Текст книги "Непристойное предложение"

Автор книги: Керстин Гир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

– Моя дочь говорит, что вы продаете великолепные самшиты, – произнес он. – Она пожелала себе на день рождения пару самых высоких экземпляров. Они должны украсить вход в магазин, словно это не магазин, а самый крутой бутик в городе.

– У меня есть еще два самшита, – сказала я. – Но они недешевы, господин доктор.

– Ах! – Доктор Бернер пристально посмотрел на нас. – Для своих детей ничто не дорого, не так ли?

Прежде чем отправиться в этот день домой, я набрала несколько килограммов красной смородины в саду рядом с нашим домом. Ягоды слегка перезрели, но мне не хотелось оставлять их птицам. Из погреба нашего со Штефаном дома я взяла коробку с пустыми банками, которые специально собирала весь год для этого случая. Ведь нет ничего вкуснее смородинового желе, приготовленного своими руками. Разве что клубничное варенье.

С коробкой в руках я ходила по дому. Штефан все еще сидел в кабинете, так что у меня была возможность немного пошпионить. В моем собственном доме. На кухне царил хаос, половина дверок от шкафчиков была демонтирована, пол и стены ободраны, и повсюду стояли емкости с краской. На кухню загородного дома в английском стиле это пока не очень походило.

Я с любопытством проникла в гостевую комнату, в поисках следов, например, валяющихся где-то трусов Штефана, или коробочки для его контактных линз где-нибудь на ночном столике, или остатков запаха его туалетной воды. Но гостевая комната имела вид образцово-показательный. Покрывало на кровати было расстелено идеально, в вазе стоял букет свежесрезанных ромашек, а ветерок колыхал шторы из легкого белоснежного муслина. В последний мой приход сюда шторы еще не были готовы. Интересно, шторы были повешены, чтобы никто не мог увидеть с улицы, что творится в кровати? Конечно, кому охота быть наблюдаемым во время занятий сексом Хубертом и K°? Если этот секс был, разумеется. Здесь я была уверена только на девяносто девять процентов. Один процент я оставляла надеждам на то, что Штефан общался с Эвелин только по поводу своего синяка.

Оливер, похоже, сегодня работал до позднего вечера. Дома его еще не было. А может быть, из-за того, что, проведя обеденный перерыв вместе с Эвелин и ее овуляцией, он вынужден был задержаться.

Настроение у меня было хуже некуда, но тем не менее я принялась за приготовление желе из принесенных мной ягод. Под это дело было решено использовать большую кастрюлю для спагетти, в которой я смешала ягоды, сахар, ваниль, и, добавив туда немного взятого у Оливера кальвадоса, принялась за готовку. Хорошо, что у Оливера была современная газовая плита, потому что она позволяла регулировать нужный уровень нагрева и достигать той густоты варенья, которая больше по вкусу.

Когда я наконец разложила по банкам готовое желе, кухня представляла собой ужасное зрелище. Словно я провела на ней по меньшей мере боевую операцию. Но, как говорится, лес рубят – щепки летят.

Я поставила банки вверх донышками охлаждаться и занялась написанием этикеток. Это была замечательная работа, потому что глазами тоже иногда едят. На первой этикетке я написала витиеватым почерком: «Неповторимое, с утонченным вкусом желе из красной смородины в исполнении Оливии с настоящей ванилью и добавлением кальвадоса», а снизу дату приготовления. Прелестно. Но банок получилось много, и на десятой этикетке рука устала выводить каллиграфические буквы. «Желе из красной смородины с ванилью и кальвадосом», а снизу число и год, чтобы каждый, кто возьмет банку в руки, понимал, с чем имеет дело. На последних этикетках не было даже сил написать просто: «Желе из красной смородины».

Когда Оливер вернулся домой, я подписала последнюю банку и оттирала испачканные маркером руки.

– Но когда я уходил, здесь было несколько чище, – произнес Оливер и указал на перепачканную столешницу.

– Так точно, – ответила я весело-агрессивно и указала руками на ряд остывающих банок с желе. – Двадцать четыре штуки. Собственного приготовления.

– «Ж.К.С.», – прочитал Оливер вслух надпись на одной из последних банок. – Что это должно означать?

