Текст книги "Письмо из дома"

Автор книги: Кэролин Харт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

– Привет, Гретхен, – миссис Татум хлопнула крышкой по кастрюле, – Барб нет дома.

Она была раздражена. И расстроена. Ее губы задрожали и плотно сжались.

Гретхен попятилась к двери.

– Пожалуйста, скажите ей, что я заходила.

Миссис Татум отвернулась, не ответив. Толкнула дверь в кухню, и та с шумом захлопнулась за ней.

Торопясь к своему велосипеду, Гретхен порадовалась, что уходит. Ей нравились картины в гостиной Татумов, но сейчас она вспомнила, как беспорядочно они питались. Барб по ночам утоляла голод желе и арахисовым маслом и любила ходить в гости к Гретхен, где всегда приглашали к столу.

За раскаленный руль велосипеда больно было взяться, и Гретхен ухватилась за резиновые ручки. Всю дорогу домой она думала о миссис Татум. Кричала она на своего мужа днем? Или визжала? Она все еще была в ярости, когда зашла Гретхен. Но визг совсем не то что крик. Она посмотрела на дом Крейнов. Бабушка говорит, что у Крейнов всегда чистота, прямо как на выставке. Газон безупречно выкошен, хотя по всему должен был проигрывать в сражении с полчищами одуванчиков с соседнего двора. Окна фасада закрывали ярко-синие ставни. На грядках цвели бегонии. Миссис Крейн в любое время дня и ночи могла с гордостью открыть свою дверь для гостей. У нее никогда не бывало разбросанных журналов, переполненных пепельниц или посуды в раковине.

Гретхен оставила велосипед за бабушкиным домом и заспешила по деревянным ступенькам в кухню.

Бабушка у плиты обернулась с широкой улыбкой:

– Ну вот и ты наконец. Как раз к ужину. У нас сегодня крокеты из лосося, свежий горох и желе.

У бабушки так и остался сильный немецкий акцент, а ее звук «у» был больше похож на «в». Поэтому она не любила покидать кухню и предоставила миссис Перкинс сидеть за кассой. Один раз в прошлом году она забылась и сказала «Danke schön»посетителю, и тот швырнул деньги, возмутившись, почему это в кафе наняли немку-кислую-капусту, а не доброго американца.

Гретхен вымыла руки, и они уселись за белый деревянный стол, друг против друга. Еще два стула стояли у стены по обе стороны от двери в гостиную. Один они подвигали, когда из Талсы приезжала мама. Стул Джимми стоял у стены с тех пор, как его часть направили в Европу. Письма от него приходили нечасто, и писал он мало, только о том, как хотел бы оказаться дома и первым делом съесть огромный бабушкин гамбургер с майонезом, горчицей, салатом, помидором и домашними пикулями. Он писал, что уже много месяцев не ел помидоров, и спрашивал про Майка Томпсона. Они не написали ему, что Майка убили в Италии за три месяца до того, как затонул корабль Милларда. В окне аптеки Томпсонов было две звезды. Мистер Томпсон теперь обедал в их кафе очень редко, а на миссис Томпсон одежда болталась, как на призраке.

Бабушка передала миску с горохом.

– Я повесила твою статью рядом с кассой. Миссис Перкинс говорит, что всем она понравилась. Приходила миссис Джекобс с друзьями, и когда они расплачивались, она показала на статью и сказала, что ты одна из ее лучших учениц и непременно прославишься.

Гретхен замерла, не донеся ложку до рта.

– Миссис Джекобс так сказала?

Бабушка кивнула:

– Ja.Жаль, что я сама не слышала. Но мы позвоним маме вечером.

Междугородный звонок всегда создавал приятное волнение. Конечно, они могли и не дозвониться. Иногда приходилось ждать подолгу. Сами они звонили редко, а когда все же делали это или когда звонила мама, говорили громко и быстро под треск и шум в трубке. Телефонная компания просила всех сокращать звонки до пяти минут, потому что звонить хотели все.

Гретхен едва ощутила вкус ужина, хотя любила крокеты из лосося. Она рассказала бабушке про свой день, закончив последними походами.

