Текст книги "Угасающее солнце: Кесрит"

Автор книги: Кэролайн Черри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

2

Планета была разделена, и границей служила дамба, выложенная из белых камней. На одной стороне, в равнинной части, жили регулы Кесрит – городские жители, медленно двигающиеся, долго думающие. Та часть полностью принадлежала им – широкие приземистые здания, торговый космопорт, шахты, завод для опреснения соленой воды Алкалинского моря. До того, как на Кесрит появились регулы, эта местность называлась Долиной Дусов: мри помнили это. Прежде здесь жили дусы, и мри из уважения к животным обходили ее стороной; но регулы твердо решили построить здесь город, и дусам пришлось покинуть долину.

Гористее, среди неровных холмов на другой стороне дамбы, высились башни мри. Четыре усеченных конуса вздымались из углов приземистого, похожего на трапецию, здания. Наклонные стены были сделаны из местной белой глины, обработанной и затвердевшей. Это был Эдун Кесритун, Дом Кесрит, дом мри Кесрит, и, поскольку здесь жила Интель, Дом всех мри, рассеянных по Вселенной.

С того места, куда привело Ньюна его отчаяние, можно было видеть большую часть построек Кесрит. Он часто приходил сюда, на самую высокую точку дамбы, чьи белые камни упорно сопротивлялись стремлению регулов проложить дорогу к святыням Сил'атена, построить там свои дома и заводы. И они заставили регулов отказаться от своего намерения. Ньюн любил эти камни за их стойкость, и за вид, который с них открывался. Под ним лежал город регулов и эдун мри – два маленьких шрама на бело-глиняном теле планеты. Над ним в горах находились только автоматы регулов, которые грызли землю, добывая минералы и оправдывая тем самым присутствие регулов на планете. Кроме автоматов там были дикие звери, которые владели этим миром до появления здесь регулов и мри. Медленно передвигающиеся неуклюжие дусы были здесь высшей формой жизни.

Ньюн сидел, насупившись, на камне, который высился над этим миром. Его обуревала ненависть к ци'мри, ненависть куда более сильная, чем обычно испытывали мри к другим расам. По летоисчислению, принятому у мри, Ньюну было двадцать шесть лет. Но этот счет не совпадал с периодом обращения Кесрит по орбите вокруг Арайна. Он отличался и от того, что был принят на Нисрене и на двух других планетах, где жил Народ в течение времени, о котором повествовали песни Келов. Но никто не мог сказать, что было раньше.

Ньюн был на голову выше любого из своих соплеменников. На высоких скулах четко выделялся сет'ал – три ритуальных шрама – принадлежность к своей касте. Они были выкрашены несмываемой голубой краской и означали, что Ньюн – полноправный член касты Келов – рука Народа. Будучи келом, он с головы до пят был одет в черное; черная вуаль и черная повязка на голове – мэз и зейдх – скрывали его лицо от взглядов чужих, оставляя открытыми только лоб и глаза. Но и они могли быть укрыты прозрачной чернотой зейдх, если начнется сильная пыльная буря, или красный Арайн проберется в зенит. Он был одним из Народа: и лицо его, и мысли считалось неприличным открывать перед представителями других рас. Поэтому черная мантия и черная вуаль окутывали его с головы до пят: и это означало, что он принадлежит к той единственной касте Народа, которая имеет право общаться с другими расами. Черная мантия, сайг, поддерживалась ремнями, на которых висело оружие, а также награды, джи'тэй, полученные келом за службу своему Народу. У Ньюна не было ни одной награды, он еще не успел отличиться ни в чем, и любому мри это было очевидно.

Будучи келом, он не умел ни читать, ни писать. Но он мог работать с компьютерами и знал математику регулов и мри. Он знал сложную генеалогию Дома, которая брала начало с самого Нисрена. Древние песнопения наполняли его меланхолией, когда он пел их. Ему было больно видеть потрескавшиеся стены Эдуна Кесритуна, трудно осознавать, что в живых осталось только несколько человек. Он не мог примириться с тем, что его раса вымирает, что это реально. Он знал все песнопения. Но он знал, что у него не будет ребенка, который будет петь их здесь, на Кесрит. Он изучил языки, что было обязательным условием принадлежности к касте Келов. Он свободно говорил на четырех языках. Два из них были диалектами мри, третий – языком регулов, и четвертый – языком врага. Он хорошо владел оружием – и ин'ейн, и захен'ейн. Девять наставников учили его сражаться, и он знал, что достиг в этом высшей степени совершенства.