– Это всего лишь сокращение, – угрюмо произнесла я. – От «Неповторимое, с утонченным вкусом желе из красной смородины в исполнении Оливии с настоящей ванилью и добавлением кальвадоса». Напиши такую фразу десять раз, и ты поймешь, что значит сделать такое блюдо.

Оливер соскреб немного желе со столешницы и слизнул его с пальца.

– Объедение, – произнес он. – Вот уж не знал, что ты обладаешь способностями настоящей домохозяйки, Блуменкёльхен.

– У меня куда больше способностей, чем ты подозреваешь, – ответила я.

У меня было куда больше способностей, чем могли подозревать все.И это была одна из моих главных проблем.

Оливер плюхнулся на одно из эксклюзивных кресел.

– Что за день, – вздохнул он.

– Не нагружай себя, – сказала я.

Он-то хотя бы имел сегодня секс, а вот я нет.

– У тебя сегодня и в самом деле плохое настроение.

– Да, мне очень жаль. Я чувствую себя… брошенной. Скажи, ты не находишь, что я стала толще?

– Нет, – ответил Оливер. – А что, это так?

– Нет, но после тридцати вес начинает распределяться по телу совсем иначе. Так говорит Штефан.

– Ага, – сказал Оливер. – Тогда я нахожу, что это изменение в распределении веса очень тебе идет.

– Гм, – ответила я несколько смущенно. – Вам было хорошо с Эвелин?

Оливер высоко поднял брови.

– Очень хорошо.

– Где же вы теперь встречаетесь? – спросила я.

– В гостинице.

– А это возможно? Ну, я имею в виду, что все происходит в обед?

– В этом отеле нет. Там надо снимать номер на целые сутки.

– А почему бы вам не встречаться здесь?

Оливер пожал плечами:

– В отеле все как-то романтичнее.

– Ну да, понятно, – завистливо сказала я.

– Эвелин добыла где-то веселенькую книжечку пятидесятых годов. Советы добропорядочной жене, как она может сделать счастливым своего мужа. Оттуда мы и вычитали про гостиницу и еще кое-что и пытаемся теперь делать так, как там написано. Это просто умора.

– Таких подробностей я, собственно, и не хотела знать. – У меня и так перед глазами стояла картина, как Оливер и Эвелин веселятся на кровати в номере отеля, пробуя позиции, представленные в книге пятидесятых годов. – А зачем вам обязательно нужен ребенок?

– А почему вы не хотите детей? – ответил вопросом на вопрос Оливер.

Я пожала плечами:

– Слишком большая ответственность. Даже когда человеку кажется, что у него достаточно мужества, чтобы решиться на это, он заблуждается.

– Да, но такова жизнь.

– А мне не хотелось бы отвечать за искореженную в будущем жизнь, – жестко сказала я. В действительности же я испытывала страх перед родами. Не перед схватками и страшной болью (хотя Элизабет и Ханна в лицах и не раз рассказали мне об этих ужасах при рождении Маризибиль и Каспара), а перед тем, что наступает потом. Перед тем, что называется материнскими чувствами по отношению к маленькому, беспомощному существу. Человек, имеющий ребенка, обязан думать не только своим умом, но и рассуждать с позиции малыша. Когда тот опрокидывает на себя тарелку с кашей, делает первые шаги, страдает из-за того, что его лучший друг оказывается умнее или сильнее его или уходит играть с другими детьми, когда воспитательница в детском садике не желает пожалеть его, – все это мать должна чувствовать и пропускать через себя. И это, с моей точки зрения, были совершенно нормальные, человеческие представления. А своя собственная жизнь была уже и без того слишком тяжела. – Уж лучше я сама обеспечу себя пенсией, а когда станет совсем невмоготу, уйду в приют, так будет честнее.

– Но ведь это так важно – иметь семью, – сказал Оливер. – Ты знаешь, с тех пор как я научился думать, эта картина постоянно у меня в голове: дети, бегущие тебе навстречу, когда ты приходишь с работы. Мастерящие что-то тебе в подарок ко дню рождения. Сидящие на твоих плечах, когда идешь с ними гулять. Запускающие вместе с тобой змея. И жена, готовящая домашнее варенье и улыбающаяся тебе, когда ты возвращаешься с работы.

