Текст книги "Где правда, там и ложь (ЛП)"

Автор книги: Керстин Гир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

10

«Некоторые находят своё сердце только тогда,

когда теряют голову».

Фридрих Ницше

Бедного Ницше заклеймили жутким шовинистом, потому что он

постоянно произносил хлёсткие фразы типа «Идя к женщине, не

забудь хлыст». На самом же деле он всего лишь вложил в уста одной

старушки из книги «Как говорил Заратустра» следующие слова:

«Ты ходишь к женщинам? Не забудь хлыст». Не важно, почему.

Э-э-э. Я просто хотела это сказать.

Пока я глядела вслед удалявшейся машине Лео, по моим щекам текли слёзы. Тут опять зазвонил мобильник. Это была Мими, которая, к моему ужасу, тоже плакала.

– …это так подло… уже столько лет… Это моё имя… только моё…

– Что случилось? – всхлипнула я.

– Циркульная пила х-х-хочет назвать ребёнка Нина-Луиза!

– Но так же нельзя! – Я перестала плакать. – Это же твоё дурацкое имя, она это точно знает!

– Да, – прорыдала Мими. – Но она говорит, кто первый встал, т-т-того и тапки, и я должна была поторопиться, и вообще имена нельзя резервировать. Мама говорит, ничего страшного, ведь есть так много других прекрасных имён. А папа говорит, что нечего из-за ерунды поднимать шум.

– А что говорит Мануэль?

– Он говорит, что ничего не может сде… сделать, Циркульная пила во время схваток вырвала у него обещание, что имя будет выбирать она, а он ответил, что любое, кроме Эрны. И не могу ли я, пожалуйста-пожалуйста, подарить им Нину-Луизу. Но я н-не могу! Это было всегда моё имя. И я не могу поехать туда и прибить её, потому что мне надо работать. И Ронни говорит, что ничего страшного. Главное, что имя останется в семье.

– Я сделаю это для тебя, – сказала я. – Я поеду в Ганновер и прибью Циркульную пилу. И позабочусь о том, чтобы ребёнку дали другое имя. – И за бедным псом тоже надо присмотреть.

– Спасибо, – всхлипнула Мими. – Ты единственная, кто меня понимает.

– Нет, – ответила я. – Но я на твоей стороне. Есть вещи, которые нельзя допускать.

Некоторое время Мими ещё сопела и хлюпала носом, а потом спросила:

– Ну как прошёл день рождения?

– Мне кажется, Лео со мной порвал, – ответила я.

– Тебе кажется? – сейчас уже Мими перестала плакать, а я, наоборот, снова начала.

– Он сказал, что нам не повредит небольшая пауза.

– Ох. – Мими на мгновение умолкла. – Ну да, похоже, он с тобой порвал. Мне очень жаль. Что случилось? Он что, выяснил, что ты вдвое умнее его, и его эго не смогло это переварить, потому что он относится к мужчинам, которые имеют дело только с теми женщинами, которые их боготворят?

– Нет. Он сказал, что я гадко поступила с его сёстрами. А на самом деле это они гадко обошлись со мной.

– Это как мы с Циркульной пилой?

Ох. Верно. Определённые параллели прослеживаются.

– Намного хуже.

– И тем не менее он встал на сторону своих сестёр? Радуйся, что ты от него избавилась, мышка.

– Но я так к нему привыкла, – сказала я.

Мими вздохнула.

– Это пройдёт, – сказала она.

– Но это больно, когда с тобой вот так порывают, – ответила я.

– Это тоже пройдёт.

– Но может быть, он вовсе со мной не порвал. Он не сказал, давай останемся друзьями.

– Алло?

– Он просто был занят другими вещами, э-э-э… не проработанный эдипов комплекс, понимаешь, травма от развода родителей, неправильно понятый инстинкт защитника… Собственно говоря, он сердился не на меня, он был просто зол на своего отца, и ему нужен был вентиль. – Наверное, мне надо было учить психологию. Я здорово всё поняла.

– Ты это серьёзно?

– Хм, так он со мной порвал?

– Похоже на то.

– Это плохо. Неприятное чувство.

– Ты должна научиться играть на опережение.

