Текст книги "Брачная ночь с горцем"
Автор книги: Керриган Берн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Глава десятая
Пять недель.
Застыв точно статуя, даже не мигая, Саманта невидящим взором смотрела в огонь, согревавший холодные камни очага. Вечные пререкания Локрина и Кэлибрида давно стали для нее чем-то вроде колыбельной – верным знаком того, что день окончен и наступает время отдыха. Но сегодня вечером она почти не слышала шотландскую речь, придававшую певучую мягкость даже сиплым и ворчливым голосам стариков.
Пять недель назад, почти день в день, она села на поезд, идущий в Вайоминг, и встретила Элисон Росс.
Пять недель назад… Она убила своего мужа.
Накануне того рокового дня они занимались любовью, а затем она всадила ему пулю между глаз.
Чуть больше, чем за месяц, она прожила целую жизнь. Мечты о счастливой жизни с Беннетом в Орегоне теперь были мертвы и покоились в могиле, как и сам Беннет. Впрочем, где он покоится? Что сделал с его останками Брэдли – похоронил или сжег? Пришлось ли ему хоронить двух братьев в один день? Или Бойд выжил? Она ведь так и не узнала, что произошло в поезде. Кто начал стрельбу? Много ли людей погибло? Сколько было раненых?
«Бойня Мастерсов» – так назвала произошедшее Элисон.
Господи, что же они наделали? Скольких невинных погубили бандиты, ставшие ее семьей?
Хорошо, что между ней и тем, что осталось от братьев Мастерсов, теперь пролегал океан. Пусть так и остается.
Элисон написала, что Саманта, если захочет, может оставаться в Эррадейле хоть до конца жизни.
Что-то в этой земле действительно ее привлекало. Ветер над болотами пел, а не завывал, как над пустыней. Солнце, в Неваде – свирепое и безжалостное, в Шотландии же оно стало редким и желанным гостем. Звуки американского Запада – трещотка гремучей змеи, крик стервятника, лай койотов, пронзительный визг пумы – всегда несут угрозу, а здесь холмы словно нашептывают какие-то древние стихотворные строки. И воздух тут без дыма и без копоти. Пахнет же морем и вереском. А из источников, носящих имена языческих богов и героев, льется чистая, как хрусталь, вода.
Она полюбила эти места всей душой. И хотела бы здесь остаться. Если бы… если бы только знала, что ей теперь делать!
В последний месяц будущее для Саманты стало чем-то неопределенным. Она утратила способность смотреть дальше, чем на день вперед. Что будет завтра? Встанет, оденется, будет работать, потом приготовит ужин из того, что принесут Каллум или Локрин… А если повезет, то же самое повторится и на следующий день.
Но теперь… теперь ей поневоле приходилось задуматься о будущем.
Пять недель.
Пять недель назад она отняла у человека жизнь… и почти в тот же день другая жизнь зародилась в ней.
– Так что, печенье-то доедать будешь? – поинтересовался Локрин, с явным неодобрением наблюдая, как она машинально крошила его, растирая между пальцами.
– Что? – Она в растерянности заморгала, пытаясь вернуться к реальности.
– Ты, девочка, съела не только свою куропатку, но и порцию Каллума, но мы на это посмотрели сквозь пальцы. В конце концов, Каллум сейчас в Инверторне, и он наверняка будет ужинать с отцом. А вот печенье… Ты берешь уже четвертое, а нам с Кэлом пока досталось только одно на двоих, и будь я проклят, если стану делиться с этим ленивым старым козлом!
– Ох, я…
Бросив взгляд на печенье, которое сжимала в руке, Саманта поспешно протянула его Локрину. Тот схватил лакомство с проворством вора. Саманта же тщетно старалась вспомнить, когда взяла это печенье. И неужели действительно съела уже три и не заметила?
– Сэм, ты на нас не сердишься? – осторожно спросил Кэлибрид.
– Извини, что я сегодня молчу, – ответила она. – Мне нужно многое обдумать.
– Просто ты все масло съела в одиночку, – пожаловался старик. – По-моему, такое случается с женщинами… гм… ну, знаешь, в этих особых женских состояниях, когда они еще, к тому же, нервничают, плачут и сердятся на всех…
«Особое женское состояние»? Что ж, можно сказать и так.