– Это все очень похоже на рекламный ролик, – сухо ответила я. – Слабо верится, что у Эвелин в голове точно такая же картина.

– Да, у нее такой картины нет, – сказал Оливер. – Она хочет ребенка, потому что так подсказывают ей ее биологические часы.

– Ха-ха, – сказала я. – Они начинают тикать у тех людей, которые видят такие картины. Лично у меня ничего не тикает. А если я и вижу какие-то картинки, то они полны забот, бессонных ночей у постели заболевшего чада, страха, что ребенок принесет в дом какие-нибудь нехорошие слова, или скандалов с соседями, в собаку которых он запустил камнем.

Оливер покачал головой:

– Может быть, счастливые семьи – это и есть некое клише, но то, что все идет от этого, в этом мой отец, безусловно, прав. Нам всем нужны рядом люди, которые от нас зависят. Которым мы можем передать все, чему научились сами. За которых мы должны постоять и которые смогут постоять за нас и в хорошие и в трудные времена, как бы высокопарно это ни звучало.

Я снова пожала плечами:

– Этого ты не можешь знать точно. Нет никакой гарантии, что ты сможешь всегда быть при своих детях. Мои родители, например, умерли, когда мне не было и семи лет, и меня воспитывали чужие люди, в окружении совершенно неродных мне братьев и сестер.

– Я и не знал ничего об этом, – сказал Оливер. – Я думал, что тогда, на свадьбе, присутствовали твои настоящие родители.

– Это мои приемные родители. Они в порядке, но это не настоящие родители. Я вижу их очень редко. Они живут за четыреста километров отсюда. Мы пишем друг другу письма на Рождество и открытки ко дню рождения. И это все. Я всего лишь приемная дочь.

– Бедняжка… – Оливер сделал движение, словно собираясь погладить меня.

– Ах, только не начинай мне теперь рассказывать, что без еженедельных завтраков в компании своего отца ты не можешь прожить, – зло сказала я.

– Отчего же, – усмехнулся Оливер. – Может быть, не каждое, а каждое второе воскресенье, но мне бы их очень недоставало, если бы их не было, правда. – После короткой паузы он добавил: – Исключая, может быть, общение с Эберхардом.

– Во мне, видимо, этот семейный ген так и не смог развиться, – сказала я. – Несмотря на то, что моя приемная семья была очень хорошая. Ни малейшего следа «Отверженных» или «Дэвида Копперфилда».

– Копперфилд – тоже сирота?

– Не фокусник, персонаж романа Диккенса.

– Мы были… и есть, наверное, не семья из книжки с картинками, – сказал Оливер. – Но тем не менее я хочу иметь детей. Еще и потому, что смогу быть для них лучшим отцом, чем мой отец для нас.

– Это будет не так сложно.

– Ты думаешь? – Оливер с сомнением посмотрел на меня. – Я не знаю – он был не таким уж плохим. Всегда делал так, как считал лучше.

– Да, так делают все родители, – неприязненно сказала я. – Я рада, что Штефан относится к этой проблеме так же, как и я.

И Штефан был рад, что я отношусь к этой проблеме так же, как он. Он не хотел детей, потому что это «стоило бы лучших лет жизни». Так он говорил. Вкладываешь в них деньги и время, чтобы через двадцать лет понять, что вкладывал не то и не туда. Но ты сам становишься за это время на двадцать лет старше, и многие вещи уходят, так и не познанные тобой. Впрочем, это свидетельствовало скорее о том, что думали-то мы по-разному, но вывод делали один и тот же. И без детей жизнь может быть наполненной и счастливой.

Или как минимум просто нормальной.

Моя, впрочем, в данный момент была довольно паршивой. Я посмотрела на часы. Ровно десять. Что сейчас делают Эвелин и Штефан? Улеглись ли они в свою обновленную белоснежную кровать и начали практиковаться в позах, обнаруженных в той смешной книжке начала пятидесятых?

А что, если позвонить и слегка подпортить им настроение, подумала я. Но это не было мне позволено. Фриц может просмотреть телефонные счета, и миллион уплывет от меня мгновенно.