– Но…

– Поверь мне, это только вопрос правильно выбранного момента. Ты не хочешь приехать? Мы можем устроить девичник на диване.

– Что, сейчас?

– Ты можешь взять такси.

– Ну, не знаю…

– Я оплачу.

– Ну хорошо, – сказала я и закончила разговор, чтобы набрать номер вызова такси. То, что случилось потом, было одной из тех историй, которые рассказываются в основном людьми, утверждающими, что не бывает случайностей, а бывают судьбоносные события, организованные таинственными высшими силами. «Такого количества совпадений не бывает вообще», – торжественно заявляют они. Но, люди, давайте не будем подсчитывать вероятности! Может быть, такое количество совпадений и является маловероятным, но оно не настолько невозможно, что нужно всё сваливать на высшие силы.

Ну вот слушайте: за мной приехала машина с водителем по имени Дженкальп Пинарбаси, который, по его собственным словам, не спал последние 24 часа и питался всё это время исключительно кофе.

– В моих венах течёт не кровь, а кофеин, – сказал он, нажимая на педаль газа и срываясь с места.

– Шершневый проезд, 18, – трясясь, ответила я. Хорошо, что я села на заднее сиденье.

– Будем там через десять минут, – уверенно заявил Дженкальп Пинарбаси. Его имя значилось на табличке рядом с таксометром. Хотя, подумала я, может быть, это вовсе не имя. Может быть, это написано по-турецки и означает «Пожалуйста, не курите». Или «Спаси и сохрани». Я инстинктивно вцепилась руками в сиденье.

Уже шёл двенадцатый час, поэтому транспорта было относительно немного, но тем не менее хватало машин, которые Дженкальп Пинарбаси подрезал, обгонял и прижимал к обочине. Он проделывал всё это очень основательно, при этом непрерывно ругаясь на незнакомом мне языке – курдском? турецком? персидском? – и я уже начала верить, что он действительно доедет до Мими за невероятные десять минут. Но тут ему пришлось уворачиваться от своего коллеги, неожиданно выскочившего из боковой улицы. Нас занесло, и такси чиркнуло боком о тротуар. Машина на тормозах крутанулась вокруг своей оси и столкнулась на встречной полосе с тёмно-синим гольфом. Всё это произошло так быстро, что я пропустила тот момент, когда перед водительским сиденьем выскочила подушка безопасности и защитила голову Дженкальпа Пинарбаси от столкновения с лобовым стеклом. Я, несмотря на ремень, ударилась лбом о переднее сиденье. Полсекунды спустя раздался раздался новый грохот – это серебристый форд мондео врезался в тёмно-синий гольф. Такси, которое своим внезапным появлением вызвало весь этот переполох, с рёвом исчезло за ближайшим углом.

Потом наступила тишина.

– Вы живы? – с дрожью в голосе спросила я, лихорадочно вспоминая правила первой помощи, которые я учила для сдачи на права. Одновременно я пыталась проверить, всё ли в порядке со мной самой. Трудно сказать – у меня ничего не болело, но это мог быть адреналин. Ведь известны истории о людях, которые со смертельными ранениями пробегали километры. Как та женщина, которая с топором в голове доехала на попутках до ближайшего полицейского участка и назвала там имя и адрес своего убийцы, после чего свалилась замертво.

Дженкальп Пинарбаси громко выругался. Да, он был жив.

По моему лицу потекло что-то тёплое. Я в панике схватилась за лоб. В этот момент кто-то открыл мою дверцу и спросил, не ранена ли я.

Довольно глупый вопрос, ведь я истекаю кровью.

– Может быть, всё не так уж плохо, – прошептала я, но меня внезапно охватило чувство, что я купаюсь в крови.

– Мы справимся, – ответил голос, и меня осторожно вытащили из машины. И Дженкальп Пинарбаси был извлечён из-под своей подушки безопасности.

Я не удивилась, что я могу стоять – женщина с топором в голове это тоже могла, – но я посчитала странным, что мужчина, который вытащил меня из машины, просто поставил меня на ноги. Эй, разве меня не надо уложить на бок, пока не приедет скорая? Чтобы я не истекла кровью. В свете проезжающих автомобилей я посмотрела на свои мокрые ладони. Ничего.