– И это после того, как мы принесли тебе сыр из Руарида! – сурово добавил Локрин.
– Который ты съела на обед – и тоже ни с кем не поделилась, – проворчал Кэлибрид.
Локрин воззрился на нее подозрительно, прищурив один глаз таким образом, что его почти закрыла лохматая бровь.
– Аппетит у тебя в последнее время такой, что коровы позавидуют, – заметил он. – Может, и желудок коровий? Не понимаю, как в тебя столько помещается!
Саманта вздохнула и уткнулась лицом в ладони. «Интересно, возможно ли умереть от усталости, – подумала она. – Ох, надо бы им все рассказать… Нет, конечно, не совсем все, а только… кое-что…
Увы, долго скрывать беременность она не сможет.
Как странно… Она не боялась, что Локрин и Кэлибрид сочтут ее распутницей, но ей ужасно не хотелось им лгать.
– Я должна кое в чем вам признаться… – пробормотала Саманта.
– Лучше найди священника, – с этими словами Кэлибрид поднялся на ноги и нетвердой старческой походкой зашагал к дверям. – Или хотя бы подожди, пока я отолью.
Кэлибрид распахнул дверь, и в залу ворвался пронизывающий ноябрьский ветер.
– Эх, холодная сегодня будет ночка! – проворчал он. – Дождя больше нет, но роса на траве превратилась в лед!
– Чуете, дымом тянет? – спросил вдруг Локрин, по-собачьему поводя своим шишковатым носом.
– Сегодня я бросила в очаг побольше торфа, – пояснила Саманта, хоть сама и не различала никаких запахов, кроме чистого и свежего аромата горящих кедровых щепок. Казалось, этот запах обнимал ее, мягко обволакивая тело, совсем как… совсем как Торн!
«Надо бы вернуть ему плащ», – подумала она, зевнув. Но вернуть плащ – значит снова с ним увидеться. А кроме того, его плащ куда прочнее и теплее всех ее накидок и шерстяных кофт, привезенных из Америки. Правда, в нем не было той силы и тепла, что ощущала она в объятиях Торна, но все равно это неплохая замена.
Внезапно раздался громкий раскатистый треск – знакомый звук, который ни с чем не спутаешь. Саманта тотчас насторожилась и взглянула на Локрина. Тот откашлялся и пробормотал:
– Это же…
– Да, ружейный выстрел, – кивнула Саманта. – И стреляли где-то поблизости.
– Может, браконьеры? – предположил Локрин.
Вскочив на ноги, Саманта сорвала «кольт» с его привычного места – кобура с револьвером висела на рогах оленьей головы, прибитой к стене каким-то давно умершим Россом.
Прогремел еще один выстрел, на этот раз – ближе. Грохот эхом разнесся по болотам – и сразу вслед за ним раздался душераздирающий вопль.
– Там ведь Кэлибрид!.. – в ужасе воскликнула Саманта.
И в тот же миг Локрин бросился к дверям – уже с ружьем в руках. Сунув босые ноги в ботинки, Саманта проверила револьвер. Привычная тяжесть оружия в руке немного успокаивала. Бросившись следом за Локрином, она остановила его на пороге, вцепившись в его свитер.
– Постой! Мы же не знаем, кто там, не знаем, сколько их и откуда стреляли!
– Зато я знаю, что там Кэлибрид! – прорычал Локрин. – Это все, что мне нужно знать!
– Подожди! – в отчаянии крикнула Саманта. Звук, раздавшийся позади них, превратил ее страх в леденящий ужас.
Писатели, рассказывая о пожарах, часто упоминают «рев пламени», но Саманта до сей минуты не понимала, что это вовсе не метафора. Она обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как огненные языки бегут по невидимой дорожке к высокому окну, выходившему на пастбище. Но обычно огонь так не движется, он разбегается во все стороны, а не бежит по прямой.
«Поджог!» – промелькнуло у нее.
А под потолком уже собирался дым и, казалось, что клубы его плыли из пустынных жилых покоев старого дома.
Саманта пригнулась, потянув за собой Локрина. То, что разглядела она в разгоравшемся пламени, не оставляло времени на раздумья.
Искры! А искры – это порох. Если поджигатели использовали порох, то, скорее всего, запас его лежал где-то под окном… или даже в самом доме.