И все пошло прахом.

Регулы.

Ци'мри.

Ньюн столкнул ногой камень, который покатился вниз в горячий бассейн, подняв облако пара.

Мир.

Конечно, мир на условиях землян. Регулы отвергли помощь мри в самые критические моменты войны. Регулы без сожаления отдавали жизни мри, и они, несомненно, заплатят кровавую цену, отдав эдуны, которые уже потеряли последних сыновей и дочерей Келов. И все это потому, что какие-то незадачливые военачальники регулов запланировали и бросили в самоубийственную атаку горстку мри, чтобы прикрыть свое бегство, спасти свои жизни и добро.

Вряд ли земляне поняли, что слабость союза регулов и мри в том, что обрушившиеся на него несчастья действуют гораздо больше на регулов, чем на мри.

Было очевидно, что регулы под ударами землян будут отступать без оглядки, несмотря на все советы мри не делать этого, и в своем стремлении убежать подальше и достичь полной безопасности отдавать планету за планетой. Хотя даже глупцу было ясно, что безопасности не существует.

И было очевидно, что следующим шагом регулов будут переговоры с землянами – это так типично для регулов – ведь война это тоже торг, и надо избавиться от нее как можно быстрее, когда она начнет угрожать им и их добру.

В языке регулов не было слова, обозначающего мужество.

И не было слова, обозначающего воображение.

Война закончилась, и Ньюн остался в этом мире, так и не сумев использовать те знания, что приобрел, готовясь к войне. И только боги знали, что будет дальше, какой будет торговля, какой будет его дальнейшая жизнь. Может, все вернется к тому, что было до войны, может, мри будут опять служить отдельным компаниям регулов, сражаясь против мри в ритуальных поединках.

И только боги знают, как он найдет себе хозяина, когда война закончилась и все дела пришли в упадок. И только боги знают, захочет ли хоть один регул взять на службу неопытного кела, когда вокруг так много других, закаленных в битвах.

Он всю жизнь учился воевать с землянами, но дела пошли так, что ему не пришлось вступать в эту войну.

Он резко вскочил. Идея, которая зрела у него очень давно, наконец обрела ясность. Он бросился вниз по дороге. Он не оглянулся, когда прошел мимо эдуна, никем незамеченный, никем не окликнутый. У него не было ничего. И ему ничего не было нужно. Лишь то, что было на нем, и оружие. Это принадлежало ему по закону и обычаю. И он не мог бы больше ничего требовать, если бы покинул эдун с благословения госпожи. Но этого благословения у него не было.

В эдуне Мелеин наверняка молча переживает все происшедшее. Но она сама долго была в касте Келов, она должна понять его и порадоваться за него, что он отправился искать себе службу. Пребывание кел'ена в Эдуне было также неестественно, как ветер в доме. У кел'ена не могло быть там тесных связей ни с кем, за исключением самой госпожи и Народа в целом.

Ньюн чувствовал свою вину перед госпожой, перед той, которая опекала его как мать, даже больше, чем мать. Он знал, что она очень любила Зайна, его отца, и до сих пор оплакивает его смерть. Он знал, что она бы не одобрила, не разрешила того, что он решил сделать сейчас.

Ведь это из-за ее упрямства он так долго оставался рядом с ней на Кесрит. Ему давно следовало бы уйти из-под ее опеки. Он любил Интель глубоко, с обожанием. Но даже эта любовь за те годы, что он провел в эдуне, не уйдя с другими келами, превратилась в горечь.

Из-за нее его искусство осталось неиспользованным, его жизнь прошла спокойно и теперь скорее всего стала бесполезной и никому не нужной. Девять лет прошло с той поры, как ритуальные шрамы Келов легли на его лицо. Девять лет его сердце начинало бешено колотиться, когда на дороге в эдун появлялся регул, желающий нанять кела для защиты торгового корабля. Годы шли, и таких посещений становилось все меньше. И теперь пришло время, когда никто не приходил в эдун нанимать келов. Ньюн был последним из всех братьев и сестер, последним из детей эдуна, если не считать Мелеин. Все остальные уже нашли себе службу, а многие уже были мертвы. А Ньюн с'Интель, вот уже девять лет как входивший в касту Келов, только сейчас покидал госпожу.

«Мать, позволь мне уйти!» – молил он ее шесть лет назад, когда улетал корабль с его кузеном Медаем. Ему было чрезвычайно обидно, что Медая, надменного, хвастливого, выбрали для службы, очень почетной службы, а он, Ньюн, опять остался позади.