Я ощупала свой лоб. Кажется, у меня вскочила шишка. Но крови нигде не было. Ох! Я не превратилась в женщину с топором. Наверное, с моего лба тёк пот. От облегчения у меня подкосились ноги, и я начала заваливаться на бок. Мужчина, вытащивший меня из машины, успел меня подхватить.

И только тогда я увидела, кто это.

Это был Карл. Его машина ехала за серебристым мондео и чуть сама не попала в аварию.

– У вас что-нибудь болит?

Я могла на него только таращиться. Насколько велика была вероятность всего происшедшего? Почти ноль! Только очень странное стечение обстоятельств могло привести к этой встрече. Если бы Циркульная пила не захотела назвать своего ребёнка Нина-Луиза, Мими не позвонила бы мне, и я не вызвала бы такси. Если бы Дженкальп Пинарбаси хорошо выспался и не был бы под завязку залит кофеином, он бы, наверное, ехал не так быстро и сумел бы лучше отреагировать, когда другой таксист выскочил из переулка. А сколько случайностей привело к тому, что Карл именно в этот момент появился именно на этой улице и вытащил из такси именно меня?

– Почему вы не на празднике? – спросила я.

– Я отвёз тётю Ютту домой, – ответил Карл. – Она боится таксистов. И не зря, если посмотреть на вас.

Дженкальп Пинарбаси как раз ругал водительницу тёмно-синего гольфа, с которым он столкнулся. Она тоже чудом не была ранена.

– Кажется, никто не ранен, – сказал Карл, заметив мой блуждающий взгляд. – Хотя в это трудно поверить! На всякий случай я отвёз бы вас в больницу, может быть, у вас травма шеи, с этим лучше не шутить.

То, что случилось потом, я объяснить не могу. Может быть, всё дело было в адреналине, а может быть, и в том, что в следующие минуты я поняла, как мне повезло, что я вообще осталась жива. Во всяком случае, я стала делать то, что в нормальных условиях я бы никогда не сделала. Я начала говорить. Ещё когда мы ждали полицию, из меня фонтаном полились слова. Прямо на Карла. Особенно не задерживаясь на какой-нибудь теме, я рассказала ему, что Лео порвал со мной, потому что я злая и недобрая, что с шумановским «Весёлым крестьянином» я выиграла конкурс «Музыкальная юность», потому что тётя Эльфрида завещала нам клавесин, и что Оливер Хензельмайер и Коринна посчитали, что у меня плоская грудь.

– Это очень некрасиво, что они забросили бедного пса только потому, что родился ребёнок, и если она действительно назовёт его Нина-Луиза, то я вообще перестану с ней общаться, конечно, имя дурацкое, но оно принадлежит моей сестре, Циркульная пила это точно знает, вот бестия, – без остановки тараторила я. – Мама умеет печь вишнёвый пирог лучше матери Лео, я должна была просто это сказать, в конце концов, если лгать из дружеских побуждений, то всё обернётся против тебя, но лгать – это не то же самое, что молчать, тут он может говорить всё, что угодно, и иногда ты не можешь рассказать другим о себе всё, потому что на это не хватает времени, и подходящей возможности тоже можно долго ждать, не будешь же ты упоминать как бы между прочим, что ты играешь на мандолине и говоришь по-корейски, и что ты вообще странный фрик?

В таком роде оно без перерыва продолжалось и дальше.

Карл дал мне выговориться. Он одной рукой обнял меня и слушал, не перебивая и не отвечая на мои (и без того риторические) вопросы.

После свидетельского опроса – к сожалению, я не запомнила номера второго такси, и, к сожалению, я не могла сказать ничего хорошего об образе вождения Дженкальпа Пинарбаси – я позвонила Мими и отменила наш девичник на диване. Затем Карл отвёз меня в больницу. По дороге туда, во время ожидания в приёмном покое и даже по пути на рентген из меня продолжали литься слова, правда, уже менее бессмысленные и менее бессвязные. Это произошло потому, что я заметила, что Карл действительно слушает меня. Сейчас он время от времени задавал вопросы, и я поняла, что это очень умные вопросы. Он постоянно смотрел на меня (кроме того времени, когда он вёл машину, тут он смотрел на дорогу), и у меня на самом деле было чувство, что меня никто никогда в жизни так внимательно не слушал. К тому же он не просто слушал, а совершенно точно понимал, что я имею ввиду.

