Текст книги "Охота на дьявола"

Автор книги: Керри Манискалко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Глава 3. Номер 31

Отель «Ист-Ривер»

Нижний Ист-Сайд, Нью-Йорк

21 января 1889 года

Пока мы с Лизой укрывались в салоне модистки, зима решила устроить на улицах буйство. Тяжелые тучи наконец разродились ревущей бурей. Хлопья мокрого снега шлепались на крышу экипажа, окутывая нас пеленой ледяного холода. Ветер с воем носился по переулкам, заставляя людей поднимать воротники и бежать по скользким улицам.

Несмотря на то что я купила новые чулки и надела одни из самых теплых ботинок, заказанных для меня Томасом, у меня начали стучать зубы. Я сжала челюсти, надеясь прогнать холод усилием воли.

Это оказалось невозможно. Зубы щелкали самым неприличным образом. Томас наблюдал за мной, сидя напротив, затем с мрачным лицом проверил температуру кирпича у меня в ногах.

– Его нужно заново нагреть над огнем, – сказал он, расстегивая свое пальто.

Я увидела, что он и сам дрожит, поэтому дотронулась до него, останавливая.

– А как же утверждение, что тепло тела самый эффективный способ предотвратить обморожение? Если ты снимешь пальто, то замерзнешь раньше, чем успеешь бесстрашно спасти меня.

Он поднял глаза, и вся серьезность тотчас его покинула. Клянусь, в его золотисто-карих глазах плясали звезды.

– Как ты думаешь, что я делал?

– Снимал пальто, чтобы укутать мои ноги?

Он покачал головой, не скрывая озорства.

– Я собирался раздеться донага и велеть тебе сделать то же самое. Это лучший способ поделиться теплом тела. Я заплатил кучеру, чтобы он несколько раз объехал квартал, если потребуется, и думал, что мы могли бы проскользнуть в дом твоей бабушки, вместо того чтобы развлекаться на очередном месте преступления. Поскольку она путешествует и дом пустует, то, считаю, довольно быстро смогу тебя согреть.

Он окинул меня взглядом, который обжигал больше, чем простое прикосновение. Его глаза обещали все то, о чём лишь намекали месяцы флирта. И в том, с какой серьезностью он говорил о моем удовольствии, не было ни тени юмора. Несмотря на холод в экипаже, мне вдруг стало жарко. Томас смотрел мне в глаза, изогнув губы в улыбке.

– Возможно, это ты будешь согревать меня. Я согласен на любой сценарий. Выбор за леди.

Я покраснела.

– Прохвост.

– Люблю, когда ты шепчешь милые пустячки.

Томас пересел ко мне, откинул полу пальто и, обняв за плечи, притянул к себе под бок. Его внимание переключилось на заиндевевшее окно, и все признаки флирта растаяли быстрее, чем снег снаружи. Вероятно, увиденное им на месте преступления было слишком жутким, раз он не стал вдаваться в подробности и так вызывающе флиртовал. Он изо всех сил старался меня отвлечь, а это всегда было плохим знаком для жертвы. Мы миновали Кэтрин-слип и повернули на Уотер-стрит.

– Уже недалеко.

Я подняла воротник, вдыхая тепло собственного тела. Здания из мерцающего светлого известняка уступили место кирпичным, испещренным щербинами и покрытым грязью. Булыжные мостовые сменились немощеными улицами, местами замерзшими и по многим причинам опасными на вид. За окном можно было заметить много исхудавших, болезненного вида детей, сбившихся в кучки между зданиями. В такое утро никому не пожелаешь оказаться на улице.

Томас, который никогда ничего не упускал из виду, крепче обнял меня.

– Большинство этих детей итальянцы. Они или сбежали из дома, или их выгнали зарабатывать деньги.

К горлу подступил комок.

– Они такие маленькие. Как они могут заработать?

Томас промолчал. Это было странно для юноши, который не упускает случая поделиться фактами по любому мыслимому поводу. Я заметила, что он не барабанит пальцами, как обычно. Я снова выглянула в окно и вдруг поняла, что он не мог заставить себя произнести. У этих мальчишек – этих детей – не было иного выбора, кроме как стать преступниками. Чтобы выжить, они будут драться, воровать или подвергаться еще худшим ужасам. И некоторые не выживут.

Такой судьбы я бы не пожелала и злейшему врагу, не то что ребенку. Томас однажды заметил, что этот мир не добрый и не жестокий, но я всё равно видела, как несправедлива эта жизнь ко многим. Я отрешённо смотрела в окно, чувствуя себя бессильной.