Взрыв пороха – верная смерть. А вне дома, в темноте, у них больше шансов в поединке со стрелками.
– Бежим! – приказала Саманта.
Она вытолкнула Локрина в ночь и сама бросилась следом, держась ближе к загонам и конюшням. Бежать туда не слишком хотелось, но коровье стадо, находившееся между ней и несколькими полуразвалившимися домиками, представляло собой хорошее прикрытие.
Вокруг дома, со всех сторон, разгорались огоньки. Языки пламени взбегали вверх и лизали стены. Трудно было что-то разглядеть в дыму и пламени.
Саманта пригнулась низко, как только могла, стараясь держаться в тени. Она благодарила судьбу за черный плащ Торна, под ним была лишь тонкая белая рубаха, в которой она стала бы заметной мишенью. Незашнурованные ботинки замедляли шаг, однако хруст изморози под ногами и ледяной воздух, обжигавший легкие, давали понять, что сбрасывать ботинки не стоило.
Внезапно Саманта споткнулась обо что-то теплое… и издавшее очень знакомое ворчание.
– Кэлибрид, ты жив? – с облегчением пробормотала девушка.
– Этот сукин сын в меня стрелял, – простонал старик. – Ранил в бок!..
– Идти сможешь? Нам нужно уходить, – сказала Саманта.
Из-за спины у нее вынырнул Локрин, который сразу бросился к Кэлибриду. Удивительно быстро и ловко подхватил он своей мясистой рукой костлявое тело друга и вскинул его себе на плечи, даже не замедлив шаг.
Кэлибрид громко застонал от боли, и Локрин прошипел:
– Будешь ныть – скину тебя в болото!
В этот миг тишину ночи снова разорвал выстрел. Позади Саманты затрещало дерево, и что-то острое вонзилось в лодыжку.
Локрин уже бежал прочь, и седые космы Кэлибрида развевались в такт его неровному бегу. Отлично. Стрелок промахнулся. И выдал, где находится. Выстрел раздался откуда-то сзади, и, следовательно…
Саманта упала на землю и прицелилась, надеясь, что поможет старикам выиграть время и найти укрытие.
Ага, вот он! Возле стены дома промелькнул мужской силуэт, подсвеченный пламенем. Саманта взяла на мушку тот клочок земли, где он должен был появиться через несколько секунд. В следующее мгновение она снова увидела силуэт врага. И спустила курок. Негодяй рухнул наземь, и Саманта на всякий случай выпустила по нему еще одну пулю.
Обернувшись, она бросила взгляд в сторону Кэлибрида и Локрина, но их уже не увидела. Шотландцы, прекрасно знавшие эту местность, должно быть, укрылись в тени деревьев, и там, пробираясь от дерева к дереву, они смогут обогнуть Лох-Горм и невредимыми добраться до Руарида.
Пожар начался со стороны Инверторна, так что бежать в ту сторону бессмысленно – лишь сделаешься мишенью для любого мало-мальски умелого стрелка.
А что если именно из Инверторна явились враги? Что если граф, устав от ее несговорчивости, решил добиться своего самым простым и жестоким способом – превратив Эррадейл вместе с ней самой в прах и пепел?
От этой мысли в груди у Саманты что-то болезненно сжалось. И она тотчас же вспомнила, как много было поставлено на карту.
И где же скот?.. В загонах коров не было. А тот огонь, что она увидела из окна, явился со стороны Руарида. Выходит, дом подожгли… с четырех сторон? Что ж, может, и так.
Значит, ей сейчас следовало обогнуть угол дома и, прячась в высокой траве, добежать до землянки, где хранился разный хозяйственный инвентарь. Там можно было укрыться.
Она поднялась на ноги и попыталась бежать. Но тут же снова повалилась на мерзлую землю. Нога! Едва она наступила на нее, лодыжку словно пронзило копьем. Саманта едва не вскрикнула, но сдержалась, боясь привлечь криком тех, кто прятался во тьме.
От боли ее отвлек треск впереди, и Саманта, подняв глаза, увидела, что языки пламени уже лизали крышу. А взрыва так и не произошло… Очевидно, для этого поджигателям не хватило пороха.
«Надо встать, – сказала она себе. – Я должна встать!»