– Когда я пришла в суд около пяти, завыла сирена, и я побежала в полицейский участок. Сержант Петти уже отправилась в дом Татумов. Миссис Крейн звонила и сказала, что слышала крики и визг. А миссис Моррисон говорит, что отец Барб сейчас дома, но собирается за границу и, наверно, ссорился с ее матерью. – Гретхен не упомянула, что миссис Татум куда-то уходила ночью, пока мистер Татум отлучился. Может, это и не было правдой, а бабушка наверняка запретит ей видеться с Барб. – Я заехала к ним по пути домой. Миссис Татум очень злилась. Похоже, они с мистером Татумом сильно ругались, и миссис Крейн вызвала полицию.

Бабушка положила вилку:

– Ты же не напишешь об этом в газете?

– Не думаю, – Гретхен знала, что от нее это не зависит, – но мне придется рассказать мистеру Деннису.

Бабушка пододвинула Гретхен блюдо с крокетами.

– Я знаю, это твоя работа. Надо делать, что говорит мистер Деннис. Но видишь ли, я помню Клайда мальчиком. Они так хорошо дружили с твоей мамой.

У Гретхен расширились глаза:

– А я и не знала.

– Да, школьниками они играли вместе. Клайд был хорошим мальчиком, но любил все делать по-своему. И ни с кем не хотел делить твою маму. Они даже ссорились из-за этого: она со всеми хотела дружить, не то что Клайд. Но они оставались лучшими друзьями, пока она не вступила в клуб бодрости. После этого у нее стало столько друзей, что совсем не осталось времени. – В бабушкином тоне слышалась гордость.

Она отодвинула стул, пошла к сушке и, отрезав два щедрых куска арбуза, положила их на тарелки.

Гретхен тщательно выковыряла вилкой большие блестящие семена и разрезала арбуз на ломти, сочащиеся соком.

Бабушка снова села.

– Я все думала, что, может, когда-нибудь… но твоя мама влюбилась в твоего папу еще в старших классах. С тех пор она с Клайдом почти не виделась.

Гретхен смутно помнила отца: густые темные волосы, яркие голубые глаза, улыбчивое лицо. Она не могла на самом деле помнить его лицо, просто так часто рассматривала фотографии в альбоме, что выучила их наизусть. Но она помнила, как он смеялся, подкидывал ее в воздух, читал детские стишки при дрожащем свете огня. А после аварии и похорон потянулись серые, мрачные дни. Они каждый месяц носили на могилу цветы. Когда мама приезжает из Талсы, они всегда ходят на кладбище. Мама обожала рассказывать о папе: после фильма Дугласа Фербенкса он сделал два деревянных меча, они с Клайдом изображали дуэль французских аристократов, и все так смеялись… Гретхен никогда не осознавала, что Клайд из рассказов ее матери – отец Барб.

– Так или иначе, – подвела итог бабушка, – у твоей мамы с Клайдом все равно ничего бы не вышло. Да я и рада, что не вышло, потому что твоя мама любила папу. А Клайд был на седьмом небе, когда встретил Фей. Она приехала в наш город еще школьницей, и они поженились вскоре после свадьбы твоих мамы с папой. Иногда я думаю, не ревнует ли он Фей к ее картинам. Мужчины не любят быть на втором месте. – Бабушка доела арбуз. – А сейчас дошло до звонков в полицию. Нехорошо так провожать мужчину на войну. Но Фей Татум… – она покачала головой и вздохнула. – Ладно, надо убирать посуду.

Гретхен подскочила. Неожиданно она почувствовала ужасную усталость, но заставила себя радостно улыбнуться.

– Я уберу, бабушка. Ты иди, отдохни, послушай радио. – Скоро начнутся новости в шесть тридцать с Эдвардом В. Калтенборном. Если поторопиться, еще можно успеть и послушать. А потом они позвонят маме.

Вслушиваясь, бабушка низко наклонилась к Гретхен. Звонила всегда девочка. Бабушка не любила говорить по телефону. Она всегда говорила слишком громко и быстро, с тяжелым акцентом.

Гретхен хмурилась, пытаясь расслышать, что ей говорят: «…нет дома… что передать?»

Голос незнакомый, но у мамы общая квартира с другими работницами, а люди приходят и уходят.

– Это Гретхен, дочь Лоррейн Гилман. Пожалуйста, передайте ей, что мы звонили, скажите, что у нас все в порядке. – Значит, мама пока что не узнает про Г. Г. Гилман.

Последовал взрыв веселого смеха:

– Передам. У нее тоже все в порядке. Пошла на свидание с моряком, вот ведь счастливица.