Мы не разговаривали до конца поездки. Когда экипаж остановился, по спине пробежал мороз уже совсем по другой причине. Если мясницкий район был мечтой убийцы, то это здание казалось престолом царства Сатаны. Оно выглядело неприятнее, чем привалившиеся к нему мужчины и женщины, и в два раза более убогим. Небо и земля по сравнению с салоном модистки, наполненным беспечным теплом и роскошью.

Перед входом, как грифы над падалью, кружили репортеры в черных пальто. Взглянув на Томаса, я заметила в его глазах такое же мрачное выражение. Похоже, убийство стало новой формой развлечений. Джек-потрошитель разбудил в зрителях жажду крови, почти такую же пугающую, как преступления, которые мы расследовали.

– Добро пожаловать в отель «Ист-Ривер», – тихо сказал Томас. – Нам в тридцать первый номер.

* * *

Внутри отель казался необитаемым, единственное исключение составляли паразиты. Наверное, скоро даже тараканы и мыши отправятся искать менее вонючее жилье. Того, кто берет один цент за комнату и питание, следовало бы отправить прямиком в работный дом. Крысы шествовали по лестницам и шныряли по норам в стенах, не торопясь и не пугаясь нашего присутствия.

Весь пол был усеян пометом. Я аккуратно шагнула в дверь, стараясь не думать о цепляющейся к подолу заразе, когда мои юбки задели эту дрянь. От отцовских страхов подхватить болезни трудно избавиться. К счастью или нет, но было достаточно темно, и я не могла разглядеть всю степень запущенности. Единственным источником освещения в передней служил тусклый дневной свет, просачивающийся с верхнего этажа между гнилыми досками перекрытий.

Серая штукатурка на стенах отваливалась кусками, либо крошась сама по себе, либо став несчастной жертвой злых постояльцев. Сложно сказать, колотили они по стенам или их самих туда швыряли. Возможно, имели место оба варианта. В коридоре половина обоев была оборвана, вторая половина упрямо цеплялась за стены. Здесь было так же темно, как и во всем здании, под стать темным деяниям, которые нам предстояло расследовать.

Я совершила ужасную ошибку, опять посмотрев вниз, и обнаружила капли засохшей крови. Если на жертву напали не здесь, должно быть, наш убийца уходил этим путем. Желудок непроизвольно скрутило. Возможно, я не так уж стремилась расследовать еще одно убийство, как мне представлялось, а месяца без волнений о причинах смерти слишком мало для передышки.

В углах лежали толстые слои пыли и паутины. Ведра с помоями привлекали мух и прочих паразитов, которых мне не хотелось рассматривать внимательнее. Жуткое место для жизни и еще более ужасное для смерти.

– В какую сторону? – спросила я, полуобернувшись к своему спутнику.

Томас показал в дальний конец узкого коридора. С каждой стороны было больше комнат, чем, по моим представлениям, могло поместиться на этаже. Я приподняла бровь, удивившись, что у входа нет стойки портье. Необычно для отеля.

Через несколько шагов я заметила, что нумерация дверей начинается с двадцати, и нахмурилась.

– Разве это не первый этаж?

– За той дверью есть лестница вниз, на цокольный этаж, – сказал Томас. – Труп в последнем номере справа. Смотри, куда идешь.

Странная конфигурация, дающая убийце возможность спрятаться или избежать свидетелей. Прежде чем шагнуть в коридор, я рискнула посмотреть вверх. Оттуда на нас уставились люди с такими же унылыми лицами, как и все окружающее.

Мать с ребенком на руках, несколько мальчиков и девочек с пустыми глазами. Сколько раз они видели, как в их временное жилище приходили полицейские и выносили еще одно тело, словно вчерашний мусор?

Я вспомнила свои терзания по поводу организации дня рождения Томаса, и мне стало стыдно. Пока я страдала над десертами и французскими деликатесами и оплакивала потерю разукрашенной обуви, всего в нескольких кварталах от меня люди с трудом боролись за выживание. Я подавила отвращение и подумала о человеке, которого здесь убили. Мир должен стать лучше. И даже если это невозможно, то мы, его обитатели, должны больше стараться.

Я собрала всю свою решимость и медленно пошла по коридору, пробуя тростью доски пола, проверяя, не провалюсь ли. Перед номером стоял полицейский, который, к моему удивлению, кивнул, когда мы с Томасом подошли. В его глазах не было презрения или насмешки. Ни я, ни мои юбки его не смущали, что создавало хорошее первое впечатление о полицейском управлении Нью-Йорка. По крайней мере пока.