Стиснув зубы, чтобы не издать ни звука, Саманта заставила себя подняться на ноги. Держась за стену дома, волоча за собой раненую ногу, мучительно медленно она продвигалась вперед. Что с ней такое? Не могла же щепка, отколовшаяся от горящего дома, пронзить ногу насквозь?
И тут из-за угла шагнула ей навстречу какая-то темная тень… Мужчина. Высокий и широкоплечий. С револьвером в руке.
– Руки вверх, или…
Саманта вовремя оттолкнула дуло его револьвера. Выстрел оглушил ее, но пуля ушла в сторону. В тот же миг Саманта выстрелила сама. Враг повалился мешком, а с головы его слетела ковбойская шляпа – и исчезла в ревущем столбе пламени, в который превратился старый особняк Россов.
Еще один пожар разгорался по соседству, в единственном, кроме особняка, высоком строении. Да, пожар, выходит, был и в конюшне.
Густой дым, висевший в холодном воздухе, щипал глаза. Щурясь и морщась, Саманта заковыляла к горящему строению.
Внезапно двери конюшни распахнулись, и появился Локрин с тремя лошадьми и породистым жеребцом, которого, по случаю холодной погоды, оставил здесь Каллум.
Саманта хотела его окликнуть, но от дыма у нее перехватило горло, и вместо крика вышел лишь кашель. Однако, обнаружив в себе силу воли, о которой раньше и не подозревала, она подбежала к Локрину в тот самый миг, когда он усаживал полубесчувственного Кэлибрида на неоседланного пони.
А две лошади вдруг вырвались и поскакали к Гришем-Пику, оглашая ночь паническим ржанием.
Жеребец Каллума, стоявший рядом с пони Локрина, явно мечтал убраться подальше от огня, и все же он стоял на месте – как будто повиновался Мак-Тайру даже в его отсутствие.
– Ехать верхом сможешь? – спросил старик.
Саманта кивнула.
Эррадейлские лошади почти всегда были оседланы, но Каллум чаще ездил на своем жеребце без седла и без узды. Чтобы сесть на него, Саманте пришлось подтянуться, ухватившись за гриву. Это усилие окончательно истощило ее силы, и ей, чтобы удержаться на коне, пришлось вцепиться ему в гриву. Левая же ее нога повисла плетью.
Локрин тут же сел позади Кэлибрида и направил лошадь к Гришем-Пику – в направлении Инверторна. Жеребец Каллума двинулся следом.
И теперь Саманта точно знала, что лорд Торн, как бы ни хотелось ему заполучить Эррадейл, в ее несчастье неповинен.
Ведь шотландцы не носят ковбойских шляп.
Глава одиннадцатая
«Я знаю, кто ты!» – эти слова Элисон эхом звучали в ушах Гэвина, поражая и изумляя.
А ведь он-то считал себя хитроумным охотником, носившим маску, сквозь которую никому не дано разглядеть его истинное лицо. Тем более – так ему казалось, не дано девушке, которая и видела-то его всего несколько раз… и с которой он почему-то был откровеннее, чем с многолетними знакомыми.
Четыре стены хозяйской спальни в Инверторне сделались клеткой, а сам он – метавшимся по этой клетке львом. Широкая кровать, гобелены, украшавшие любимую комнату, – все вызывало тошноту.
Итак, Элисон отправилась в Рейвенкрофт к Лиаму. И подружилась с его добросердечной женушкой. Помоги бог этой женщине; Мена добра и наивна – и потому вечно берется за безнадежные дела. Стоит лишь посмотреть, за кого она вышла замуж…
Ох, черт возьми! Его брат, опьяненный любовью, прыгает вокруг этой англичанки, словно щенок вокруг хозяина. «Ах, Мена! Моя Мена! Больше всего люблю целовать тебя, когда ты улыбаешься…»
Тьфу!
Если Мене удастся перетянуть Лиама на свою сторону, то потом она, конечно же, отправится к своей свояченице и лучшей подружке Фаре Блэквелл. А Фара сделает все возможное, чтобы к их заговору присоединился и Дориан Блэквелл, известный также как Черное сердце из Бен-Мора.
И тогда судейская коллегия магистрата обернется против него, Гэвина! Он превратится в негодяя, пытающегося отобрать дом у малышки Элисон Росс.