Впрочем, я могу позвонить из телефона-автомата.

Я решительно поднялась с места. Оливер взглянул на меня.

– Пойду прогуляюсь вокруг дома, – сказала я уже на полпути к двери. – Глотнуть свежего воздуха.

Оливер кивнул.

– А у тебя есть телефонная карта? Я застыла на месте.

– Откуда ты знаешь?..

Оливер улыбнулся и достал из кармана брюк портмоне.

– Должно быть, хорошо, когда тебе кого-то недостает. Там должно быть как минимум десять евро.

– Спасибо, – ответила я.

Я с удовольствием рассказала бы ему, что Штефану совсем не недостает меня, скорее напротив – он уже улегся в постель с его женой. Но зачем портить настроение еще одному человеку?

У двери я остановилась на какое-то мгновение и обернулась. Оливер снова углубился в чтение.

– Прямо перед маленьким книжным магазинчиком, напротив ирландского паба, – не отрываясь от страницы, произнес он. – Ты не заблудишься.

– Спасибо, – еще раз повторила я. Его прозорливость начинала казаться мне зловещей.

Спускаясь по лестнице, я пыталась придумать, что бы такого сказать, если кто-то попадется мне рядом с телефонной будкой. Вероятно, следовало сослаться на какой-нибудь деловой разговор типа беседы с налоговым инспектором, которого не удалось застать в рабочее время, или что-нибудь типа того.

Внизу, возле входной двери подъезда, я едва не столкнулась с кем-то в полумраке улицы. Это был мой свекор.

– И куда мы так спешим? – спросил он и взял меня за плечи.

Я почувствовала себя так, словно на меня надели наручники, застав на месте преступления. Страх сначала сковал колени, а затем я почувствовала, как кровь ударила мне в лицо. И я была очень благодарна, что здесь внизу было довольно темно, иначе Фриц немедленно бы догадался по моему виду, что намерения у меня совсем неблаговидные. А в темноте он мог лишь это подозревать.

– Привет, Фриц, – прохрипела я.

– На улице уже довольно темно, – сказал Фриц. – А я не вижу рядом с тобой даже собачки, с которой ты должна была бы идти погулять.

– Ха-ха, – выдавила я и позвенела мелочью, оказавшейся, на счастье, в кармане куртки. – Я захотела лишь съесть мороженое, в итальянском кафе напротив готовят потрясающий шербет «After-Eight». [17]17
  «После восьми» (англ.).


[Закрыть]Это одно из преимуществ, достающихся человеку, живущему в городе, – можно не дожидаться утра, если тебе захотелось полакомиться чем-нибудь вкусненьким.

– Так-так, – произнес Фриц и посмотрел на меня пронизывающим взглядом.

Я покраснела еще больше, если это вообще было возможно.

– Сегодня так жарко, – добавила я.

– А в этом кафе бывает обезжиренное шоколадное мороженое? – спросил Фриц.

Я кивнула.

– Тогда я иду вместе с тобой, – сказал Фриц. – Я тоже уже целую вечность не ел мороженого.

К счастью, кафе было еще не закрыто, и, к счастью, там был и шербет «After-Eight», и вдоволь сортов шоколадного мороженого. С огромными шариками в больших вафельных стаканчиках мы направились обратно к дому. Для Оливера Фриц купил порцию клубничного мороженого.

– Когда он был ребенком, всегда любил именно такое, – пояснил он свой выбор.

– И ты до сих пор помнишь это? – спросила я, восхищаясь против воли его памятью.

– Конечно, – ответил Фриц. – Отцы обычно не забывают таких мелочей.

– Я уже снова здесь, ха! – крикнула я, едва успев закрыть дверь. – И со мной Фриц.

Оливер с недовольным видом отложил в сторону книгу.

– Папа, тебе не кажется, что уже поздновато для контрольного посещения?

Фриц протянул Оливеру мороженое.

– Собственно, я всего лишь хотел выпить с вами по маленькой рюмочке коньяку, – ответил он.

Оливер уставился на вафельный стаканчик.

– Клубничное, – сказала я. – Когда ты был ребенком, ты больше всего любил такое.

– Нет, – произнес Оливер. – Ребенком я больше любил лимонное, а все остальное бросал под ноги.