– Доктор ждет вас обоих. – Он толкнул дверь и отступил. – Осторожнее. В номере тесновато.

– Спасибо, сэр.

Я смогла войти, но свободного места было немного. Томас прошел следом за мной, и я остановилась, чтобы бегло осмотреть комнату. Обстановка весьма скромная: одна кровать, одна тумбочка, одно драное, пропитавшееся кровью покрывало. Пройдя дальше, я увидела, что кровью забрызгано не только оно.

Дядя стоял над узкой кроватью и показывал на жертву. Мой пульс замедлился. На секунду показалось, будто я перенеслась на место убийства мисс Мэри Джейн Келли. Это было последнее и самое жестокое преступление Потрошителя. Мне не нужно было подходить ближе, чтобы увидеть: женщину практически выпотрошили. Обнаженное тело ниже шеи было все исколото ножом.

Я больше почувствовала, чем увидела, как Томас обошел меня, и подвинулась, чтобы взглянуть на него. Юноша чуть не пританцовывал на месте, его глаза горели отвратительнейшим образом.

– Там труп, – хрипло прошептала я.

Невероятно, как он мог вести себя, словно это обычная послеобеденная прогулка по берегу реки.

Томас отпрянул, прижав руку к груди. Он перевел взгляд с меня на труп и округлил глаза.

– Правда? А я-то был уверен, что это Зимний бал. Жаль, что я надел свой лучший костюм.

– Как умно.

– Ты же говоришь, что тебе нравятся мужчины с большим…

– Стоп. – Я подняла руку. – Умоляю. Здесь мой дядя.

– Мозгом, – все равно закончил он, улыбнувшись, когда я покраснела. – Уодсворт, я действительно потрясен тем, какое направление принимают твои непристойные мысли. Мы на месте преступления, имей совесть.

Я скрипнула зубами.

– Почему ты такой болтун?

– Если хочешь знать, это…

– А вот и вы.

Дядя походил на человека на грани срыва. Я никогда не могла понять, была ли для него смерть утешением или раздражителем.

– Освободите помещение!

Полицейский медлил, глядя на дядю, словно тот лишился здравого смысла. Дядя повернулся к мужчине в костюме и вопросительно поднял брови.

– Инспектор Бирнс? Мне с моими учениками нужно осмотреть место преступления. Пожалуйста, велите своим людям подождать в коридоре. Сюда уже набилась половина Манхэттена. Если потревожите что-нибудь еще, мы будем для вас бесполезны.

Инспектор оторвал взгляд от жертвы и внимательно посмотрел на дядю, а потом на нас с Томасом. Если его, американца, и раздражало, что какой-то англичанин выгоняет его с места преступления, он этого не показал.

– Хорошо, ребята. Дадим доктору Уодсворту немного времени. Идите опросите соседей, может, они что-то видели или слышали. Хозяйка говорит, что видела мужчину. Составьте описание. – Он взглянул на дядю. – Сколько она тут пролежала?

Дядя покрутил кончики усов, он осматривал тело с тем хладнокровием, которому учил нас с Томасом.

– Не больше половины суток. Может, меньше.

Инспектор Бирнс кивнул, словно так и думал.

– Свидетели говорят, что она сняла этот номер вчера вечером, между половиной одиннадцатого и одиннадцатью часами.

Дядя снова осмотрел жертву, глядя будто бы сквозь нее и погружаясь в то самое хладнокровное состояние, необходимое для поиска улик. Лондонцы считали его бессердечным. Они не понимали, что ему пришлось ожесточить своё сердце, чтобы избавить их от мучительной неизвестности о судьбе близких.

– После вскрытия мы будем знать больше, – сказал он, знаком показывая на свою медицинскую сумку, – но на первый взгляд, судя по степени трупного окоченения, она скончалась между пятью и шестью часами утра. Однако эта оценка может измениться, когда мы соберем больше научных фактов.

Инспектор Бирнс застыл в дверном проеме, его лицо оставалось бесстрастным.

– Вы расследовали убийства Потрошителя.

Это был не вопрос, а констатация факта. Помедлив всего мгновение, дядя кивнул.

– Если это работа того больного ублюдка… – Инспектор покачал головой. – Нельзя допустить, чтобы эта новость разошлась, это может породить панику и беспорядки. Я уже говорил это и скажу снова: здесь не Лондон. Мы не провалим это дело, как Скотленд-Ярд. Через тридцать шесть часов, а может, даже раньше, подозреваемый – или сам чертов Джек-потрошитель – будет сидеть в тюрьме. Это Нью-Йорк. Мы тут не возимся с сумасшедшими убийцами.