Примут ли они во внимание то обстоятельство, что он предлагал ей за поместье вдвое больше, чем оно стоит? Едва ли. Более того, если он, Гэвин, предъявит судейской коллегии свой документ об аренде и Эррадейл отойдет Лиаму… О, тогда его братец, возможно, передаст поместье малышке Элисон бесплатно – в виде возмещения за тот ад, на который обрек семью Россов их отец.
Самое время для Демона-горца покаяться в семейных грехах! Пожалуй, он и на благородный жест пойдет – лишь бы насолить брату. В очередной раз.
Из груди Гэвина вырвался судорожный вздох, и он, шагнув к стене, сжал кулаки. Потом вдруг криво усмехнулся и опустил руки. Нет, он не станет молотить кулаками стены! Безудержные выражения ярости он оставит Лиаму. А сам лучше подумает хорошенько. Использует хитрость, смекалку и внешность, которой наградил его Господь. И в конце концов добьется своего!
Гэвин поднял глаза на свое отражение в зеркале. Увиденное, как всегда, его порадовало. Суровые черты жестоких пиктских предков отца, смягченные аристократическим наследием матери, всегда служили ему верную службу…
Только не сейчас.
Неужто он обманулся в Элисон Росс? Казалось, он ясно видел в ее глазах влечение к нему, но, быть может, это было что-то иное? Например, отражение его собственного желания… А как насчет поцелуя? Он и вообразить не мог, что она сразу ответит на его поцелуй – да еще как! Она ответила с такой страстью!
До сих пор не угас в нем огонь от ее поцелуя… А потом… Потом они заключили… пусть не мир, но перемирие. Он даже обнял ее, а она…
Она позволила себя обнять.
Гэвин поморщился, стараясь не вспоминать о том, как часто использовал свое донжуанское искусство для достижения собственных целей. Но на этот раз все было иначе. Искренности между ними в тот миг было гораздо больше, чем у Гэвина в постели, с нескончаемым потоком любовниц. Казалось, в это мгновение что-то новое зародилось между ними. Возможно, желание понять друг друга.
Но почему она вдруг убежала? Может, зарождение этого «нового» чувствовал только он?
Нет! Быть такого не может! Потому что она…
Его размышления прервал знакомый легкий стук в дверь. Гэвин поспешил открыть.
– Мама, как ты? – с беспокойством спросил он.
Элинор Маккензи, вдовствующая маркиза Рейвенкрофт, прожила на свете уже больше пятидесяти лет, но время почти не тронуло ее красоту. Лицо оставалось гладким, словно у фарфоровой куклы, лишь пышные кудри, когда-то золотые, теперь стали серебряными. Кроме того, обвисла кожа под подбородком, и навечно опустились в скорбной гримасе уголки губ. Двигалась маркиза беззвучно, когда же говорила, в голосе неизменно слышалось чувство вины – словно Элинор готова была извиняться за само свое существование.
Даже после стольких лет.
– А где Элис? – Сжав руки своей прекрасной и злосчастной матери, Гэвин выглянул в коридор, в поисках ее верной горничной и сиделки.
Зеленые глаза матери – точь-в-точь такие же, как те, что он только что видел в зеркале, – устремились в сторону сына, но смотрели сквозь него.
Уже много лет Элинор Маккензи ничего не видела.
– Я… прости, что побеспокоила твой сон, сынок, – запинаясь, пробормотала она. – Элис уже легла, и я решила ее не будить.
– Но что случилось? – Гэвин обнял мать за плечи и повел к синему бархатному креслу у камина.
– Нет-нет, отведи меня к окну! – попросила она, а затем добавила: – Пожалуйста.
Гэвин повел мать к окну. По дороге она объясняла:
– Видишь ли, я открыла окно… Спальня очень жарко натоплена, и мне стало душновато… Так вот я услышала в отдалении страшный треск и грохот. Как будто ружейные выстрелы. Я испугалась. Подумала, это могут быть браконьеры или… или что-то похуже. Может быть, попросим мистера Монахана взглянуть?
Говоря «мистер Монахан», Элинор всегда имела в виду не Каллума, а его отца Имона, главного конюха Инверторна.
Гэвин отодвинул щеколду и, распахнув окно, тут же вздрогнул от пронизывающего холода. Прислушался – и в тишине, окружающей замок, ему почудилось нечто неестественное и тревожное.