Врач не зафиксировал у меня травмы шеи, то есть я вышла из больницы без специального воротника. Я была совершенно бодра и странно счастлива. По мне, эта ночь могла длиться вечно. Но когда мы пришли на стоянку к машине, я поняла, что дело идёт к концу. Карл отвезёт меня домой и завтра улетит в Мадрид. Мы, наверное, никогда больше не увидимся.

– Это так странно, что ты молчишь, – сказал Карл.

Мы нерешительно стояли друг напротив друга. В скудном свете фонарей и больничных окон сверкнула его улыбка Крокодила Данди.

– Обычно я так много не говорю, – ответила я. – Я даже скорее молчалива.

– Я знаю. Это шок, – сказал Карл. – Из-за аварии. И ещё твой друг порвал с тобой. Твой друг, который случайно является моим сыном. Я сейчас отвезу тебя домой.

– Пожалуйста, не надо. Мы не можем ещё немного постоять здесь?

– Здесь холодно.

– Вы можете меня согреть, – сказала я и сделала шаг к нему.

Вздохнув, Карл обнял меня и притянул к себе. Я слушала стук его сердца, а потом подняла к нему лицо и сказала:

– Ещё вы можете меня поцеловать.

– Ни в коем случае, – ответил Карл, ещё крепче прижимая меня к себе.

Я не шевелилась, боясь, что он меня отпустит.

– Ты смотрела фильм «Выпускник» с Дастином Хоффманом? – спросил он через некоторое время. – Где Дастин Хоффман заканчивает колледж и заводит роман с матерью девушки, в которую он влюблён?

– Это плохое сравнение, – сказала я. – Где вы будете спать сегодня ночью, миссис Робинсон?

– У меня номер в отеле.

– Я могу поехать с вами?

– Ни в коем случае, – ответил Карл.

– Пожалуйста, – сказала я.

А Карл ответил:

– Только через мой труп. – (Что, как теперь оказалось, было не без юмора. Но, в конце концов, понадобилось пять лет, чтобы Карл превратился в труп).

По дороге в отель Карл склонял глагол «сожалеть» во всех возможных вариантах. «Мы пожалеем. Ты пожалеешь! Я пожалею. Я уже жалею».

В ответ я невольно хихикала.

– Кто-то должен тебя остановить, – сказал Карл. – Неужели тебя никто не предупреждал насчёт меня?

– Конечно, предупреждал, не волнуйся. Я знаю, что ты эгоистичный и безответственный негодяй, который завтра улетает в Мадрид и вообще флиртует с каждой встречной-поперечной женщиной.

– Я же говорю, что ты пожалеешь, – сказал Карл. Он продолжал говорить это и тогда, когда в номере отеля он потянул меня на кровать и поцеловал меня.

Позднее я счастливо и немного растерянно смотрела в потолок, а потом сказала:

– Я так рада, что я не женщина с топором в голове.

– И я рад. – Карл осторожно погладил меня по шишке на лбу.

Вот так оно у нас и началось. В ночь, когда родилась моя племянница Элиана. Циркульная пила решила не брать имя Нина-Луиза, но не из уважения к Мими, а потому, что ей больше понравилось имя Элиана. И потому, что это было имя, которое выбрала её лучшая подруга для своей ещё не родившейся дочери. (Лучшая подруга – на седьмом месяце беременности – не только порвала дружбу с Циркульной пилой, но и прокляла её и её семью вплоть до девятого колена).

Мы с Карлом праздновали день рождения Элианы как день нашего знакомства каждый год – у нас он назывался «День памяти аварии Дженкальпа Пинарбаси», – и Карл каждый раз снимал комнату в отеле, и мы пытались повторить наш первый раз как можно более точно. Каждый раз это было грандиозно – как в первый раз.

Я никогда об этом не жалела.

Во всяком случае, не очень сильно.

11

«Верно, что деньги не приносят счастья.

Правда, имеются ввиду чужие деньги».