«Нет, – ответила госпожа тоном, не допускающим возражений, на его мольбы о том, чтобы ему предоставили свободу. – Нет. Ты – последний из моих сыновей. Самый последний, и других у меня не будет. Ребенок Зайна. И это мое право оставить тебя здесь, при себе. Таково мое окончательное решение. Нет."

И он в этот день удалился в горы и против воли смотрел, как корабль высшего командования регулов, «Хазан», защищавший зону, в которую входила и Кесрит, уносил Медая с'Интеля Сов-Нелана туда, где он станет мужчиной, на службу, к которой он готовил себя, к высшему почету, которого только мог добиться кел'ен Эдуна Кесритуна.

В этот день Ньюн плакал, хотя Келы не плачут никогда. И затем, сгорая от стыда за свою слабость, он расцарапал себе лицо грубым песком и оставался в горах день и две ночи. И только потом он смог спуститься вниз к другим Келам и снова оказаться окруженным тревогой, заботой и эгоистической любовью Матери.

Старики. Все они старики. В Эдуне не осталось ни одного кел'ейна, который мог бы принять службу, если бы ее даже предложили. Все они были очень опытными воинами. Ньюн даже считал их лучшими воинами, хотя они никогда не хвастались своими воинскими успехами. Но годы незаметно украли у них силу, и они уже не могли использовать свое искусство на войне. Их было девять – восемь мужчин и одна женщина, которые уже выполнили свое земное предназначение. Им было незачем жить дальше – сил для войны нет; детей, которых надо обучать, тоже нет. Это были старики, для которых все осталось в прошлом.

Они украли у него девять лет, заточив его в гробницу вместе с собой.

Ньюн пошел вниз по дороге, которая должна была привести его к регулам, так как регулы теперь не ходили в Эдун. Это была не самая прямая дорога, но зато самая легкая, и он шел по ней, никого не опасаясь, так как старики келы вряд ли попытаются перехватить его. Он не собирался идти в космопорт, а шел туда, куда вела его дорога – в самый центр города регулов – в Ном, двухэтажное здание, самое высокое здание единственного города на Кесрит.

Ньюн почувствовал беспокойство, когда ноги его ступили на твердый бетон и его окружили безобразные здания регулов. Это был совсем другой мир, решительно отличающийся от девственной чистоты гор. Здесь даже запах был совсем другим – острый запах, приносимый пронзительным ветром Кесрит, слабые испарения масла и топлива машин, мускусный запах тел регулов.

Молодые регулы смотрели на него. Они были довольно подвижны. А когда они вырастут, их приземистые тела раздадутся вширь, серо-коричневая кожа потемнеет, обвиснет от слоя накопившегося жира. И вскоре они станут такими тяжелыми, что их атрофировавшиеся мышцы не смогут поднимать их. Мри редко видели старых регулов. Сам Ньюн не видел их никогда и только слышал их описание от учителей. Взрослые регулы жили в городе, окруженные машинами, которые перевозили их, очищали воздух. Молодые регулы ухаживали за машинами и ждали, когда сами достигнут зрелости.

Молодые регулы на площади искоса бросали злобные взгляды на Ньюна и тихо переговаривались между собой. Однако они не знали, что слух у Ньюна необычайно остер и он великолепно слышит их разговоры. Обычно отношение регулов к нему совершенно не волновало Ньюна. Он не любил их и презирал за алчность, но сейчас он выступал в роли просителя; у них было то, что ему было нужно, и только они могли дать ему это. Их ненависть окружала Ньюна, как загрязненный воздух города. Ньюн накинул вуаль задолго до того, как вошел в город. Он делал так, когда в последний раз, еще будучи молодым кел'еном, приходил в город. И он тогда не знал, как поведут себя регулы по отношению к мри. Но теперь он был взрослым. Он не отводил взора от надменных взглядов регулов и большинство из них не выдерживало его взгляда и отводили глаза в сторону. Некоторые постарше и посмелее, шипели ему вслед оскорбления и угрозы, но он не обращал на них внимания. Он ведь мри, а не регул.

Он знал, куда идти. Он знал, где находится вход в Ном, выходивший фасадом на большую площадь, служившую центром города. Фасад его был обращен к восходу солнца, как это было принято у регулов. Ньюн помнил все с той поры, когда он был здесь с отцом, который хотел получить здесь службу. Однако Ньюн не был внутри здания. Теперь он подошел к двери, возле которой ждал отца в прошлый раз, и часовой в вестибюле, молодой регул, вскочил, увидев его.