– Ветер сегодня с севера, и пахнет дымом, – беспокойно продолжала мать. – Чувствуешь этот запах, сынок?
Гэвину не требовались чувства матери, обостренные слепотой, чтобы и в самом деле различить в воздухе едкий запах пожарища.
– Да, чувствую.
Он вглядывался во тьму на севере и на западе, но безлунная ночь оставалась чернильно-черной. В этот миг – один из немногих – Гэвин ясно осознал, в каком мире жила его незрячая мать.
Но что-то было не так. Дым, витающий в воздухе, – он был не от угля и не от торфа. Странный, неестественный дым.
Но если дым идет с северо-запада, то значит…
Послышался громкий стук, и дверь спальни распахнулась.
В комнату ворвался Каллум – мрачный, с бешеными глазами. За ним по пятам следовал его отец – такой же Мак-Тайр, очень похожий на сына, лишь поплотнее и с поредевшей от времени бородой.
Мать тихо вскрикнула и схватила Гэвина за руку; громкие и резкие звуки ее пугали.
– На севере стреляют, – коротко сообщил Каллум.
Стараясь не сжимать руку матери слишком сильно – все в нем напряглось, – Гэвин спросил:
– Чувствуете, что пахнет порохом?
Каллум тут же кивнул.
– Да, однако же… Чтобы запах доносился сюда, там должны сражаться. По меньшей мере, несколько батальонов…
Имон положил руку сыну на плечо и сжал его, призывая умолкнуть.
– Прошу простить наше вторжение, миледи, – проговорил он вежливо, с обычным своим певучим выговором – признаком ирландского происхождения. – Мы ни в коем случае не хотели вас пугать. Мы не знали, что вы здесь, с вашим сыном.
– О, мистер Монахан! – Элинор нервно потянулась к вороту своего халата. – Я… я просто… хотела предупредить… Я услышала… – Как часто случалось с ней в присутствии мужчин, она потерялась и умолкла.
– И вы были правы, миледи. Мы тоже это слышали, – удивительно ласково, словно обращаясь к ребенку, ответил Имон Монахан. – Но бояться нечего. Выстрелы донеслись издалека. Так что земли Инверторна в безопасности. Что бы там ни происходило. Похоже, это происходит за Гришем-Лох. – Он бросил на Гэвина многозначительный взгляд.
У того перехватило дыхание.
– В Эррадейле? – с трудом выдавил он.
– Возможно, – коротко кивнул Каллум.
«Элисон!» – промелькнуло у Гэвина. Хотя эта девушка и обожала стрельбу, едва ли стала бы она тренироваться среди ночи!
– Лошади оседланы, – коротко добавил Каллум.
– Мама, позволь, я отведу тебя в спальню, – предложил Гэвин, очень стараясь, чтобы в голосе не звучало нетерпение.
Для деревянных и торфяных построек Эррадейла пожар – верная и почти мгновенная гибель. И кто, черт возьми, стрелял там в эту морозную ночь, когда ни один нормальный человек и собаку на улицу не выгонит?
– Вот что… – заговорил Имон. – Вы, парни, отправляйтесь-ка и проверьте, как там маленькая мисс Росс. А я, если миледи позволит, сам провожу ее в покои, а затем поскачу следом – только сперва удостоверюсь, что миледи в безопасности.
И Каллум, и Гэвин воззрились на старого конюха с немалым удивлением. Никогда прежде не слышали они от этого сурового, ворчливого человека таких любезных речей и такой мягкости в голосе.
Имон же, ничуть не смутившись, ответил им прямым и спокойным взглядом.
– Я… я останусь одна? – пробормотала Элинор, крепко вцепившись в рукав сына.
– Я разбужу Элис, – сказал Гэвин.
– Не надо. – Элинор сглотнула и, словно вспомнив о своем былом достоинстве, улыбнулась царственной улыбкой. – Иди, сынок. Я сама найду обратную дорогу. Здесь всего три двери, и все мне знакомо. Не заблужусь.
Гэвин поцеловал мать в лоб и бросился прочь из спальни. Верный Каллум следовал за ним по пятам. Уже в конце просторного холла с каменными стенами они вдруг поняли, что не слышат третьей пары шагов.
Всего на долю секунды Гэвин обернулся.
Имон стоял возле открытой двери и молча смотрел, как маркиза брела по коридору к дверям своей спальни.