Гретхен беспокойно ворочалась в постели. В маленькой спальне стояла жара. В открытое окно не проникал даже легкий ветерок. Вентилятор энергично жужжал, но воздух не охлаждал совершенно. В сонном мозгу вертелись бессвязные слова и обрывки дневных впечатлений: …счастливица… глаза миссис Татум… вой сирены… Г. Г. Гилман… запах горячего свинца от линотипов… деревянные мечи… ее пальцы все быстрее стучат по блестящим клавишам старой машинки «ремингтон»…

На стук клавиш во сне Гретхен наложилось дребезжанье стекла.

– Гретхен, проснись! – Пронзительный крик перешел в страшный вопль. – Помоги мне, Гретхен, помоги!

…не знаю, был ли это один из твоих мужей… Ты же дважды выходила замуж. Эй, Гретхен, я ведь тебя всегда опережала. Четыре раза подходила к алтарю – и уж не знаю, какой из них был хуже. Может, ты вышла замуж по любви. Девчонками мы никогда не думали, к чему придем – хотя про тебя-то все знали, что ты преуспеешь. А во мне видели просто девчонку в обтягивающем свитере, но ведь, черт бы его побрал, он неплохо смотрелся, а? В последний раз мы виделись в ту страшную субботу. А спустя тридцать лет я наткнулась на твою фотографию в газете. Тогда я жила в Лос-Анджелесе с Мужем Номер Три. Меня можно было травинкой перешибить…

Глава 2

Участок огораживал ряд кирпичей. Некоторые были уже расколоты. Всего на участке было семь могил. Я вдруг подумала, что раньше никогда их не считала. Самая старая – дедушки Пфицера. Могилу отца я узнала не сразу. У ангела, что стоял на коленях на гранитной плите, отвалилась голова. Раньше я всегда гладила его крылышки. Сколько лет уже никто не приносит ему цветов? Я ощутила острую радость оттого, что помню все. Мертвые живут, пока их помнят. Когда я умру, ни один человек не сможет – да и не захочет – представить молодое лицо моего отца. Моих детей мало интересовали черно-белые фотографии в темно-коричневом альбоме и смеющиеся глаза дедушки, которого они никогда не знали. Если я им не скажу, они и не узнают, что глаза у него были голубые, как северное море, а волосы черные и блестящие, как котиковый мех. В моих глазах и волосах с серебряными прожилками отражались прошедшие годы, в глазах моей дочери – блестящая чернота ее волос. Когда я пришла на кладбище, то стала искать наш семейный участок, хотя сегодня и не собиралась навещать эти могилы. Но у меня было время и для них. Опираясь на трость, я подошла к надгробию на бабушкиной могиле и нагнулась, чтобы дотронуться до вырезанных букв:

Шарлотта Кляйн ПФИЦЕР

Любимая жена Карла Герхарда Пфицера

23 октября 1876 – 26 июня 1944

Бабушка, я тебя так любила…

Гретхен выбралась из постели, подбежала к окну. Барб Татум с побелевшим как мел лицом колотила по москитной сетке.

– Гретхен, пошли быстрее. С мамой беда. Гретхен, помоги. – Розовая ночная рубашка на бретельках едва прикрывала ее колени.

– Что случилось? – Гретхен сдернула крючок и толкнула сетку. Барб отступила и обхватила себя руками. Грудь у нее вздымалась, она тяжело дышала.

– Я бежала, я так бежала всю дорогу. Ой, нога. – Она присела, схватившись за ногу.

Гретхен метнулась к стене и включила свет. Вернулась к окну и посмотрела на Барб, заключенную в квадрат света. Она сидела, склонив голову и вцепившись в лодыжку. Блестящие каштановые волосы скрыли ее лицо, рассыпались по плечам. Из глубокого пореза на правой ступне сочилась кровь.

– Наверно, наступила на стекло. Даже не почувствовала. – Кровь стекала на траву.

Гретхен резко втянула воздух.

– Не двигайся, я позову бабушку.

– Нет! – Голос у Барб сорвался. – Надо торопиться, маме нужна помощь. Гретхен, мне нужно возвращаться. Нельзя было убегать. Принеси что-нибудь ногу перевязать.