Я с упреком смотрела на Фрица. Какие же мелочи никогда не забывают отцы?

– Ну да, – сказал Фриц. – Может быть, что-то случилось с моей памятью. Может, это был мой любимый сорт, когда я был маленьким. Если хочешь, мы можем поменяться, сын, себе я купил шоколадное.

– Да ладно.

Я смотрела на тающее мороженое и опасалась за сохранность белого дивана Эвелин. Она непременно выставит мне счет, если вещь окажется испорченной.

– Давайте лучше пойдем на лоджию, – предложила я. – Коньяк мы можем выпить и там.

– У нас дома нет коньяка, – заметил Оливер. – Но я могу открыть вино. Очень неплохое каберне.

Фриц застыл на месте, едва ступив на лоджию.

– Вот это да! Кусочек Тосканы на лоджии – это впечатляет, дорогая невестушка.

– Большое спасибо, – ответила я и поспешила зажечь фонарики, которые мы расставили и развесили во всех углах лоджии.

– Недурно, недурно, – произнес Фриц.

Оливер присоединился к нам с бутылкой вина и тремя бокалами.

– Я тоже принимал в этом участие, – сказал он. – К сожалению, я унаследовал от тебя, папа, две левые руки.

– Для двух левых рук все это выглядит очень представительно, – парировал Фриц. – Может быть, стоит привлечь вас обоих к реставрации моего сада? Соседи оформили все на уровне, один я отстаю.

– Это было бы неплохим сюжетом для шоу Оливера! – воскликнула я.

Фриц высоко поднял брови. Впервые я уловила в отце и сыне какое-то сходство.

– Что это?

– Ах, это вряд ли тебя заинтересует, – ответил Оливер.

– Отчего же, заинтересует, – возразила я. – Оливер, покажи ему концепцию.

Концепция вышла выдающаяся. Как-никак я весьма прилично над ней поработала. Оливер помедлил еще немного, но в конце концов направился в комнату. Фриц читал и читал, не отрываясь. Затем он сказал:

– Звучит многообещающе. И вполне сносно.

Оливер озадаченно посмотрел на него.

– Только, пожалуйста, никаких химер, папа.

– Ни в коем случае, – строго сказал Фриц. – Ничего подобного я и не говорил.

– Ты всегда говорил так по поводу любой моей идеи, папа.

– Нет, только относительно тех, которые и в самом деле были химерами.

Оливер вздохнул.

– А что по этому поводу говорит твой шеф? – спросил Фриц.

– Да, кстати, что же все-таки сказал директор программы? – подхватила я.

Лицо Оливера просветлело.

– Господин Дюрр хочет, чтобы мы на следующей неделе еще раз представили концепцию перед небольшой комиссией. Но уже сейчас полагает, что дело выгорит.

– Браво! – произнес Фриц.

– Кто это «мы»? – настороженно спросила я.

– Ты и я, – ответил Оливер и улыбнулся мне. – В конце концов, ты же над этим работала. Ты мой главный специалист. И очень нужна мне.

– Ну, тогда…

– …ну, тогда, – подхватил Фриц и поднял свой бокал, – за вас!

И вечер незаметно оказался совсем не так плох.

Глава 10

Так как я не исходила из того, что Фриц станет контролировать наше поведение и контакты два вечера подряд, то на следующий вечер взяла телефонную карту Оливера, отправилась к описанной уже телефонной будке и позвонила домой. Было чуть больше десяти часов вечера, на улице еще не совсем стемнело, но, похоже, в белой гостевой комнате уже горели белые свечи, создавая романтический полумрак.

Весь день было довольно жарко, лишь к вечеру немного похолодало. Впрочем, термометр на лоджии все еще показывал около тридцати градусов. Довольно жарко, чтобы кувыркаться в кровати.

После третьего гудка Эвелин сняла трубку.

– Мне очень жаль, что беспокою так поздно, – недружелюбно сказала я. – Но мне совершенно необходимо еще раз переговорить со Штефаном. Относительно нашего налогового инспектора, это очень важно.

– Мне тоже очень жаль, – в тон мне ответила Эвелин. – Но Штефана не-е-ет рядом.