– Конечно, инспектор Бирнс.

Дядя посмотрел на меня. Он никогда напрямую не спрашивал о событиях прошлого ноября, но не хуже меня знал, что Джек-потрошитель не мог совершить это убийство. Мы знали то, чего не было известно инспектору Бирнсу или кому-либо еще.

Джек-потрошитель, бич Лондона и всего мира, мертв.

Глава 4. Шекспириха

Отель «Ист-Ривер»

Нижний Ист-Сайд, Нью-Йорк

21 января 1889 года

– Одри Роуз, опиши место преступления. – Дядя сунул Томасу в руки блокнот. – Запиши все и сделай рисунок. Инспекторы сфотографировали тело, но я хочу, чтобы на бумаге была каждая деталь, каждое пятнышко.

Он стучал по блокноту, с каждым ударом все сильнее.

– Нам не нужна еще одна массовая истерия. Это понятно?

– Да, профессор.

Томас принялся выполнять поручение.

Я расправила плечи, погружаясь в знакомое холодное спокойствие, и устремила взгляд на тело, стараясь не представлять себе жертву живой и здоровой. Эта женщина стала просто головоломкой, которую нужно решить. Позже, когда убийца будет пойман, я могу вспомнить о ее человеческой сущности.

– Жертва – женщина лет пятидесяти пяти – шестидесяти.

Я оглядела место преступления, больше не испытывая дурноты от крови, покрывавшей здесь почти все, как после жуткого дождя. У моих ног на полу валялось небольшое перевернутое деревянное ведерко, судя по сильному запаху хмеля и ячменя, из-под пива. Еще один беглый взгляд на комнату позволил предположить, что жертва была сильно пьяна: из-за алкоголя кровь стала более жидкой и плохо сворачивалась, поэтому так разбрызгалась вокруг.

– Вероятно, она была слишком пьяна, чтобы бороться с нападавшим.

Я показала на перевернутое ведро. Дядя, несмотря на страшную картину, казался довольным моим выводом и жестом велел продолжать. Я склонилась над телом, не обращая внимания на заколотившееся сердце. Женщина получила так много травм, что уже появился гнилостный запах. Несмотря на холод, проникавший через щели в окне, вонь разложения ударила мне в нос.

Я быстро сглотнула поднявшуюся к горлу желчь. К этому характерному сладковатому аромату нельзя подготовиться и нельзя его забыть. Зловоние гниющей человеческой плоти преследовало меня почти так же, как и жертвы, которых мы осматривали.

– Синяки вокруг шеи указывают на удушение. – Я дотронулась до одежды, прикрывающей ее лицо, и повернулась к Томасу. – Ты уже зарисовал?

– Почти. – Он вернулся к блокноту и развернул его, сравнивая сцену перед нами со своим рисунком. Подрисовав складки на одежде, он поднял голову. – Готово.

Без колебаний я убрала с ее лица то, что оказалось платьем, и оттянула веки трупа в поисках решающих доказательств того, что причиной смерти стало удушение.

– Присутствуют петехиальные кровоизлияния. Нашу жертву задушили, прежде чем…

Я подождала, пока дядя аккуратно перевернет ее на бок. Мой взгляд задержался на двух крестиках, вырезанных на ягодицах, что меня сразу отвлекло от обследования. Я сделала быстрый вдох.

– Прежде чем над нею произвели другие гнусные действия.

– Превосходно. – Дядя подался вперед, ища на трупе те же признаки, а потом осторожно вернул тело в положение, в каком оно было обнаружено. – Что ты думаешь о платье у нее на лице?

Я уставилась на тело, практически обнаженное, за исключением окровавленной одежды, которую убийца накинул ей на голову. Всякий раз, когда мы проводили вскрытие в лаборатории, дядя прикрывал жертвы тряпками. Трупы были ледяными и лежали на стерильном столе, но они заслуживали уважения. Неприличный вид жертвы – еще один способ, которым убийца буквально пытался лишить ее всего человеческого.

– Может, ему стало стыдно, – сказала я, пытаясь представить себе ход мысли преступника. Иногда это было слишком легко. – Возможно, она напомнила ему кого-то. Например, человека, которого он любил.

Я повела плечом.

– Она ведь и правда могла быть человеком, которого любил убийца.