Гретхен всегда завидовала внешности Барб, хотя некоторые девочки и не считали ее красивой. У нее были чеканные черты лица: тонкий нос, острый подбородок, а если поблизости оказывались мальчики, губы складывались в забавную полуулыбку, обещавшую поцелуй, когда никто не увидит. Ее звенящий радостный смех притягивал людей, а голубые глаза сияли, словно видели что-то скрытое от других. Сейчас эти глаза остекленели и глядели неподвижно.

– Ты поранилась. Я позову бабушку. – Гретхен повернулась было, чтобы уйти.

– Нет! – Барб уже кричала в отчаянии. – Никто не должен знать. Если ты мне не поможешь, я вернусь сама. – Она плакала, вытирая глаза и пытаясь встать.

– Подожди, я иду. – Гретхен натянула футболку и шорты, сунула ноги в мокасины.

Окинула взглядом комнату, вытряхнула подушку из наволочки и скатала ее в тонкую полоску дюйма два шириной. Держа в одной руке жгут, она мягко соскочила с подоконника и заспешила к Барб. Встав на колени, она осмотрела ее рану.

– В нее грязь попала, надо промыть. Я принесу воды, но надо позвонить доктору Джемисону.

– Нет времени. – Барб выдернула полоску ткани у Гретхен, обернула ею ступню, перехватила концы на подъеме и плотно завязала, – Помоги мне встать.

Они встали рядом. Барб вцепилась в руку Гретхен.

– Пошли. Я слышала, как мама кричала. – Она потянула Гретхен за руку, оперлась на нее и заковыляла по газону.

Луна плыла высоко. Гретхен знала, что уже очень поздно. Арчер-стрит замерла, как город призраков. Во всех домах было темно.

– Барб, что случилось? Почему твоя мама кричала? Что, Фей и Клайд Татум опять ссорились?

– Я услышала стук. Мама что-то громко говорила, а потом входная дверь хлопнула об стену. Тогда мама и закричала. – По лицу Барб текли слезы, она прижималась к Гретхен, пытаясь идти быстрее. Чтобы не наступать на гравий, они держались обочины, поросшей травой.

Когда они добрались до дома Татумов, открытую входную дверь освещала яркая луна. Внутри было темно.

– Мама? Мама? – В тишине голос Барб звучал так пронзительно.

Гретхен показала на темный дверной проем.

– Когда ты уходила, свет не горел?

Барб прижала пальцы к щекам.

– Я выбралась из окна и побежала к входной двери. Свет пробивался из-за ставней гостиной. Потом погас. Я испугалась, побежала и оказалась у твоего дома. Подошла к твоему окну. Как мы раньше делали. – Как-то летом, им тогда было лет восемь-девять, они играли в такую игру: по очереди выбирались из своих комнат поздно ночью, одна бежала к дому другой и, пошептавшись, возвращалась. Никто и не знал, что они не спали и выходили из дома. – Помнишь? В общем, я пришла к тебе. – Барб шагнула к двери с москитной сеткой. – Мама? Мама?

Ответа не было.

Барб распахнула дверь и вошла в темную гостиную, держась рукой за правый бок. Когда зажегся свет, она прижала руку ко рту, но ее вопль разбился о смертную тишину комнаты.

Глянув в комнату, Гретхен схватила Барб за руку и потащила ее на крыльцо вниз по ступенькам. Дверь захлопнулась.

– Твой папа, папа твой где? – Гретхен отвернулась от дома. Ей хотелось бежать, кричать и плакать.

Барб подняла руку, впилась ногтями в шею и издала булькающий звук. Она пыталась освободиться от Гретхен. Но та крепко держала ее за руку, хотя ее грудь сдавливал спазм.

Как она ни пыталась забыть ужасное зрелище, оно все не покидало ее: Фей Татум лежит на спине у дивана, волосы разметались по ковру, глаза вытаращены, язык вывалился из побелевших губ, горло покрыто фиолетовыми синяками. Особенно жуткими были эти багровые пятна на сероватой белизне горла.

Барб едва держалась на ногах.

– Надо найти твоего отца. – Гретхен понимала, что в доме мистера Татума нет. Будь он дома, он бы услышал крик Барб и их громкие испуганные голоса. И стук двери. Уже далеко за полночь. Где он мог быть? Почему не пришел на помощь миссис Татум? – А кто был в гостиной с твоей мамой?

Барб понеслась прочь. Пробежала несколько шагов и упала:

– Нога. – Она закрыла лицо руками и каталась по земле. Плечи ее сотрясались от рыданий.