Кто бы поверил! Я сделала вид, что не поняла.

– Тогда позови его, пожалуйста! Это действительно очень важно, – угрюмо проговорила я.

Преимущество нашего старого телефона заключалось в том, что его нельзя было носить по дому. И Штефану придется встать с белоснежной кровати, чтобы поговорить со мной. Может быть, он уже успел снять пижаму и швырнул ее рядом с кроватью. Тьфу!

– Я не могу его позвать, Оливия, – нетерпеливо возразила Эвелин. – Его нет дома.

– Да? А где же он?

– Он сказал, что должен еще поработать, – ответила Эвелин. Я форменным образом слышала, как она пожимает плечами. – Позвони ему в офис.

Ха! Дешевый трюк. В трубке я отчетливо слышала посторонний шум. Вероятно, Штефан пытался отыскать свою пижаму.

– Да, я так и сделаю, спасибо, – ледяным тоном заметила я. Она должна осознать, что я в курсе всего. – И извини еще раз за поздний звонок.

– Ничего, – сказала Эвелин. – Господин Какабульке и я все равно еще заняты работой. Он монтирует новые дверцы на кухонные шкафы, а я подбираю подходящий тон краски. Я думаю, что чисто-белый будет слишком ярок, поэтому скорее всего остановлюсь на ванильном, ты не возражаешь?

Я думала совершенно о другом.

– Господин Кабульке все еще на работе? – недоверчиво спросила я. – В такую жару?

Часы на аптеке напротив показывали 22.20, мне хотелось задушить Эвелин.

– Не беспокойся, – успокоила меня она. – Он делает все бесплатно. – Она понизила голос. – Я думаю, ему не очень хочется идти домой: его жена – настоящая ведьма. – На заднем фоне послышалось какое-то бормотание. – Все в порядке, господин Какабульке?

– Мне осталось только снять п-п-подоконник, – раздалось в трубке нечто, очень похожее на г-г-голос господина Кабульке. – Но это мы сейчас од-д-долеем.

Или они используют имитатор голосов, или господин Кабульке действительно еще был там и занимался дверцами.

– Ну, тогда приятного вечера. – Слегка обескураженная, я повесила трубку.

Несколько минут я задумчиво смотрела на аппарат, затем решительно набрала номер офиса. Однако там работал лишь автоответчик.

«Вы позвонили, когда наш рабочий день уже закончился, – услышала я голос Штефана. Несмотря на сухость и официальность текста, звучал он очень сексуально. Я, полная страстного желания, слушала его. – Вы можете сообщить свое имя, цель звонка и контактный телефон, и мы обязательно перезвоним вам в ближайшее время».

Ах нет, нет. Цель звонка была не до конца ясна и мне самой. Если бы Штефан снизошел до того, чтобы ответить лично, я скорее всего просто сказала бы ему: «Я очень хотела услышать твой голос».

Где же его носит? Может быть, играет со своим другом Адамом в сквош? Но на улице все еще было тридцать градусов. Жарковато для сквоша.

На карте еще оставались деньги, и я решила позвонить Элизабет. К счастью, она не улеглась спать. Неудивительно при такой температуре воздуха.

– Что ты делаешь? – плаксиво спросила я.

– Мы с Ханной сидим в детском бассейне и пьем розовое вино, – сказала Элизабет. – Мы решили переночевать прямо здесь.

– Звучит освежающе.

– Да, заходи, – предложила Элизабет. – Еще одно место у нас найдется. И есть еще достаточно колотого льда. Мы бросаем кубики в бокалы и в купальники.

– Друг другу?

– Нет, каждая себе, – ответила Элизабет и хихикнула.

Я вздохнула:

– Элизабет, Штефана нет дома, и в офисе его тоже нет.

– Да, но это совершенно ничего не значит, – ответила Элизабет. Похоже, розовое привело ее в прекрасное расположение духа. При прочих условиях она бы уже начала нервничать и злиться на меня, едва услышав имя Штефана. – При такой жаре он совершенно спокойно мог предпринять вылазку на Баггерзее. Ох, ты думаешь, что он отправился в путь с Эвелин?

– Нет, – сказала я. – Она с господином Кабульке продолжает делать ремонт у нас на кухне.