– Убирайся, – сказал он ровным голосом. Но Ньюн не обратил на него внимания и прошел мимо в главное фойе, где чуть не задохнулся от жары и запаха мускуса. Он очутился в большом зале, окруженный со всех сторон дверями с табличками, на которых были надписи. Ему вдруг стало нехорошо от жары и запахов, и он стоял в растерянности посреди зала, так как ему теперь нужно было прочесть надписи, чтобы знать, куда идти, а он не умел читать.

Часовой регул из вестибюля застал его в этом смятении, быстро приблизившись короткими шаркающими шагами. Регул потемнел от гнева или от жары, и тяжело дышал. Его охватила ярость.

– Убирайся, – зло повторил он. – По договору и законам тебе здесь делать нечего.

– Я хочу поговорить с взрослыми регулами, – сказал Ньюн. Он знал, что по законам регулов ни один юноша не может принять самостоятельное решение. – Передай им, что с ними хочет переговорить кел'ен.

Регул шумно выдохнул через ноздри.

– Тогда иди за мной, – сказал он, бросив на Ньюна негодующий взгляд. Круглые глаза его были белыми, испещренными красными жилками. Это был (регулы сами не могли определить свой пол до наступления зрелости) самый обычный регул – приземистая фигура; тело, даже стоя, почти касается пола. Это был молодой регул, даже слишком молодой для такой чести – стоять у дверей Нома. Он пока еще держался прямо. Тонкие коричневые, с металлическим блеском кости просвечивали сквозь кожу. Ньюн шел за ним, наблюдая его катящуюся походку. – Я – Хада Сураг-ги, – сказал он, – секретарь, охранник у дверей. А ты, вероятно, из Дома Интель.

Ньюн просто не стал отвечать на грубую дерзость ци'мри, который назвал госпожу по имени с такой оскорбительной фамильярностью. У регулов взрослые очень почитались и носили высокие титулы, так что в этой фамильярности чувствовалось рассчитанное оскорбление. И Ньюн запомнил это до следующего свидания с регулом. Если оно произойдет, то Хада Сураг-ги получит то, что заслужил.

Вдоль стен были проложены сверкающие рельсы, и мимо идущих промчалась машина с такой скоростью, что они не успели рассмотреть ее. Рельсы были повсюду, и по ним в разные стороны мчались машины. Ньюн едва сдержался, чтобы не выдать своего изумления.

Он не поблагодарил юношу, который показал ему дверь, куда следовало войти. Ньюн вошел и очутился в комнате, где за металлическим столом сидел другой регул, более взрослый. Ньюн просто повернулся к юноше спиной, когда тот стал ему ненужным, и услышал, как тот вышел из комнаты.

Чиновник откинулся от стола, переместив свое тело в самодвижущемся кресле. Ньюн слышал, что регулы используют подобные сверкающие сталью устройства для того, чтобы передвигаться, не поднимаясь на ноги.

– Ты нам известен, – сказал регул. – Ты Ньюн, с Холмов. Твои старшие связались с нами. Тебе приказано немедленно вернуться.

Кровь бросилась в лицо Ньюну. Конечно, они предупредили его, связались с регулами. Он даже не подумал о такой возможности.

– Это не имеет значения, – сказал он подчеркнуто официально. – Я хотел бы служить на ваших кораблях. Я покинул свой эдун.

Коричневая туша регула сложилась в гармошку и снова расправилась. Затем он вздохнул и посмотрел на Ньюна маленькими прищуренными глазками.

– Мы слышим, что ты говоришь, – сказал он. – Но наш договор с твоим народом не позволяет нам принять тебя без разрешения твоих старших. Пожалуйста, вернись обратно. Мы не хотим ссориться с твоими старшими.

– У вас есть главный? – хрипло спросил Ньюн, теряя терпение и надежду. – Позвольте мне поговорить с кем-нибудь более высокого ранга.

– Ты хочешь видеть Старшего?

– Да.

Регул снова вздохнул, и нажав кнопку, сделал запрос по внутренней связи. Чей-то грубый голос безразличным тоном отказался принять кела. Регул поднял глаза. В них отразилось куда больше радости и удовлетворения, чем сочувствия.

– Ты слышал, – сказал он.