Гретхен смотрела на дом, на свет, заливавший крыльцо, и не знала, что делать. Надо идти за помощью, но она просто не сможет еще раз войти в этот дом. Она посмотрела на ухоженный дом за двором Татумов, посеребренным лунным светом. Миссис Крейн овдовела, и бабушка говорила, что ей одиноко. У нее было продолговатое грустное лицо, проницательные голубые глаза. Это она звонила вчера в полицию из-за Татумов, говорила быстро, мысли у нее прыгали во все стороны. Каждый год ее яблочный пирог награждали синей лентой на окружной ярмарке. Она могла позвонить в полицию. Как, впрочем, и бабушка.

Доктор Джемисон стоял на коленях возле дивана. Седеющие волосы растрепались, косматая борода взъерошилась. Он успел застегнуть только одну манжету на мятой белой рубашке, а черные брюки болтались без ремня. Он перебинтовал ступню Барб и с легким стоном поднялся на ноги. Погладил девочку по колену, быстро взглянул на Гретхен. Его усталые глаза смотрели ласково и печально.

Бабушка спешила из кухни. Она уже надела свое синее хлопковое домашнее платье и прочные белые туфли на каждый день. Только волосы, распущенные по плечам, напоминали о позднем часе и исключительной ситуации.

– Вот, доктор, я приготовила вам кофе.

Он взял чашку.

– Спасибо, Лотта. Да, плохи дела. Я сказал шефу полиции, что вернусь, когда осмотрю Барб. – Он вздохнул. – Ваш кофе очень кстати.

Бабушка вынесла лакированный поднос с фарфоровой сахарницей и серебряной ложкой. Поднос принадлежал к числу самых дорогих предметов в ее хозяйстве: два серебряных дракона с яркими от пламени носами смотрели друг на друга.

Доктор положил себе ложку сахара.

– Пытаюсь отказаться от сахара. Уже кладу одну ложку вместо трех. В военное время мы все должны прилагать усилия для победы.

– Вы свое дело делаете, – уверенно сказала бабушка, глядя на него с восхищением.

Он глотнул кофе, улыбнулся.

– Спасибо, Лотта. Вы тоже. Лучшая еда в округе, несмотря на продуктовые нормы. Ну, – он устало вздохнул, – присмотрите за Барб?

Бабушка кивнула, тряхнув головой:

– Конечно, пусть остается у нас.

Барб забилась в угол дивана, простыня, которую ей дала бабушка, сползла с плеч.

– Но папа не будет знать, где я.

С закаменевшим лицом, опустив уголки рта, бабушка посмотрела на доктора Джемисона. Никто не проронил ни слова.

– Папа не пришел к ужину, – Барб казалась озадаченной и напуганной, – не знаю, где он может быть.

Доктор потер уставшие глаза и ничего не сказал. Выпил еще немного кофе, поставил чашку на столик. Затем склонился над своим раскрытым чемоданчиком, достал из него два пакетика и протянул бабушке.

– Вот, это поможет девочкам заснуть. – Защелкнув сумку, он снова потянулся за кофе.

Дверь затряслась от громкого стука. Бабушка бросилась открывать.

– Пожалуйста, входите, входите.

Вошел шеф полиции Фрейзер, наклонив голову, чтобы не задеть притолоку. Снял свою ковбойскую шляпу. Вьющиеся седые волосы его были коротко пострижены. Лицо его было словно надутый пузырь: массивный лоб, рыхлые щеки, круглый подбородок Щетина подчеркивала складки под глубоко посаженными карими глазами. Гретхен часто видела его в кафе, но лишь мельком, пока не начала работать в «Газетт». Он не водил полицейскую машину. Все в городе знали его старый темно-зеленый «паккард» с заляпанными грязью бортами. Миссис Моррисон говорила, что он любит выходить в народ. Как ввели нормирование на бензин, он стал больше ходить пешком, и пот струился по его лицу, пятная рубашку.

– Лотта, док, девочки, – он дернул головой к двери, – док, может, вы пойдете туда, займетесь этим делом? Мы уже свое закончили.

Доктор Джемисон допил кофе, кивнул.

– Хорошо, Бак. – Рот доктора сжался в хмурую складку.

Он поставил чашку на стол и взял чемоданчик. Проходя мимо шефа, спросил:

– Клайда не нашли?