– Тогда тем более все прекрасно.

– Нет, не прекрасно, – всхлипнула я. – У меня такое чувство, что Штефан вообще не хочет больше со мной общаться. Я даже не знаю, где он проводит сегодняшний вечер. Может быть, Эвелин солгала и он всетаки дома, но не захотел со мной разговаривать. У него, мне кажется, возрастной кризис.

– Ах, я так не думаю. Он просто мужчина, а мужчины время от времени начинают дурить, – заметила Элизабет. – Кризис наступает позже, правда, Ханна?

– Мужчины – те еще бестии, – услышала я голос Ханны. – Они появляются только тогда, когда вся работа уже сделана.

– Она немного перебрала, – пояснила Элизабет. – А Эвелин, значит, ремонтирует вашу кухню? Ненормальная. Но тебе действительно повезло.

– Да, но за это я, кажется, скоро потеряю мужа.

– Не оставляй своего мужа, он скоро опять будет в моде! – захохотала Ханна.

– Она как раз не собирается его оставлять, Ханна.

– Это хорошо, потому что женщина без мужчины – все равно что рыба без трактора, – выдала Ханна и икнула.

– Велосипеда, Ханна, велосипеда.

– Зачем я в это ввязалась? – вздохнула я. – У меня с самого начала было плохое предчувствие. Из-за этого миллиона у меня разрушится семья.

– Ты все видишь в черном цвете, – сказала Элизабет. – Есть тысячи самых убедительных причин, позволяющих объяснить отсутствие Штефана дома.

В трубке что-то пискнуло.

– Телефонная карта кончилась, – сообщила я. – Только, пожалуйста, назови мне хоть одну причину из этой тысячи, тогда я успокоюсь.

– Итак, – произнесла Элизабет, но в этот момент в трубке наступила тишина.

Я опечаленно повесила ее. Ах, что же со мной стало! Я чувствовала себя, как бедный муж Деми Мур, когда он осознал, что миллиона ему не видать.

Но в следующий момент у меня возникла спасительная мысль: а что, если Штефан совсем не собирался ложиться с Эвелин в постель, а так же, как и я, отправился на поиски телефонной будки, из которой мог бы мне позвонить? Довольно логично, не так ли?

Двое мужчин, стоявших на противоположной стороне улицы у входа в ирландский паб, показались мне подозрительно знакомыми. Да, конечно, блестящая в свете фонаря загорелая лысина одного и огромные уши другого не узнать было невозможно. Я стремительно направилась в сторону дома.

– Выглядишь отвратительно, – заявила Петра на следующее утро.

Было все еще нестерпимо жарко. Воздух за ночь не успел остыть. Никто в Германии не спал в эту ночь нормально, за исключением тех немногих счастливчиков, у которых дома были кондиционеры. Сама Петра выглядела так, словно медленно таяла на этой жаре. Было еще только половина девятого, а тушь на ее ресницах уже начала расплываться. И настроение у Петры было отвратительное.

– В самом деле. Суперотвратительно, – настаивала она. – Тебе следует сделать что-то со своими волосами.

– Да, при первой же возможности ты отведешь меня к своему парикмахеру, – предложила я.

У нее на голове снова была целая гора детских косичек.

– А еще обувь. В этой у тебя будет невероятный запах от ног! Ужас!

Ну, предположить, что при такой жаре мои ноги будут благоухать ароматом роз в течение всего дня, было верхом глупости. Но для решения этой проблемы в конце концов есть душ. Петра же, похоже, выливала на свои ступни и утром и вечером литры всяких средств от запаха пота, потому что весь магазин пропах этими ароматами.

– Я никак не могу понять, что находит в тебе твой муж, – сказала она, возвращая меня к теме моих страданий.

Штефан, конечно, не пытался позвонить мне, какая разница, что мои размышления на этот счет были так логичны. Оливер подтвердил, что телефон за весь вечер не позвонил ни разу. Я легла в постель в ярости.

– Женщины вроде тебя – позор всего женского рода, – заключила Петра.

Так дальше продолжаться не могло.