Джордж Бернард Шоу

Не знаю, в таблетках ли было дело или же в том, что время наконец стало залечивать мои раны, но на следующий день после моего первого похода к фрау Картхаус-Кюртен я проснулась и поняла, что меня страшно интересует наследство. Я всё время помнила о вчерашних словах Нелли. Действительно, у тех, кто потерял любимого человека, должна быть по крайней мере возможность утешиться его деньгами. Money makes the world go round.

Мне вовсе не обязательно тратить эти деньги на себя – тем более что я совершенно не представляла, чем же таким особенным мне хотелось бы владеть, – но я могла употребить эти деньги на какое-нибудь благое дело, например, на финансирование питомника для осиротевших детёнышей ягуара, или на покупку школьных тетрадей для индийских детей, или же на оплату колодца для эфиопской деревни. Кроме того, я не могла вечно жить в гостевой комнате у сестры и зятя и вынуждать их выносить себя, а на покупку собственного жилья тоже были нужны деньги. Я хотела квартиру с камином, на который я могла бы поставить урну. (Сначала я собиралась поехать на море и развеять пепел по ветру или закопать его под каким-нибудь деревом, но потом я постепенно привыкла к урне и как-то сроднилась с ней. Поэтому каминная полка показалась мне самым подходящим для неё местом).

Я выпрыгнула из постели так бодро, что даже сама удивилась. Хотя я полночи писала в тетради, я совершенно не чувствовала себя усталой. В пижаме я отправилась вниз на кухню, где Мими завтракала свежевыжатым апельсиновым соком, булочками из цельного зерна и таблетками фолиевой кислоты, читая при этом газету. Ронни уже поехал на работу. Он привык бегать в несусветную рань, на обратном пути покупал булочки, а перед выходом из дома накрывал на стол, выжимал апельсиновый сок и зажигал свечу. Затем он складывал газету так, как будто её никто не читал, и будил Мими, принося ей кофе в постель. (Я знаю, мне никто не поверит. Но я клянусь, что всё это правда).

Неудивительно, что у моей сестры всегда такое солнечное, ровное настроение.

– Доброе утро, дорогая. Хочешь сока?

– Я сама себе налью, не вставай. – Я выпила глоток и с удивлением поняла, что у него отменный вкус. Это тоже было новым. В последние недели всё, что я ела, имело одинаковый вкус – а именно никакой.

Я наклонилась к Мими.

– Мими, все бумаги Карла и письма дядюшки Томаса – они у адвоката, верно?

У Мими от удивления выпал изо рта кусок булки.

– Фто?

– Я спрашиваю только потому, что мне хотелось бы на них взглянуть.

– У него только копии, – ответила Мими. – Оригиналы наверху в кабинете Ронни. Но ты…

– Я знаю, – сказала я. – Я говорила, что не хочу об этом слышать. Но сейчас меня всё это очень интересует. Мне постепенно надо начинать думать о том, что будет со мной дальше. Без Карла.

– Тебя эти документы разволнуют, – сказала Мими.

– Нет, вряд ли.

– Вот увидишь. Этот дядюшка Томас – просто жадная до денег крыса и лживая к тому же. Герр Ханссен – это твой адвокат – мог бы разоблачить некоторые случаи его лжи уже на основании имеющихся бумаг, но документы Карла не полны и несколько запутаны, так что будет нелегко разоблачить всю эту ложь. И Лео с сёстрами тоже взял себе адвоката. Они хотят свою обязательную долю, лучше всего позавчера. – Мими щёлкнула языком. – На похоронах они не появились, но к адвокату побежали.

– Лео сам уже адвокат, – сказала я.

– Возможно. Но письма приходят от имени некого доктора Хеббингхауса. Задница с учёной степенью, если хочешь знать моё мнение. Ведёт себя так, как будто ты прожжённая охотница за наследством тире обманщица. Некоторые его формулировки просто на грани фола.

– Таковы адвокаты.

– Сложно не принять такие выражения близко к сердцу.

– Да, я знаю. Но тем не менее я бы хотела получить общее представление. Кроме того, мне надо в банк. Я совершенно не знаю, как обстоят дела с моими финансами. Ты уже наверняка истратила на меня кучу денег, и я больше не хочу вводить тебя в расходы. Я получу какую-нибудь пенсию или нет?