– Нет. – Шеф сердито насупил кустистые брови.

Дверь за доктором захлопнулась.

Барб вскинула голову и пристально посмотрела на Фрейзера.

– Вы должны найти папу. Он еще не знает. Бедный папочка. – Она натянула простыню, спрятала лицо в ее складках.

– Может быть, кофе, мистер Фрейзер? – тихо предложила бабушка.

– Было бы неплохо, если вас это не затруднит, Лотта. – Стуча каблуками запыленных черных ковбойских сапог, шеф медленно прошел по комнате. Сел в подобие откидного кресла из коричневой кожи, когда-то любимое дедушки Пфицера. Бросил ковбойскую шляпу на пол. – Мисс Барб, полагаю, вы понимаете, как я сожалею о вашей маме.

Медленно простыня опустилась. Показалось залитое слезами, измученное лицо Барб. Она закрыла его руками.

Шеф прочистил горло.

– Мисс Барб, если бы я считал, что так будет легче, я бы поговорил с вами в другой раз. – Он откинулся в кресле, потер щеку костяшками пальцев. – Но легче не будет, – заговорил он тихо своим глубоким, низким голосом, – ни завтра, ни на следующий день. Вам придется взбираться на крутую гору, и я ничем не могу помочь. Я могу лишь немного облегчить боль, когда выясню, кто это сделал.

Гретхен пыталась прогнать воспоминание о лице миссис Татум, но оно все стояло перед глазами. Если она не может забыть, то каково же Барб?

Та уронила руки. «Кто…» – Она задрожала и, вдруг почувствовав себя беззащитной, натянула простыню до подбородка.

– Я не знаю, кто приходил. Я слышала мамин голос, потом дверь хлопнула, и я убежала.

Шеф вытащил из кармана рубашки маленький блокнот, раскрыл его.

– Давайте вернемся назад, мисс Барб. Что мама сегодня делала? – шеф потер нос, пристально глядя на нее. – Начните с завтрака.

Барб нахмурилась.

– Не понимаю, какая теперь разница.

Он положил блокнот на колено брюк хаки.

– Рассказать не повредит. Мне надо знать, что ваши мама и папа делали сегодня.

Барб вдруг замерла.

– Папы… сегодня вечером дома не было.

– К этому мы подойдем, – он говорил терпеливо, – ну, будь умницей и расскажи мне про утро. Начни с завтрака. Ты встала…

Барб обхватила большую парчовую подушку, уперлась подбородком в ее бахрому. Перебинтованная нога торчала из-под смявшейся простыни.

– Мы всегда встаем в шесть тридцать. Мама работает в супермаркете. Ювелирный, часы и косметика. Начало в восемь, в одиннадцать она идет домой поесть, без четверти двенадцать снова на работу. После четырех она была дома.

Шеф достал пачку «Лаки-Страйк», чиркнул большой кухонной спичкой о подошву сапога. Держа сигарету пожелтевшими от табака пальцами, затянулся.

– И сегодня все было как обычно?

Бабушка заспешила на кухню и вернулась с большой медной пепельницей. Она поставила ее на пол рядом с ковбойской шляпой.

Барб наматывала бахрому подушки на пальцы.

– Наверно, я пришла домой уже после пяти.

Шеф откинулся в кресле, словно огромная каменная глыба.

– Значит, мама не взяла выходного, хотя папа приехал домой в отпуск? – Пепел падал ему на рубашку.

– Маме надо было работать. – Барб говорила очень серьезно. – Нам нужны были деньги. Как папу призвали, у нас все время не хватало денег, и мама нервничала. Поэтому она и нашла работу у Джессопа. А раньше работала в подарках у Милли. Проводила занятия по искусству в маленькой комнате в подсобке. А когда папу призвали, ушла к Джессопу.

Вокруг шефа клубился голубоватый дымок.

– Мама часто выговаривала папе за нехватку денег?

Барб испуганно уставилась на него.

Шеф нагнулся, стряхнул пепел, не сводя глаз с Барб.

– О чем они говорили за завтраком?

Барб облокотилась на ручку дивана. Даже усталая и измученная, она выглядела почти хорошенькой: рыжие волосы вились, бледная гладкая кожа рук особенно четко выделялась на красной подушке.

– Мама встала поздно, а папа еще спал. Ей надо было торопиться, чтобы не опоздать на работу.