Я прошла мимо Петры в кабинет. Штефан сидел перед компьютером. Я была по горло сыта необходимостью его расчетов! Но на экране монитора не было и следа какой-нибудь бухгалтерской программы. Только информация о какой-то вакансии. Кто-то искал руководителя в отдел маркетинга своей фирмы, если я точно успела разглядеть текст на экране.

– Что это значит? – спросила я вместо приветствия. Штефан обернулся ко мне.

– Закрой, пожалуйста, дверь, а то весь горячий воздух пойдет сюда.

Я толкнула дверь ногой, чтобы она захлопнулась сама. В кабинете царила приятная прохлада, потому что работал вентилятор.

– Где ты был вчера вечером? – спросила я.

– Вчера вечером? – Штефан посмотрел на меня как на инопланетянку. – Во сколько?

– В… это не важно, где ты был?

– В доме нечем было дышать от запаха краски, и я вышел на воздух.

– И куда?

– Олли, что это значит? Ночью было нестерпимо жарко, и мне был нужен свежий воздух.

– Где ты был?

Штефан покачал головой.

– Ты больна, знаешь ли!

– В кабинете тебя, во всяком случае, не было. Я звонила туда.

– Однако я был здесь, – сказал Штефан. – Просто не подходил к телефону. Но если бы я знал, что это ты…

– Кто же это еще мог быть? – ехидно спросила я.

– Может быть, тот, кому захотелось после восьми вечера сюда просто так позвонить, – резко сказал Штефан. – Чтобы просто так проиграть миллион евро. Ты действительно сошла с ума – звонить мне сюда в такое время! Ты же знаешь, что наши старые мешки везде и всюду имеют глаза и уши. Речь идет не о тебе одной, а о нас всех, ты понимаешь?!

Ему удалось победить меня моим же оружием. Я почувствовала себя отвратительно. Да, я не имела права звонить.

– Я так тосковала, – жалобно произнесла я, что, впрочем, было наполовину ложью.

Лицо Штефана несколько смягчилось.

– Ах, пышечка, ну надо немного потерпеть. Еще четыре месяца, и мы сделаем это.

– Да, – вздохнула я.

– Мы начнем совершенно новую жизнь, – сказал Штефан. – Ты и я – мы совершим новый прорыв.

– Да, – неуверенно сказала я.

Что он имел в виду, говоря это? Немного обновить жизнь – да, это соответствовало моим представлениям.

Мой взгляд упал на монитор. На экране появилась заставка: компьютерные рыбы, плавающие туда-сюда.

– Почему ты ищешь новую работу? – спросила я.

– Работу вообще, ты имеешь в виду? – уточнил Штефан. – Нет, я пока не ищу, просто оцениваю свои шансы.

– Но почему?

– Олли-Молли, я не раз объяснял тебе ситуацию: этот магазин скорее мертв, чем жив.

– И совсем не мертв, – гордо возразила я. – Как только Оливер запустит в производство свое новое шоу, у нас будет самый лучший питомник в Германии. Мы тогда сможем организовать собственную службу рассылки посадочного материала.

– Ах, Олли, – заметил Штефан, – как же ты наивна! Идут небеспочвенные разговоры о том, что наш строительный супермаркет откроет будущей весной отдел садоводства. И если это правда, ни одна свинья к нам не пойдет. Это же глупо держаться за то, чему уже вынесен смертный приговор. У тебя это никак не укладывается в голове.

– Даже если отдел откроется, это ничего не означает, – парировала я. – Ты же сам знаешь, как все бывает в этих строительных супермаркетах: плохое качество, никаких консультаций и примитивный набор посадочного материала в виде двух облезлых терракот, – ни один из наших постоянных клиентов туда не пойдет.

Штефан удрученно посмотрел на меня.

– Ты просто не хочешь посмотреть реальности в лицо, – вздохнул он.

– Нет, – запротестовала я. Такой реальности в лицо я смотреть действительно не хотела. – Послезавтра мы с Оливером идем к руководителю телекомпании. Я должна туда пойти, чтобы ответить на чисто специальные вопросы. Там же полнейшие дилетанты, которые не могут отличить грушу от яблони. И если нам удастся окончательно убедить директора программ, то уже этой осенью будет готов пилотный выпуск. И это не утопия. Может быть, я даже получу гонорар как консультант.