Дядя покрутил усы. Казалось, ему хотелось походить по комнате, но она и так была слишком тесной для троих.

– И каков вывод? Зачем убийце, который так жестоко разрезал тело, беспокоиться о том, чтобы прикрыть ей глаза? Что это может говорить о нем?

Я посмотрела на Томаса, но он опять погрузился в собственные исследования и рисовал все, о чем просил дядя, и даже больше. Он стоял на коленях, точно фиксируя каждую колотую рану и угол, под которым вошло лезвие. Это напомнило мне тот самый раз, когда он практически уткнулся носом в одну из жертв Потрошителя. У меня по спине побежал холодок. Сходство этих дел мне не понравилось.

Я переключилась обратно на место преступления, размышляя над поведением убийцы. Возможно, он желал еще и опозорить ее.

– Полагаю, что он или она не хотел смотреть на лицо жертвы, – сказала я. – Возможно, не хотел думать о ней как о личности.

– Хорошо, – ответил дядя. – Что еще?

Игнорируя кровь на теле, я сосредоточилась на колотых ранах. Кто бы их ни нанес, он был в ярости. Так много порезов. Наверное, ее били снова и снова, с каждым ударом все более жестоко. Убийца рассвирепел, но оставалось загадкой, была ли эта ярость направлена непосредственно на жертву или же спроецирована на нее. Убийца мог просто перерезать ей горло одним ударом. Но он не выбрал этот милосердный способ. Он жаждал боли, наслаждался ею.

– Большинство ножевых ранений нанесены после смерти. Как и крестики, вырезанные на ее… ягодицах. – Я на мгновение зажмурилась. Перед моим мысленным взором опять возникла мисс Мэри Джейн Келли, последняя жертва Потрошителя. – Также у жертвы вспорот живот. В ходе вскрытия мы узнаем, изъяты ли какие-либо органы и какие именно. Однако, судя по впалому низу живота, я полагаю, что что-то было удалено.

– Хорошо. Тогда идем дальше. – Дядя снял очки и потер переносицу. – Чем это убийство отличается от убийств в Лондоне?

Я посмотрела на дядю.

– Вы же не думаете, что это жертва Джека-потрошителя?

Словно отрываясь от увлекательной книги, дядя отвлекся от созерцания трупа и встретился со мной взглядом. Не знаю, почему ни один из нас не касался этой темы, но каким-то образом, несмотря на все ужасы, с которыми мы сталкивались почти ежедневно, разговоры о Джеке-потрошителе оставались для нас под негласным запретом.

– Одри Роуз, чему я учу тебя в каждом деле?

– Придерживаться фактов, – машинально ответила я. Я сосредоточилась на том, чтобы расслабить мышцы – это помогало мне прояснить ум, отстраниться от эмоций и рассматривать улики, а не измышлять гипотезы, основанные на предположениях.

Дядя кивнул.

– Сюда же входит и исключение вариантов. Нам выпала уникальная возможность исследовать жертв Потрошителя. Мы точно знаем, в каком положении оставлялись тела, какие повреждения наносились жертвам. Это дает нам пищу для сравнения, не так ли?

– А, понимаю. – Томас сел на пятки и похлопал карандашом по блокноту. – Если бы это был научный эксперимент, то у нас были бы постоянные и переменные величины.

– Установление различий поможет нам исключить Джека-потрошителя, – сказала я, вникая в дядину методику.

– Молодцы. Оба. А теперь. – Дядя опять показал на шею. – Что сделал бы Потрошитель? Что он делал с каждой жертвой?

На мгновение мое сердце ухнуло в черную пустоту, с которой я так усиленно боролась. Мне было невыносимо думать о деле Потрошителя, но я больше не могла прятать свое горе или игнорировать зло, которое творилось прошлой осенью. С первого убийства прошло пять месяцев, пора раз и навсегда посмотреть в лицо правде и двигаться дальше.

Томас вполоборота повернулся ко мне, окинув меня быстрым аналитическим взглядом. Я знала, что он не станет перебивать и высказывать свое мнение, если только я не дам знак сделать это. Хотя у меня и возникло искушение позволить ему вместо меня столкнуться с этим монстром, но это моя обязанность. Он, конечно, наследник династии, погрязшей в крови, но и я тоже.

Крепко сжав трость одной рукой, второй я вцепилась в бок.

– Джек-потрошитель душил жертвы, прежде чем перерезать им горло. Всех. Даже мисс Элизабет Страйд.

