, – напомнил Беовульф.

– А ты говорил, что, чем больше цепей, тем больше шума. Тревожный колокол все же.

– Что бы я без тебя делал, Виглаф…

– Потерялся бы и заблудился бы. Бродил бы где-нибудь во льдах. Без штанов.

– Конечно, – засмеялся Беовульф и вылез из штанов.

– Я уже сказал тебе, что ты рехнулся, или забыл?

– Нет, не забыл.

Он взял со стола свой плащ, свернул его, уселся на пол, затем улегся и подложил сверток под голову.

– Спокойной ночи, дорогой Виглаф. – И закрыл глаза.

– А пока ты спишь, чем нам развлекаться?

Беовульф снова открыл глаза. Над ним по балкам и потолку зала плясали зловещие отблески пламени. В игре света и тени нетрудно было представить себе метание каких-то чудовищ, демонов, призраков.

Беовульф посмотрел на Виглафа, ждущего ответа.

– А вы для меня спойте.

– Спеть? – Виглаф сделал вид, что прочистил уши, чтобы лучше слышать.

– Точнее, не для меня, а для него. И погромче. Чтобы заглушить молот Тора.

– П-п-п-петь? – спросил подошедший к Пиглафу Олаф. – П-п-п-песню п-п-п-петь?

– Помните, что этот хорек Унферт сказал? Что Грендель приходит на их веселье.

– Мы поем, и это чучело подтягивается на шум, – подхватил Виглаф.

Беовульф кивнул и снова закрыл глаза.

– Не совсем я понимаю, но, видать, звуки людского веселья этому бедняге не в радость. Как соль на открытую рану. Что ж, я ему сочувствую.

– Была у меня однажды жена такая, – подхватил закончивший возиться с лебедкой Хандскио. – А потом ее медведь задрал.

– Ра-ра-раньше в-в-волк е-е-её д-драл, – заметил Олаф.

– Ну, волки съели. Не помню. Неважно. Терпеть не могла она, когда кто-то пел, орал, веселился. Она сразу зверела. Но на овчине хороша была. Тоже зверь. Вроде была она из вандалов[46]46
  Вандалы – группа племен восточных германцев, первоначально живших на Скандинавском полуострове, совершали опустошительные набеги на острова и берега Западного Средиземноморья (в 455 году полностью разграбили Рим).


[Закрыть].

Беовульф приоткрыл один глаз и сверкнул им в сторону Хандскио.

– Ты как ни в чем не бывало похваляешься, что жил с дикой кошкой-вандалкой, и обижаешься, когда бедолага Олаф обвиняет тебя в любви к кротким овечкам.

– А может, она шведка была, – увильнул Хандскио.

– Короче, ты лежишь голый, как грудной ребеночек, а мы поем тебе и этому Гренделю колыбельную, – повторил задачу Виглаф. – Тебе наша песня нравится, ему нет, и он приходит высказаться о нашем исполнении.

– Так я это представляю, во всяком случае, – подтвердил Беовульф.

– Ну, все слышали? – обратился Виглаф к команде. – Давайте споем, ребята.

Тринадцать гаутов все еще смотрели недоуменно.

– Поем! – крикнул Виглаф.

– И веселее, – добавил Беовульф. – Сдуiой. И погромче.

– Чтоб молот Тора заглушить. – Виглаф прокашлялся, отхаркнулся. – Я, в общем, запеваю.

Беовульф закрыл глаза в третий раз и поудобнее устроился на жестких досках. Сразу явился перед ним незваным гостем образ королевы Вальхтеов, ее молочная кожа и золотые волосы, заносчивая величавость королевы и небрежная девичья краса.

«Что бы Виглаф сказал о моей сосредоточенности?»– подумал он. Песня уже зазвучала, кошмарные вирши Хандскио о том, как дюжина дебелых девиц, пригласив к себе в гости дюжину доблестных танов, осрамила их, обманула и опозорила, лишила денег и достоинства. Варварская разухабистая мелодия сотрясала воздух и стены, и Беовульф понадеялся, что Виглаф был уверен в его сосредоточенности на предстоящем сражении.

Олаф допевал первый куплет, по крайней мере не заикаясь при пении, таны подхватыпали один за другим, перевирая и добавляя слова, ухая и гикая.

– Повезло тебе, Хандскио, что ты с мечом обращаться умеешь, – бормотал сам себе Беовульф, улыбаясь песне и образу королевы Вальхтеов. – Потому что, клянусь бородой Одина, протянул бы ты ноги с голоду, если бы виршами своими на кусок хлеба зарабатывал. А если б мечом так же работал, как мозгами, то мозги бы тебе давно вышибли.

Так лежал он, вполуха внимая песне, прислушиваясь к треску костра, вспоминая последний шторм, вспоминая прошлые свои приключения, вслушиваясь в звуки, доносящиеся из-за стен Хеорота. Все эти воспоминания проходили на фоне светившегося в сознании немеркнущим светом личика королевы данов.

– Что ж, я жду тебя, – прошептал он, обращаясь сразу и к сияющему образу Вальхтеов, парящему перед его внутренним зрением, и к неведомому Гренделю. – И ждать готов всю ночь…