Забежав в оружейную, Гэвин схватил свое ружье, а Каллуму бросил лук и колчан со стрелами. Оба повесили на пояс по кинжалу и топорику, делая все молча и быстро, с привычной сноровкой горцев.
Вскоре копыта Деметрия застучали по булыжникам древнего Инверторнского моста, вздымающегося над ровом Маккри. А затем Гэвин повернул на север. Скакать сломя голову в безлунную ночь было опасно – и все же он пришпорил коня.
Каллум ненадолго вернулся за фонарем, а потом, пригнувшись к конской гриве, пустил своего жеребца в галоп по дороге – чернильной ленте, едва различимой среди непроглядной тьмы.
Гэвин также пригнулся, он дышал глубоко и ровно, постоянно мысленно восклицая: «Элисон, Элисон, Элисон!»
Но что же с ним такое?! Ведь он едва ее знал. Черт, она даже ему не нравилась! И вообще, эта женщина – просто заноза в заднице.
И все же… Все же он и не подозревал, что способен так о ком-то тревожиться.
Но что же произошло в Эррадейле? Насколько ему известно, ни у Кэлибрида, ни у Локрина отродясь не было врагов. Россы и Маккензи также жили в мире и дружбе на протяжении многих поколений. Исключением стали лишь Хеймиш Маккензи и Джеймс Росс. Их с Элисон отцы.
Быть может, заварушку устроили диковатые обитатели Руарида? Год выдался нелегкий, и люди оттуда приходили к Лиаму, пытаясь наняться собирать урожай на его ячменные поля. Может, кто-то из них, оголодав, занялся браконьерством. А недоверие к незнакомцам и готовность стрелять, присущие Элисон Росс, при встрече с ними навлекли на нее беду.
Хотя… Может быть, у покойного Росса имелись враги, о которых он, Гэвин, не знает? Может, какой-нибудь сукин сын решил, что лучший способ отомстить – поджечь старый деревянный дом?
Гэвин невольно поморщился, словно нож под сердце пронзило его беспокойство о тайном богатстве, спрятанном в подвалах его замка. Инверторн куда больше и крепче дома в Эррадейле, да и выстроен замок не из дерева, а из камня… И все же сейчас он стоял будто на пороховой бочке.
Ох, теперь Гэвин не был уверен, что сделка с Грачом того стоила. Да, он получил целое состояние, но что с того? Ведь Эррадейл по-прежнему ему не принадлежал!
Целых две мили Гэвин убеждал себя, что его отчаянная, болезненно сосущая под ложечкой тревога относилась к Эррадейлу, а не к его хозяйке. Она же и сама с грубой прямотой сказала, – мол, если с ней что-нибудь случится, то никто больше не будет стоять у него на дороге.
Положим, постройки сгорят, но земля-то останется! Стадо в несколько сот голов он соберет заново. А потери от браконьеров легко восстановить за год-другой…
Почему же теперь, глухой ночью, рискуя свернуть себе шею, он стремглав мчится в Эррадейл?
Нет, нет! Вовсе не от тревоги за Элисон, хрупкую и бесстрашную, в груди горит, словно он проглотил раскаленный уголь. Вовсе не страшные мысли о ее судьбе поражают его словно тысяча дротиков…
«Ее волосы. Пышная грива… Что если они вспыхнули первыми?»
Он снова пришпорил Деметрия.
«Каллум и мама вроде бы слышали ружейные выстрелы… Но Элисон Росс не стреляет из ружья».
Тут Мак-Тайр окликнул его сзади, призывая замедлить скачку, но Гэвин его не слышал.
«Не успею! Если стреляли в нее, если она ранена, я не успею ее спасти», – мысленно твердил он раз за разом.
Не важно, убеждал он себя, это не важно. У него не было причин так тревожиться за Элисон Росс! По крайней мере, серьезных причин.
И все же он страшно тревожился. И молился о том, чтобы найти ее живой и невредимой.
Потому что он, Гэвин, не такой, как его отец или брат. Он не прокладывал себе путь с помощью насилия. Не разжигал родовую вражду, способную длиться столетиями. Не отнимал у маленькой девочки отца, чтобы завладеть его землями.
И он не… не может вынести даже мысли о том, что, возможно, Элисон сейчас истекала кровью. Или и того хуже.