Шеф медленно кивнул.

– Во сколько встал папа?

Гретхен посмотрела на бабушку: она нахмурилась, и глубокие морщины пролегли на ее лице. Нехорошо мужчине так долго оставаться в постели по утрам. Никто так не делает. Конечно, мистер Татум в отпуске. Может, он очень устал после армии.

– Не знаю, – Барб дергала золотистые кисти, – я тоже ушла. Этим летом я работаю в офисе мистера Дарвуда. Я едва не опоздала и не видела маму до ужина.

– А папа что? – голос у шефа звучал так гладко, будто щитомордник скользил по темной летней воде.

Барб сжала руки.

– Он не пришел на ужин. – Она говорила так тихо, что ее было едва слышно.

Кресло заскрипело, когда шеф наклонился вперед.

– С тех пор, как он в отпуске, он обычно ужинает дома?

Барб смотрела в пол.

– Да.

Шеф раздавил окурок.

– Значит, ты не видела маму, пока не вернулась домой с работы. – Он подергал мочку уха. – Кажется, ты сказала, что она каждый день обедала дома?

Барб откинула прядь золотисто-каштановых волос.

– Да. Но сегодня я не приходила домой обедать. Мы пошли в кафе «Виктория» с миссис Холкомб из нашего офиса.

Шеф прищурился.

– Но к ужину ты была дома.

– Да, – она закрыла глаза. Из-под темных ресниц струились слезы.

Он снова наклонился, нахмурился.

– Мисс Барб, расскажите-ка мне все, что происходило у вас дома. Девочка, прости, но мне нужно знать, что твоя мама делала сегодня. Ты говоришь, папа не пришел. Что случилось за ужином?

– Когда я пришла домой, мама была на кухне, – Барб теребила простыню и говорила спотыкаясь. – Мама стучала кастрюлями. Я спросила, в чем дело, а она швырнула тарелку, и та разбилась. Она выбросила осколки и сказала, что ей все равно. Потом посмотрела на свиные отбивные, она их специально заказывала, все наши талоны потратила, чтобы приготовить хороший ужин для папы. Посмотрела и кинула их обратно в морозилку. А потом заплакала. – Барб крепко сжимала красную парчовую подушку.

– И почему она так сердилась? – Шеф продолжал щуриться, глядя на Барб.

Она сжалась в комок на диване, склонив голову.

Шеф уперся ладонями в колени.

– Мисс Барб, если вы мне не скажете, кто-то другой скажет.

Барб прижала пальцы к щекам.

– Наверно, это все из-за «Синего пламени», – она говорила тихо, почти шептала. – Прошлой ночью мама и папа пошли в этот бар. Там кто-то сказал, что мама танцует лучше всех в городе, и все любят танцевать с ней. Папа рассвирепел. Он не знал, что она ходила в бар, пока его не было. Они вернулись домой и ругались. Я проснулась. Папа говорил: нельзя ходить туда одной. А мама, что ничего такого в этом нет. Можно просто развлекаться, это всем нужно. Мама может… могла танцевать лучше всех и очень любила танцевать. И все. Она просто хотела танцевать. Она сказала папе, что грош ему цена, раз он хочет привязать ее к дому и никуда не выпускать, а он ей – что нельзя ходить на танцы без приглашения. Тогда мама спросила, что, ей так и сидеть дома ночь за ночью в тишине, когда не с кем даже поговорить? Она говорила ему, что просто любит танцевать и ничего больше. Потом захлопнула дверь в их комнату. Папа лег спать на диване. Сегодня утром он не вставал, пока мы не ушли. Но мама утром уже успокоилась. – В голосе Барб слышалась напряженность.

– Успокоилась? – Шеф потер переносицу. – И что она сказала?

– Почти ничего. Но она написала папе записку и положила на его место за столом. А мне сказала, что не следовало ей выходить из себя, папа просто не понял, но все наладится, и мы ему приготовим хороший ужин. – Лицо Барб сморщилось. – Но когда я вернулась к ужину, она была в ярости. Не знаю, почему.

– Хм-м, – шеф поглядел на часы с кукушкой, висевшие над каминной доской. Правда, никакого камина не было, только маленький газовый обогреватель, который они зажигали зимой. – Должно быть, она поговорила с папой. – Он ждал, не сводя глаз с Барб.