– Ты получишь 25% пенсии Карла – в течение последующих трёх лет. – Мими нахмурила лоб. – Я тебе уже об этом… Ну да, я знаю, ты меня не слушала, но ничего. Я довольно сильно поругалась с делопроизводительницей – с какой стати всего три года, но она ответила, что за это время большинство снова выходит замуж, и если бы у вас были дети, то дело бы обстояло, конечно, совершенно иначе. Алло? На какой планете живёт эта женщина? – Мими вздохнула. – Ну да, это лучше, чем ничего, для тебя дополнительная подушка безопасности. Я бы могла залепить Карлу пощёчину за то, что он не заключил страховку в твою пользу, старый скря… извини. Как я уже сказала, все бумаги наверху, мы можем посмотреть их прямо сейчас. Папа составил своего рода инвентаризационный список. Несколько вещей находилось в вашей квартире в Лондоне, но большинство предметов искусства из списка дядюшки Томаса, очевидно, где-то складированы или до сих пор находятся в доме родителей Карла.

– Может, мы просто сходим посмотрим? – предложила я. – У нас же есть ключ?

Мими засмеялась.

– Наверное, эта фрау Картхаус-Кюртен всё же не такая идиотка, как я думала.

– Это я так думала. Ты сказала, что она великолепна.

– Да, чтобы ты к ней сходила, – ответила Мими. – На самом деле я была о ней невысокого мнения. Она всё время подпитывала страдания Ронни, вместо того чтобы сказать ему, чтобы он взял себя в руки. Кроме того, у меня сложилось впечатление, что она с ним флиртует. Но сейчас я хочу сказать, что она всё же что-то понимает в своей работе.

– Почему это?

– Тебе явно становится лучше. Уже за одно это я готова целовать ноги этой курице. Наверное, эти таблетки волшебные. Я тоже бы охотно приняла одну.

У меня и в самом деле появилось чувство, что моё изменённое состояние сознания начинает потихоньку проходить. Если подумать, что я проводила целые дни с мыслями «Карлумеркарлумеркарлумер» или «Фу, какие же они все дураки», то сейчас явно наблюдался огромный прогресс.

– Что с арендной платой от доходных домов? – спросила я Мими, которая снова уткнулась в свою газету. – Такой шестиквартирный дом должен приносить кругленькую сумму. Наверняка уже накопилось немного денег, которые я могла бы выплатить тебе за долги.

– Ты ничего мне не должна! – ответила Мими. – И там два шестиквартирных дома. Они действительно кое-что приносят. Правда, они и обходятся прилично, между нами говоря. Но деньги переводятся на счёт Карла, который сейчас заморожен, пока не будет решён вопрос с наследством. Почему у тебя нет генеральной доверенности?

– Кто мог предвидеть, что один из нас умрёт? У Карла тоже не было моей генеральной доверенности. И мы никогда не говорили о деньгах. Либо их было достаточно, и мы их тратили, либо их не было вовсе, и тратить было нечего.

– У Карла деньги были всегда, – сказала Мими. – Он просто тебе об этом не говорил. Он, кстати, снял складское помещение в Дюссельдорфе – вероятно, для мебели и картин. Адвокаты хотят как можно скорее каталогизировать их, но я сказала, что ты ещё к этому не готова. Возможно, среди этих предметов есть личные вещи Карла, письма, дневники – и я считаю, что в этом случае ты должна быть первой, кто их увидит.

– А какую, собственно, роль играет во всём этом дядюшка Томас?

Мими пожала плечами.

– Мы с папой попытались воссоздать картину по имеющимся документам. Видимо, речь идёт в первую очередь о наследстве его тёти Ютты. После её смерти оно отошло к её брату, то есть отцу Томаса и Карла, который, в свою очередь, оставил его своей жене, а та – Карлу. А Карл тебе. Но Томас считает, что наследство тётушки Ютты с самого начала предназначалось ему. И он хочет его получить, всё до последней табакерки. Он уже трижды сюда звонил, чтобы поговорить с тобой, гадкий слизняк.

– Правда?

– Во всяком случае, он считал, что разговор с тобой поможет избежать передачи дела в суд. Если я хорошая сестра, сказал он, то я уговорю тебя на разговор с ним. Кроме того, он всё время спрашивал, болван этакий, было ли у Карла для тебя ласковое прозвище. Твой адвокат написал после этого его адвокату, чтобы его клиент прекратил третировать звонками его доверительницу. Это помогло.