Черт побери! Если бы упрямая девчонка приняла его предложение! Если бы осталась в Америке! Сейчас она была бы в безопасности, а он – в неведении, что такое «Элисон Росс»… кроме сочетания букв на бумаге.
Никогда еще он не встречал женщину, способную стрелять не хуже мужчин, а может, и получше. Никогда не подозревал, что ругательства в нежных женских устах звучат так забавно – и так возбуждающе. Не знал, что битва может окончиться поцелуем. И не знал, что так сладостно отдать и силу, и гордость за возможность снова ощутить себя живым…
Нигде еще Гэвин не встречал столько силы, столько радости, столько жизни, как в Элисон Росс.
А теперь…
И снова граф безжалостно пришпорил Деметрия. Даже при ясном свете дня и на полном скаку езды до Эррадейла – почти час. А сколько времени сейчас скакал он сквозь тьму, Гэвин не ведал. Быть может, несколько минут, быть может, вечность. Но эта бешеная скачка была прервана, когда перед ним показался всадник, несшийся ему навстречу – в Инверторн.
– Каллум! Каллум, это ты?
То был сиплый голос Локрина – Гэвин сразу его узнал. Однако в нем звучали нотки, каких он никогда прежде не слышал у старика – нотки, от которых сердце болезненно сжалось. Во мраке Гэвин с трудом различал очертания лошади, а на ней… кажется, двух всадников, тесно прижавшихся друг к другу.
Тут Локрин затараторил отрывисто и почти бессвязно, и в голосе его звучали страх и отчаяние.
– Сэм, помогите Сэм! Она без чувств. Я не смог удержать ее на лошади. Не знаю, может, это от холода, может, ее ранили, но она не приходит в себя! Они явились по наши души. Двое. Если бы не Сэм, нас бы сейчас здесь не было! Что за девушка – пристрелила обоих! А теперь не приходит в себя. Господи, а у Кэлибрида кишки наружу, и доктор за много миль отсюда, так что нам пришлось оставить ее там, и она…
– Что значит «не приходит в себя»?! – вскричал Гэвин. – Где она? Какого дьявола ты позволил с ней что-то сделать?!
– Лорд Торн?! – в изумлении воскликнул Локрин.
– Кишки у меня на месте, где им и положено быть, – послышался слабый голос Кэлибрида. – Кончай причитать, старый осел, и просто скажи ему, где Сэм.
В этот момент появился Каллум с фонарем, и теперь Гэвин смог хорошо разглядеть обоих всадников. Локрин сидел позади, одной рукой придерживая Кэлибрида, другой сжимая поводья. Лицо же бедняги Кэлибрида даже в золотистом свете фонаря поражало своей бледностью.
– Черт побери, кто такая Сэм?! – воскликнул Гэвин. – И где Элисон?
– В Америке ее прозвали Сэм, – пояснил Каллум, на взгляд Гэвина, как-то чересчур уж спокойно.
– Так где же она?! – взревел Гэвин. Из какого-то сырого давно заколоченного подвала – подвала, носящего имя Маккензи, – поднималась в нем убийственная ярость. – Как вы могли ее бросить?!
– Она недалеко, в какой-то полумиле отсюда, – тут же ответил Локрин. Темные старческие глаза его блестели влагой. – Возле поворота на Броллахан.
Громко выругавшись, Гэвин пришпорил Деметрия с такой силой, что конь стрелой рванулся вперед.
– Я не мог взять с собой обоих, поэтому поехал за помощью! – прокричал ему вслед Локрин. – Завернул ее в теплый плащ, и…
Дальнейшего Гэвин не слышал – слова старика рассеялись в морозном воздухе.
Дорогу Гэвин знал прекрасно и мог бы сосчитать шаги до поворота на Броллахан, даже будь он слеп, как его мать. Он знал каждую лужайку, каждое болотце по обочинам. Эта земля навечно запечатлелась у него в памяти, словно стала частью его самого.
Достигнув поворота, Гэвин спрыгнул на землю, даже не дожидаясь, пока Деметрий остановится. Начал громко звать ее – кричал то «Элисон», то «Сэм», и ответное молчание разрывало ему сердце.
А потом он услышал шорох в кустах и тихое приветственное фырканье лошади, оставленной во тьме.