Девочка сжала простыню.

– Не знаю. – Она избегала его взгляда.

Шеф продолжал смотреть на нее в упор.

– Значит, его не было дома, когда вы вернулись?

– Не было. – Это она сказала уверенно. – Только мама и я.

– Потом вы с мамой поужинали? – Шеф ухватился большими пальцами за подтяжки и слегка их потянул.

Барб не отвечала, только неподвижно смотрела на смятую простыню.

– Мисс Барб? – Темно-зеленые подтяжки на его плечах встопорщились.

Барб на него не смотрела.

– Надо знать маму, чтобы понять, когда она злилась, она очень быстро говорила и все делала. Она забежала в комнату, надела красивое платье, зеленое шелковое, с белыми цветами. Зашла в кухню с пудреницей, хотела скрыть, что она плакала. Громко говорила сама с собой, а потом выбежала за дверь. – Барб измученно вздохнула. – Еще она злилась, что папа взял машину. Она привыкла одна ею пользоваться, пока его не было. Но он ее взял.

– Значит, машины у мамы не было. И куда она могла пойти? – Шеф отпустил подтяжки.

Слезы хлынули из глаз Барб.

– Она надела вечерние туфли. Я волновалась, потому что до «Синего пламени» далеко. Почти миля, но думаю, она пошла пешком.

– Или ее кто-то подвез. Разберемся. – Шеф скрестил руки на груди. – А вы что?

– Я прибралась на кухне, потом пошла к Амелии. Амелии Брейди, моей подруге. Не хотела оставаться дома одна. – Она посмотрела на руки. – Я весь лак с ногтей отколупала. В общем, пошла к Амелии, мы накрасили ногти и допоздна слушали пластинки. Когда я вернулась, было около полуночи, но дома никого не было. Я пошла в свою комнату и легла спать.

– Вы виделись с мамой, когда она пришла домой? – Шеф вытащил еще одну сигарету, зажег ее, не сводя глаз с Барб.

– Нет. – Барб навалилась на подлокотник.

Снаружи хлопнула двери машины. Раздался глухой звук шагов и дребезжание двери с сеткой.

– Шеф, вы здесь? – Дверь открылась, и в комнату заглянул Ральф Кули в выгоревшей коричневой шляпе, съехавшей на затылок. Худое лицо его раскраснелось, галстук развязался, костюм измялся. – Вот вы где. Гретхен, миссис Пфицер, здрасьте.

Одежда Ральфа Кули вечно выглядела так, будто он в ней спал. Он него всегда отдавало виски и сигаретами. Гретхен и не знала, что это за сладковатый мускусный запах, пока миссис Тейлор, сморщившись, не спросила Кули в редакторской, где он берет свой бурбон, а тот расхохотался и сказал, что знает лучшего бутлегера в городе. В Оклахоме действовал сухой закон, дозволявший только три пинты пива, а виски можно было достать, лишь отправившись в другой штат или к бутлегеру. Гретхен не знала ни одного бутлегера. В ее семье никто не пил виски. Татумы пили, и бабушка их не одобряла. Она не любила виски и людей, нарушавших законы. В газетах иногда писали, как шериф арестовывал за бутлегерство.

Репортер вошел в комнату.

– Позвонил Майк Мэкки, – директор похоронного бюро всегда сообщал «Газетт» про несчастные случаи, – и я сразу приехал. Док говорит, кто-то задушил Фей Татум, а ее дочь прибежала сюда за помощью. – Кули остановил мутный взгляд на Барб. – Док сказал еще, что девочка поранила ногу. Ну, так что, шеф…

Фрейзер поднял руку.

– У меня нет на тебя времени, Ральф.

Репортер прошелся по комнате.

– А где Клайд Татум?

Фрейзер приподнялся.

– Мерзавец!

Кули, слегка пошатываясь, попятился к двери.

– Я подожду снаружи, шеф.

– Ты оглох, парень? – Морщины на суровом лице начальника полиции казались трещинами на иссушенной солнцем земле. Он глубоко затянулся. – Я поговорю с тобой утром. – И вполголоса добавил: – Может быть.

Кули двинулся быстрее, но успел язвительно буркнуть:

– Я видел Фей Татум в «Синем пламени» сегодня вечером. Я и еще немало ребят. – Он распахнул дверь. – Наверно, мне надо поговорить с окружным прокурором.