Я отпила апельсинового сока и задумалась.

– Будет немного странно, если я получу всё, что когда-то принадлежало родителям Карла. – Даже если я употреблю это на детёнышей ягуаров и тетрадки для индийских детей.

– Ты получишь не всё, – ответила Мими, снова углубляясь в свою газету. – Тебе придётся поделить наследство с детьми Карла. А это может длиться годами.

– Хм. – У способности ясно мыслить был недостаток. Я начала испытывать страх. Перед встречей с Лео. Последний раз мы виделись пять лет назад.

При мысли о встрече с Лео у меня по коже пошли мурашки.

И тут Мими громко вскрикнула.

Я от испуга опрокинула свой апельсиновый сок.

– Ты что, с ума сошла? – вскричала я, хватая рулон бумажных полотенец.

– Не я! – крикнула Мими, судорожно переводя дыхание и тыча пальцем в газету. – Они!

Она показывала на страницу с объявлениями о рождениях и смертях, и я подумала, что кто-то опять назвал своего ребёнка Нина-Луиза.

На самом деле Мими тыкала пальцем в объявление о смерти.

– А кто умер? – спросила я, промакивая разлитый апельсиновый сок. И тут сама увидела имя.

КАРЛ ШЮТЦ.

– Ох, – поражённо произнесла я. – Какой плохой год для людей с именем Карл Шютц. Отчего умер этот и сколько ему было лет?

– Каролина! – Как всегда в минуты возмущения, глаза Мими были широко раскрыты. – Не строй из себя дурочку. Это не какой-то там Карл. Это твой Карл!

– Но мой умер больше пяти недель назад, – возразила я, по-прежнему ничего не понимая.

Мими взяла газету и расправила её перед собой, как транспарант.

– Пожалуйста! Убедись сама.

Объявление о смерти Карла занимало добрых полстраницы, это стоило, наверное, целое состояние.

Неисповедимы пути господни…

Мы прощаемся с чудесным человеком,

который осчастливил нас своей светлой личностью

и дарил нам радость и любовь.

Внезапно и неожиданно в возрасте 53 лет

умер наш любимый отец,

брат и муж

Доктор Карл Шютц

Жизнь для искусства и семьи

Скорбим

Лео Шютц

Коринна Шютц

Хелена Шютц

Томас Шютц

Моника Ланге-Шютц,

а также друзья и родные

Исполненные благодарности, мы хотим вспомнить о нём.

Всех, кто знал его, сердечно приглашаем

в четверг, 3 декабря, в 16:00 в ритуальный зал Хелльман

на маленькое поминальное торжество, посвящённое его памяти.

Вместо цветов и венков просим делать взносы в Шютц-фонд

содействия немецкому кинематографу. Номер счёта 11820056

в банке Дюсселдорфа. Всех, кто по ошибке не получил личного

приглашения, просим рассматривать данное объявление

как таковое.

Я таращилась на объявление не меньше минуты. Затем Мими опустила газету и устало сказала:

– По крайней мере они не изобразили тут венок и руки в молитве. Или сломанную розу. Карл пришёл бы в бешенство.

– Да, но что значит «неисповедимы пути господни»? Карл был атеист!

– Да, но его семья, очевидно, нет, – ответила Мими. – В четверг будет сорок дней со смерти Карла. Они, похоже, собираются отмечать сорок дней.

– «Неисповедимы пути господни»?

– На языке католиков это означает: поскольку он бросил свою семью и нашёл себе новую молодую жену, он был наказан ранней смертью и на довольно длительное время попадёт в чистилище, аминь.

– Жизнь для искусства и семьи. – У меня пересохло во рту и участился пульс. – Это почти смешно.

– Тем не менее. Они бы могли написать наоборот: сначала семья, потом искусство, – сказала Мими. – Но нет, это вообще не смешно! – Она так сильно ударила кулаком по газете, что посуда на столе зазвенела. – Честно говоря, я этого не понимаю. Это самое бесстыдное, что я когда-либо видела. Они действительно устраивают… альтернативные похороны.

– А это вообще можно делать?