– Вот именно. Во время того убийства ему помешали, но он все равно перерезал ей горло, прежде чем тем же вечером напасть на мисс Кэтрин Эддоуз. Этот же убийца… – дядя показал на лежащее перед нами тело, – …имел предостаточно времени для того, чтобы воплотить свои мрачные фантазии. По-видимому, он был с ней несколько часов, более чем достаточно, чтобы вскрыть ее. В трупе мисс Мэри Джейн Келли почти не осталось ничего человеческого. Обстоятельства того преступления были схожи с этим. Оно было совершено внутри помещения. Мисс Келли была проституткой. Она пила. Тем не менее этот убийца не следовал знакомой методике: перерезать горло и зверски выпотрошить. Да, у этой жертвы, возможно, пропали органы, но это не та же аккуратная манера, что в наших прежних делах в Лондоне. А теперь скажите, что еще не совпадает с почерком Джека-потрошителя?

Я поразмыслила над подробностями дела Потрошителя. Каждое место преступления врезалось мне в память – мне не приходилось долго думать, чтобы припомнить факты. Сомневаюсь, что когда-нибудь забуду эти преступления. Я уставилась на жертву. Синяки на шее были другими. Вместо длинных следов от пальцев Потрошителя – что-то вроде бороздок. На полу валялась пара разорванных чулок.

– Судя по отметинам на шее, жертву, вероятнее всего, задушили ее же чулками. Потрошитель совершал такие преступления руками.

Дядино лицо озарилось гордостью. Я была рада его одобрению, хотя оно и казалось немного странным в подобных обстоятельствах. Не уверена, что хочу, чтобы моим главным талантом стало расследование преступлений, но были варианты и гораздо хуже.

– Нож… – Я кивнула на него. – Это тоже различие. Джек-потрошитель никогда не оставлял оружие.

– Превосходно. – Дядя сделал глубокий вдох. – А более очевидное различие?

Томас резко встал и засунул блокнот во внутренний карман.

– Эта женщина старше всех жертв Потрошителя по крайней мере на десять лет.

Я перестала слушать дядю с Томасом, которые начали обмениваться версиями, словно обсуждали погоду. Из глубин памяти всплывало какое-то воспоминание. Неясное, оно тем не менее словно бы проступало сквозь густой туман. Я с трудом различала очертания…

– Нераскрытое убийство на «Этрурии», – сказала я, когда воспоминание наконец прояснилось. – То преступление схоже по почерку с этим.

На самом деле, если я не ошибаюсь, мы с Томасом тогда беспокоились, что привезли в Америку убийцу, вдохновленного Потрошителем. Беседа дяди с Томасом сразу оборвалась. Оба потихоньку уясняли связь. Несколько ужасных мгновений единственными звуками было наше дыхание на фоне беззвучия распростертой на кровати жертвы.

– Нам нужно посмотреть список пассажиров «Этрурии», – продолжила я, когда стало ясно, что дядя с Томасом пришли в замешательство от моего вывода. – Возможно, это лучший способ выследить убийцу.

– Это если убийца назвался настоящим именем, – скептически заметил Томас. – Когда продают билеты за океан, документов не требуют.

– Ты прав. Сомневаюсь, что он назвался настоящим именем, – ответила я, опираясь на трость. – Но в самом крайнем случае мы узнаем псевдоним, который может его выдать.

Дядя смотрел на комнату, и мне стало интересно, что именно он разглядывает. Через минуту он показал на труп.

– Давайте закончим осмотр. Я попрошу инспектора Бирнса послать кого-нибудь за информацией о пассажирах «Этрурии».

Когда мы договорили, я повернулась к телу, стараясь успокоить свой участившийся пульс. Я облизнула губы, надеясь, что чувство вожделения не отражается на моем лице. Сейчас неподходящий момент для румянца и горящих глаз. А поскольку чуть раньше Томас едва ли не танцевал, словно нас пригласили на грандиозный бал, то меня можно простить за нарушение благопристойности.

Я почувствовала на себе взгляд Томаса, словно он прикоснулся ко мне. Дядя может быть поглощен своими мыслями, но Томас никогда не пропускает изменений в моем настроении.

Я взглянула на него, нисколько не стыдясь. Его глаза потемнели от тревоги. У него была причина бояться – я едва себя узнавала. Нельзя наслаждаться таким насилием, но я не могла отрицать, какой в высшей степени живой ощущаю себя, когда изучаю смерть.

Возможно, дьявол внутри меня умолял об освобождении. Без лишней суеты я занялась делом.