Ньюн повернулся и быстро пошел из кабинета по коридорам, в фойе и проскочил через вестибюль, не обращая внимания на юного Хада Сураг-ги. Он чувствовал, что лицо его горит, что он задыхается в душном пекле Нома, и наконец выскочил на площадь, по которой гулял холодный ветер.

Он шел быстро, словно куда-то спеша, и шел он помимо своей воли. Ему казалось, что каждый регул в городе знает о его позоре и потихоньку смеется над ним. И в этом не было ничего невозможного, поскольку каждый регул всегда старался сунуть нос в чужие дела.

Он не замедлил шага до тех пор, пока не вышел за пределы города и не направился по дамбе в эдун. Теперь он шел медленно и не заботился о том, что кто-то может увидеть или услышать его. Открытое место, по которому он шел, требовало внимательности и осторожности, но он шел, не глядя по сторонам, рискуя навлечь немилость богов и гнев госпожи. Он даже сожалел, что с ним ничего не случилось, и он в конце концов оказался у входа в эдун. Он вошел туда, в эту темную и гулкую глубину. Он был угрюм, поднимаясь по ступеням лестницы в башню Келов. Ньюн толкнул дверь в холл и доложил кел'анту Эддану.

– Я вернулся, – угрюмо проговорил он, не поднимая вуали.

Эддан занимал высокое положение и мог запросто заставить его открыть лицо. Но он хорошо владел собой и сделал вид, что ничего но случилось. «Старик, старик, – не мог не думать Ньюн, – твои сета'ал на лице уже затерялись в морщинах, твои подслеповатые глаза уже смотрят во Мрак. Ты будешь держать меня здесь, пока я не стану таким, как ты. Девять лет, Эддан. И теперь ты заставил меня потерять чувство собственного достоинства. Кем я буду еще через девять лет?"

– Ты вернулся, – повторил Эддан, который был его учителем и все еще придерживался тех отношений, которые существуют между учителем и учеником. – Что из того?

Ньюн аккуратно снял вуаль и устроился, скрестив ноги, на полу, возле теплого бока дуса, спящего в углу. Тот заворочался, что-то заворчал, недовольный тем, что нарушили его сон. – Я хотел уйти.

– Ты огорчил госпожу, – сказал Эддан. – Ты больше не должен ходить в город. Она запретила тебе это.

Он поднял глаза. Гнев закипал в нем.

– Ты привел в замешательство весь Дом. Подумай об этом.

– Подумайте обомне, – крикнул взбешенный Ньюн. Он видел, как от его выкрика Эддан словно окаменел, и с мрачным удовлетворением выкрикивал слова. – Это же дико – держать меня здесь. Я должен что-то совершить в жизни. Что-то свое.

– Да? – В мягком голосе Эддана послышался гнев. – Кто тебе сказал это? Какой-нибудь регул в городе?

Эддан стоял спокойно, засунув руки за пояс, старый мастер ин'ейн; эта поза заставляла содрогнуться любого, кто знал ее смысл: «это вызов, если ты захочешь принять его». Ньюн любил Эддана. Но сейчас его вид пугал юношу, он заставлял вспомнить, что Эддан до сих пор превосходит его в искусстве владения оружием и способен заставить его подчиниться. В этом была разница между ним и старым мастером – тому, кто вызовет гнев Эддана, придется заплатить кровью.

И Эддан чувствовал эту разницу. Кровь прилила к его лицу.

– Я никогда не просил, чтобы со мной обращались иначе, чем с другими, – заявил Ньюн, отворачиваясь и не принимая вызова Эддана.

– Каково же твое предназначение?

Ньюн не смог ответить.

– В твоих доводах есть слабое место, – сказал Эддан. – Зияющая дыра. Пойди и подумай, Ньюн с'Интель, и когда ты осознаешь, какова твоя миссия, зачем ты нужен Народу, приди и скажи мне. Мы пойдем к Матери и поговорим о тебе.

Эддан насмехался над ним. И самое горькое заключалось в том, что Ньюн этого заслуживал. Он видел, что его излишняя настойчивость выставила его на посмешище перед регулами. Он опустил вуаль, поднялся на ноги, чтобы идти прочь.

– Возвращайся к своим обязанностям, – резко сказал Эддан. – Обед прошел без тебя. Пойди и помоги Лирену убрать со стола. Постарайся помнить о твоих обязательствах перед Народом и подумай о том, что надлежит сделать тебе.

– Но… – начал было Ньюн, но потом отвернулся и пошел вниз по лестнице.