– А кто им может запретить? Наш адвокат? Папа Римский?

– Но они… они же не имеют права!.. – вскричала я. – Карл у меня! – Несколько тише я добавила: – По крайней мере его прах.

– Я считаю, что они даже способны выставить пустой гроб. – Мими снова посмотрела на объявление. – Моника – это, наверное, бывшая жена. Любимый отец, брат и муж – алло? Какая наглость!

– Вряд ли в подобном объявлении можно было написать «нелюбимый бывший муж». – Я пододвинула свой стул ближе к Мими. Моника Ланге-Шютц. Я не знала, что у матери Лео двойная фамилия, но это меня не удивило. Очень подходит к Оер-Эркеншвику.

– А что это за Шютц-фонд? – спросила Мими. – Вряд ли они могут вот так просто основать фонд имени Карла. Я немедленно позвоню нашему адвокату.

– Наверное, это идея дядюшки Томаса. Карл не имел ничего общего с кинематографом, тем более с немецким кинематографом. А вот дядюшка Томас Кувшинное рыло выбросил миллионы на производство каких-то подозрительных фильмов. Только подумать! Он не только хочет урвать кусок от наследства Карла, он хочет ещё и набить карманы деньгами, которые люди потратили бы на венки.

– Вот крыса, – пробурчала Мими.

– Преступники, – сказала я. – Сплошь преступники и прожжённые лицемеры.

– Так бы их и… пнула в зад! Я бы охотно появилась на этом торжестве и высказала бы им всё, что я о них думаю!

– Я тебя благословляю. Можешь взять для подкрепления баллончики с краской. И бомбы-вонючки.

– Я серьёзно. Это нельзя просто так оставлять! У Карла уже было поминальное торжество! Пять недель назад. У нас был прекрасный ведущий, трогательные речи, белые розы, огромные свечи – а ещё в большой чаше плавали маленькие огоньки и лепестки цветов!

В самом деле? Я ничего этого не помнила. Я просто смотрела перед собой и подсчитывала всё, что можно. 46 рук, которые мне пришлось пожать. 68 ног в чёрном. 14 мужчин с бородой. 87 раз прозвучавшее слово «тяжело».

– Это были креативные, приличные, торжественные поминки. И ни один из них не посчитал нужным явиться, – сказала Мими. – Они даже не извинились.

– Не, конечно, не извинились. Они же запланировали альтернативное мероприятие. Наверное, к ним даже придёт священник и скажет что-нибудь про неисповедимость путей Господних… И про чистилище, куда попадают люди, оставившие жену и детей. В католической церкви разводы не признаются, поэтому бывшая жена Карла, строго говоря, по-прежнему за ним замужем, понимаешь? Это она сейчас вдова.

– Давай туда сходим, – предложила Мими. – Чтобы они от стыда провалились сквозь землю.

При этой мысли у меня скрутило живот

– Тогда нам придётся надеть светлые парики и тёмные очки.

– Чушь! У нас нет причин скрываться! Это им должно быть стыдно. У них нет ни капли разума. Мы отправимся туда и расскажем всем гостям, что семья бойкотировала настоящие поминки. – Мими сложила газету в квадратик размером с открытку. – И что настоящая вдова – это ты. И что они хотят отобрать у тебя имущество Карла вплоть до последней табакерки.

Я попыталась представить себе эту сцену. В моём воображении бывшая жена Карла стояла в шляпке с чёрной вуалью в окружении своих троих детей и священника, и все они презрительно смотрели на меня.

Мой живот скрутило ещё сильней.

– Я думаю, что я не решусь это сделать.

– Почему? – Мими бросила сложенную газету на стол, где она волшебным образом развернулась. – Тут нужна не решительность, а только злость. А я сейчас так зла, что меня трясёт.

Я прислушалась к себе.

– Наверное, таблетки сделали меня трусихой. Я уверена, что если мы там появимся, то они распнут нас на ближайшем дереве.

– Хм, – сказала Мими. – Может быть, ты права. Они, наверное, не понимают, как отвратительно то, что они собираются сделать. «Мы прощаемся с чудесным человеком, которого не видели пять лет»... Они классически подавили в себе чувство вины. Раз их много, то они автоматически считают себя правыми.